Традиции глубочайшей национальной саморефлексии делают русских абсолютно невосприимчивыми к критике со стороны других народов. Вдумайтесь, что писал в «Философических письмах» Чаадаев — русский аристократ и офицер, ветеран войны 1812-го года, отважный рубака, с боями прошедший всю Европу и бравший Париж:
А между тем, раскинувшись между двух великих делений мира, между Востоком и Западом, опираясь одним локтем на Китай, другим на Германию, мы должны бы были сочетать в себе два великих начала духовной природы — воображение и разум, и объединить в нашей цивилизации историю всего земного шара. Не эту роль предоставило нам провидение. Напротив, оно как будто совсем не занималось нашей судьбой. Отказывая нам в своем благодетельном воздействии на человеческий разум, оно предоставило нас всецело самим себе, не пожелало ни в чем вмешиваться в наши дела, не пожелало ни чему нас научить. Опыт времен для нас не существует. Века и поколения протекли для нас бесплодно. Глядя на нас, можно сказать, что по отношению к нам всеобщий закон человечества сведен на нет. Одинокие в мире, мы миру ничего не дали, ничего у мира не взяли, мы не внесли в массу человеческих идей ни одной мысли, мы ни в чем не содействовали движению вперед человеческого разума, а все, что досталось нам от этого движения, мы исказили. Начиная с самых первых мгновений нашего социального существования, от нас не вышло ничего пригодного для общего блага людей, ни одна полезная мысль не дала ростка на бесплодной почве нашей родины, ни одна великая истина не была выдвинута из нашей среды; мы не дали себе труда ничего создать в области воображения и из того, что создано воображением других, мы заимствовали одну лишь обманчивую внешность и бесполезную роскошь.
Это он, победитель Наполеона, пишет о стране-победительнице Наполеона, по которой ходит еще живой Пушкин. Россия, только что выигравшая бета-версию мировой войны, не нужна. Неудивительно, что Николай I, происходивший из рода германских князей, объявил Чаадаева сумасшедшим. В его маленький германский логичный ум просто не вмещалось, как так? КАК? (ради шутки можно сравнить с реакцией советской прессы на наши русские тексты про советско-нацистскую войну) Это сумасшествие. Это безумие. Это невозможно. А это всего лишь логика русского гвардейца, ходившего в штыковую при Бородино, внука академика, воспитанного русской княжной, воплощенного русского духа. Та самая национальная саморефлексия. Русская хандра.
Ну какая после этого может быть русофобия? Как народ, дошедший до такого на пике национальной славы и силы, может оскорбить какая-то обезьянья «кавказ-сила»? Или там прибалтийские заплачки про «оккупантов»? Мы же их даже как оскорбления не регистрируем (хотя люди честно стараются, обижалки придумывают, разучивают, всем народом скандируют: «Москали!», «Кацапы!», «Борщи!»), так, часть пейзажа какая-то шевелится. То ли заяц побежал, то ли волк. А это не заяц и не волк, это очередной горный трудящийся пытается донести до нас, меланхоличных («Не нужны мы миру… ничего не дали мы миру… зачем мы миру…»), как он нас, русню, ненавидит.
С одной стороны, это плохо, потому что там, где любой другой народ давно бы вышиб зубы «кавказ-силе», мы эту «кавказ-силу» даже как раздражитель не особо регистрируем. Русское осеннее равнодушие принимается малыми народами за русское долготерпенье, еще больше их раззадоривая, подзуживая, толкая их на новые подлости и гадости, пока очередная проделка наконец не регистрируется как оскорбление, тут же вызывая ответную реакцию. «Московское отделение полиции окружили 300 байкеров». Ой. Отсюда славная традиция погромов, когда национальные меньшинства, разгулявшись и уверившись, что им не будет ничего и никогда, добиваются того, что русский медведь выходит из меланхолии и наконец замечает попытки обидеть и оскорбить. После чего выжившие еще 100 плачутся по всей мировой литературе про звероподобных погромщиков, которые возникли вдруг. Или про площадь, которая из нежной вдруг стала Манежной. Ключевое слово — «вдруг». «Отродясь такого не было — и вот опять!»
Это плохая черта национального характера, поскольку если замечать и пресекать попытки малых народностей на этапе малых оскорблений, то дальнейшей эскалации можно избежать. Но — не слышим. Не воспринимаем после Чаадаева все эти кричалки и пыхтелки всерьез.
С другой стороны, это превосходная национальная черта, поскольку у европейских наций всерьез есть сочувствие к малым народам, их боли, страданию, нуждам. У нас — нет. Хороший пример здесь — Беслан. В Европе бесланская катастрофа стала бы одной из важнейших вех общей памяти и национальной идентичности. Мы же настолько погружены в себя, свои мысли и свою рефлексию, что предсмертные крики всех этих сотен убитых осетинских детей (кстати, кто-нибудь хотя бы помнит, сколько именно их погибло? Без гугла!) просто не заметили. Послали полагающиеся случаю траурные открытки — и всё. Я уж не говорю о том, что во время Второй чеченской убили под 200 000 именно мирных чеченцев. Этого факта в русской памяти нет вообще. Причем не из-за ненависти к чеченцам, а просто неинтересно. Ну да, было какое-то копошение в пейзаже… ах, это геноцид был? Забавно. Так вот, как говорил Чаадаев…
Подобная абсолютная невосприимчивость к внешним воздействиям позволяет нам делать с нашими малыми народами что угодно, причем без малейших угрызений совести. Мы можем завтра взять и оккупировать Украину — но ведь ни вас, ни меня не будет волновать, что насчет этого станут думать украинцы, какие проклятия они начнут писать, как биться, дергаться и исходить слезами. Мы можем взять и выслать из России 15 миллионов мигрантов — и вновь нам в нашем великом Чаадаевском равнодушии будет абсолютно все равно, как их семьи и дети начнут помирать с голоду. Мы психологически изолированы от сопереживания другим народам, застыв в саморефлексии и самобичевании, мы равнодушны к чужим похвалам и чужим угрозами, и это не национальный эгоизм, а скорее просветленное состояние абсолютной внутренней тьмы и пустоты. Это чудовищно. И это прекрасно.
Русские — идеальные равнодушные самураи, без сомнения, без жалости, без самой возможности установить содержательный контакт, чтобы посеять сомнения или жалость. Мы не то, что любим или не любим другие народы, мы их не замечаем. В упор. Поэтому, кстати, из всей оппозиции прогремел Навальный — русские приняли его как своего и как своего услышали, либералы же воспринимались и воспринимаются как евреи, то есть те, чьи претензии идут через запятую с претензиями чеченцев и прочих украинцев. Эмир Басаев, амир Немцов, джаамат УПА — кто их там разберет…
Русские выйдут из спячки либо когда появится национальная элита, способная говорить изнутри, либо когда внешние раздражители достигнут такого уровня, что их заметят и на них наконец ответят. Судя по тому, что еженедельно приходят сообщения о народных сходах, импровизированных погромах и массовых драках, сценарий возвращения из меланхоличной саморефлексии, в которую погрузилась нация с началом нулевых, пойдет по второму, кровавому варианту, и добивающийся нашего внимания коллективный хохлотаджикочечен исполнит свою мечту идиота — 120 миллионов его наконец заметят.
