25-го октября (7 ноября по новому стилю) 1917 года в Петрограде произошел большевистский переворот. После этого партии Ленина и Троцкого необходимо было захватить власть в Москве, в противном случае Первопрестольная, учитывая ее важное географическое и политическое положение, могла стать серьезным узлом сопротивления. Но позиции большевиков в Москве были слабее, чем в столице, как следствие, быстрого переворота не получилось, восстание вылилось в неделю боев и сотни убитых. События, происходившие в Москве с 25 октября по 3 ноября 1917 года, в широких кругах известны плохо, поэтому хотелось бы рассказать о них подробнее и заодно провести небольшой анализ восстания с позиций современности.
Московская неделя
Началось всё с того, что днем 25-ого октября большевики заняли своими патрулями городской почтамт, а вечером им удалось протолкнуть на объединенном заседании московских Советов Рабочих и Солдатских депутатов создание Военно-Революционного комитета (ВРК), что давало возможность осуществить захват власти «от имени народа». Однако с самим захватом дело пошло туго. Преданных частей (вроде кронштадтских матросов) московские большевики не имели. Несмотря на все их призывы, 26-ого утром большевики смогли собрать на Скобелевской (ныне Тверской) площади у генерал-губернаторского дома, где помещались Советы (сейчас в нем находится мэрия Москвы), всего несколько сотен человек. В ночь на 26-ое красными солдатами и матросами был взят Зимний дворец и арестовано Временное правительство. Утром об этом стало известно в Москве. По офицерской среде прокатилось возмущение. Оно подкреплялось слухами о многотысячных жертвах, зверствах большевиков, поголовно изнасилованных ударницах, защищавших Зимний.
В Кремле стоял 1-й батальон 56-ого запасного пехотного полка и его 8-я рота, настроенная пробольшевистски. Прапорщик этого полка Берзин был назначен революционной властью новым комендантом Кремля. Вместе комиссаром ВРК Ярославским он организовал погрузку на автомобили винтовок с патронами из кремлевского арсенала для вооружения Красной гвардии — созданных большевиками боевых рабочих отрядов. Однако вывезти оружие не удалось — Кремль по собственной инициативе окружили пикеты из юнкеров и казаков. Юнкера заняли Манеж и Городскую думу (сейчас здание музея Ленина на Площади Революции). ВРК хотел предпринять деблокирующий удар, но не смог найти для этого людей: солдаты и рабочие не горели желанием сражаться за власть советов. И уже вечером 26-ого большевики решили начать переговоры со своими противниками.
В лагере антибольшевистских сил тоже всё было непросто. Московская городская дума 25-ого октября создала Комитет общественной безопасности (КОБ), в котором доминировали социалисты-революционеры (эсеры). КОБ объявил себя внеполитическим органом, целью которого является поддержание порядка и спокойствия в городе, недопущение гражданской войны. Командующий Московским военным округом полковник Рябцев придерживался левых убеждений и находился в тесном контакте с КОБ. Никаких действий против большевиков он не предпринимал. Что до КОБ, то он чуть ли не больше большевиков боялся «контрреволюционного» офицерства. Большевиков в то время многие сильно недооценивали, считая, что им не удастся надолго удержаться у власти. В результате, пока большевики вели переговоры и осуществляли работу по организации отрядов Красной гвардии, их противники бездействовали.
Антибольшевистские силы начали организовываться снизу. Наверное, все слышали про Совет рабочих депутатов, Совет солдатских депутатов, Совет крестьянских депутатов. Но в то странное время существовал еще и Совет офицерских депутатов и именно он 27 октября созвал в здании Александровского военного училища собрание офицеров Москвы. Несмотря на обилие болтовни, собрание, в конечном счете, решило начать активную борьбу с большевиками. Тут же стали формироваться отряды и выступать на позиции. По соседству в Художественном электротеатре (ныне кинотеатр «Художественный») инициативная группа начала формирование отряда из студентов. Очевидно, в противовес Красной гвардии этот отряд тут же окрестили «Белой гвардией». Потом этот термин перейдет на все антибольшевистские силы. Аналогичные митинги и самоорганизация отрядов шли в других военных училищах и школах, а также в Манеже.
На Красной площади вечером произошло первое вооруженное столкновение между юнкерами и так называемыми солдатами-двинцами (солдаты, арестованные летом 1917 года в Двинске за отказ идти в наступление, и перевезенные в Бутырскую тюрьму, а затем освобожденные московским Советом). Позже, в 23.40 юнкера из Верхних Торговых рядов обстреляли Кремль из винтовок и пулеметов.
Рябцев, меж тем, после нескольких неудачных попыток убедить Кремлевский гарнизон сдаться, объявил Москву на военном положении, призвав жителей не покидать свои дома, и предъявил ВРК ультиматум, требуя сдачи. Ночь на 28-ое он провел, объезжая военные училища и уговаривая юнкеров и офицеров не начинать вооруженную борьбу. Пассивность Рябцева вызвали возмущение военных, но, в конце концов, они подчинились дисциплине. Также Рябцевым были вызваны в Москву войска с фронта и из ближайших городов, но Всероссийский исполнительный комитет железнодорожного союза (ВИКЖЕЛь) приказал не пропускать эшелоны с ними.
Утром 28-ого октября Кремль все-таки перешел в руки юнкеров. Мельгунов утверждает, что Берзин сдал Кремль под влиянием настроений солдат и ультиматума Рябцева. По другим данным, прапорщик 56-ого полка Александр Трембовельский с отрядом юнкеров проник в Кремль через потайной ход у Боровицкой башни и открыл все ворота. После взятия Кремля юнкера захватили почтамт на углу Мясницкой и Чистопрудного бульвара, и телефонную станцию в Милютинском переулке.
Надо сказать, что все это время Рябцев и КОБ имели полную возможность с помощью юнкеров несколькими ударами ликвидировать ВРК и основные его силы, которые были ничтожны. Однако над ними довлело нежелание проливать братскую кровь, тем более кровь таких же социалистов, как и они, и кровь «пролетариата», а также страх перед усилением военного «контрреволюционного» элемента, страх «корниловщины». Из-за этого, по всей видимости, Рябцевым и не было сделано попыток сформировать дружины из офицеров, которых насчитывалось тогда в Москве около 30 тыс., и обывателей, ведь это выглядело бы как «подавление пролетариата буржуазией», а все надежды командующий округом возлагал на прибытие регулярных частей, состоявших из крестьян и рабочих, следовательно, не дающих повода для обвинений власти в «реакционности». Как следствие, шли бесконечные и бесплодные попытки решить вопрос мирным путем. Эти попытки поддерживались слабостью ВРК, в котором царило уныние от сознания собственного бессилия, и потому ВРК охотно шел на переговоры. Возможно, если бы не требования КОБа о предании членов ВРК суду, он бы и сдался, но под суд руководители большевиков идти не хотели. 28-ого ВРК решил эвакуироваться из здания Совета. Однако правительственные войска наступление на здание Советов так и не предприняли, а к вечеру с Ходынского поля, где стояла запасная артиллеристская бригада, сторонникам большевиков удалось доставить несколько полевых орудий с расчетами, их разместили на Скобелевской площади. Еще две пушки поставили на Страстной (ныне Пушкинской) площади. (Интересно, что накануне белые тоже умыкнули с Ходынского поля два орудия и разместили их на Арбатской площади.) В 11 районах Москвы местные большевистские штабы успели за истекшие три дня собрать и организовать значительные силы из вооруженных рабочих. Настроение членов ВРК начало меняться и на следующий день его части перешли в наступление.
29-ого красные прочно заняли окраины Москвы и начали движение в центр города, захватывая вокзалы, склады, почтамт, градоначальство. Белые оказались отрезаны от всех источников снабжения и вскоре стали ощущать недостаток боеприпасов. С Мясницкой и Лубянки державшая здесь оборону 4-я школа прапорщиков отошла к Китайгородской стене (этот памятник русской средневековой архитектуры снесут только при Сталине), где и закрепилась. Занимавшая телефонную станцию сотня юнкеров продолжала сражаться в окружении, стойко отбивая атаки красных. Бои разгорались. На улицах Москвы выросли баррикады и появились окопы. В этот момент в дело вмешался союз железнодорожников ВИКЖЕЛЬ, потребовавший у ВРК и КОБ сесть за стол переговоров. В противном случае железнодорожники обещали пропустить в столицу эшелоны с воинскими частями, чего очень боялись большевики. Предложение ВИКЖЕЛя предусматривало перемирие на 24 часа, сдачу оружия обеими сторонами, роспуск всех частей, возврат войск под контроль Рябцева, создание следственной комиссии… 30-ое прошло в переговорах, в конце которых ВРК под нажимом своих районных комитетов объявил о неприемлемости требований КОБа и ВИКЖЕЛя и возобновлении борьбы.
Впрочем, по факту бои начались еще раньше. Утром 30-ого на помощь белым на Брянский (сейчас Киевский) вокзал прибыл 7-й ударный батальон в 155 человек. Это очень обеспокоило большевиков, и они повели активное наступление на площадь Никитских ворот. Установленные около памятника Пушкину орудия прямой наводкой расстреляли и сожгли дом кн. Гагарина, находившийся на углу Тверского бульвара и Большой Никитской и приспособленный белыми для обороны. Однако захватить площадь Никитских ворот красным не удалось — противник перешел в другие дома и продолжал вести огонь из них. 31-ого красные повели атаку со стороны Большой и Малой Никитских улиц двумя отрядами по 30 человек при поддержке трех орудий, но и она была отбита. На следующий день число атакующих возросло до 200 человек, но белые по-прежнему стойко удерживали свои позиции. Также провалились попытки красных, продвигавшихся по Остоженке, захватить площадь храма Христа Спасителя и штаб Московского военного округа на Пречистенке.
Однако большевикам все же удалось одержать ряд успехов: в Лефортово 30-ого октября сдался Второй кадетский корпус, 31-ого сложили оружие Первый и Третий кадетские корпуса и Алексеевское военное училище. В этот же день сдались 116 юнкеров, мужественно оборонявших три дня телефонную станцию. У них закончились патроны, а здание большевики начали разрушать артиллерией.
Основная масса белых тоже все острее испытывала проблемы с патронами и снарядами. Отдельные отряды юнкеров, переодевшись красными, отправлялись в рискованные рейды на склады и привозили оттуда патроны. Едой белых снабжали местные жители, в центре проживала в основном «буржуазия» и ее симпатии были на стороне юнкеров.
Характерный эпизод описывает Сергей Эфрон (муж Марины Цветаевой), прапорщик 56-ого полка:
Идем по Сивцеву Вражку. Ни единого прохожего. Изредка — дозоры юнкеров. И здесь то и дело по стенам щелкают пули. Стреляют, видно, с дальних чердаков.
На углу Власьевского из высокого белого дома выходят несколько барышень с подносами, полными всякой снедью:
— Пожалуйста, господа, покушайте!
— Что вы, уходите скорее! До еды ли тут?
Но у барышень так разочарованно вытягиваются лица, что мы не можем отказаться. Нас угощают кашей с маслом, бутербродами и даже конфетами. Напоследок раздают папиросы. Мы дружно благодарим.
— Не нас благодарите, а весь дом № 3. Мы самообложились и никого из вас не пропускаем, не накормив.
Однако снарядов для артиллерии белым достать не удавалось. Их пушки практически молчали, в то время как большевики ввели в дело тяжелые орудия, которыми начали обстреливать Кремль и район Александровского училища. В Кремле были повреждены многие башни и соборы, с Беклемишевской башни снесло верхушку шатра, на Спасской башне снарядом пробило куранты. 2 ноября после обстрела из тяжелых орудий юнкера оставили гостиницу «Метрополь» (по воспоминаниям очевидцев, после каждого попадания груды стекла и кирпича осыпались со стен гостиницы на тротуар, что доставляло большое удовольствие солдатам). 1 и 2 ноября красные, проникнув в Китай-город, атаковали Кремль со стороны Красной площади, но безуспешно. Продолжала сопротивляться 5-ая школа прапорщиков на Смоленском бульваре.
Положение было тяжелым для обеих сторон. ВИКЖЕЛь, несмотря на возобновление боевых действий, не исполнил своей угрозы и не пропустил к Москве эшелоны с правительственными войсками. Он считал своим долгом прекратить бойню, казавшуюся многим бессмысленной, ведь 12 ноября должны были состояться выборы в Учредительное Собрание, которому предстояло решить вопрос о власти. Но войска все-таки либо выступали походным порядком, либо постепенно добивались продвижения своих эшелонов. Казаки, конница и пехота, медленно стягивались к Москве. Части же большевиков были весьма ненадежны, большинство солдат объявило себя нейтральными, лишь по 150-300 человек из полка удавалось мобилизовать ВРК. Да и те постепенно переключались с революционной борьбы на грабежи и пьянство. Стоило кому-то крикнуть «Казаки!» и «защитники революции» обращались в бегство. Заехавший 31 октября на Скобелевскую площадь белый броневик вызвал дикую панику среди красных солдат, орудийная прислуга и все бойцы мгновенно разбежались, оставив ВРК без защиты. Окажись здесь хоть немного белой пехоты и штаб большевиков был бы ликвидирован. В то же время белые ничего не могли противопоставить артиллерии противника, патроны заканчивались, люди, находившиеся постоянно в боях, были очень измотаны и утомлены.
Как следствие, опять начались переговоры, по итогам которых 2-ого числа было заключено соглашение о прекращении борьбы. КОБ распускался, белые части разоружались, однако офицерам и юнкерам гарантировалась безопасность, офицерам сохранялось оружие. Гарантами соблюдения договора был ВИКЖЕЛь и меньшевики, выступавшие посредниками при переговорах. Однако эти условия сразу начали нарушаться: так при занятии красными Кремля 3-го ноября был заколот штыком командир 56-ого полка полковник Пекарский, оружие у офицеров было отобрано, некоторые были арестованы. «Гаранты», не имевшие реальной военной силы, предпочли этого не заметить. Двигавшиеся к Москве войска остановились, так как сражаться больше было не за кого. Теперь уже власти коммунистов ничто не угрожало.
10 ноября у Кремлевской стены большевики похоронили своих погибших — 240 человек. 13 ноября на Братском кладбище на Соколе при огромном стечении народа похоронили погибших офицеров и юнкеров — 37 человек. Конечно, были те, кого родственники решили похоронить отдельно, но в целом данные цифры показывают на соотношение потерь красных и белых во время московских боев.
Вскоре после этого большевиками была объявлена регистрация офицеров, а затем начались аресты. Для многих они стали побудительным мотивом к отъезду на Дон к Корнилову и Каледину.
Показательна малочисленность участников боев в Москве. Белые силы насчитывали несколько тысяч человек, в основном юнкеров и студентов, офицеров было несколько сотен, при том, что в тот момент в городе имелось, по оценке Мельгунова, 30 тыс. офицеров. Столь малая активность военных объясняется тем, что полностью отсутствовала ясная цель борьбы. Вчера Керенский с помощью большевиков подавил выступление Корнилова. Теперь офицерам, в массе сторонникам Корнилова, предлагалось защищать то ли Керенского, то ли еще более левый КОБ от большевиков. При этом, тогда, разумеется, будущего никто не знал, и господствовала уверенность, что долго большевики не удержатся. Происходящее выглядело скорее как разборки между социалистами и смена временщиков и авантюристов у власти, чем как «Великая октябрьская социалистическая революция». Поэтому неудивительно, что в борьбу включилась лишь горячая молодежь.
Красные превосходили белых в несколько раз, но все же и их силы составляли очень небольшой процент от населения Москвы. Солдаты и рабочие рассуждали примерно, как и офицеры, а потому большинство полков объявило себя нейтральными, лишь небольшую часть солдат и рабочих красные смогли привлечь к борьбе. Потребовалась даже присылка помощи из Петрограда и Иваново-Вознесенска. Действуй белая сторона более решительно и организовано, и победа могла достаться ей. Сами военные считали Рябцева неподходящим к роли руководителя и предлагали возглавить свои силы Брусилову, но он отказался. Других авторитетных вождей, способных привлечь к участию в боях офицерство, не нашлось. Исторический шанс отстоять от захвата большевиками центр России остался неиспользованным.
Разбор полетов
С позиции современного наблюдателя интересно сделать сравнительный анализ московских событий.
Численность. Во-первых, малочисленность действующих сторон. Когда сегодня люди сетуют на политическую пассивность общества, они забывают, что явление это, в общем-то, не новое. Со стороны белых в боях участвовало несколько тысяч юнкеров и студентов — меньше, чем выходит сейчас ежегодно на Русский марш. Этого количества оказалось вполне достаточно, чтобы противостоять большевикам в течение недели, а при лучшем руководстве могло хватить и для подавления мятежа. Силы красных оценивают в 25-50 тыс. человек. Что, в общем, сравнимо с нормальным «белоленточным митингом». Причем масса эта была довольно рыхлая, партийцев, идейных бойцов было сравнительно немного. В приказах упоминалось, что посылаемые отряды порой до места назначения не доходят, разбегаются по дороге. Однако этих сил вполне хватило для осуществления государственного переворота.
Стратегия. Юнкера в Москве действовали вполне «по-ленински»: захватили телеграф, почту, телефон. И в итоге проиграли. Потому что, во-первых, не ликвидировали политический центр противника — ВРК, хотя к контролируемым белыми территориям он был куда ближе, чем Почтамт. Во-вторых, забыли про склады, как следствие чуть ли не второй день активных боевых действий начал ощущаться недостаток патронов, а все склады были заняты красными. Кремль в Московских боях играл роль ложной цели, оба противника стремились захватить его, хотя существенных реальных выгод это не давало. Если бы белые использовали силы, брошенные на занятие Кремля, для захвата ВРК, складов и артиллерии, толку вышло бы больше. Красные заняли склады не сколько в силу глубокого стратегического замысла, сколько потому, что они были ближе к окраинам города, где формировались отряды Красной гвардии, а основное внимание юнкеров было сосредоточено на обороне своих училищ, Кремля и центра Москвы. В целом обе стороны не имели плана и действовали ситуативно, что одну из них привело к поражению, а другой едва не стоило победы. В аналогичной ситуации Франко в Испании спланирует восстание заранее, уделит внимание организации тыла и снабжения, материальной базе — и выиграет.
Политика. Белые, не имея собственной политической программы и политического руководства, оказались в роли защитников непонятного (но демократически избранного) органа под названием КОБ, члены которого по взглядам были куда ближе к большевикам, чем к юнкерам. От такого руководства вреда было больше, чем пользы, как и от социалиста полковника Рябцева, назначенного Временным правительством начальником Московского военного округа. Тем не менее, белые вместо того, чтобы организованно послать к чертям Рябцева и КОБ, и создать свой орган власти, хоть и проявляли отдельные попытки неподчинения и грозили Рябцеву расправой, в целом «кололись, плакали, но продолжали жрать кактус». Это вообще беда военных и государственников, когда воспитание или идеология заставляют их подчиняться тем, кого гнать надо поганой метлой.
Похожую картинку мы видели в последние годы, когда националисты за неимением собственных крупных политических лидеров работали на фигуры, не разделяющие их взгляды, из ситуативных соображений. В политической игре, конечно, возможно всякое, но, повторись вдруг события 1917 года, и отсутствие собственных политиков выйдет боком.
Что касается КОБа, то он явно недооценил опасность и, несмотря на то, что большевики начали по сути вооруженный мятеж, продолжал предпринимать попытки уладить дело мирным путем, теряя время. Когда кобовцы наконец склонились к активным действиям, на них начали давить такие же социалисты из ВИКЖЕЛя, боровшиеся за «недопущение гражданской войны». В итоге гражданская война все равно началась, причем в гораздо больших масштабах, чем тогда кто-то мог себе представить, а КОБ и ВИКЖЕЛЬ канули в Лету. Как гласит старая мудрость: «Войны нельзя избежать, ее можно лишь отсрочить».
Сходно ведет себя нынешняя власть, которая, купирая полумерами и замалчивая кавказскую и миграционную проблемы, дает им время вырасти в размерах, набухнуть до того масштаба, когда они неизбежно взорвутся и прольются на землю кровавым дождем.
Организация. Что у красных, что у белых была довольно слабая центральная власть, причем коллективная, много партизанщины. Отсюда разброд и шатания, отсутствие четкого плана, войска двигались практически по Толстому — в силу естественного тяготения. Единое централизованное командование, безусловно, пошло бы на пользу и той, и другой стороне, при условии, конечно, что оно соответствовало бы по убеждениям своим подчиненным.
С одной стороны мы видим самоорганизацию масс, с другой — отсутствие четкого руководства ими. Не то же самое мы видели на Манежке? Самомобилизация внушительной силы (по меркам 17 года хватило бы на две Добровольческие армии или на одну революцию) с довольно скромным результатом.
Инфраструктура. Со стороны властей было грубейшим просчетом выпустить власть над железными дорогами из своих рук и позволить ВИКЖЕЛю по своему усмотрению решать, какие поезда пускать, а какие нет. Потеря контроля над перевозками определила поражение правительственных войск. Пассивная помощь ВИКЖЕЛя большевикам определила их победу. Неудивительно, что большевики, укрепившись у власти, быстро прибрали его к своим рукам. Тем не менее, показательна роль ВИКЖЕЛя как общественной организации, которая, даже не располагая вооруженной силой (!), в критический момент октября-ноября 1917 года определила, кто победит в борьбе за власть. Коммуникации во время политического кризиса — это всё.
На этом разбор наиболее значимых ошибок сторон в ходе Московского восстания можно закончить. Выводы из них вполне очевидны: в ситуации политического кризиса всё могут решить несколько десятков тысяч решительно настроенных человек, а формально огромные воинские соединения предпочтут сохранить пассивную «нейтральность», не рискуя ввязываться в политическое дело с непонятным исходом. 100 000 рассерженных горожан — это в три раза больше, чем нужно, и критичным становится не сколько наличие рядовых бойцов, сколько решительных лидеров, готовых взять на себя ответственность и приступить к решительным действиям.
