А ведь все рассуждения о том, что русские — плохой народ, не подходящий для (либеральной демократии, всемирной православной империи, халифата Единая Евразия — нужное подчеркнуть), истерически смешны, если вдуматься.
Почему? Потому что в России всё и всегда делало государство. У нас не было даже аристократии в западном смысле (когда одному роду столетиями принадлежат земли, и царь-батюшка вынужден с феодалом договариваться), наше дворянство все служилое (царь дал — царь взял), даже высшие страты нашего общества конструировались государственным аппаратом под текущие нужды и задачи. С одной стороны, отсутствие «общества», «гражданского общества», независимого от государства, плохо — меньше свободы и прав. С другой стороны, это давало огромное преимущество — пока французский король вел бесконечные переговоры с аристократами (договорившись в итоге до гильотины для себя), русский царь в директивном порядке объявлял мобилизацию и через 10 лет получал абсолютно другую страну. «Автоботы, трансформируемся!»
В советский период государственное вмешательство лишь усилилось, и даже в постсоветский период все в итоге свелось к прямому и тайному контролю ключевых областей жизни государством (в первую очередь — нефтегазового сектора). Поэтому всерьез говорить, что народ в чем-то там виноват, нельзя, поскольку модели поведения всегда задает государство, способное при помощи переиимчивого и привыкшему к взаимодействию с государственными структурами народом творить чудеса.
Типы русских крестьян. Раскрашенная гравюра неизвестного художника XVII века.
Или экономическую рецессию со стагнацией и деградацией, как вот сейчас. Колоссальная социальная подвижность — это и бонус, позволяющий в кратчайшие сроки радикально менять общественное устройство (какие-нибудь американцы при Петре I еще лет сто бы по лесам партизанили, «не отдадим ридну бороду федеральному правительств, нет налогов без бороды!» — пока бритые русские маршируют к Полтаве…) — и огромный недостаток, если на рычаги управления садится не национальная европейская элита, а самозванцы, костоломы, мебельщики, оленеводы и прочие сливки советского общества.
Поэтому если вам кажется, что народ плохой, то дело не в народе, а в том, что он всего лишь отражает правящие элиты, их взгляды, привычки, цели и задачи. Весь этот советский патриотизм, кегебшное православие и прочий шансон уйдут в момент, едва придет указ сверху. Как будто и не было. Как остроумно сказал Розанов: «Святая Русь слиняла за три дня» (или, в нашем случае, несвятое КГБ за три дня научилось ставить свечки и рассказывать про духовно-нравственное возрождение. «Митрополит Долларий, бывший политрук Чабаненко»). Но если указа не было, если верхушка не сменилась, то провоцирование самостоятельных народных изменений — огромная проблема, когда аппеляция к демократическим принципам превращается в по-русски изысканную постмодернистскую игру со сгоном пятисотрублевых участников митингов, имитирующих «общественное мнение» (нерусские либералы всерьез предлагают с этими участниками ругаться, как-то их агитировать, не понимая самих основ нашей национальной психологии. Мы же, как русские националисты, давно требуем к очередной Поклонной просто накупить в два раза больше массовки, окончательно превратив массовую политику в причудливый византийский спектакль).
Поэтому мы и выступаем не сколько за массовое движение, сколько за создание сети элитных групп, культивируя утилитарное отношение к широким народным массам. Надо — народ разгонит гей-парад. Не надо — устроит Содом круче всякого Амстердама, Европа содрогнется. Главное — кто сидит в капитанской рубке.
А в капитанской рубке у нас сидят самозванцы и изменники.
