Полагаю, многие из вас сталкивались с удивительным явлением: стоит где-нибудь в России начаться межэтническим столкновениям, как леваки, либералы и даже власть начинают единым хором петь арию «Погромы подстроены самой властью, натравливающей социальные низы на беззащитных таджиков, чтобы переключить народный гнев с Путина на нерусских». Большинству невежественных людей кажется, что это свежий, остроумный тезис, точно описывающий создавшееся в России положении — тогда как он уходит вглубь веков и на нем едва ли не больший слой пыли, чем на «Православии, самодержавии, народности». Однако если народную самодержавность мы почитаем милым сердцу антиком, то к рассказам про натравливающую на узбеков власть почему-то относимся серьезно.
Почему?
Еще в середине XIX века Маркс сформулировал, что «капиталисты натравливают друг на друга рабочих разных национальностей, чтобы отвлечь их от классовой борьбы (с Путиным)». Этот тезис вытекает из абсолютно материалистического мировоззрения марксистов, согласно которому есть только одна истинная цель и мотивация в жизни — экономический интерес, который для рабочих заключается в международной солидарности и свержении класса угнетателей с целью построения нового справедливого общества с коллективной собственностью на средства производства и, соответственно, равным и честным удовлетворением экономического интереса всех членов рабочего класса. Культура, история, национальность, чувства, вся духовная сторона жизни, несводимая к экономическому расчету и делающая человека человеком, по мнению марксиста лишь спецэффекты, отвлекающие от главного — «Дэнги! Дэнги давай!». И, соответственно, немецкий рабочий, с улыбкой на холодеющих устах умирающий под Верденом за триумф любимой Германии над ненавистной Францией есть всего лишь одураченный безнациональный пролетарий, всерьез поверивший, что триумф его бессмертной романтической Kultur важнее стачки и забастовки за увеличение зарплаты. А какой-нибудь Федор Михайлович Достоевский — шут, жулик и плут, забивающий рабочую голову рассказами о том, что рабочий будто бы член русской национальной общности с отличными от других национальных общностей интересами, тогда как у рабочего интерес один — борьба за свои права. Личности, ее метаний и исканий, взлетов и падений, влюбленностей и разлук — всего этого нет, есть класс угнетенных и класс угнетателей, угнетенным надо объединиться и бороться с капиталистами, а все разговоры про отличия русских и таджиков — лишь козни мирового капитала.
Поэтому с точки зрения марксистов (леваков, коммунистов, социалистов) бирюлевцы должны были прийти на овощебазу, объединиться с азербайджанцами и пойти воевать с российским правительством если не за коммунизм, то хотя бы за увеличением минимальной оплаты труда. Мысль, что русские могут НЕ ХОТЕТЬ азербайджанцев рядом с собой ни с коммунизмом, ни с капитализмом, вообще никак, что русскому мигранты неприятны и портят его жизнь одним лишь своим присутствием, для левака является лишь подтверждением коварства мирового капитализма, сумевшего внушить горожанам неприятие к диким некультурным выходцам из иностранных горных деревень. «Вот жеж капиталисты, что творят, что делают!» — думает левак, смотря, как вызверившиеся русские требуют выселить из Москвы братских исламских пролетариев.
Классический же либерал полагает, что есть вечные, универсальные, идущие сквозь века принципы либерального общественного устройства, предполагающие полное торжество личности над всеми формами коллективных идентичностей, ее высших прав, одинаково применимые всегда, везде и повсюду. И если у нас еще не наступил всеобщий безгосударственный личностный рай, то исключительно потому, что правительство сознательно держит население во тьме, не рассказывая ему о благостях и прелестях неограниченного индвидуализма. С либеральной точки зрения нет никакой разницы между русским, дагестанцем и таджиком, всем им надо объединиться, взяться за руки и пойти бороться с правительством за триумф личного интереса и максимальной личной свободы. Мысль, что не общество порождается отдельным человеком, что общество не сумма равноправных индивидуумов, а нечто большее, что это не общество зависит от человека, а наоборот, человек от общества, потому что общество формирует отдельную личность, закладывая в нее характерные культурные коды и модели поведения (и, таким образом, личность в отрыве от общества теряет свой смысл, мы не можем понять, почему дагестанец так себя ведет, не начав рассматривать коллективные модели поведения в Дагестане), для либерала решительно непереносима. Ведь если человек формируется внешними коллективными общностями и действует в согласии с поведенческими кодами этих общностей, то получается, что права и свободы отдельной личности могут быть менее важны, чем права и свободы сформировавшей эту личность нации, получается, что частное менее важно, чем целое, это частное породившее.
Либерал, убедив себя, что Россия состоит из 142 миллионов абсолютно равных и одинаковых личностей, за права которых, конечно же, надо бороться с кровавым Путиным, внезапно приходит в ужас, когда эти личности самоорганизуются в коллективы и начинают бороться друг с другом, причем не за торжество индивидуальных прав, а за торжество национальных коллективов. Разве может одна свободная личность мысленно объединять другие свободные личности в общность «озверевшее хачье» и требовать их удаления из общества на основании каких-то коллективных, а не индивидуальных критериев? Взмокнув от мозгового усилия, либерал решает, что это правительственная провокация (поскольку правительство главный враг индивидуальных прав и свобод), стремящаяся отвлечь сознательные личности от борьбы за индивидуальные права и свободы. При различиях в логике, финальный тезис либерала до ужаса похож на тезис леваков — есть свет Истины, и есть несознательные русские, которые вместо того, чтобы стремиться к Истине, реакционно требуют «а можно вместо коммунизма и индивидуализма просто убрать от нас диких горцев, спасибо пожалуйста ура».
Национализм, нация, национальное самосознание не вмещаются в картину мира леваков или либералов, но вместо пересмотра картины мира, признания существования могучих движущих сил за пределами классовой и индивидуалистической борьбы, они просто объявляют эти силы «реакцией» и «провокацией», отказывая национализму в самостоятельной и интенсивной жизни. Национализм, в отличие от либерализма с коммунизмом, сформировал современный мир национальных государств — но мысль о триумфе партикуляристской, не претендующей на всеобщее объяснение концепции («Мы русские, мы не хотим жить с горцами, и мы понятия не имеем, как накормить голодных детей Африки») унижает универсалистские лево-либеральные идеологии, стремящиеся объяснить весь мир сразу. Национализм прямо бьет по интеллектуальной гордости леваков и либералов, рушит все построения классового и индивидуального интереса, раз за разом путает все карты, и в итоге объявляется реакционным пережитком темного прошлого, странным недоразумением, которое развеется как сон, едва только рабочие мира осознают свой классовый интерес, а личности мира — индивидуальный. Вместо этого мы видим, с одной стороны, крушение государств рабочих и крестьян, причем по мотивам вовсе не экономическим, а с другой — превращение «прав человека» в несмешную шутку и осознание самыми разными странами мира первичности национального интереса.
В XX веке можно было объяснить мир как борьбу классового интереса (СССР и его социалистический лагерь) с интересом индивидуальным (США и «свободный мир»). Но XX век кончился. СССР развалился. «Свободный мир», разбомбив десяток стран, заткнулся с «правами человека» и перешел к политическому реализму. Наступила эпоха национализма, эпоха отдельных уникальных решений (взять хотя бы Китай, утверждающий свою особость, но при этом не стремящийся ее распространить на весь мир), не претендующих на всемирный закон, объясняющий всё, всегда и везде.
Либералам и левакам пора осознать, что они — антики, реликты из XIX века, когда были серьезные надежды на всемирное человеческое братство то ли рабочих, то ли индивидумов. Интернет дал техническую возможность для такого братства — однако мы увидели не стирание национальных границ, а наоборот, их усиление, когда в отсутствие границ формальных, физических, особое значение приобрели границы культурные, духовно-национальные, никак не сводимые к экономическому интересу или борьбе за права. Весь XX век игнорируя национальные силы, по его итогам леваки и либералы оказались в мире торжествующего национализма, и трепыхания насчет «погромы организует власть, чтобы напиться рабоче-индвидуалистической крови всласть» — это предсмертный шепот издыхающих универсалистских идеологий (так как мы периферия западного мира, то до нас все доходит с запозданием, увы).
Прошлое человечества, его реакционный пережиток — это искренняя вера в то, что можно поверить алгеброй гармонию, а национальную культуру, историю и борьбу наций объяснить через пролетариат, индивидуализм и что вы там еще придумаете. Либералы и социалисты — это прошлое, странная девиация, оказавшаяся у власти в XX веке, но безжалостными волнами времени смытая обратно в небытие, потому что человеческая история всегда была, есть и будет борьбой реально существующих народов и национальных элит, борьбой культур, цивилизаций и политических центров, борьбой обществ, борьбой идей, борьбой концепций, и никогда нигде нет и не может быть универсалисткого безъяйцевого Рая всеобщей дружбы и любви, поскольку неравенство между обществами идет испокон веков и всякое общество всегда попытается воспользоваться своими преимуществами, чтобы завоевать силы и ресурсы менее развитых народов и цивилизаций.
И это нормально. И это здорово. И именно поэтому мы будем отделять и выселять, собирать и вооружать, завоевывать и покорять, гибнуть и улыбаться, потому что мы великий народ, и наши интересы важнее интересов других народов, и мы предпримем все возможное для триумфа наших национальных интересов, чтобы построить лучшее будущее для наших детей и их потомков, пусть даже за счет других народов и наций.
Универсализм умер, да здравствует национализм! Хотя…. коммунизм и либерализм тоже пригодятся, их
