Некоторое время назад рунет всколыхнула заметка, опубликованная на портале «Slon». В ней объяснялось, что никаких русских никогда не существовало, пока их не придумал Сталин.
Статья начиналась так: «Гарвардский историк Дэвид Бранденбергер утверждает, что русский народ был придуман Сталиным. Массовое среднее образование, грамотность и систематическая культурная политика в отношении прошлого появились в России лишь в 30-е годы XX века. Исторический нарратив, представленный в этот момент народу, полностью контролировался главным ученым. В итоге кто такие русские и зачем они живут на свете, подавляющая часть населения СССР узнавала из советских учебников по истории и кинофильма „Александр Невский“. Коротко говоря, быть русским сегодня — значит быть сталинистом».
С автором полемизировать я не буду, тем более, что он сделал ошибку в первом же слове: Бранденбергер — действующий адъюнкт-профессор (доцент) Ричмондского университета, в Гарварде он только учился. Гораздо интереснее сама книга Бранденбергера, на которую он ссылается. Называется она «Национал-Большевизм. Сталинская массовая культура и формирование русского национального самосознания (1931-1956)». Книга оказалась довольно популярной в России и присутствует на многих порталах.
Действительно, эта книга повествует о том, что никаких русских как нации до революции не было и что они появились только при Сталине, во времена резкого разворота от оголтелого интернационализма к национал-большевизму и русоцентризму. В книге немало уязвимых мест, которые можно разобрать, а заканчивается она и вовсе тем, что автор признает, что Сталин как огня боялся русского национализма и прорусский популизм необходим был ему только для мобилизации и сплочения общества, ибо карламарла уже потеряла свое магическое действие к концу 30-х годов.
Сперва автор пишет, что русские не осознавали себя нацией до времен Сталина, но аргументы приводит весьма слабые. В частности он пишет:
«Не вызывает сомнений, что в XIX — начале XX века среди русских более или менее последовательной была лишь «региональная идентичность». Средний крестьянин на рубеже веков «плохо понимал, что такое „русскость“. Он мыслил себя не как „русский“, а как „вятский“ или „тульский“. Представления крестьян не изменялись, даже когда они уходили из деревень, чтобы пополнить ряды зарождающегося городского рабочего класса . Неудивительно, что недоразвитое и непоследовательное национальное самосознание влекло за собой и отсутствие патриотических чувств у населения. У писателей XIX века, не понаслышке знающих деревенскую жизнь, можно найти подробные свидетельства об отсутствии у крестьян чувства преданности государству и обществу в целом», — пишет автор, после чего приводит цитату Льва Толстого, который говорит, что не встречал крестьян-патриотов.
Во-первых, отсылка к Толстому в таком исследовании — это как-то несерьезно. Все мы знаем, что Лев Николаич не только великий писатель, но и большой чудак. Патриотизм был ему противен, но когда сдали Порт-Артур, он орал, что его надо было взорвать, но японцам не отдавать. «Умереть всем, но не сдать».
Во-вторых, довольно странно выглядят попытки докопаться до крестьян, если учесть, что национализм — это идеология, порожденная городской культурой. Крестьянин 19 века не может быть националистом. Даже родина гражданского национализма — Франция — прошла через этот этап. В стране преобладали региональные идентичности: провансалец, гасконец, бретонец, бургундец. Французами они стали в течение 19 века, с ростом городского населения, городской культуры, развитием промышленности и появлением буржуазии. Американцы до самой гражданской войны также обладали региональными идентичностями и только в кровавой мясорубке родилась нация. Немцы делились на баварцев, пруссаков, саксонцев и в их случае создание нации взяли на себя поэты-романтики и философы, воспевавшие тевтонский дух, а также Бисмарк, объединивший Германию. Про Италию с ее городами-республиками и говорить нечего.
В России не стали изобретать велосипед и двигались по этому же пути. Нацбилдинг шел рука об руку с урбанизацией. В 1900 году появилась первая организация, которую можно назвать националистической, — «Русское собрание». Возглавляли организацию вовсе не синие от наколок дворники и не агенты всех разведок мира, а русские интеллигенты. Всех перечислять не буду, скажу лишь, что из 15 членов руководящего совета организации (в первом составе) было четыре генерала, четыре писателя и издателя, действующий и будущий статс-секретари Государственного совета, будущий министр и будущий товарищ (заместитель) министра. В последующем в совет входили министры, адмиралы, князья и прочие возмутительные мракобесы и великодержавные шовинисты.
Князь Алексей Николаевич Лобанов-Ростовский, один из председателей Совета Русского Собрания
После 1905 года появились и партии схожей направленности. К сожалению, эти партии возглавлялись людьми весьма подозрительными: пошли двойные и тройные расколы, отравления, провокации и тому подобное. Любимый аргумент не верящих в существование национализма в Российской империи: если там было столько националистов, то куда они делись после революции? Тут все достаточно просто: националисты были злейшими врагами как левых, так и либералов (стали бы они обращать внимание на незначительное движение?). Во-первых, беспрерывный террор против них шел еще в 1905-06 годах. А февралисты, едва придя к власти, первым делом запретили все националистические и монархические организации. Пришедшие спустя несколько месяцев большевики и вовсе стали хватать всех подряд. Киевский клуб русских националистов (а до революции Киев был одной из столиц русского национализма) был расстрелян практически поголовно. Большевики составили списки и отлавливали всех значившихся в нем.
Большая часть ученых, литераторов, купцов и военных — эмигрировала из России, либо погибла во время гражданской войны, а рядовые члены растворились (кстати, самые крупные отделения черносотенцев были на территории нынешней Украины).
Дальше следует совсем потрясающее утверждение автора: «Известно, что этнографы, которым была поручена подготовка к первой советской переписи населения в середине 1920-х годов, напрасно искали доказательства существования ярко выраженного чувства русской национальной общности. Вместо этого они обнаружили, что крестьяне не видят разницы между белорусами, великороссами и украинцами, либо без разбора считая друг друга „русскими“, либо определяя самосознание по более явным региональным особенностям».
Невероятно! Русские крестьяне не видят разницы между украинцами и белорусами! В 1920 году! Такое ощущение, что Бранденбергер просто не знает, что в дореволюционной России все они считались одним народом.
Хорошо, допустим, русских не существовало и они не понимали себя и не могли объяснить, но тогда против кого бесновалась большевистская пропаганда? Дальше сам же автор приводит слова основоположника марксистской исторической науки в СССР Покровского:
«Покровский и его коллеги, будучи убежденными историческими материалистами и интернационалистами, с большим подозрением относились к славным страницам истории, используемым при написании национального нарратива. Обрисовывая longue durée русской истории в исключительно мрачных тонах, «Русская история в самом сжатом очерке» повествовала о шовинистической, колонизирующей нации, исполняющей волю деспотичного царского режима . Неоднократно повторяя характеристики имперской России, принадлежавшие Ленину и Энгельсу — «тюрьма народов» и «жандарм Европы», — Покровский прямо заявлял, что «В прошлом мы, русские — я великоросс самый чистокровный, какой только может быть, — в прошлом мы, русские, были величайшие из грабителей, каких можно себе представить». Обозревая положение дел в 1930-м, Покровский с удовлетворением пишет, что теперь «мы поняли — чуть-чуть поздно, — что термин „русская история“ есть контрреволюционный термин, одного издания с трехцветным флагом и „единой и неделимой“».
М.Н. Покровский, сын статского советника, выпускник Императорского Московского университета, историк-марксист, советский политический деятель
Действительно, на фоне подобного беснования и сталинский сдержанный тон конца 30-х, без хамства и собачьего лая, покажется иностранцу подлинным национализмом. Но обо всем по порядку.
Ранняя политика большевиков проходила в русле ленинских тезисов о великорусском держиморде, великом только своей подлостью, и русском шовинизме — альфе и омеге национальной политики. Ленин написал:
«Экономическое процветание и быстрое развитие Великороссии требует освобождения страны от насилия великороссов над другими народами».
После этого все большевики соревновались, «кто больше ленин» в борьбе с русским шовинизмом.
Бухарин заявлял:
«Если мы ударим по первому звену национализма, по самому главному и по самому основному, тем самым мы ударим по этим промежуточным звеньям вплоть до самых низших „местных“ шовинизмов. И в этом весь вопрос. Нельзя даже подходить здесь с точки зрения равенства наций, и т. Ленин неоднократно это доказывал. Наоборот, мы должны сказать, что мы в качестве бывшей великодержавной нации должны идти наперерез националистическим стремлениям и поставить себя в неравное положение в смысле еще больших уступок национальным течениям. Только при такой политике, идя наперерез, только при такой политике, когда мы себя искусственно поставим в положение, более низкое по сравнению с другими, только этой ценой мы сможем купить себе настоящее доверие прежде угнетенных наций. И если будем говорить в целях „объективной справедливости“ о великорусском шовинизме и в то же время будем рассуждать, что существует еще грузинский шовинизм, украинский шовинизм, ахалцыхский, гомель-гомельский шовинизм и какой угодно шовинизм, этим мы потопим основной вопрос». Какое значение имеет, скажем, какой-нибудь узбекский шовинизм в международном масштабе. А великорусский шовинизм имеет колоссальное значение в международном смысле. Мдивани делает некоторые ошибки по отношению к армянам, то это почти не отражается на международной политике… Если мы этой центральной нашей задачи не поймем, если мы не поставим в первую очередь борьбу с русским шовинизмом на нашем съезде, если мы не мобилизуем все основные силы нашей партии против великорусского шовинизма и против него не ударим, мы своей обязанности не выполним. Если бы Ленин был здесь, он бы задал такую баню русским шовинистам, что они бы помнили лет десять».
Зиновьев выступал в том же духе:
«Мы должны сказать: растет великодержавный русский шовинизм, поднимает голову и идет из тех кругов, которые обрисовали здесь т. Сталин и другие ораторы. И не может не расти при нынешнем положении вещей. Мы видим зародыши местного шовинизма и на окраинах. Где бы он ни произрастал, этот чертополох, он остается чертополохом. Но у нас есть шовинизм великорусский, который имеет самое опасное значение, который имеет за собой 300 лет монархии и империалистическую политику, царскую политику, всю ту иностранную политику царизма, о которой еще Энгельс в 1890 г. писал, что всякий, кто в этом отношении сделает хоть малейшую уступку шовинизму, неизбежно подаст руку и царизму. Вот почему надо иметь в виду, что перед нами, как партией всероссийской, стоит именно вопрос о великорусском шовинизме. И если мы сейчас не начнем подсекать головку нашего русского шовинизма, то, может быть, через 2-3 года попадем в положение гораздо более трудное».
Троцкий на съезде не выступал, поскольку его «тошнило» от темы:
«Национальный момент, столь важный в жизни России, не играл в моей личной жизни почти никакой роли. Уже в ранней молодости национальные пристрастия или предубеждения вызывали во мне рационалистическое недоумение, переходившее в известных случаях в брезгливость, даже в нравственную тошноту».
Ну и наконец, предоставим слово самому видному «русскому националисту» Иосифу Джугашвили, восклицавшему все на том же 12 съезде РКП(б):
«Национализм русский стал нарастать, усиливаться, родилась идея сменовеховства, бродят желания устроить в мирном порядке то, чего не удалось устроить Деникину, т.е. создать так называемую „единую и неделимую“. И, таким образом, в связи с нэпом во внутренней нашей жизни нарождается новая сила — великорусский шовинизм, гнездящийся в наших учреждениях, проникающий не только в советские, но и в партийные учреждения, бродящий по всем углам нашей федерации и ведущий к тому, что, если мы этой новой силе не дадим решительного отпора, если мы ее не подсечем в корне — а нэповские условия ее взращивают, — мы рискуем оказаться перед картиной разрыва между пролетариатом бывшей державной нации и крестьянами ранее угнетенных наций, что равняется подрыву диктатуры пролетариата. Основная опасность, отсюда проистекающая, — опасность, проистекающая от того, что в связи с нэпом у нас растет не по дням, а по часам великодержавный шовинизм, самый заскорузлый национализм, старающийся стереть все нерусское, собрать все нити управления вокруг русского начала и придавить нерусское. Я останавливался специально на великорусском шовинизме, как силе укрепляющейся. Эта сила есть основная опасность, могущая подорвать доверие ранее угнетенных народов к русскому пролетариату. Это — наш опаснейший враг, которого мы должны свалить, ибо если мы его свалим, то на 9/10 свалим и тот национализм, который сохранился и который развивается в отдельных республиках. Тенденция к местному шовинизму также должна быть в корне пресечена. Конечно, в сравнении с великорусским шовинизмом, составляющим в общей системе национального вопроса три четверти целого, шовинизм местный не так важен, но для местной работы, для местных людей, для мирного развития самих национальных республик этот шовинизм имеет первостепенное значение».
Любопытная получается ситуация: уважаемый Бранденбергер уверяет, что русские знать не знают, что они какие-то там русские, а новое руководство страны хрипит и клокочет пеной, истеря про великорусский шовинизм. По-моему, тут что-то не сходится. Либо все стенографические отчеты 12 съезда РКП(б) являются фальшивками, созданными русскими националистами, вернувшимися при помощи машины времени из XXI века в середину XX и подброшенными в архивы, либо Бранденбергер ошибается и русские прекрасно себя понимали и могли объяснить.
В годы гражданской войны большевики в своей пропагандистской деятельности прибегали к примитивной люмпен-пропаганде. Когда началась интервенция, Ленин ликовал и хохотал. Это стечение обстоятельств казалось ему чрезвычайно удачным. Он писал:
«… Неизбежно наступил поворот в положении мелкобуржуазной демократии… Он касается миллионов и миллионов людей, которые поставлены в России в положение среднего крестьянства, или соответствующего среднему крестьянству. Поворот касается всей мелкобуржуазной демократии. Она шла против нас с озлоблением, доходящим до бешенства, потому что мы должны были ломать все её патриотические чувства. А история сделала так, что патриотизм теперь поворачивает в нашу сторону. Ведь ясно, что нельзя свергнуть большевиков иначе, как иностранными штыками».
Впрочем, когда началась война с поляками и большевиков действительно приперло к стенке, они периодически могли включать и заплачки про Русь. В газете «Правда» публиковались агитки для офицеров:
«В этот критический исторический момент нашей народной жизни мы, ваши старшие боевые товарищи, обращаемся к вашим чувствам любви и преданности к родине и взываем к вам с настоятельной просьбой забыть все обиды, кто бы и где их вам ни нанёс, и добровольно идти с полным самоотвержением и охотой в Красную Армию на фронт или в тыл, куда бы правительство Советской Рабоче-Крестьянской России вас ни назначило, и служить там не за страх, а за совесть, дабы своей честной службой, не жалея жизни, отстоять во что бы то ни стало дорогую нам Россию и не допустить её расхищения, ибо в последнем случае она безвозвратно может пропасть, и тогда наши потомки будут нас справедливо проклинать и правильно обвинять за то, что мы из-за эгоистических чувств классовой борьбы не использовали своих боевых знаний и опыта, забыли свой родной русский народ и загубили свою матушку-Россию».
Впрочем, и тут они старались не давать русским держимордам вольностей. Когда будущий советский маршал Шапошников написал в разгар советско-польской войны в «Военном деле» статью про коварных ляхов, Троцкого в очередной раз стошнило и он разогнал всю редакцию, после чего издание на некоторое время прекратило работу.
Все 20-е годы прошли под ленинским кличем «бей русню». Почти весь дореволюционный средний класс русских включили в списки лишенцев. Им не полагались пайки и политические права, а их дети не могли обучаться в институтах и также не обладали политическими правами. Русские города опустели в результате войн, голода, расстрелов, эмиграции и бегства в деревню. Вместо этого города заселили выходцы из черты оседлости, а также из других национальных окраин. Вместе с тем жизнь в городах позволила им уйти от родоплеменных отношений и начать смешиваться друг с другом. Брачные союзы, в царской России выглядевшие невероятной экзотикой, стали обыденностью. Так сформировалась каста новиопов.
Тем не менее, с середины 30-х действительно стало заметно изменение политики. Бранденбергер объясняет это необходимостью мобилизации общества для индустриализации и грядущей войны. Но это только часть целого. В действительности старые, настоящие русские были уже неопасны. В большинстве своем они уже умерли или стали жертвами репрессий (Дело славистов, Дело «Весна», Дело академического центра) либо были стариками, а их дети выросли, лишившись права на образование и достойную работу, и находились на обочине общества либо меняли биографии и пытались выглядеть большими большевиками, чем сами большевики, чтобы остаться в живых. В советской стране выросло уже несколько поколений совсем других русских. Можно было бы назвать их совками, но это будет не совсем верно. Все-таки совок прекрасно осведомлен о мире и сознательно выступает за совок, тогда как эти люди выросли в крайне герметичном мире, своеобразной платоновской пещере. Выращенные советскими компрачикосами, они даже не имели представления о том, где живут. Историческая наука была практически уничтожена, в школах до начала 30-х годов историю не преподавали вообще.
Более-менее сдвиг в советской политике можно отследить по Демьяну Бедному. Начинавший с прославления монархизма, Бедный, в конце концов, пришел к большевикам. Все 20-е годы он чутко улавливал тенденции и поносил проклятую реакционную рашку-имперашку на чем свет стоит. Но в начале 30-х воздух товарищу Бедному перекрыли. Началось все с того, что он написал пару фельетонов в своем любимом ключе: про Русь убогую и русских мудаков. Неожиданно фельетоны не понравились Сталину и он их раскритиковал. Бедному хватило ума написать ему письмо с жалобой, на что он получил личный ответ от вождя всех народов (произносится голосом Дона Корлеоне):
«Десятки раз хвалил Вас ЦК, когда надо было хвалить. Десятки раз ограждал Вас ЦК (не без некоторой натяжки!) от нападок отдельных групп и товарищей из нашей партии. Десятки поэтов и писателей одёргивал ЦК, когда они допускали отдельные ошибки. Вы всё это считали нормальным и понятным. А вот, когда ЦК оказался вынужденным подвергнуть критике Ваши ошибки, Вы вдруг зафыркали и стали кричать о «петле». На каком основании? Может быть, ЦК не имеет права критиковать Ваши ошибки? Может быть, решение ЦК не обязательно для Вас? Может быть, Ваши стихотворения выше всякой критики? Не находите ли, что Вы заразились некоторой неприятной болезнью, называемой «зазнайством»? Побольше скромности, т. Демьян…<…>Руководители революционных рабочих всех стран с жадностью изучают поучительнейшую историю рабочего класса России, его прошлое, прошлое России, зная, что кроме России реакционной существовала ещё Россия революционная, Россия Радищевых и Чернышевских, Желябовых и Ульяновых, Халтуриных и Алексеевых. Всё это вселяет (не может не вселять!) в сердца русских рабочих чувство революционной национальной гордости, способное двигать горами, способное творить чудеса.
А Вы? Вместо того чтобы осмыслить этот величайший в истории революции процесс и подняться на высоту задач певца передового пролетариата, ушли куда-то в лощину и, запутавшись между скучнейшими цитатами из сочинений Карамзина и не менее скучными изречениями из «Домостроя», стали возглашать на весь мир, что Россия в прошлом представляла сосуд мерзости и запустения, что нынешняя Россия представляет сплошную «Перерву», что «лень» и стремление «сидеть на печке» является чуть ли не национальной чертой русских вообще, а значит, и русских рабочих, которые, проделав Октябрьскую революцию, конечно, не перестали быть русскими. И это называется у Вас большевистской критикой! Нет, высокочтимый т. Демьян, это не большевистская критика, а клевета на наш народ, развенчание СССР, развенчание пролетариата СССР, развенчание русского пролетариата».
Демьян Бедный
Бранденбергер тоже отмечает момент с опалой Бедного, но для него главным рубежом стало издание учебника по истории для школ. Учебник не могли написать несколько лет, на ходу менялись концепции, а дореволюционные учебники вызывали у марксистов ужас. И вот, наконец, в 1937 году учебник был издан. Бранденбергер отмечает издание этого учебника как важнейший этап поворота к русоцентризму и национал-большевизму. Автором учебника был Андрей Шестаков, имевший несколько классов образования и курсы Института красной профессуры, бывший директором Музея Революции.
К сожалению, в сети весьма затруднительно найти оригинальное издание 1937 года, зато в сети есть переиздание 1955 года этого же учебника. Стоит привести несколько отрывков, чтобы понять, что это за «националистический учебник». Вот, например, содержание учебника за XIX век:
VIII. Царская Россия в конце XVIII и первой половине XIX века
33. Буржуазная революция во Франции и борьба с ней Екатерины II и Павла I
34. Царь Александр I. Отечественная война 1812 года
35. Декабристы
36. В царстве жандармов и чиновников
37. Присоединение Кавказа
38. Революция 1848 года в Европе. Карл Маркс и Фридрих Энгельс
39. Царская Россия перед реформой 1861 года
IX. Рост капитализма в царской России
40. Отмена крепостного права в России
41. Борьба поляков за независимость. Войны Александра II
42. I Интернационал и Парижская Коммуна
43. Капитализм в России
44. Рабочее движение 70–90-х годов. В. И. Ленин
Как мы видим, никакой блестящей историей славной страны тут и не пахнет, сплошь кровь, кишки, ужас и угнетение цыган. Вот избранные моменты из некоторых глав:
«Николай I управлял Россией через дворян-чиновников, среди которых было много взяточников и казнокрадов. Чиновники в учреждениях и судах вымогали у населения взятки, издевались и насильничали над людьми.
Жестокую палочную дисциплину установил в России Николай I. При нём били солдат, крестьян, арестованных, били всех, кто шёл против помещиков и царя. Били розгами, плетьми, кнутами, палками.
Крестьян заставляли ещё больше работать на помещика. У них отнимали всю землю, увеличивали барщину и оброк.
Крестьяне не выдерживали такой каторжной жизни и восставали против произвола крепостников. Они убивали наиболее жестоких помещиков, поджигали и громили их усадьбы, отказывались работать на барщине и платить оброк. Волнения крестьян продолжались.
Царские войска и полиция беспощадно подавляли недовольных крестьян и сурово расправлялись с ними.
Жить в царской России было невыносимо тяжело».
Дальше следует упоминание невыносимой жизни русских писателей и творцов, в пантеон которых внесен и Великий Шевченко:
«Пушкин родился в 1799 году в Москве, в дворянской семье. Ещё мальчиком он начал писать стихотворения. Окончив дворянскую школу — лицей в Царском Селе (теперь город Пушкин под Ленинградом), он стал известным писателем и сблизился с декабристами. В своих стихотворениях он резко осуждал крепостное право и самодержавие. Печатать такие стихотворения было нельзя, их переписывали от руки, читали тайно и распространяли повсюду.
Об этих стихотворениях узнал царь Александр I, и Пушкин был сослан сначала на юг, а потом на два года в свою деревню. До конца жизни Пушкин находился под постоянным надзором жандармов. Особенно тяжело жилось ему при Николае I, который знал о близких отношениях Пушкина с декабристами. Произведения Пушкина печатались лишь тогда, когда это разрешал сам Николай I.
Царь ненавидел Пушкина. Придворная знать травила и оскорбляла великого поэта. Николай I хорошо знал об этой травле, но не принимал никаких мер даже тогда, когда дело дошло до дуэли. Пушкин дрался на дуэли с одним из своих обидчиков и был убит им в начале 1837 года.
Свободной мысли не было места в царстве жандармов. Николай I сослал в действующую армию на Кавказ другого знаменитого поэта — Михаила Юрьевича Лермонтова. Царь отправил его под пули горцев за то, что поэт заклеймил в своём стихотворении убийц Пушкина — придворных паразитов. На Кавказе Лермонтов был убит на дуэли одним офицером-бездельником. Узнав об этом, Николай I сказал: «Собаке — собачья смерть».
Третий крупнейший писатель того времени — Николай Васильевич Гоголь описал господство и произвол чиновников Николая I. В его замечательных произведениях «Мёртвые души» и «Ревизор» тяжёлая жизнь крепостнической России изображена ярко и правдиво.
При Николае I умер затравленный жандармами, больной туберкулезом знаменитый русский литературный критик-революционер Виссарион Григорьевич Белинский.
Тяжело жилось в николаевской России и крупнейшему русскому композитору М. И. Глинке. Михаил Иванович Глинка сочинил первую национальную русскую оперу «Руслан и Людмила». В ней он передал музыку народных песен не только русского народа, но и других народов России. Дворяне не поняли красоты этого замечательного произведения, и оперу Глинки скоро перестали показывать в театрах. Возмущённый Глинка уехал из России. Умер он за границей.
Жестоко расправился Николай I и с украинским поэтом-революционером и художником Тарасом Григорьевичем Шевченко. Шевченко был вначале крепостным и выкупился на свободу. В своих стихах он писал об угнетении украинского и других народов царской России, о тяжёлой жизни крепостных, о самовластии царей и панов и бесправии народа. Николай I отдал Шевченко в солдаты и сослал в Казахстан, запретив поэту даже писать и рисовать. Десять лет мучили Шевченко в солдатской казарме, но не сломили его духа. Он продолжал тайком писать стихи. Полностью их напечатали на Украине только при советской власти в сборнике его стихов «Кобзарь».
Проклятый тиран, лишивший русских жизненно необходимого «Кобзаря»
Отдельная глава уделена Благородным Полякам:
«Восстание охватило Польшу, часть Литвы, часть Белоруссии. Повсюду собирались отряды повстанцев. Восставшие были вооружены пистолетами, охотничьими ружьями, пиками и саблями. Уклоняясь от решительных сражений с крупными отрядами русских войск, они начали партизанскую войну. Отряды восставших скрывались в лесах и оттуда нападали на царские войска. За полтора года произошло свыше тысячи таких мелких сражений.
Особенно сильное восстание было в Белоруссии. Здесь под руководством Кастуся Калиновского вооружённые косами и топорами крестьяне жгли помещичьи усадьбы, истребляли мелкие отряды русских войск, убивали помещиков, царских чиновников и офицеров.
На подавление восстания Александр II послал целую армию. Только через 18 месяцев царские генералы смогли разгромить храбро сражавшихся повстанцев. В Белоруссии и Литве их подавлением руководил жестокий генерал Муравьёв. Он беспощадно вешал пленных. Храбрый Кастусь Калиновский тоже был взят в плен и повешен».
Далее следуют описания невыносимых издевательств проклятых русских над азиатами:
«Вслед за русскими войсками в Среднюю Азию двигались царские чиновники и торговцы. Они брали с населения тяжёлые налоги, отбирали у них земли и имущество, обсчитывали и обманывали при торговле. Грабить покорённые народы им помогали подкупленные царём ханы, старшины и муллы. На удобных землях стали сеять хлопок из американских семян. Хлопок был нужен растущим текстильным фабрикам России. Все выгоды от посева хлопка попадали в руки местных богачей и русских фабрикантов, которые наживались на труде закабалённой бедноты — узбеков, туркмен и таджиков».
Первая мировая война охарактеризована так:
«Бездарное главное командование и царское правительство не сумели ни вооружить, ни снабдить армию всем необходимым. При царском дворе, в министерствах, в армии было мною германских шпионов, передававших немцам военные тайны. Истекающая кровью, гибнущая от газовых атак, замерзающая в окопах царская армия, руководимая бездарными генералами, вынуждена была отступать. Немцы к 1916 году захватили Польшу, Литву, часть Латвии.
Но войне не было видно конца.
Война сильно разрушила хозяйство России. Не хватало металла, угля, нефти. Останавливались заводы. Железные дороги не успевали перевозить даже войска. Армия и народ были раздеты и разуты. Население и солдаты на фронте голодали. Сократились посевы хлебов: некому было обрабатывать землю. Масса лошадей и рогатого скота была взята у крестьян для армии. Затянувшаяся война с невероятной тяжестью обрушилась на плечи рабочих и крестьян».
Полагаю, вы уже все поняли про этот «националистический учебник». Однако ряд деятелей царской России действительно был реабилитирован. Если раньше все без исключения считались бездарными ублюдками, то теперь появились «гениальные полководцы» Суворов, Кутузов, Нахимов. Особое внимание уделялось также Александру Невскому. Из всех литературных деятелей почти все внимание уделялось Пушкину. У реабилитации были довольно жесткие временные рамки: практически ни один деятель, живший после окончания Крымской войны, реабилитирован не был.
Афиша фильма «Александр Невский» 1938 г.
Бранденбергер отмечает, что в конце 30-х у русских благодаря русоцентризму проявилось национальное чувство. В качестве примера он ссылается на некие донесения осведомителей НКВД по поводу победившей на конкурсе украинской оперы:
«На этот счет высказался дирижер Малого Оперного театра в Ленинграде, С. А. Самосуд. Осведомитель подслушал, как он жаловался на результаты всесоюзного конкурса в марте 1937 года:
«Мы в Москве показали большое, действительное искусство, показали крупные оперы, в которых есть большое творчество, а украинцы показали мелочь — „Наталку Полтавку“, это не искусство, а примитив. Награждение их орденами, конечно, — политика».
Его коллега, заслуженный деятель искусств М. И. Ростовцев, взял еще более резкий тон, недовольно отозвавшись об отношении власти к нерусским народам: «… Сейчас вообще хвалят и награждают националов. Дают ордена армянам, грузинам, украинцам — всем, только не русским». Б. В. Зон, художественный директор Ленинградского Нового театра юного зрителя, согласился со своими товарищами, добавляя: «теперь надо подаваться в „хохлы“, это сейчас выгодно, за пустяки, за народные песни наградили людей, а действительных творческих работников обходят».
Однако подобный шовинизм был характерен не только для творческой интеллигенции. В отношении победы украинской оперы на конкурсе в Москве осведомители НКВД в Ленинграде докладывали, что даже рядовые горожане на улицах говорят, «что украинцев наградили не потому, что они достойны этой награды, а исключительно из политических соображений, что украинцами показаны народные песни и танцы и никакого высокого, серьезного искусства у них нет и т. д.»
Как бы ни старался автор убедить в своей точке зрения, мало оснований полагать, что таких разговоров не было бы в аналогичной ситуации, например, в 20-х годах, когда никакого «русоцентризма» и в помине не было. Да и опять же, большевики вряд ли стали бы тратить такие невероятные усилия на борьбу с русским национализмом.
В действительности этот небольшой поворот по сравнению с 20-ми годами был осуществлен в прагматичных целях. Во-первых, в результате чисток в партии и массовых расстрелов старых большевиков в стране практически не осталось современных героев, за исключением мертвого, но вечно живого Ленина и Сталина, а пантеон героев надо было кем-то заполнять. Во-вторых, и это самый весомый довод, карламарлу крестьяне и рабочие, еще вчера бывшие крестьянами, понимали плохо, абстрактные разглагольствования про класс были от них далеки. Бранденбергер сам приводит характерный эпизод:
«На встрече в 1940 году, организованной по инициативе Народного комиссара обороны для обсуждения кровопролитных боев, прошедших зимой в Финляндии, Мехлис выступил перед командирами Красной Армии с повергшей всех в изумление речью. Заметив, что существующая пропаганда не оказывает должного воздействия на солдат, Мехлис призвал к снижению интернационалистской риторики в пользу лозунгов, вдохновляющих на защиту родной страны. Двумя годами ранее в боях на Халхин- Голе, например, агитация, объяснявшая советские военные действия против японцев как „помощь дружественному монгольскому народу“, не нашла соответствующего отклика в сердцах красноармейцев. Однако они стали сражаться заметно лучше, стоило пропаганде приравнять защиту Монгольской Народной Республики к обороне СССР. Аналогично интернационалистические призывы во время Зимней войны 1939-1940 годов — за освобождение финского народа, свержение реакционного режима Маннергейма и формирование народного правительства — не вдохновили солдат Красной Армии. Но как только агитработники сформулировали главную задачу как обеспечение безопасности Ленинграда, укрепление оборонительных позиций вдоль северо-западной границы и нанесение упреждающего удара по возникшему в Финляндии капиталистическому плацдарму, войска обрели в значительной степени большую мотивацию».
На время войны с немцами абстрактную карламарлу в пропаганде по понятным причинам отменили. Пропагандисты постарались максимально воспользоваться сокровищами русской истории. Гитлер неизменно сравнивался с Наполеоном, на первый план в истории выдвинулась фигура Александра Невского, который, по счастливой случайности, также воевал с немцами. В армию вернули погоны, прежде ассоциировавшиеся с рабской тюремной Российской империей, церковь «официально разрешили». Однако после войны лавочку свернули достаточно быстро. Жирной точкой стало Ленинградское дело.
В нашей историографии и публицистике оно по какой-то причине традиционно недооценивается и находится в тени дела Еврейского антифашистского комитета. Оно и понятно: там-то преследовали бродячих музыкантов и артистов цирка, а в Ленинградском деле какие-то скучные высокопоставленные номенклатурщики.
А между тем по делу проходили очень большие люди. Ленинградский обком сам по себе был вторым крупнейшим в стране, но по делу привлекли не только его руководителей, но и председателя Госплана и председателя Совмина РСФСР (по сути, главного человека внутри РСФСР). В поздней советской историографии это дело, по которому расстреляли множество высокопоставленных чиновников, объяснялось придворными интригами кремлевских кланов и группировок. Однако на ленинградцев навесили вещи кошмарно контрреволюционные. Их обвиняли в том, что они намеревались создать Русскую коммунистическую партию в противовес Всесоюзной и начать борьбу с ЦК, а также потребовать равных прав РСФСР с другими республиками.
Дело было первостепенной государственной важности, хватали не только тех, кто рядом стоял, но даже и непричастных родственников. Перед тем, как ленинградцев взяли в разработку, прошло секретное заседание партии. Вот как о нем пишет Бранденбергер:
«Стенографическая запись заседания либо не велась, либо до сих пор засекречена, однако, по словам одного из присутствовавших на заседании, Сталин реагировал на предложение создать РКП(б) резко отрицательно. Очевидно, он боялся, что российская компартия, в отличие от партий других союзных республик, будет представлять угрозу центральному партийному руководству. Через несколько дней Политбюро приняло резолюцию, которая смещала ленинградских коммунистов с их постов и обязывала ленинградскую парторганизацию навести порядок в своих рядах».
Представьте себе масштаб испуга, если даже стенография встречи строжайше засекречена (либо уничтожена).
После этого Бранденбергер наконец делает ключевой вывод:
«Но почему все-таки Сталин воспринял идею РКП(б) с таким подозрением и враждебностью во второй половине 1940-х годов, когда вся атмосфера в стране была насыщена руссоцентризмом? Ответ выглядит, на первый взгляд, неожиданно: постоянно прославляя русских людей, Сталин не был русским националистом и всегда выступал против любых попыток России добиться самоуправления. Русский народ нужен был ему как „руководящая“ сила советского многонационального общества, его становой хребет».
Вот уж действительно неожиданно! Сталин-то, оказывается, не русский националист. А мы и не догадывались. Сталин, всю жизнь заявлявший о необходимости борьбы с великодержавным русским шовинизмом, и только с ним, внезапно не оказался русским националистом. После Сталина реабилитированные личности эпохи империи остались, однако в массовой пропаганде стали напирать на абстрактный «советский народ».
***
Настало время подвести итоги.
Русская нация, безусловно, существовала, однако к моменту революции нацбилдинг был еще не завершен. Весьма вероятно, что точку в формировании русской нации поставила бы победа в Первой мировой войне, после чего в течение нескольких лет можно было бы с уверенностью сказать, что нация сформировалась. Развитие нации шло по стандартному европейскому пути: от региональных идентичностей крестьян к национальной идентичности, формированию которой способствовали такие процессы, как миграция крестьян в города, развитие всеобщего школьного образования, деятельность проникнутой национальным духом интеллигенции и политическая воля власти к созданию нации.
Более всего сталинский «русоцентризм» 30-40-х годов походил на путинскую советизацию. При Сталине была плановая экономика, за переход границы полагалась смертная казнь, зато русских перестали обзывать уродами, несколько деятелей старых времен были реабилитированы, а офицерам вернули погоны. То есть это не реставрация замка, а так, старый плакат повесили в одной из комнат.
Путинская советизация примерно из той же оперы. Вроде звание Героя Труда вернули, ГТО возродили, главный праздник страны — 9 мая, главные герои сериалов — особисты, нквдшники и благородные чекисты, некоторых деятелей, типа Брежнева, реабилитировали, Волгоград вот-вот переименуют. А с другой стороны — капитализм, открытые границы, репрессии большевиков пока еще осуждаются на официальном уровне, пока еще открытый интернет и даже формальная многопартийность присутствует. Поэтому, если хотите понять, что представлял собой сталинский «русоцентризм», посмотрите на путинскую советизацию. Примерно вот так и было.
