Шесть танкистов под чутким руководством Юлии Музыки и Ильи Болобана разгружают и сортируют груз только что прибывшего второго фургона гуманитарной помощи от «Близкого Востока».
— Ребята, оставьте в машине только муку, с утра поедем на хлебозавод — командует Юлия, а я в это время выпускаю несколько патронов из пистолета Стечкина по перевёрнутой мятой машине, и, к своему удивлению, попадаю точно в цель — торчащую крышку от бензобака.
— Неплохо, — комментирует боец, который, узнав, что я никогда ранее не держал в руках оружие, согласился провести для меня маленький оружейный ликбез.
Павлик, один из наших водителей, в это время уже заступает на службу в ОБрОН «Одесса» вместе со своей «газелью» и беседует с комбригом:
— В армии служил?
— Нет.
— Почему?
— Откосил, товарищ командир, — Павлик зачем-то встаёт по стойке «смирно».
— Зря. Да ты расслабься, у нас тут попроще принято. Жить будешь в казарме, с простыми бойцами, советую уже сейчас сходить познакомиться. После выборов, как армию регулярную сформируем, на контракт перейдём — будешь небольшую копеечку для семьи получать. Газель сейчас на ходу?
— Так точно! — Павлик явно воодушевлён и рад, что удалось попасть именно туда, куда хотел. В Ухте у него осталась жена, двое детей и бизнес — фирма по обшивке салонов для автомобилей.
Я же в это время собственноручно собираю и заряжаю автомат Калашникова, наслаждаясь щелчками и тяжестью смертоносного железа.
Щёлк, щёлк, щёлк — магазин пополняется патронами. Щёлк — заряженный магазин присоединяется к автомату. Щёлк — предохранитель переводится в режим одиночной стрельбы. Щёлк, щёлк — я передёргиваю затвор.
— Да не отводи ты обратно руками затвор, а резко отпускай, вот так, — аккуратно отбирает у меня автомат боец.
Оружие манит, оружие гипнотизирует. Оружие дарит неподдельное чувство уверенности и спокойствия. Холодная гладь автомата вызывает трепет и почти сексуальную тягу обладать им и щёлкать, щёлкать и стрелять, щёлкать и стрелять.
Юлия также получила свой маленький ликбез
Классическое фото с Донбасса
Общаясь с ополченцами из разных бригад, я наконец-то понял одну картинку, встретившуюся мне однажды в Сети:
И действительно, многие из солдат, производящих впечатление матёрых бойцов — сленг, походка, взгляд (некоторые только что вернулись с передовой) — по факту оказывались «новобранцами», заступившими на службу не больше месяца назад.
«Здесь день за месяц, а то и за год», как метко выразился один из добровольцев. Опытные бойцы подтвердили — чтобы «раскрыться», человеку зачастую хватает здесь и нескольких дней. Кто-то говорил, что война в корне меняет человека, а кто-то, напротив, утверждал, что война лишь обнажает тот самый «корень», вскрывает истинную натуру человека, являя собой универсальную «сыворотку правды». Лично я придерживаюсь второго варианта.
Новосветловка, ЛНР
В сопровождении нескольких вооруженных ополченцев мы отправились на местный хлебозавод — помимо основного груза (медикаменты, униформа, тёплая гражданская одежда, нескоропортящиеся продукты) «Близким Востоком» было привезено две с половиной тонны муки. Бойцы выкладывали муку на стальной производственный стеллаж, а я отвозил её в цех.
— На, возьми с собой автомат, — протягивает мне оружие один из солдат. — Я серьёзно, бери.
Рука было потянулась к автомату, но в голове прозвучало: «А зачем?», и я отказался — внезапно очутившись в военном времени, не сразу привыкаешь, что здесь не бывает излишних мер предосторожности.
На огромной территории хлебозавода на момент нашего прибытия трудилось всего несколько девушек, некоторые — совсем молоденькие, возможно даже студентки.
— Ой, а вы из России? — обратилась ко мне одна из тружениц.
— Да, Нижний Новгород.
— Ого! Как же вас занесло в такую даль?
— Да это разве даль! Мука вообще из Сыктывкара приехала, — отвечаю я и «паркую» стеллаж.
— Вот видишь, а ты говоришь им плевать там всем, — вполголоса укорила женщина коллегу, вручную месящую тесто на огромном столе.
Надпись на постаменте — «Россия», на фоне — полуразрушенные в результате военных действий жилые дома
Наш экипаж снова был вынужден разделиться — одна машина отправилась в небольшой городок под названием Лутугино, вторая — в краснодонский детский дом-интернат. К концу дня гуманитарная миссия «Близкого Востока» и «Чёрной Сотни» была в полной мере выполнена. Мы прибыли в уже ставшую нам родной пустынную и холодную гостиницу, в которой, посмеявшись над украинскими телевизионными каналами и их дешёвой военной пропагандой, долго обсуждали, насколько реальными могут быть опасения некоторых ополченцев по поводу провокаций во время грядущих выборов главы республики.
Выборы
В день выборов во избежание недоразумений нам настоятельно рекомендовали не покидать город — в целях безопасности все блокпосты были укреплены и досматривались даже ополченские машины. На улицах было как никогда людно, и, несмотря на царящую тревогу и настороженность среди равномерно рассредоточившихся военных, в городе отчётливо ощущалась атмосфера праздника — люди ждали этих выборов и с огромным энтузиазмом выстраивались в огромные очереди возле избирательных пунктов.
Термометр показывал -7 ºС, ожидание очереди проголосовать у местных жителей отнимало минимум несколько часов, многим пришлось стоять с самого утра и до темноты. Несмотря на это, по моим наблюдениям, уходили лишь единицы, в основном — мамы с маленькими детьми. Возле участков работала полевая кухня, где местные жители могли бесплатно поесть и выпить горячего чая.
Некоторые люди стояли с российскими флагами, время от времени толпа начинала запевать русские народные песни, после чего огромная живая вереница, начинающаяся у дверей избирательного участка и извивающаяся вокруг клумб и памятников, иногда выходя даже прямо на проезжую часть, приходила в движение, по цепочке подхватывая напевы.
Зрелище, мягко говоря, впечатляющее, никогда я не видел СТОЛЬКО избирательного энтузиазма. В этот момент я пожалел, что не побывал в Крыму после его возвращения домой или во время референдума — сам воздух во время таких мероприятий пропитан всеобщей надеждой на лучшее, грандиозностью и национальным единством. Редкие чувства в нашу эпоху политической отчуждённости.
Украинские и некоторые российские либеральные СМИ объясняли высокую явку и энтузиазм во время выборов в самопровозглашённых республиках социальными картами, дающими скидку на государственные услуги, которые выдавались всем проголосовавшим. Всё это чушь. Каждый житель прекрасно знал, что карту может получить любой желающий и после выборов, а получение карты на несколько суток раньше других — слабая мотивация для многочасового стояния на холоде.
Пройдя с ополченцами через ограждение, я встал на верхние ступеньки Дома Культуры, где располагался участок, чтобы сфотографировать толпу. Люди начали громко что-то кричать, и я не сразу разобрал, что именно.
— Снимай, снимай! — с какой-то злобой кричала толпа. Поначалу я было подумал, что граждане недовольны мной, но чуть погодя разобрал и другие слова:
— Снимай, снимай! А то эти гады всем рассказывают, что нас автоматами сюда сгоняют! Снимай, журналист, снимай!
— Отстань ты уже, Украина! — прокричала рядом какая-то женщина, вероятно посчитавшая, что я снимаю их на видео.
К оружию местные привыкли невероятно — даже когда какой-нибудь боец пробирался через толпу, ненароком задевая людей автоматом, я не заметил ни тени смятения или страха на их лицах. Смертоносного железа уже словно не замечали, настолько обыденным для них стало военное положение.
Моё пребывание на Донбассе завершилось небольшим путешествием с одним из ополченцев по местам, где не так давно проходила линия фронта. По усеянным осколками и гильзами разнокалиберных патронов обочинам, даже не поднимая голову на сгоревшую бронетехнику, как ни в чём не бывало гуляли местные жители и шныряли бездомные собаки.
— Люди после Крыма ждут «вежливых людей», — рассказывает мне солдат. — Мы специально учим новобранцев быть максимально приветливыми и добрыми с местными жителями, они должны чувствовать, что «вежливые люди» — это мы, что к нам всегда можно обратиться за помощью и советом.
Слегка подпинывая ногами гильзы и сгоревшие куски железа, я задумываюсь о чём-то своём.
Сгоревшие «внутренности» бронетехники напоминают мне обглоданные человеческие кости, в задумчивости я пинаю ботинком то ли кусок оплавившейся резины вместе с железом, то ли что-то ещё, среди пепла и ржавчины уже трудно что-то различить, и поворачиваюсь к моему попутчику, упираясь в его осуждающий взгляд. Он ещё ничего не сказал, но я уже понял, что совершил какую-то страшную глупость.
— Не делай так больше. Это люди когда-то были, — тихо говорит ополченец и медленно уходит в сторону машины.
За холмом неподалеку раздаются сухие хлопки.
— Стрельба, — говорит боец и прислушивается. — Да ты не бойся, тут украинцев нет, но в любом случае — это верный знак, что нам пора. Там, за холмом, уже другими бригадами территория контролируется, это не наша зона компетенции.
Следующей точкой нашей «экскурсии» была Новосветловка, встретившая нас навечно окопавшимися украинскими танками и разбомбленным ЗАГСом.
В просьбе побывать внутри некоторых пострадавших в результате боевых действий зданий мне было отказано:
— Сапёры могли что-то недоглядеть, не стоит туда соваться. «Эхо войны» со Второй мировой и чеченских кампаний ещё не затихло, люди на минах подрываются, что уж говорить о наших краях… Боюсь думать, сколько ещё любопытных граждан пострадает…
Обратно мы ехали молча. Уже через несколько часов меня ожидала дорога домой. Прощаясь с бойцами в расположении бригады, мне все в один голос твердили, что мы ещё увидимся, что они ещё не видели людей, которые бы сюда не возвращались. Многие добровольцы из России начинали свою военную жизнь с доставки гуманитарной помощи и даже не представляли, что в итоге возьмут в руки оружие.
Незнайке предстояло уже на днях отправиться на передовую, Илье и Юлии — кропотливая работа по организации складов «Близкого Востока» на территории ЛНР и открытие собственных пунктов сбора гуманитарной помощи в регионах России. Бойцам — продолжать служить Родине во что бы то ни стало.
В поезде Махачкала – Санкт-Петербург в моём вагоне было всего несколько русских лиц, из них как минимум трое ехало оттуда же, откуда и я, причём прямо в полевой форме.
Всю дорогу я сожалел, что отснял слишком мало материала и слишком мало записывал разговоров.
«Снимай, журналист, снимай!» — гудело в моей голове требование усталого от войны народа.
