Когда я был на Украине в 2004 году, во время первого Майдана, украинцы были полны легкой, беззаботной, пьянящей гордости. «Мы даже не думали, что у нас такое возможно!» — говорил мне один из сопровождающих в 2004-ом, и показывал на Майдан, и светился от счастья, и продолжал речь о том, что в первую очередь Майдан — это огромный национальный подъем духа и украинской веры в себя.
Сейчас, в 2014-ом, нет и следа тех настроений. Задавая на Евромайдане простой вопрос: «А до каких пор вы собираетесь стоять?», получаешь в ответ хмурое: «До перемоги!» и такой косой взгляд, что буквально чувствуешь себя титушкой-провокатором. На повторный вопрос: «А в чем именно эта самая „перемога“ заключается и когда она будет?» обычно не отвечают, давая понять, что разговор окончен. Многие, увидев камеру, даже будучи в масках отказываются разговаривать — и это резко контрастирует с оптимистичными заявлениями лидеров протеста, которые победили кровавую владу и которым осталось совсем чуть-чуть для финального рывка. Конечно, победили. Конечно, Януковичу конец. Но на камеру лучше не светиться — мало ли…
Общее настроение — гнетущая фаталистская обреченность, как у людей, понимающих, что они сели на поезд, едущий в неизвестность, и что на этом поезде придется ехать до конца. В 2004-ом меня часто перебивали и с гордостью поучали, мол, у Украины получилось, так что посиди, послушай украинцев. В 2014-ом нет ничего похожего, слушают внимательно, настороженно, не как победители, но как усталые воины, готовящиеся к еще множеству битв, после которых будет неизвестно что. Мои же заранее миролюбивые заходы «Я приехал учиться у украинцев свободе» воспринимались едва ли не как издевательство, вызывая не сколько доверие, сколько враждебность.
Как, знаете, если бы кто-нибудь в июле 1917-го года бегал по Санкт-Петербургу и приставал к прохожим «Я приехал учиться у вас свободе!». Революция вроде бы победила, кровавая влада вроде бы повержена, «заграница нам поможет», но Янукович почему-то не бежит, «Беркут» почему-то не опускает щиты, и все почему-то ждут военного, жесткого и кровавого вмешательства Путина после Олимпиады. Мрачны парни и из «Правого сектора» — они понимают, что цивильные лидеры протеста начинают их сливать, и они не понимают, что делать дальше.
«Украинцы смогли! Украинцы победили!» — проникшись этой бодрой пропагандой и приехав в Киев, ты понимаешь, что только сами украинцы об этом не знают. Они не готовы учить нас свободе (пока что русских от имени украинцев поучают в основном московские евреи), наоборот, они раз за разом с надеждой вглядываются в твое лицо. Может хоть ты, хоть из Москвы, но привез ответ, привез план, что делать дальше, как закончить затянувшийся кризис, как разрешить вспухшее майданом второй раз 10 лет противоречие?
Веселая, пьянящая, шампанская радостная спесь 2004-го ушла навсегда, киевский воздух полон дымом костров («Wake up, wake up, mr Freeman, and smell the ashes!»), киевские лица исчернили сомнения, короткие надежды, снова сомнения. И, само собой, гарь от сгоревших покрышек («Уважаемые гости отеля, вытирайте ноги после посещения Грушевского, сажу невозможно оттереть от ковролина» — если бы только от ковролина, милые, если бы только от ковролина… Похоже, что эту сажу теперь невозможно оттереть и от сердец киевлян).
За 10 лет Майдан повзрослел и посерьезнел. За 10 лет Майдан лишился этой шуточной, карнавальной атмосферы праздника, и среди этих серьезных, насупленных промерзших лиц, с солдатским напряжением слушающих речь Кличко о поездке в Мюнхен, уже как-то не тянет шутить о сале, горилке, газе, Бандере и прочем обязательном «украинском» наборе.
Смотря на эти красные, с глубокими морщинами лица вдруг вспоминаешь слова классика о том, что независимость — это в первую очередь пороховой дым и кровь. Со сцены кричат «Слава Украине!», но это звучит уже не утверждением, а мольбой, обращением к небесной Украине, которая бы спустилась к своим сомневающимся, растерявшим былую беззаботную спесь сыновьям, которые вдруг поняли, что сажу и правда нельзя оттереть от ковролина.
И что сажа на ковролине — это лишь только начало.
