Наше базовое представление: русский народ — это опутанный цепями демонический гигант, вросший в лед на 9-ом круге ада, куда был сброшен в феврале 1917 года за архипредательство Исторической России. Путина и оппозицию роднит то, что они считают, будто бы так будет всегда. Навечно. «Нет больше никаких русских, а есть лишь черный вой боли и сожаления, несущийся из ледяных глубин». Мы же считаем, что цепи истончаются, что лед трескается, и недалек тот день, когда, разорвав все оковы, русское чудовище пойдет спрашивать со своих тюремщиков, и мир заплачет кровью.
Два дня Крымского кризиса показали, что будет, если русских даже не освободить — о нет, освобождать такую силищу страшно! — а просто немножко одну цепь отомкнуть, дать немного воли. На два дня путинские телеканалы вспомнили, что есть такой народ — русские, что русские есть не только в России, что русские обязаны защищать русских, и что национальная солидарность выше любых границ и договоров.
Что тут началось! Мир вверх дном! Половина Украины высыпала на улицы с российскими флагами и криками «Россия! Россия!», западная пресса вышла со статьями про «этнических русских» (которых, опять-таки, имеют право защитить другие этнические русские), европейские революционные украинцы, забыв всю спесь про «монголокацапов», упали на карачки и стали читать стишок про елочку (на русском), и даже в пораженном Львове заговорили на русском языке, как будто это не оплот украинского национализма, а какая-нибудь коренная наша Рязань.
РУХНУЛО ВСЁ. В МОМЕНТ. Незыблемые ледяные границы «Украины» и, шире, Европы за два дня расплылись весенней грязью. «Если нельзя, но очень хочется, то можно». Лед обратился в теплую водичку. Мир поплыл, как реальность в первой «Матрице».
Более того, у депрессивных «многонациональных россиян» прошла вся депрессия и ПОШЕЛ КУРАЖ. Социальные сети разорвались от криков мощи и ярости, наш сайт раскалился и начал падать, не выдерживая напора прущих на него читателей (и куда только девалась вся аполитичность, «моя хата с краю, главное — новый айфон»?), крупнейшее немецкое издание Spiegel начало на своих страница оправдываться за наши тексты (в которых мы обильно Spiegel по русскому вопросу цитировали), имидж российской армии улучшился на порядок, отдельные граждане в комментариях даже начали жалеть, что в армию не попали (!!!) — высказывания, абсолютно за последние 20 лет немыслимые.
Современная Многонациональная Федерация, бывшая все 20 лет ни про что, вдруг обрела лицо молчаливого грозного морпеха в новой униформе, за спиной которого русские активисты водружают флаг на очередную администрацию. И даже сенатор Валька Стакан, все эти десятилетия трепетно «входившая в положение» очередной горной диаспоры, вдруг начала лепетать в микрофон что-то про Русский Мир и нашу обязанность его защищать. Медленно разлагающийся труп полуживого постсоветского зомби вдруг наполнился жизнью и борьбой, «Мы русские, там обижают русских, и мы должны ПОМОЧЬ НАШЕЙ НАЦИИ, и пусть весь мир подождет».
«Цивилизованный мир», привыкший, что общественно-политическую дискуссию составляет обсуждение площади клеток кур-наседок на птицефабриках, в ужасе отпрянул перед МОЩЬЮ И СТРАСТЬЮ.
Вдруг оказалось, что русский народ, который представляют как смесь алкоголиков и безвольных менеджеров, услышав заветные слова («Русский национализм») начинает натурально собирать добровольческие бригады для отправки в Севастополь. А «апатичный, апассионарный юго-восток» Украины оживает митингами на десятки тысяч участников со штурмами административных зданий.
Все ожило. Все расцвело. Пришла весна. Русская весна.
На 2 дня.
На третий срочно вспомнили, что у нас не русские, а русскоязычные, что если защищать русских на Украине, то и в России их наверное надо защищать, что добровольцы в Севастополе, вернувшись в Россию, могут не понять, чем дагестанцы лучше бандеровцев, и что вообще наш многонациональный народ просто помогает «многонациональному народу Украины» (цитата!).
Вновь заморозки. Вновь зима. Вновь Чуркин со скошенными от постоянного вранья глазами мычит про «фашистов» в ООН, а в хмельной от собственного издевательского ничтожества Раде поднимают кубок за кубком за бессилие и трусость «россиян».
Оторвавшуюся цепь забили обратно. Гигант замер, кремлевские твиттерщики постят фото какого-то узбека в российской форме. Вежливые. Россиянские. Многонациональные.
Люди на улицах вновь серые, со сморщенными лицами, с отсутствующими взглядами. Натыкаются друг на друга, падают, не замечают. «Что это было? И было ли? Может, показалось? Может быть, сон? Точно сон, что может быть в жизни важнее айфона…» — и идут куда-то вдаль, в серую жизнь рядовых граждан рядового восточноевропейского народа, два дня по ошибке поживших как русские.
Мир успокаивается. Мир замирает. «Спи спокойно, Ганс. Спи спокойно, Джон. Спи спокойно, Мыкола. Их больше нет. Тебе показалось. Дядя Вова надежно их заковал, они не вернутся».
Ганс, Джон, Мыкола проваливаются в свои сны о курах-наседках и славах героям, и лишь изредка, в самый темный час ночи им слышится потреск расходящегося, ломающегося льда, и чудится легкий, почти незаметный запах приближающейся весны.
