Белорусский и украинский сепаратизм имеют одинаковый генезис. Его суть сводится к тому, что во второй половине XIX столетия на западнорусских территориях появляются маргинальные группы местной интеллигенции, которые сначала создают на основе западнорусских наречий нечто вроде литературных языков — белорусский и украинский, затем на коленке составляют самостийную историю и, наконец, осмелев, выдвигают политические требования (первоначально об автономии в составе России, а потом и о незалежности). В Российской империи, где господствовала концепция триединого русского народа, состоящего из великорусов, малорусов и белорусов, внутрирусские национализмы рассматривались как чудачества и не воспринимались всерьёз ни властями, ни жителями западнорусских губерний. Звёздный час для деятелей сепаратизма настал только после катастрофы 1917 года, когда большевики создали БССР и УССР и принялись их белорусизировать/ украинизировать.
Вместе с тем, белорусский национальный проект по степени теоретической разработки значительно уступал украинскому и во многом являлся подражанием ему.
Идеология украинства предполагала переименование Малороссии и малорусов в Украину и украинцев (дабы избавиться от общерусских коннотаций) и основывалась на исторической мифологии, связанной с казачьим движением XVI-XVII вв. Однако украинство закономерно буксовало, пытаясь продлить «украинскую» историю ещё дальше в прошлое, где «Украина» неизбежно растворялась в Руси. Это привело к неуклюжим попыткам объявить древнерусское прошлое исключительным достоянием Украины (пан Грушевский назвал своё главное произведение «История Украины—Руси») и на полном серьёзе заявить, что москали украли и незаконно присвоили себе древнеукраинское имя «Русь».
В белорусском сепаратистском движении дела с исторической мифологией обстояли ещё хуже. Самостийникам пришлось заимствовать этноним «белорусы» из общерусской триады великорусы-малорусы-белорусы, интерпретировав его в сепаратистском духе. При этом объектом национального фетиша было избрано Великое княжество Литовское (государственное образование, возникшее в XIII веке после попадания западных земель Древней Руси под власть литовских князей), историческое наследие которого белорусские националисты попытались присвоить себе так же, как их украинствующие коллеги — «украинизировать» Древнюю Русь.
Казалось бы, фетишизация сепаратистами ВКЛ должна была привести к конструированию литвинской (литовской) идентичности взамен белорусской. Однако проблема литвинского мифа на территории Белоруссии заключалась в том, что в XIX столетии он являлся «панской» идеологией, т.е. региональной идеологией местных польских помещиков, чья идентичность выражалась по формуле «роду литовского, нации польской». Белорусскому крестьянину невозможно было объяснить, что он должен называться так же, как ясновельможный помещик, почитающий западнорусских крестьян за bydło.
Впрочем, идеи сепаратизма, пусть даже обозначенного как «белорусский», были чрезвычайно непопулярны в Белоруссии. Игры в незалежнасць в период существования Российской империи являлись уделом лишь некоторой части полонизированных мелкопоместных шляхтичей, которые первоначально имели польскую идентичность, но после поражения восстания 1863 года разочаровались в её жизнеспособности на землях Белой Руси и принялись конструировать сепаратную белорусскую идентичность, наполнив её характерным для польской среды антирусским содержанием (активный участник польского мятежа 1863 года Франтишек Богушевич стал основоположником идеологии белорусского сепаратизма).
Кроме того, идея самостийности притягивала посредственных литераторов, которые не могли найти себе места в общерусском культурном пространстве. И.Л. Солоневич писал по этому поводу следующее: «Какой-нибудь Янко Купала, так сказать белорусский Пушкин, в масштабах большой культуры не был бы известен вовсе никому. Тарас Шевченко — калибром чуть-чуть побольше Янки Купалы, понимал, вероятно, и сам, что до Гоголя ему никак не дорасти. Лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме. Или — третьим в деревне, чем десятым в Риме».
Подавляющее большинство населения белорусских губерний проявляло к идеям сепаратизма равнодушие, непонимание, а то и враждебное отношение. Это признавали и сами сепаратисты. Так, Язеп Лёсик, оценивая работу Всебелорусского учительского съезда, проходившего в конце мая 1917 года, отмечал, что он похож на собрание «парафиальных попов», которые хотят выразить «чувство беспредельной любви к обожаемому монарху». Также пан Лёсик жаловался на несознательность крестьян: «Наши крестьяне на съездах высказывались в том смысле, что им не нужна автономия [в составе России], но делали они это по неразумению и темноте своей, но более всего в результате обмана, так как вместе с этим они говорили, что и [белорусский литературный] язык им не нужен».
Альтернативой белорусскому сепаратистскому проекту была идеология западнорусизма, обосновывавшая принадлежность белорусов к большому русскому народу. Идея национального единства белорусов, великорусов и малорусов восходила к представлениям о древнерусском государстве — Киевской Руси как колыбели русского этноса — и являлась органичной как для образованных слоёв белорусского общества, так и для крестьянства.
Белоруссия и Малороссия рассматривались западнорусистами в качестве неотъемлемой части русской территории. «Если отправиться в западную Россию из русского средоточия, — писал М.О. Коялович, — то придётся неизбежно и самым наглядным образом убедиться, что западная Россия, несомненно, русская страна и связана с восточной Россией неразрывными узами, именно придётся чаще всего самым нечувствительным образом переходить от великорусов к белорусам и малороссам; часто даже нелегко будет заметить, что уже кончилось великорусское население и началось белорусское или малорусское, но во всяком случае придётся признать, что всё это — один русский народ, от дальнего востока внутри России до отдалённого запада в пределах Польши и Австрии».
При этом мыслители западнорусского направления внесли большой вклад в формирование национального самосознания белорусов. Однако они не связывали национальное пробуждение жителей Белой Руси и, соответственно, становление белорусской идентичности, с сепаратистскими тенденциями, а потому культивировали самобытность Белоруссии в рамках общерусского контекста. Один из ярких представителей западнорусской мысли, витебский историк А.П.Сапунов писал: «Белорусская народность — одна из основных народностей русского племени; следовательно, сама мысль о белорусском сепаратизме, по меньшей мере, неуместна. Напротив, упрочение национального самосознания среди белорусской массы несомненно поведёт к теснейшему единению её с остальной Русью».
В западнорусской парадигме белорусы рассматривались как самобытный русский субэтнос, подобный баварцам в составе немецкого народа или провансальцам в составе французского.
Таким образом, в XIX веке были разработаны два проекта белорусской идентичности — сепаратистский и западнорусский. В условиях естественной конкуренции идей (в период до 1917 года) у самостийного проекта, который лишь условно можно назвать белорусским, не было никаких шансов на успех. Во-первых, перспективы усвоения белорусами «литвинской» мифологии, основанной на идее преемственности Белоруссии по отношению к Великому княжеству Литовскому, были, по меньшей мере, сомнительными; несмотря на многовековое пребывание в составе ВКЛ, белорусы не воспринимали данное государственное образование как «своё». Во-вторых, жители белорусских губерний едва понимали переполненный полонизмами «белорусский литературный язык», который составили для них выходцы из польской культурной среды и который был объявлен главным маркером сепаратной белорусской идентичности. По сути, беларуская літаратурная мова (не путать с живым белорусским наречием!) оказалась мертворождённым языком, и тотальная русскоязычность сегодняшней Республики Беларусь это лишний раз доказывает. В-третьих, и это главное, белорусы не испытывали потребности в национальном обособлении от великорусов и малорусов; концепция триединого русского народа и основанная на ней идеология западнорусизма были органичны для белорусского населения, видевшего свои этнические корни в Древней Руси.
Реализация сепаратистских чаяний была возможна лишь при максимальном устранении в Белоруссии «гравитационного поля» общерусской культуры и исторической памяти и создании тепличных условий для нежизнеспособного в естественной конкуренции сепаратистского проекта.
Такие условия были созданы для самостийников большевиками, развернувшими в БССР политику «коренизации», ставящую своей целью индоктринацию белорусского населения в сепаратистском духе. Несогласные с данной политикой сторонники общерусской идеи шельмовались как «великодержавные шовинисты» и выдавливались в эмиграцию, либо физически уничтожались. Общерусская доктрина в советские годы была практически вытеснена из публичного пространства и массового сознания, отныне называть белорусов русскими стало считаться предосудительным.
Сегодня у жителей Республики Беларусь есть шанс преодолеть наследие большевистской национальной политики и стать БЕЛОРУСАМИ в подлинном смысле этого слова (корень «рус» в словах «Беларусь», «Белоруссия», «белорусы» недвусмысленно свидетельствует об их принадлежности к общерусской традиции). Для этого нужно отказаться от навязываемых и лукашенковской властью, и свядомой оппозицией кривляний типа «русский язык для меня иностранный, а белорусский — родной, но я его ещё не выучил», «Миндовг и Ягайло были белорусскими князьями, а Адам Мицкевич и Михаил Огинский — белорусскими деятелями культуры», «Речь Посполитая — белорусско-польско-литовская держава», «москали навязали нам этноним „белорусы“ (или всё-таки запретили?), а на самом деле мы литвины» и т.д.
Высокую русскую культуру невозможно представить без уроженцев Белой Руси (Кирилла Туровского, Петра Мстиславца, Ильи Копиевича, Симеона Полоцкого) или людей, имеющих белорусские корни (Ф.М. Достоевского, Д.Д. Шостаковича), а потому белорусы имеют такое же право на общерусское культурное наследие, как великорусы и малорусы. Но только БЕЛОРУСЫ, а не советские лiцьвiны, называющие себя чужим именем!
Пока жители Белоруссии не вернутся в общерусский контекст (по дореволюционной формуле «я белорус, а значит русский»), Белоруссия будет оставаться искусственным восточноевропейским failed state, предел мечтаний которого — после крушения режима Лукашенко стать нищим польским сателлитом, чье население убежало на заработки в Западную Европу.
Но есть и альтернатива!
