Когда речь заходит о белорусских героях XX века, вспоминают исключительно о лояльных советскому режиму товарищах, прославившихся преимущественно в масштабах БССР (в диапазоне от клясыка беларускай літаратуры Янки Купалы, певшего оды Сталину, до партизана и первого секретаря ЦК Компартии Белоруссии Машерова).
Однако далеко не всех уроженцев Белой Руси большевики смогли превратить в региональную разновидность Homo soveticus. Кровавая рана октября 1917-ого мучила белорусов не меньше, чем других русских людей. Куражащаяся на развалинах России красная нечисть пробуждала во всех русских сердцах от Бреста до Владивостока жгучую ненависть и жажду мести за поруганное Отечество.
Именно эта тёмная сторона русской души, открывшаяся в период большевистской смуты, сделала героем общерусского значения белоруса Бориса Софроновича Коверду, который 7 июня 1927 года, будучи 19-летнем парнем, застрелил на варшавском вокзале матёрого большевика Пинхуса Вайнера, больше известного как Пётр Войков и вошедшего в историю в качестве организатора расстрела царской семьи.
Коверда родился в 1907 году в тогда ещё русском городе Вильно (литовским Вильнюсом город станет только в 1939-ом, благодаря Сталину) в белорусской семье учителя народной школы. В 1915-ом он вместе с матерью уезжает в эвакуацию в Самару, где, спустя два года, становится свидетелем лютых картин красного террора. Большевики убили его двоюродного брата и учинили зверскую расправу над другом семьи — священником Лебедевым, устроив ему так называемое «ледяное крещение».
В 1920-ом семья Коверды вернулась в Вильну. Город к тому времени стал польским.
Увиденное в Самаре произвело на юного Бориса тягостное впечатление. Позже, на допросе у следователя, он скажет: «Наша семья возвращалась в Вильну, и по дороге я везде видел большевистские бесчинства. По дороге в Польшу я много слышал о ЧК. Я был мал тогда, но я помнил, что был в жизни какой-то порядок, а затем наступил хаос».
В Вильне Коверда поступил в белорусскую гимназию и устроился экспедитором в белорусскую газету «Наша думка». Однако ни с одноклассниками, ни с коллегами по работе он не смог наладить нормальные отношения из-за идеологических разногласий. В то время почти все белорусские учреждения и СМИ в Вильне финансировались из Совдепии и, соответственно, были настроены просоветски; для Коверды это было нестерпимо, а потому он перевёлся в русскую виленскую гимназию и начал работать в единственной антикоммунистической белорусской газете — «Белорусское слово», издаваемой доктором Арсением Павлюкевичем.
В период работы в «Белорусском слове» Коверда внимательно читал публикуемые там материалы о жизни в СССР, делал вырезки из русских эмигрантских газет «За свободу» и «Сегодня», общался с жившими в Вильне белоэмигрантами, и в итоге пришёл к мысли о необходимости и целесообразности антибольшевистской террористической деятельности. Борис тогда едва достиг возраста совершеннолетия…
К началу 1927 года у него созрел план покушения на проживавшего в Варшаве советского дипломата Петра Войкова (будем называть Пинхуса Вайнера его вымышленным именем), которое должно было стать актом возмездия за участие Войкова в убийстве царской семьи и вообще за преступления большевизма. Помощь в организации покушения Коверде оказали Павлюкевич и есаул Михаил Яковлев (участник гражданской войны и издатель виленской газеты «Новая Россия»): первый предоставил 200 злотых на проезд в Варшаву и на расходы, а второй — револьвер с патронами.
Приехав в столицу Польши, Коверда долго не мог выследить Войкова. Первоначально он рассчитывал на помощь своих варшавских знакомых, но те по разным причинам не смогли принять участие в покушении, один из них лишь показал, где находится советское посольство. Всё пришлось делать самому.
3 июня на глаза Борису попался вечерний выпуск местной газеты «Курьер Червоны», в котором содержалось краткое сообщение о том, что «советский посол Войков выезжает в Москву». На следующий день Коверда уже поджидал посла на вокзале, но тот не приехал. Не было его и 5, и 6 июня. К 7 июня деньги закончились, и Коверда решил последний раз прийти на вокзал, после чего возвращаться домой в Вильну.
В этот раз Войков появился. Он прибыл на вокзал для встречи с проезжавшим через Варшаву советским полпредом в Великобритании Аркадием Розенгольцем. Оказалось, что в Москву Войков не собирался; откуда в газете появилась фатальная для него заметка, так и осталось загадкой. Позже Коверда напишет: «Моя встреча с Войковым на варшавском вокзале, хотя я её и искал, была совершенной случайностью. Был тут какой-то фатум. Ведь даже если бы Розенгольц проезжал через Варшаву днём позже, то покушения не было бы».
Коверда подкараулил посла на перроне, достал револьвер и стал стрелять; две из шести выпущенных пуль достигли цели, Войков скончался в больнице.
Это не было «убийством из-за угла» (как писал тогда будущий Патриарх Сергий, желая потрафить большевикам), это была своего рода дуэль — Войков был вооружён и отстреливался. Но ручонки у товарища посла дрожали (одно дело — добивать беззащитных царских детей, другое — участвовать в мужском поединке), и ни одна из пуль не попала в Коверду.
После покушения Борис не двинулся с места и спокойно ждал, когда подойдёт полиция и арестует его. На вопрос полицейских, зачем он стрелял, молодой человек уверенно ответил: «Я отомстил за Россию, за миллионы людей».
Борису Коверде было всего 19 лет, он не был участником гражданской войны, он на законных основаниях проживал на территории Польской Республики, через месяц у него должны были состояться выпускные экзамены в гимназии… У Бориса были сотни причин не делать того, что он сделал. Но, как сказал на суде польский прокурор, Коверда был русским не только по происхождению, языку и вероисповеданию, но и по «одушевляющей его экзальтированной, плохо понятой, ведущей на неверные пути, но тем не менее глубокой любви к своей стране».
Суд над Ковердой был проведен очень быстро: 7 июня было совершено покушение, а уже 15-ого был вынесен приговор. Судебное заседание продолжалось всего 14 часов. Для ускорения разбирательства по делу польское правительство применило закон о чрезвычайных судах.
К скорейшему «исчерпанию инцидента» Польшу подталкивали большевики, которые опасались, что может произойти повторение суда над русским эмигрантом Конради, застрелившим в 1923 году в Швейцарии секретаря советской делегации Воровского. Судебное разбирательство этого дела продолжалось несколько дней, и в итоге швейцарский суд не только оправдал Конради, но и осудил большевистские злодеяния в России.
Адвокаты Коверды, в свою очередь, пытались провести параллели между делом Конради и делом их подзащитного. Так, адвокат Недзельский на суде заявил: «За всё время, в течение которого кошмар большевизма висит над Европой, свершились только два акта мести; один в Швейцарии в 1923 г., когда убит был Воровский; другой — спустя четыре года на польской земле —убийство Войкова. Неужели эти две жизни являются таким ужасом в сравнении с миллионом семьюстами тысяч невинных жертв Чека? С десятками миллионов жизней, поглощенных по вине советского эксперимента, гражданской войной, голодом, нуждой и болезнями?»
На суде Коверда вёл себя более чем достойно. Первое время он немного нервничал, но потом взял себя в руки и держался спокойно, несмотря на то, что по польским законам ему грозила смертная казнь. На вопрос судьи, признает ли он себя виновным, Коверда ответил, что признает убийство Войкова, но виновным себя не считает, т.к. убил советского дипломата за всё то, что большевики совершили в России. Также Борис заявил, что не является убеждённым монархистом. «Мне все равно, — сказал он, — пусть в России будет монархия или республика, лишь бы не было там банды негодяев, от которой погибло столько русского народа».
Польские судьи не последовали примеру своих швейцарских коллег и отказались превращать процесс над Ковердой в суд над коммунистической властью в России. Борис был приговорён судом к пожизненным каторжным работам. Впоследствии президент Польши заменил бессрочные каторжные работы теми же работами, но на пятнадцатилетний срок.
После суда Борис Коверда стал героем русской эмиграции. Ему посвящались стихи, на его имя посылались приветствия, эмигрантские газеты сообщали подробности о его пребывании в тюрьме. В Харбине в киосках и книжных магазинах появились глянцевые открытки с красивым молодым лицом в полупрофиль и надписью сверху «Национальный русский герой Борис Софронович Коверда».
Константин Бальмонт посвятил ему следующие строки:
И да запомнят все, в ком есть
Любовь к родимой, честь во взгляде,
Отмстили попранную честь
Борцы Коверда и Конради.
В Совдепии, разумеется, разглядели в убийстве Войкова коварные происки британских капиталистов. Правительство СССР возвестило всему миру о событии, произошедшем в столице Польши, такими словами: «Выстрел белогвардейца Бориса Коверды раздался в тот момент, когда ярко обрисовалась провокационная работа английского империализма по окружению Союза Советских Социалистических Республик. Международная обстановка, складывавшаяся под угрозой непосредственного нападения на СССР, расшевелила все тёмные силы реакции во всем мире. Выстрел на варшавском вокзале должен был, по замыслу Чемберленов и Болдуинов, сыграть роль Сараевского убийства в 1914 г. — должен был вовлечь СССР в военную авантюру и тем самым облегчить польской буржуазии мобилизацию рабочих и крестьян Польши на войну за интересы английского капитала».
Решение польского суда как «чрезмерно мягкое» большевики встретили с негодованием, и в официальном сообщении советского правительства говорилось, что «Союз Советских Социалистических Республик глубоко запомнил поведение варшавского суда».
Коверда провёл в заключении десять лет и в 1937 году вышел на свободу по амнистии. В тюрьме, где он отбывал наказание, содержалось много коммунистов и советских шпионов. Нередко во время прогулок советская сволочь бросалась на Бориса и избивала его до тех пор, пока не вмешивалась тюремная стража.
Однако Коверда не сломался. В тюрьме он прошёл весь курс средней школы и начал изучать программу ВУЗа. По выходе на свободу Коверда отправился в Югославию, где в июне 1938 года сдал экстерном экзамены на аттестат зрелости при русском кадетском корпусе в Белой Церкви.
Борис Коверда (в центре, в гражданском костюме) в окружении выпускников и преподавателей кадетского корпуса. Белая Церковь, Югославия, 1938 год.
Сведений о жизни Коверды после 1938 года крайне мало и они весьма противоречивы. По наиболее правдоподобной версии, Борис сошёлся в 1941 году с генералом Хольмстон-Смысловским и получил должность зондерфюрера в возглавляемом им Зондерштабе «Р» («Россия»). 2-й отдел Зондерштаба, где служил Коверда, отвечал за контрразведывательную работу, выполняя функции службы собственной безопасности. В самом конце войны Коверда в рядах 1-й Русской национальной армии генерала Хольмстон-Смысловского прошёл отступление на запад, завершившееся уходом в Лихтенштейн. В июле 1946-ого он перебрался из Лихтенштейна во Францию.
В 1952 году семья Коверды (жена и дочь) переехала в США, а сам он получил право на въезд в Америку лишь в 1956-ом по ходатайству Толстовского фонда и по личному разрешению президента Эйзенхауэра (согласно тогдашним американским законам, он не имел права на проживание в США, поскольку ранее был судим за убийство). В Америке Борис Софронович работал в редакции нью-йоркской газеты «Россия», а после её закрытия стал переводчиком в «Новом русском слове». В 1974-ом он ушёл на пенсию и переехал с семьей из Нью-Йорка в Адельфи (штат Мериленд).
Борис Коверда в Париже, 1982 год.
18 февраля 1987 года Борис Софронович Коверда скончался, не дожив до своего 80-летия. На первую панихиду в храме Иоанна Крестителя в Вашингтоне собралось более 70 человек. Гроб был накрыт трехцветным полотнищем, а у изголовья покойного был поставлен русский национальный флаг.
