Говоря о том, что 1917 год был Катастрофой, полностью уничтожившей нашу культуру и большую часть образованного слоя, носителя этой самой культуры, неизбежно начинаешь слышать в ответ: «Да, вы знаете, вы правы. Прежняя Россия была до основания сожжена большевизмом, поэтому мы потеряли ее навсегда. Не стоит даже пытаться восстановить настоящих, дореволюционных русских, надо смириться с тем, что мы — безнациональные постсоветские общечеловеки, отмечать Великую Победу, требовать честных выборов и надеяться, что однажды за хорошее поведение нас примут в Евросоюз на правах бедного полусумасшедшего родственника. Коммунистический эксперимент действительно убил Россию, дореволюционная Россия для нас все равно, что Древняя Греция для нынешней Греции, давайте уже успокоимся с этими вашими раскопками дореволюционной идентичности и заживем как молодая второсортная восточноевропейская страна».
Вы знаете, парадоксальным образом точка зрения о нашей ненациональности, о нашей постнациональности глубоко… национальна. Практически теми же словами русский образованный класс рассуждал в начале XIX века. Петровская модернизация полностью оторвала высшие слои общества от народа, лишив русскую аристократию даже намеков на национальность. Доходило до того, что люди на французском говорили лучше, чем на русском, и порой элементарно не могли объясниться с подведомственными крестьянами. В некотором роде, это было даже круче большевистского переворота — мы по крайней мере сохранили общий с дореволюционной Россией язык, и если нас забросить в начало XX века, мы с нашими предками сможем объясниться. Если же забросить русского дворянина XVIII века в век XVI, то он, скорее всего, даже не сможет у тогдашних русских попросить воды напиться. Полный инопланетянин!
Ситуация разрыва с прошлым, колоссального разрыва, делающего невозможным даже базовую коммуникацию с предками, типична для нашей культуры. Как типична и ситуация преодоления разрыва — до определенного момента европеизированную аристократию ее космополитичность устраивала, но затем стало понятно, что «многонационалы» в Европе никому не нужны, что человек без национальной идентичности ВСЕГДА будет парией, обреченным жить в облаке чужих смыслов, быть покорным чужой национальной воле.
Это осознание особенно ярко проявилось в «Философических письмах» Чаадаева, боевого офицера, фронтовика, участника Бородинской битвы, который написал о том, что Россия пуста, что Россия ничего не дала миру, что Россия не имеет собственной формы, собственного содержания, довольствуясь лишь заимствованным. Чаадаева принято считать либералом, который «против кровавого царизьма», но на самом деле это националист, спросивший: «Простите, а где собственно моя национальность?»
«Письма» вызвали страшный скандал, но они послужили толчком к национализации интеллектуалов, к превращению интеллигентов в национальных интеллигентов, в судорожные поиски (а иногда и выдумывание на ходу) уникального, неповторимого лица России, того, что Россия дала миру. Западники и славянофилы, Толстой и Достоевский, Чайковский и Стравинский, Билибин и Васнецов — все они отдаленные последствия реакции интеллектуальных элит на яростный крик «Где! Моя! Национальность!»
Излишне говорить, что если бы не Чаадаев, аналогичный труд в той или иной форме написал бы кто-нибудь другой, поскольку достигшее определенной стадии развития общество не может не начать задаваться вопросами о своей идентичности, вопросами возвращения (а, чаще всего, изобретения) традиции. Тогда, в XIX веке, традицию искали в народе, пересобирая примитивный народный фольклор в высокую национальную культуру. Прекрасный пример здесь Гоголь, силой своего воображения создавший сказочную Украину «вечеров на хуторе близ Диканьки», которая с течением времени в сознании большинства подменила собой Украину реальную. Причем Гоголю было реально тяжело-волшебные приключения из жизни народа он писал в Петербурге, откуда до ближайшего народа целый день ехать. Но ничего, справился — куда ты денешься, если осознающее себя общество предъявляет запрос на ясную национальную самоидентификацию.
Нам полегче — в поисках национальной идентичности нам не надо пытаться найти высокий религиозно-нравственный смысл в идиотизме деревенской жизни (хотя некоторые и умудряются — см неоязычество), для ренационализации нам достаточно обратиться к множеству произведений высокой культуры, созданным в XIX-первой половине XX века. Ничего фатального в большевистской катастрофе нет, восстановление потерянной идентичности — наш национальный спорт, основы этой идентичности покоятся в великих произведениях великой культуры, и нам, в отличие от тех же украинцев, не надо делать основой национального сознания какого-нибудь тараса шевченко (персонажа, для мировой культуры абсолютно необязательного), основы нашего самосознания проходят в обязательном порядке во всех школах мира.
Поэтому не надо паниковать, не надо отчаиваться, не надо нервничать — даже идущая сейчас мода на космополитичный либерализм лишь от недостатка культуры еще не до конца восстановившегося общества. Должно смениться еще одно поколение, прежде чем дикость советизации окончательно уйдет и люди поймут, что быть глобальным никем для культурного человека просто неприлично. Двадцать лет назад интеллигенция в очередях у макдональдса дралась, теперь вот начала выборы требовать, еще лет пять — и до национальности дорастет. Также излишне говорить, что никакого глобального всечеловеческого безнационального братства не будет, и что в эпоху множественных идентичностей и меняющихся личин более-менее стабильное и неотчуждаемое ancestry приобретет особенную ценность, а города-государства и постепенно замещающие государства транснациональные корпорации будут тщательно культивировать собственные групповые идентичности.
Но это тема уже для отдельного разговора. Пока же остановимся на том, что восстановление разрушенных связей с абсолютно другим прошлым — это наш национальный спорт, и что «Спутник Погрома» занимается не «бессмысленным ковырянием в непонятных руинах, которые пора забыть и стать всечеловеческим никем», а тем же, чем занимались русские аристократы весь XIX век (скромность, да). Мы всего лишь пытается удовлетворить запрос на идентичность осознающего себя русского общества, точно так же, как это делали наши великие предки. Пока что этот запрос еще не до конца сформировался, но уже над тем же Навальным (чьи тексты не несут вообще никаких национальных референсов, ср. с речами американских либералов, где через слово Отцы-Основатели, Война за Независимость, Гражданская война и прочее потрясание кратким курсом американской истории) образованные люди начинают подхихикивать, а над Путиным с его Великой Победой (чужое событие чужой истории, захватил немец власть в Англии и орет: «Щас битву при Таненберге праздновать будем! Шапки долой! Долой шапки, сволочь!») и вовсе откровенно смеются. Национализация, как и рост культуры в открытом обществе, неизбежна, и уже сейчас все эти правящие многонационалы выглядят очаровательно пыльными советскими Биронами («Йа-йа! Советский карашо, рус не надо! Мы с Анна Иоановна учреждать Рособоронсервис!»), каким-то чудом попавшими в XXI век.
Одна из любимых фотографий — высшая имперская аристократия на костюмированном балу 1903 года в нарядах Московского царства. 200 лет европеизации — и общество доходит до того, что безнациональность просто неприлична. Технологии с тех пор ушли вперед и мы надеемся уложиться в 20 лет.
