Проблема национализма в России в том, что национализм вообще-то — государственная идеология. Государству выгодно объединить граждан в единый социально-культурно-политический организм — нацию — объединив усилия разрозненных групп для достижения единых целей (обычно т.н. «национальных интересов»), которые государство преследует вместе с нацией, из-за чего и образуется термин государство-нация (nation state). Вы не поверите, но это невероятно удобно, когда в стране единое правовое, культурное и политическое пространство, а ее жители видят себя единой общностью с общим будущим, общим прошлым и общими ценностями. Упрощает управление в разы! Поэтому естественный инстинкт государственного аппарата любой современной страны — это стараться собрать своих подданных вместе и слепить их в тот самый национальный организм, и дальше уже договариваться не с миллионом племен, каст и сословий, а с некой единой сущностью, при случае мобилизуя ее на войну в Ираке или там выдачу спасительных кредитов Греции.
Само собой, что кроме национализма большой, господствующей нации, которая нападает с бомбами на Ирак и с кредитами на Грецию, существует и национализм нации маленькой, которая пытается вырваться из-под чужого господства, отделившись от Испании или там Великобритании. Там уже действуют другие, не инклюзивные (включающие), а эксклюзивные (исключащие) механизмы, и национализм превращается из средства консолидации общества в средство его разъединения, подчеркивания различий. Но в России явно не тот случай — с 80% русских в РФ русский национализм естественным образом великодержавный, инклюзивный, с типовой фразой «Да ну какой ты татарин, ты же русский, ну посмотри на себя!», с желанием стереть другие идентичности, ассимилировать другие общности, создав то самое единое правовое, культурное и политическое пространство на полконтинента. И для любого патриота-государственника, который за реально сильную, реально единую Россию, очевидно, что единственный способ обеспечить геополитическую стабильность — это сделать русский национализм национализмом государственным, превратить Россию в государство-нацию русских, что с помощью единства сцементирует это безумное пространство от Калининграда до Владивостока.
И если либерализм в России был всегда идеологией оппозиционной, а социализм смешался с коммунизмом, левоэкстремистским учением, отрицающим частную собственность и рыночную экономику, то национализм по самому своему дизайну — это ПРАВЯЩАЯ идеология для «страны 200 народов», которые то в лес, то по дрова. «Россия для русских и по-русски» — это единственный возможный лозунг правителя гигантской евразийской державы, единственный принцип организации распадающегося пространства в единую управляемую общность, настолько очевидный и настолько естественный, что его даже как-то странно обсуждать. В СССР этот принцип, принцип диктатуры русской нации, был подменен диктатурой коммунистической партии — и когда партия одряхлела, оставшийся без скелета СССР распался, еще раз практическим образом подтвердив необходимость русского национализма.
Но удивительно не то, что СССР распался — удивительно, что и после его бесславного падения русский национализм в уже Российской Федерации так и остался идеологией оппозиционной, идеологией неофициальной, смутным сполохом на горизонте. На 20 лет 200 народов оказались предоставлены сами себе, начав расползаться по норкам своих национальных республик или автономных областей, выстраивая там уже свои маленькие, отделительные, шотландско-каталонские национализмы. Более того, пройдя стадию национализмов (для азиатов эта европейская штука скучна, хочется «погорячее»), многие из 200 народов ударились в религиозно-исламское возрождение, и мы уже наблюдаем не просто растущие шотландии, а целый союз шотландий, намеревающихся объединиться на почве борьбы с иноверцами. Казалось бы, уж после такого, уж после черных флагов Хизб-ут Тахрира и на митингах в Махачкале, и на машинах в центре Казани, Путин наконец прибежит на «Русский Марш», упадет на колени перед самой первой колонной и закричит дурным голосом: «Простите, миленькие! Простите, родненькие! Довел я страну, спасайте теперь, некому кроме вас, некому!»…
Махачкала, Дагестан
Но нет, мы видим лишь усиление репрессий против самой естественной для дееспособного государства русской национальной идеологии — пополам с попытками сконструировать химерических «россиян», которые еще до своего рождения стали словом-ругательством. Да даже если бы и не стали — конструирование новой идентичности дело на десятилетия (должно вырасти как минимум одно поколение, которое «россиянство» впитало с молоком матери), а когда всё разваливается здесь и сейчас, ждать для привития новой идентичности десятилетия никак не можно.
Казань, Татарстан. Наглядно?
Но нет — даже когда припекло, Путин не обратился к разрозненным русским, не собрал их в единую силу, чтобы сокрушить врагов, но начал натравливать русских из низов на русский средний класс (что полностью противоположно строительству нации, даже если вы решили строить «россиян»). Удивительно последовательный человек! Но ладно Путин, он человек другой эпохи, выращенный в СССР, кегебист, страж коммунистической революции, для которого русский национализм — предательство идеалов поляка Дзержинского, но что же оппозиция? Неужели неясно, что если кто и могут сокрушить чудовищное тоталитарное государство, так это объединенные в единую политическую общность 120 миллионов русских? И что если где и могут расцвести права человека пополам со свободными выборами, то только внутри европейской политической общности, то есть, политической общности русской и никакой другой?
Ясно, говорят. Ежели, говорят, национальным дискурсом начать оперировать, то мы вмиг этого Путина передавим. Только, говорят, нельзя русского национализму. Фашизм. И Путин говорит, что нельзя русского национализму, тоже, говорит, фашизм. И так они говорят, и говорят, говорят, и говорят, а страна разваливается, и чем больше я вдумываюсь, почему ни властью, ни антивластью не используется главный инструмент мобилизации масс, тем меньше я это понимаю.
Это ведь невероятно поразительно, что национализм — главная социальная техника — находится в РФ за пределами самой общественной дискуссии, а люди, вместо того, чтобы размазывать своих врагов молотом поднявшейся русской нации, дерутся то православным коммунизмом, то многонациональным гомосексуализмом, то еще какими совочками и ведерками. Мне даже начинает казаться, что и у Путина, и у оппозиции есть глубинный страх, что раз собравшийся в единое политическое тело, русский народ может выйти из-под контроля, причем выйти не как хаотическая толпа, а как организованная нация, поэтому пускай лучше русский гигант спит как можно дольше, а мы тут пока на идеологических зубочистках подеремся.
Других объяснений тому, что ни одной организованной политической силой в России не используется самая очевидная и эффективная социальная технология, я не нахожу. Слишком много силы, слишком страшно, что «завести-то мы заведем, а как потом тормозить будем?», слишком слабые лидеры со всех сторон. Боятся не русского народа — атомизированный, разобщенный, без собственных связей и институтов, пинай его как хочешь, ничего не сделает, нет, боятся объединенной, монолитной русской нации, которая образуется за год работы даже нынешнего кривого госаппарата (и за 5 — если не будут помогать, но хотя бы перестанут мешать).
Но не может же самый большой белый народ мира вечно оставаться в бессвязном, бесструктурном состоянии? Особенно сейчас, в эпоху социальных сетей, которые по определению связывают людей в сообщества? Тем более, что многонациональные диаспоры учат русское общество ценностям национальной солидарности на всех социальных уровнях: от коллективного отжимания бизнеса у русских бизнесменов до коллективного избиения русских пареньков с окраин. Очень мотивируют русских к мыслям «А вот как бы так нам вот бы всем собраться, да от них гадов отбиться?»
Bottom line: на смену догнивающим советским «политикам» придет новое поколение политических, общественных и экономических лидеров, чьим главным конкурентным преимуществом в борьбе за место под солнцем со старым поколением станет национализм (особенно эффективный в связи с гигантским весом иностранных диаспор в экономике). В девяностые годы советские коммунисты, открыв рот, смотрели, как к власти приходят рыночники и бандиты. На следующем витке усложнения общества, в 20-ые, многонационалы будут смотреть с открытым ртом, как страну подгребают под себя националисты, использующие социальную технологию национальной солидарности, в принципе недоступную старшему поколению.
Как пела одна ультраправая группа: «Девяностые продолжаются!». Или вы правда думали, что постсоветские поколения станут всерьез воспринимать людей, отказавших нам в праве на национализм?
