Ранее: введение
Автор текста: Олег Насобин, эксперт, музеолог, искусствовед.
Отстранение европейского охлоса от контроля над деятельностью правительств — известная проблема континента, имеющая отдельное название. Для ее обозначения применяется красивый термин «демократический дефицит».
Существование проблемы «демократического дефицита» отрицать невозможно, поэтому ее констатируют и просто забалтывают как в научной среде, так и на политико-экономических форумах. Чрезмерное усиление исполнительной ветви власти в ущерб законодательной и судебной ведет к злоупотреблениям, характерным для авторитарных режимов.
В свою очередь, в распоряжении авторитарного режима должна быть своя опричнина. Каждый уважающий себя Папаша Дюк обязан обзавестись тонтон-макутами. Во Франции эту роль играют «спецслужбы» и связанные с ними ЧВК (об этом мы поговорим подробнее в следующих материалах цикла).
В условиях хронического «демократического дефицита» представители европейской власти естественным образом действуют в интересах различных лоббистских групп.
Дарья Руденкова, сотрудница Института мировой экономики и международных отношений РАН РФ, в своей работе «Лоббизм в институтах Европейского Союза» выделяет три типа подобных организаций:
1. Лобби «плюралистического типа»;
2. Лобби «элитарно-плюралистического типа»;
3. Лобби «корпоративистского типа».
Нетрудно понять, что для лоббистов второго и третьего типа основным инструментом в продвижении своих интересов выступает коррупция.
Цивилизованное лоббирование, к которому относится «плюралистический тип», Евросоюзу не знакомо.
«Плюралистический тип» характеризуется высоким представительством во власти широких общественных организаций и групп, как это принято в США и Великобритании. Но в Европе этот тип «существует только в теории».
«Элитарно-плюралистический» подход к лоббированию подразумевает внедрение в органы власти представителей «элитных» или «закрытых» от «профанов» сообществ.
В свою очередь, «корпоративистский» подход предполагает подкуп представителей власти в той или иной форме.
Разница между «корпоративистским» коррупционным подходом и «элитарно-плюралистическим» может быть наглядно объяснена на следующем примере.
Предположим, в одном из небольших городков Российской Федерации возник имущественный спор между соседями из-за козы, нарушившей границы огородовладения. Спор перерос в мордобой, и в конце концов тяжущиеся стороны предстали перед судом. Скорее всего, в этом случае гипотеза дачи взятки судье должна быть исключена, поскольку тяжущиеся субъекты не располагают достаточными средствами для преодоления порога риска, выше которого судья готов рассматривать возмездные предложения.
Короче говоря, поссорившимся соседям не удастся подкупить судью, потому что нет для этого денег. В российских реалиях это означает, что судья будет рассматривать дело непредвзято, поскольку «корпоративистский» подход (дача взятки) в данном случае невозможен. Для него попросту нет достаточной материальной базы. Поэтому 97% судебных тяжб в РФ не имеют коррупционного риска.
Иное дело во Франции: предположим, что козовладелец оказался масоном. В подобном случае французский суд будет рассматривать спор тяжущихся соседей как конфликт члена «благотворительной» организации «Дети Хирама» и некоего «профана», не входящего в «круг света».
Поскольку судье член организации «Дети Хирама» ближе по духу, потому что судья также является членом этого «братства», то «профан» никаких шансов на победу не имеет, даже если он будет тысячу раз прав.
В данном случае мы наблюдаем «элитаристско-плюралистическую» коррупционную модель в действии.
Отсюда вывод: если «корпоративистский» подход обусловлен размерами и стоимостью лоббируемого решения и этим ограничивает область коррупции, то «элитаристско-плюралистический» подход позволяет втянуть в коррупционный оборот практически все судебные дела вне зависимости от их материального веса.
Еще одна особенность Евросоюза и его отдельных государств состоит в наличии бессмысленной, избыточной бюрократии буквально во всех областях государственного и межгосударственного управления.
В условиях изумительной административно-судебной волокиты принятые на выходе решения представляют из себя победный результат постоянной борьбы и перманентных волевых усилий.
Соответственно, наиболее эффективными и перспективными менеджерами (управленцами) в Евросоюзе становятся именно коррумпированные сотрудники Системы, поскольку их «воля к победе», необходимая для продвижения по служебной лестнице, стимулируется лоббистами. Незаинтересованные в коррупции сотрудники не проявляют выдающихся результатов во взаимодействии с бюрократическим болотом, поскольку без коррупционных стимулов это взаимодействие неэффективно.
Таким образом, коррупция в системе управления Евросоюзом представляет из себя нечто вроде закладного камня. Она происходит при «взаимном непротивлении сторон» и полном понимании со стороны как государственных служащих, так и лоббистских групп.
От еврокоррупции невозможно избавиться и невозможно ее избежать без радикального переформатирования всей общественно-политической системы. Более того, без коррупционного поля ни Евросоюз в целом, ни отдельные его страны сегодня существовать неспособны, поскольку слом устоявшихся коррупционных связей приведет к коллапсу системы.
Вышеизложенные выводы находят свое подтверждение на практике. Выход Великобритании из ЕС был обусловлен именно несовместимостью «биоса» Евросоюза и Великобритании в плане общественного устройства.
Общество развитой демократии при конституционной монархии рассматривает коррупцию как инородное тело, в то время как в Евросоюзе коррупция выступает основой социального устройства.
Еврокомиссар Сесилия Мальстрем в своем докладе называет уровень коррупции ЕС «ужасающим»: 76% граждан ЕС считают свои страны коррумпированными, и еще 56% респондентов утверждают, что коррупция продолжает нарастать.
В таких условиях выход Великобритании из ЕС был логичным и единственно возможным для Королевства шагом, чтобы сохранить собственные демократические институты.
В отличие от законодательства Великобритании, законодательство Франции не предусматривает обязательного декларирования судьями и общественными деятелями своей принадлежности к общественным организациям и «закрытым обществам».
Профаны, обращающиеся в суд или судимые, не имеют никаких шансов избежать конфликта интересов адвокатов, прокурора, полицейских или судей.
Рассмотрев общий европолитический контекст, теперь мы можем перейти к описанию функционирования отдельных закулисных групп.
Практически идеальный закулисный «цех» мы находим, обращая свой взор на, казалось бы, безобидное сообщество экспертов в области изобразительного искусства. На самом деле «цех» имеет колоссальное политическое влияние, а также контролирует и генерит значительные финансовые потоки. На примере теневой «Корпорации Св. Луки» мы увидим, как работают законы и понятия Закулисья.
Прежде всего нам следует ответить на три главных вопроса:
1. Почему существует «цех» и отчего он смещен из доступной публике зоны света в Закулисье?
2. Какие силы держат экспертов внутри «цеха», и почему эта организация стабильна, не имеет тенденций к развалу?
3. Каким образом выстроена структура Корпорации и каковы ее иерархические ступени?
Ответ на первый вопрос звучит так: «эксперты», которых на Европейском континенте и в США насчитывается более тысячи, заинтересованы в неформальном объединении и внутрикорпоративном разрешении разногласий. В природе у эксперта имеется только один естественный враг, способный нанести ущерб: другой эксперт. Даже если обманутый недобросовестным специалистом коллекционер обратится в суд, суд в решении спора будет опираться на мнение другого эксперта. Следовательно, если связать всех «мастеров» круговой порукой, то вину недобросовестного дельца будет весьма затруднительно установить и доказать. И уж тем более сложно отделить «добросовестную ошибку» от «преднамеренного умысла».
Отсюда следует простой вывод: ради самосохранения и свободы в совершении гешефтов эксперты должны вступить в корпоративный, негласный и теневой сговор.
Формально государственная власть пытается противостоять подобным сговорам. В данном случае во Франции законодательно разделены сферы компетентности экспертов музейных (академических) с одной стороны, и экспертов «коммерческих» с другой.
Музейным сотрудникам строго запрещено осматривать, атрибутировать и оценивать произведения искусства, находящиеся на «свободном рынке» (исключение составляет осмотр в рамках процедуры выдачи своеобразного паспорта произведения — Сертификата Минкульта ФР. Но и в рамках этой процедуры музейный эксперт лишь молча осматривает произведение. Его вердикт предназначен для Минкульта, и в руки владельца произведения не попадает).
Такая форма организации создает определенные сложности для теневого корпоративного сговора, поскольку роли разделены: коммерческие эксперты оценивают произведения искусства, а академические и музейные эксперты наблюдают за репутацией коммерческих экспертов.
Но это в теории.
На практике «цех» нашел обходной путь этого препятствия ради закулисного сговора и корпоративного гоп-стопа.
Корпоративный, теневой сговор экспертов просто привился на более широкой и надежной платформе — он существует на базе Суверенного Мальтийского ордена (S.M.O.M.). Связи Ордена распространяются гораздо шире, чем простые знакомства оценщиков картин.
Мальтийские «рыцари» влияют на публикации в научной печати, контролируя специализированные издания, они имеют рычаги во всех эшелонах власти и, следовательно, от них зависит карьера музейных (академических) сотрудников, а также финансирование и гранты. Поэтому в таком качественно более интересном сговоре заинтересованы и музейные сотрудники. Более того, в рамках сговора Закулисье отфильтровывает и продвигает «наверх» наиболее лояльных и скомпрометированных жуликов из числа специалистов, намеренно угнетая людей профессиональных и совестливых, поскольку совестливые участники «цеха» несут ему угрозу своим существованием.
Так корпорация жуликов от искусства, скрывающаяся за респектабельным фасадом, становится прибыльным и неуязвимым криминальным предприятием.
Слившись с Мальтийским орденом, который якобы озабочен исключительно «благотворительной деятельностью», искусствоведы получают своеобразную индульгенцию на любые выходки, лишь бы этот волюнтаризм не противоречил корпоративным интересам, а также воле иерархов Ордена.
Под сенью Мальтийского Креста можно всё: признавать поделки и подделки «подлинниками», и, наоборот, унижать шедевры, скупая их по дешевке. Можно воровать и торговать краденым (конечно, до определенного предела).
Вот почему в последние 20–30 лет нас преследуют постоянные скандалы, связанные с откровенно недобросовестными атрибуциями. Вот почему трафик краденых произведений искусства процветает (по статистике Интерпола, только 10% украденных произведений удается вернуть).
Как красиво и загадочно поблескивают древним золотом в бархатной полутьме загадочные слова: «Корпорация Св. Луки» или «Суверенный Военный Мальтийский орден», «Закулисье»…
Но если называть вещи своими именами, все это, скорее, походит на банальный гоп-стоп в сумерках.
Далее: часть третья
