Как показывают события последних лет, быть и тому, и другому, а значит, в среде людей, которые тщательно продумывают каждый свой шаг, прежде чем сделать добро и убежать, появится потребность в объяснении. В этой статье я предлагаю читателю взглянуть на национализм и либерализм с метафизической, философской точки зрения. Что вы, никаких призывов к митингам, народным сходам, шествиям, парадам покемонов — мы здесь все законопослушные граждане, не так ли? Только философский анализ этих идеологий. Скучный, структурированный, ни в одном глазу не экстремистский. Приступим.
Национализм и либерализм — идеологии. В самом общем смысле идеологией является набор мировоззренческих схем, который позволяет выделить из инертной человеческой массы некую общность, каждый член которой разделяет одни и те же взгляды на мир, людей, Путина, et cetera, et cetera. Идеологии, как и люди, бывают разные, причем они различаются не только по основным своим установкам и поведенческим шаблонам, которые формируют в людях, но и по типу воздействия на внутренний мир человека. Национализм и либерализм — совершенно разные по типу воздействия идеологии, которые изначально, когда только зародились, должны были дополнять друг друга. Что же, не срослось. Для эффективного выстраивания будущего постфедеративного общества необходимо понять, что еще тогда пошло не так и что мы можем сделать сейчас для исправления этого недоразумения величиной в пару веков.
Когда человек создает идеологию, он творит сложную метафизическую структуру, существующую только в умах людей, но обладающую огромной материальной мощью. Человек структурирует реальность вокруг себя, участвуя в естественном процессе усложнения иерархических структур. Может быть для кого-то шоком, но высокая культура возможна только в рамках иеарархии. Наличие иерархического начала, то есть, присутствие противоположностей высшего и низшего, совершенного и менее несовершенного, упорядоченного и хаотичного в жизни системы есть показатель ее эволюционного статуса и возможностей грядущего совершенствования. Иерархически организованы многие живые и неживые системы, иерархична любая система социальной организации. В таком случае естественно, что наличие центра и иерархической структуры в мировоззренческой или культурной системе только и позволяет ей развиваться равномерно и стабильно.
Греки творили свои философские и культурные концепции в рамках донациональной полисной иерархической идентичности, затем, в эпоху Александра Македонского, на смену полисной идеологии пришла концепция эллинизма, затем — Pax Romana Римской Империи, торжество иерархических культурных схем, а затем — бах! — хаос. Римская Империя рушится, уничтоженная атаками варваров, разрушаются все иерархические конструкты, выстраданные эллинистической и римской цивилизациями в течение долгих лет. Наступает упадок культуры и философии, смерть, тлен и средневековье. Дофеодальная иерархия сохраняется только в виде Церкви, в которой и концентрируются культура и деятели искусства. Здесь иерархия «зимует» и в эпоху Возрождения происходит возврат к античным ценностям, сочетающим в себе аполлоническую структурированность и дионисическую дерзость. Опираясь на античные культурные схемы, искусство развивается само по себе… Пока не возникает нужда в новой идеологии. Великая Французская революция.
Итак, в ходе француцзского восстания феодальный строй оказывается разрушен, однако анархии не наступает. Почему? Потому, что во время революции люди создали новую структуру — нацию. Политический субъект, объединяющий людей с помощью культурной и языковой идентичности. Национальная риторика входит в повседневный лексикон среднестатистического парижанина, согласно дихотомии Ганса Кона мы видим потрясающее единство национализма эпохи Романтизма и национализма эпохи Просвещения, с точки зрения структурных схем же можно сказать, что именно в это время из общей человеческой массы обособилось множество французов.
Но чего-то не хватает. А теперь давайте подумаем, почему во время Великой Французской революции не случилось того же культурного коллапса, что происходил во все времена до этого вместе с падением режима.
Ответ есть, и он довольно прост. Интересы формировавшейся французской нации в данной конкретной ситуации совпадали с интересами индивида, для которого следование правам человека является одним из главных жизненных мировоззренческих ориентиров. Проще говоря, люди создали внутри себя иерархическую систему ценностей, поставив на вершину не правителя или бога, а Человека в идеализированном понимании. Так родился либерализм. Либеральная риторика, по сути своей, стала набором оружия новорождённого француза. Можно сказать, что граница нации отделила французов от других людей, структурировав их как общность, а система либеральных ценностей навела порядок внутри самих французов. Либеральная риторика стала неразделима с риторикой национальной, и именно в этот момент можно констатировать единство национализма и либерализма.
Теперь представьте себе такую картину: множество (в математическом смысле) людей, в нем — множество французов. Каждый член множества французов вооружен либеральной риторикой и представляет собой полноценную действующую единицу национального дискурса — он способен обосновать свою позицию и с точки зрения глубинного чувства общности с множеством незнакомых ему людей, и с точки зрения высокого Идеала, который также разделяет множество людей. Идеал, в отличие от чувства национальной идентичности, не привязан к конкретной общности людей — он может быть равно применён к любому представителю рода людского, и в этом таится главная опасность либерализма.
Синтез национализма и либерализма необходим, в первую очередь, либерализму. Без привязки к конкретной культурной общности человек пытается примерить либеральную риторику ко всем окружающим людям, и в условиях стремительно расширяющегося мира натыкается на человека с другой национальной программой. Другим культурным кодом.
И ладно бы это оказался белый европеец — но велика вероятность, что это может быть представитель этноса, в котором основными социальными скрепами являются кровное родство и чувство противопоставления своей идентичности остальному миру. В таком случае попытка «использования на нём» либерального дефибриллятора окажется воспринята как слабость. Как готовность к уступкам. Уход от национализма магическим образом «выключает» в мозгу человека функцию, с помощью которой тот раньше распознавал культурные коды. В этом смысле человек слепнет, и в своей слепоте начинает неосознанно рушить любую иерархию. Человек теряет свою культурную идентичность, и, будучи не в силах распознать иерархические границы других народов, пытается применить к этим народам либеральные средства, действенные только тогда, когда делается скидка на внутреннее строение нации объекта либерального воздействия.
Таким образом, современные российские либералы являются…Нет, не защитниками Идеала и прав человека. Они являются разрушителями и того, и другого. Иными словами, если в человеческом существовании нет идеального «вертикального» измерения, то нет и никакого его эволюционного материального преображения, есть лишь неизбежная стагнация и деградация. Отсюда — российские либералы в данный момент делают неправильный либеральный дискурс, значит — это неправильные либералы («Пятачок, неси ружьё!»).
С другой стороны, национализм никогда не наберёт полную силу без либерализма. Нация позволяет каждому отдельному её члену почувствовать себя частью чего-то большего, чем он сам. Нация даёт реальную материальную и духовную поддержку в случае возникновения проблемной ситуации в жизни человека, другой вопрос — далеко ли дойдет нация сама по себе? Может ли такой мощный политический и культурный субъект существовать только для того, чтобы помогать своим членам выбираться из проблемных ситуаций, то есть, по сути, поддерживать своё же существование? Либеральные ценности в настоящее время дискредитированы европейским мультикультурализмом и постсоветским либерализмом, однако именно они представляют собой то необходимое качество, которым в проекте должен обладать каждый национально ориентированный человек. Для зарождающихся русских сейчас чем-то новым является чувство общности, чувство поддержки другого русского, однако пройдет совсем немного времени, и оно станет обыденным. Подсознательным.
Мы знаем, как выглядят национальные конструкты без иерархических идеалов. У кого-то они каждый вечер танцуют под окнами свои многонациональные танцы, кого-то они оскорбили вчера в общественном транспорте, у кого-то убили и изнасиловали сестру. Эволюция их национальной идентичности встала в точке того самого «чувства локтя», ощущения национальной взаимопомощи. Они не задумываются о высоком и не стараются нести какие-то идеалы в мир. Они просто существуют.
Я не замахиваюсь на «национальную идею» и поиск предназначения русского народа. До этого еще далеко, и русским придётся пройти через множество испытаний и лишений.
