Человек попадает в общество с самого своего рождения. Никто из нас не делает этого выбора. Но каждый невольно становится частью того общественного устройства, в котором ему довелось оказаться.
В силу определенных психологических причин сложно отказаться от того, что мы впитали с молоком матери, чему были свидетелями в период формирования нашей личности, ведь ребенок не имеет возможности анализировать, сравнивать, проводить параллели. Этот багаж, приобретенный в детстве, мы проносим с собой через всю жизнь, считая его единственно верным.
Именно поэтому молоденькие курсанты кадетских корпусов, дававшие присягу Императору, гибли, но не признавали над собой советской власти. Именно поэтому до сих пор желтеют на стенах серых хрущевок фотографии наших бабушек, стоящих на фоне красных стягов: для них Советский Союз никогда не закончится. Именно поэтому сегодня русская молодежь кричит в одутловатое казенное лицо: «Выселять!», — потому что искренне не понимает, что общего может быть между «ними» и «нами».
Но общественное устройство — это не константа. Оно — результат взаимодействия нескольких слагающих: количества и состава населения, площади и расположения страны, внешних условий и внутренних проблем. И государство как высшая (на сегодняшний день) форма развития общественных отношений — это не Кремль, не Белый дом, не грузовики с ОМОНом и тем более не колючая проволока по периметру границ. Государство — это эфемерное коллективное представление о Реальном (прим 1). Люди готовы фанатично сражаться за ту картину мира, к которой привыкли, сколь бы вредоносной она не была, потому что эта картина — один из столпов их собственной жизни. Государство — это фантом, который существует ровно до тех пор, пока в него верят(2).
На протяжении всего развития человечества философская мысль по-разному описывала то, что называется «государством». Для населения античной Греции, где существовали города-государства — полисы — мир за пределами Пелопоннесского полуострова не представлял какого-либо интереса. Весь κόσμος («мир») древнего грека умещался в периметре крепостных стен родного «полиса»(3). И даже речи не шло о том, чтобы считать «соотечественниками» греков соседнего поселения. Военные союзы были результатом политической целесообразности, а не кровного единства.
В Средние века феодальная Европа выстраивала отношения по принципу «феодал-вассал», где присягали не «народу» или «государству», а «короне». Наглядным примером этого служит династия Габсбургов, в разное время правившая Австрийской империей, Священной Римской Империей, Австро-Венгрией, а также Нидерландами, Испанией, Португалией, Неополитанским королевством и некоторое время даже Мексикой. На Руси, втянутой в этот период в междоусобные войны, усугублявшиеся противостоянием с Золотой Ордой, происходит ровно то же самое. Князья, соперничающие за власть, рассматривают русские земли как «вотчину», «хозяйство», с которого можно и нужно извлекать прибыль. Территории и города определяются князьями в наследство своим сыновьям подобно собственности(4), а о «единстве» русского народа красноречивее всего говорит резня в Твери, устроенная в 1327 году совместными силами Москвы, Суздаля и Орды.
В том виде, в котором мы знаем их сегодня, современные государства начали оформляться только в начале Нового Времени. Точкой отсчета возникновения государств-наций считается 1648 год — дата подписания Оснабрюкского и Мюнстерского мирных соглашений, положивших конец Тридцатилетней войне в Священной Римской Империи — событие, больше известное как «Вестфальский мир»(5). Московское царство в этом случае даже опережает Европу. Представление о Государстве Российском как о самоценности, к тому времени уже собранном под властью Москвы, возникает после разорительного Смутного времени, поставившего на грань существования весь вековой уклад(6). Тогда же формируются взаимоотношения народа и Царя, окончательно сложившиеся при Петре I, который выводит их основной принцип: «Государь — первый слуга государства»(7). Этому способствует семья Романовых, пришедшая на место угасшей династии Рюриковичей. Молодая аристократия, возникшая взамен практически уничтоженной, не успев закрепиться в своих правах, начинает регулярно проводить Земские соборы(8), которые собирают представителей всех сословий и наглядно демонстрируют необходимость каждого в деле строительства и укрепления Российского государства.
XVIII-XIX века стали эпохой противостояний империй, форм государственного устройства, для которых характерно наличие колониальной периферии. Основное назначение периферии — питать метрополию, стремящуюся к включению в свой состав все большего количества территорий и проживающего на них населения (как главных источников ресурсов для ведения борьбы с другими империями). XX век стал столетием распада империй в результате двух мировых войн и национально-освободительных движений (страны Африки и Азии во второй половине XX века и Восточная Европа в 1989-1991 годах) и их условного возвращения к формату государств-наций, «семейство» которых пополнили вчерашние колонии и государства-сателлиты, получившие независимость(9).
Все эти метаморфозы становились результатом тех «вызовов» (терминология системного подхода в политологии), которым подвергалось то или иное общество в период определенного социально-политического устройства. «Ответы» на эти «вызовы» формировались либо внутри политических элит, вырабатывающих стратегические политические решения (благоприятный вариант), либо под давлением проблем, которые нельзя решить в рамках существующей политической системы, что рождало общественный хаос и социальный упадок (неблагоприятный вариант).
Представления о государственности менялись на протяжении всей истории ее развития. Политическое устройство, идеологические мифологемы, территория, однородность или гетерогенность населения — все это является непостоянной величиной, меняющей из эпохи в эпоху свою форму и содержание. Это происходило каждый раз, когда изменение приносило больше положительного, чем отрицательного, разрешая существующие проблемы государства. Этот процесс остается невидимым, если рассматривать его через призму одной человеческой жизни: но все меняется, как только мы погружаемся в прошлое хотя бы на несколько столетий назад.
Современная политическая карта мира сформировалась недавно, но обывателю кажется, что она была такой всегда — вместе со всеми основополагающими международными принципами, большинству из которых чуть больше полувека. Среди них есть два взаимоисключающих принципа, вступающих между собой в противоречие и в условиях отсутствия убедительной наднациональной силы (ООН) использующихся избирательно.
Первый в этой паре — принцип территориальной целостности и неприкосновенности границ — утвердился с принятием Устава ООН(10) и был призван препятствовать любому посягательству на «чужую» территорию. Второй принцип, сформулированный также после Второй мировой войны, провозглашал право народов на самоопределение и препятствовал национальной дискриминации. Данный принцип неоднократно получал свое подтверждение в документах ООН: в Декларации о предоставлении независимости колониальным странам и народам 1960 года(11), пактах о правах человека 1966 года(12), Декларации о принципах международного права 1970 года(13). В Декларации принципов Заключительного акта ОБСЕ особо подчеркнуто право народов распоряжаться своей судьбой.
Как видно из самих формулировок, эти принципы противоречат друг другу, и каждый раз используются так, как выгодно стороне, способной лоббировать удобное для себя решение: например, отторгнуть Косово от Сербии или удерживать республики Северного Кавказа в составе Российской Федерации. Также ясно, что эти принципы не являются краеугольным камнем, на котором держится Мировой Порядок: они вольно трактуются политиками, которые привыкли лицемерно прикрываться обращениями к мировой общественности с трибуны зала заседаний Совбеза ООН.
Нужно понять, что государства не всегда существовали такими, какими мы знаем их сегодня. Это значит, что совершенно не обязательно, что они останутся неизменными впоследствии. Перед нами стоят новые проблемы, новые вызовы, новые задачи. Решения, выработанные 50, 70, 100 лет назад, сегодня не только не помогают, но иногда мешают мирному и взаимовыгодному разрешению возникающих проблем. Судорожное хватание за давно ушедший мир — поведение, сформированное инертностью психики.
События, чья интенсивность не оставляет возможности и дальше закрывать глаза на происходящее, настойчиво диктуют политическую повестку дня. Среди главных пунктов в ней следующие вопросы: «Что нам делать с Северным Кавказом, оказавшимся в одном государстве с нами?» и «Что нам делать с русскими, оказавшимися по другую сторону границы, которую никто из нас не чертил?»
Избавление от северокавказского балласта и воссоединение с исторически русскими территориями, населенными этническими русскими, позволит объединить один народ внутри одного государства, выровнять культурно-этническое (а следовательно и правовое) поле и продвинуться по пути исторического движения от автократической квазидемократии(14) к демократическому национальному государству(15), которое сделает русских главным субъектом политики и главными выгодоприобретателями сложившегося политического режима. Напомню, что первое предварительное условие прохождения демократического транзита (согласно американскому политологу Данкварту Растоу) — сформировавшаяся идентичность и государственное единство, т.е. наличие нации, которая в рамках данной теории выражается через двуединство суверенно-территориального государства и гражданского общества(16).
Что является «движителем» преобразований такого масштаба? Нация — политическая общность, складывающаяся на основе «интеграционного ядра»(17), реализующая свою волю через систему работающих общественно-политических институтов: конкурентных выборов, независимых судов и широкого местного самоуправления. Все это вместе превращается в мощный (юридически легальный) инструмент форматирования реальности, который позволяет нам, 130 миллионам русских(18), править этот мир под себя так, как нам удобно — не нарушая при этом ни одного положения международного права, которое, в свою очередь, также постоянно меняется, адаптируясь под меняющийся мир.
«Российская Федерация» — это искусственно и случайно «получившееся» государство, в создании которого несколько танкистов приняли больше участия, чем миллионы будущих граждан этого государства, не говоря уже о миллионах тех, кому в 1993 году было по 5 или 6 лет. Скажите мне, почему мы теперь вынуждены терпеть прогрессирующее безумие наспех сколоченной государственной машины-«инвалидки», потому что… «потому что Конституция».
Когда наша семья разрастается, мы подыскиваем себе дом побольше. Когда наш родственник умирает, мы не отдаем его собственность чужим людям: мы распоряжаемся ей сами. Когда наш сосед-алкоголик начинает угрожать безопасности всего дома, никто не вспоминает про его воевавшего деда, никому не приходит в голову расценивать это как оправдание для превращения лестничной площадки в притон.
Мы не обязаны до конца жизни молча принимать сложившееся положение дел только потому, что «так получилось». Политический процесс — это постоянно протекающее действие. Можно продолжать носить тесные, деформирующие народное тело колодки, а можно расправить плечи и встать во весь рост, потому что это наш народ, наша страна и здесь нам жить — тогда как авторы пьяной «конституции» и прочих «беловежских договоров» давно уже отошли на тот свет из-за алкоголизма.
Русская Россия, Россия для русских — не миф и не фантазия. Это цель. Но самое главное, что это достижимая цель — надо лишь осознать, что реальность не статична, а подвижна, что нет ничего неизбежного и неизменного, но есть лишь люди, принимающее сложившееся положение как должное.
Создать дееспособную элиту, разбудить народную массу, одушевить всю нацию порывом государственного творчества — и вы сами удивитесь, во что можно превратить эту печальную постсоветскую пустошь.
Конечно же, у нас все получится.
