Вылазка украинских диверсантов в Крым для любого внимательного наблюдателя была чем угодно, только не сюрпризом. О том, что Крым отнюдь не снят с повестки дня, что Украина отнюдь не смирилась с его утратой и всерьез готовится за него воевать, а весь «цивилизованный мир» (во главе понятно с кем) именно возвращение Крыма Украине видит своей основной задачей и необходимым граничным условием снятия санкций с России, не успел сказать разве что ленивый (или слепой путинский патриот). Говорили об этом и мы. В плане практической политики толку от этого проговаривания очевидных вещей, конечно, нет никакого — вбить клин между Кремлем и его уважаемыми украинскими партнерами таким путем невозможно. Важно, что это не «новый этап» конфликта, в его логике ничего принципиально не изменилось, никаких новых знаковых шагов не сделано. Всё идёт своим чередом.
Интернету это объяснить невозможно. Всё как после турецкого «удара в спину», который должен был всё изменить раз и навсегда: «Вот оно! Свершилось! Мир никогда не будет таким как прежде!» Снова прозвучали красивые и грозные слова casus belli. Люди снова затаили дыхание — разумом понимая, конечно, что, скорее всего, ничего не будет, но ведь сердцу не прикажешь. А русское сердце — оно жаждет, если не креста над Святой Софией, то хотя бы наших танков на Крещатике. Ведь есть же, есть же повод! И есть формальное основание. С точки зрения международного права. Предъявлять ультиматум, отзывать посла (упс, а у нас ведь уже нет посла в Киеве, причем не по нашей инициативе), бежать в Совбез ООН… Постойте, и что будет, если вы сейчас побежите в Совбез ООН? Международное право, говорите? Ну давайте разберемся.
Обыватель в России часто путает два различных значения слова «право»: «право» как «система норм» и «право» как «я имею право». В английском языке проще, там эти понятия обозначаются разными словами — соответственно, law и right. Русский человек очень любит понятие «моральное право», тесно связанное с понятием справедливости, и зачастую как-то подспудно исходит из того, что объективное право (вот это «право как закон») должно быть как бы материальным воплощением «морального права» и справедливости. Иногда бывают счастливые совпадения, но далеко не всегда.
Русские так долго жили в фундаментально бесправном состоянии, что у них сложилась своеобразная культура молчаливой гордости как средства самоутешения. «Пусть тебя бьют, но если ты внутри знаешь, что правда на твоей стороне, то ты все равно сильнее, моральная победа за тобой, и жизнь когда-нибудь расставит все на свои места». Вот это традиционное русское представление, что «не в силе бог, а в правде», особенно обострившееся в советское время, оно, конечно, по-своему красивая (и иногда довольно удобная) позиция. Беда в том, что любая попытка перенести ее в жестокую реальную жизнь (будь то политика или, скажем, имущественные споры) быстро приводит к печальным результатам.
Потому что в политике «моральная победа» — это как в том бородатом анекдоте: «В ходе встречи на высшем уровне состоялся дружеский забег, в котором советский лидер занял почетное второе место, а американский президент пришел предпоследним». Комично? Безусловно. А если речь идет о жизнях и судьбах людей? «Моральная победа» чаще всего используется как оправдание, когда настоящую победу одержать не удалось. О «моральном праве» чаще всего начинают громко вспоминать, когда поддержкой реального, «материального», «юридического» права не удалось заручиться. Потому что право материальное, «право как закон» — это инструмент. Это оружие, такое же, как танки или ракеты, и им надо уметь правильно пользоваться. Оно не «хорошее» и не «плохое» само по себе, оно часто может быть с одинаковым успехом использовано как «за», так и «против». Закон — он ведь действительно «что дышло», более того — в этом его изначальный смысл, во многом для этого он и придуман. Чтобы в жизни можно было добиться чего-то не только ударом дубины по черепу.
И уж политик-то обязан этим «дышлом» владеть в совершенстве. Особенно — если он уверен, что «моральное право» на его стороне. Ведь в таком случае это его ответственность — воплотить моральное право в жизнь любыми способами, не дать ему утечь сквозь пальцы.
Моральное право России на Крым неоспоримо. С правом материальным, правом как юридическим титулом владения, все сложнее. Стараниями советских и постсоветских государственных гениев был завязан сложный клубок, настоящий Гордиев узел. Разрубить его решительным и точным применением силы, вероятно, было единственным и неизбежным решением. Но рубя узлы, необходимо все-таки заранее думать о том, как ты собираешься жить дальше, а не рассчитывать, что проблемы рассосутся сами собой. Если ты не в силах обрушить всю существующую систему международного права (а для этого нужна как минимум мировая война), то ты обязан придумать, как более-менее вписать в нее твои действия. Иначе миропорядок отступит ненадолго, потом перегруппируется и придумает способ тебя удушить. Причем с точки зрения международного права он как раз-таки будет прав — потому что он, собственно, и есть международное право. И ты можешь рассказывать про свою бесспорную моральную правоту кому хочешь и сколько хочешь — никого кроме тебя самого она не интересует. Даже твоих вроде бы союзников — потому что им еще жить в этом мире, а значит — по этим правилам. Увы, но «моральное право» как единственная основа аргументации — это удел одиночек и заведомо проигравших. Бог — он, к сожалению, как правило, не в правде, он именно что в силе. На стороне больших батальонов. Если ты так уверен в своей правде — будь любезен обеспечить и силу, чтобы эта правда не пропала втуне.
Что должна была сделать Россия, чтобы обеспечить легальность присоединения Крыма с точки зрения существующего международного права (или по меньшей мере сделать вопрос спорным и обсуждаемым, предметом торга)? Она должна была подписать с Украиной некий документ (называться он мог бы по-разному, помимо двух основных «виновников торжества» в нем могли участвовать и другие стороны как свидетели или гаранты, но подпись Украины там должна была быть обязательно), согласно которому Украина в той или иной формулировке признавала бы Крым частью России. Все. Законность этого документа можно было бы обсуждать потом годами, пытаться оспаривать в судах и так далее — но это был бы спор в рамках официального правового поля. Желающие «дружить с Россией» имели бы возможность признать свершившийся факт, не ставя себя заведомо вне закона. Это был бы уже повод для переговоров и размена на другие уступки, но процесс был бы, по крайней мере, запущен. Сейчас он не запущен и без радикальных изменений ситуации запустить его не получится.
Надо сказать, что в 2014 году Россия имела превосходный шанс сделать всё как нужно, причем даже без масштабной эскалации конфликта. Строго говоря, даже вводить войска на территорию Украины (кроме самого Крыма) не требовалось (Донбасс — отдельный вопрос, сейчас мы говорим только о Крыме). В Москве сидел беглый Янукович — формально еще легитимный президент Украины. При желании вполне можно было собрать «правительство в изгнании». Возможно, даже некое суррогатное подобие парламента. И вот с этой-то призрачной Украиной в тот момент можно было подписывать буквально что угодно. Желающие оспорить законность, конечно, нашлись бы (мы их знаем, не будем показывать пальцем), но это было бы как минимум 50/50, одно мнение против другого мнения, каждое — с юридическим обоснованием, каждое — не без изъянов. То есть — предмет торга.
Вместо этого кремлевские стратеги предпочли признать новое «революционное» правительство Украины, преподнеся ему на блюдечке ту легитимность, которой оно иначе добивалось бы еще годами, если не десятилетиями. После этого вопрос о «добровольном» подписании Украиной любого документа по Крыму уже не стоял (впрочем, РФ и не пыталась его поставить). Оставался, правда, еще один путь — полный военный разгром Украины, оккупация ее территории (окончательная или временная), смена режима… То есть те самые «русские танки на Крещатике». С последующим подписанием, опять-таки, некоего «итогового» документа. Физически это было абсолютно осуществимо. Психологически, как теперь становится все более очевидно, заведомо нереально. Наверное, наивно было ждать от людей, побоявшихся даже собрать «правительство в изгнании» (абсолютно логичный шаг, не грозивший в тот момент почти никакими реальными опасностями), каких-то на порядок более жестких мер. И Крым так и остался висеть на ниточке. Может, если крепко зажмурить глаза и залезть с головой под одеяло, про сделанную шалость забудут? Не забудут. С чего бы, собственно, забывать.
Ситуация, сложившаяся сейчас, уникальна. По сути, Россия разрубила Гордиев узел только для того, чтобы немедленно заменить его новым, еще более запутанным. Люди, кричащие в сети про casus belli, не понимают одну простую вещь. «Повод к войне» нужен для внешнего употребления, на экспорт. Внутренний-то casus belli у России есть давным-давно — это то самое «моральное право». Присоединение Крыма, Донбасса, да и почти всей остальной Украины никаких специальных дополнительных оправданий в глазах русского народа не требует. Бери и делай. Оправдания нужны для Запада. Но во тут загвоздочка — благодаря предшествующим гениальным ходам Великого Хитропланщика случившееся сейчас в Крыму в глазах мирового сообщества никаким casus belli быть не может. Потому что Крым в их глазах формально и юридически все еще украинская территория. Это Украина с точки зрения действующего международного права уже два с лишним года обладает полновесным casus belli против РФ и может воспользоваться им как захочет и когда захочет. И если попробовать сейчас отправиться с претензией в ООН, как предлагают иные из пламенных патриотов, там скажут примерно то же самое. Причем публично, во всеуслышание.
Главный кремлевский стратег, конечно, не настолько глуп. Не зря первое, что он сделал — это отказался от созыва специальных встреч (той же «Нормандской четверки»). Выбор логичный — в нынешней ситуации любое решение «западных партнеров» просто неизбежно будет не в его пользу и только усугубит положение вещей. Вместо этого провинившийся вассал кинулся бить челом сюзерену и просить его угомонить разбушевавшихся соседей. Вообще, сама постановка вопроса «президент России просит США повлиять на правительство Украины» кажется абсурдной — до тех пор, пока мы не представим ее в формате «Маркиз X жалуется Его Светлости герцогу на проделки барона Y, повадившегося жечь его приграничные деревни». Вот тогда все встает на свои места. И ответ «герцога» тоже выглядит вполне ожидаемым: «А кто пограничные столбы два года назад без спросу передвинул? Вот сами и разбирайтесь теперь».
«Cамим разобраться» было бы сейчас, наверное, единственным действенным решением. Потому что тот второй путь, по которому Россия не пошла два года назад (который с танками на Крещатике), он чисто теоретически еще вполне открыт (хотя и стал существенно труднее за это время). По-хорошему, единственный способ решить «крымский вопрос» раз и навсегда — это заставить Украину подписать тот самый «итоговый» документ. Выторговать его не удастся. «Окно возможностей» с правительством в изгнании закрылось бесповоротно. Сюзерен помогать отказался — свара устраивает его, как она есть. Но мы по-прежнему могли бы взять Киев и там подписать все, что пожелаем.
Но это мы могли бы. А они не могут.
