Русское национальное движение прошло огромный путь от национал-большевицких шабашей девяностых до интеллектуального национализма современности, однако не все атавизмы больного, отравленного ядом безумия организма, изжиты. Сегодня — день рождения Романа Фёдоровича фон Унгерн-Штернберга, войскового старшины Русской Императорской Армии. Сам Роман Федорович родился в Австрии, но в ранней молодости его семья вернулась в Прибалтику. Был отчислен из Николаевской гимназии города Ревеля. Потом его отчим (родители развелись) пытался запихнуть Унгерна в Морской кадетский корпус Санкт-Петербурга: опять не вышло. Молодой Роман плохо учился, хамил учителям и вскоре вернулся домой. В 1908 с трудом окончил Павловское военное училище, далее был зачислен в Забайкальское казачье войско. Его весьма странные и непонятные идеологические наклонности проявились ещё до Гражданской Войны: в 1913 он подал в отставку, покинул армию и отправился в Монголию, загоревшись желанием поддержать монгольских националистов в борьбе с Китаем. Монголы Унгерну не дали ни солдат, ни оружия; он был зачислен в конвой русского консульства.
С началом Великой Войны начинается и боевой путь одной из ярких фигур Гражданской Войны: «Подъесаул Барон», как звали Унгерна казаки в бытности его командиром 5-й сотни 1-го Нерченского, — человек безудержной и местами безумной отваги. До конца войны войсковой старшина Унгерн стал кавалером всех Российских Орденов, которые мог получить офицер подобного звания (включая Георгиевское Оружие и Орден Святого Георгия). Однако была и темная сторона барона: его полковой командир, небезызвестный Пётр Николаевич Врангель, писал, что Унгерн, «будучи воспитан в условиях культурного достатка, производит впечатление человека совершенно от них отрешившегося». Его хамское и нетрадиционное поведение отражалось на службе: постоянные уставные наказания, многочисленные частные беседы, драки с сослуживцами (в ходе одной из них Унгерн получает мощный удар шашкой по голове: до конца жизни его будут мучить головные боли и психическое расстройство).
В конце 1916-го года после N-го нарушения воинской дисциплины, он всё-таки был удален из полка и отправлен на Кавказ. Там вновь проявилась внутренняя тяга Унгерна к иностранцам неевропейского происхождения; в Персии барон участвовал в организации добровольческих отрядов из ассирийцев. Эти абсолютно бесполезные отряды никак не повлияли на ход войны, однако их содержание стоило русской казне немалых средств. Несмотря на усилия ассирийцев, армия продолжала разваливаться. После Февральской Революции Унгерн, как и большинство офицеров Русской Армии, присягает Временному Правительству и продолжает службу. Вместе с есаулом Семеновым он отправляется в Забайкалье для формирования инородческих частей из бурят и других коренных народов восточных губерний. Правительство Керенского пыталось собрать распущенную «Приказом № 1» армию; верноподданные азиаты (которые отличились наиболее монархическим настроем) должны были стать примером для уставших от войны и запутанных красной пропагандой русских солдат.
Сразу после большевицкого переворота в Октябре 17-го Семенов и Унгерн не признали власти узурпаторов. Началась последняя боевая страда барона — но, по сути, осев на станции «Даурия» во главе своей Азиатской Дивизии, Унгерн вёл образ жизни средневекового феодала, раубриттера. Дальше — легенда. Его боевая деятельность никоим образом не отражалась на положении не то что Восточного Фронта, но даже отдельно взятого Семеновского. Грабежи, бессудные убийства, деятельность против мирного населения изначально большевикам не сочувствующего, — всё это провоцировало местных жителей не только помогать красным партизанам, но и самим браться за оружие на стороне большевиков.
Возрождение Монгольской Империи, его идея фикс, выглядела на фоне общей ситуации бредом сумасшедшего — тот самый удар шашкой по голове даром не прошёл. Любопытный факт: ту самую драку, которая привела к удару, который привел к травме, которая привела к безумию, которое привело к монгольскому бреду, начал Унгерн. В состоянии алкогольного опьянения. По свидетельству Врангеля, Унгерн совершенно не знал устава («оборванный и грязный, он спит всегда на полу») и сильно пил («любящий запивать и буйный во хмелю»). Наверное, национал-социалистические поклонники Унгерн сейчас в шоке — их любимый ЗОЖ-Барон разве пил? Железный Унгерн, который калечил и убивал людей за пьянство? Да, пил Унгерн страшно. «Сухой Закон» Унгерна — это не благородный аскетизм Дроздовского, который отроду не пил и не курил, — это больная реакция бывшего алкоголика. Алкаша, в котором стальной Врангель «тщетно пытался пробудить сознание необходимости принять хоть внешний офицерский облик». РВАНЬ. Свое жалкое существование в Монголии Унгерн финансировал, кстати, грабежами — он грабил китайские караваны, мирное население, беженцев.
Ещё ультраправые часто хвалят знаменитый приказ Унгерна, подстрекавший на бессудные убийства «евреев и коммунистов». Заметим лишь, что грандиозный еврейский погром в Урге — многодневная оргия насилия и грабежей — ударил как раз по тем евреям, которые бежали от советской власти и поддерживали Белое Движение деньгами. Даже убивая «жидобольшевиков», Унгерн умудрился нагадить Белому Движению. Но тут мы пропустили один момент — а как он попал в Монголию? Летом 1920-го года, Роман Федорович возомнил себя «богом войны», «аватаром Махакали» и чем там ещё, и ушел вместе со своей Азиатской Дивизией в Монголию в поисках ароматических свечей и шафранового чая. Покинув фронт, он нарушил все приказы и боевые задания — по сути, с этого момента Унгерн являлся дезертиром. Своим бесчестным поступком Унгерн создал огромную дыру во фронте, которая позволила красным пробить брешь и окружить бесстрашного атамана Семёнова, который не играл в войну и аватаров, а воевал с красными реально.
Тяга к садизму и извращенным наказаниям не ограничивалась евреями и «коммунистами», в которые слишком часто попадали несчастные мирные жители, бежавшие с большевицких территории к «белому» Унгерну. Отношения Унгерна со своими подчиненными — это длинный перечень откровенного беспредела, включая убийство легендарного на Алтае белогвардейского партизана Казангради. Как он, офицер Русской Армии, мог допустить бессудную казнь другого русского офицера, да ещё подобным варварским способом? Унгернские хунвэйбины запороли плетьми досмерти одного из героев гражданской войны на востоке России. В уставе Российской Императорской Армии было написано прямым текстом: во-первых, «Русский офицер не может быть расстрелян без суда», во-вторых — «Русский офицер не может быть выпорот». Но Унгерну наплевать на устав (если он его вообще когда-то читал) — у него убийства русских офицеров руками азиатов были обычным делом. А уж те полномочия, которыми обладал начальник контрразведки Азиатской Дивизии полковник Сипайло, можно сравнить, наверное, только с имевшимися у Берии. Даже семеновские каратели, один из любимых образов советской пропаганды, нервно курят в стороне на фоне подвигов азиатских чекистов Унгерна.
Унгерн провинился не только попущением: он и сам был жестоким тираном, который не щадил своих людей. Его последний адъютант есаул Макеев описывает такой случай:
« — Где Резухин? — и, получив ответ, что ранен, спросил: — Куда ранен?
— Не могу знать, Ваше превосходительство.
— Ты вечно ничего не знаешь! — заорал барон и со всего размаху ударил своего адъютанта ташуром по голове. Тот упал и долго лежал без чувств […]»
Тщательный взгляд на биографию Унгерна показывает, что перед нами не доблестный русский офицер, не белый воин, а помесь полковника Каддафи и Лаврентия Берии. С полковником Каддафи его связывает не только непризнание законной власти, терроризм и использование инородческих формирований для расправ над собственным населением — он даже повторил причуду Муаммара отказываться от проживания в теплом доме, заменив его монгольской юртой. И конец у них был один: поведение Унгерна привело к тому, что он был связан собственными офицерами и брошен в степи, а боготворившие его буряты продали барона красным за право вернуться домой.
Кем был Унгерн? Азиатской подложкой европейской России, той азиатской тьмой, что сковывала европейская Империя. Когда Империя пала, азиаты вырвались наружу, в виде большевиков, унгернов, всевозможных «анархистов», счет уездных тиранов в Гражданскую шел на сотни. Белых часто упрекают в том, что они слишком миндальничали, что они отказались от массового террора, института заложников и еще десятков варварств, которые позволили большевикам выиграть войну. Что если бы Белые встали на четвереньки и уподобились красным, то они бы выиграли.
Нет. Если бы героическая русская европейская Белая Армия встала на четвереньки, она бы не выиграла. Она стала бы коллективным Унгерном, коллективным монголом — и тогда борьба с другими монголами, с большевиками, потеряла бы всякий смысл.
