На телевидении есть правило, что если на экране в сюжете появляется человек, то в титрах всегда подписывается, кто это. То же самое в газетах — перед первым упоминанием фамилии обязательно указывается должность, звание, профессия или другая максимально исчерпывающая и точная характеристика. Все знают, что Путин президент России, но все подводки про него начинаются «президент России Владимир Путин…»
Потому что а вдруг кто-то не знает? А вдруг за ночь что-то поменялось, и он уже не президент? Короче, мало ли что. К тому же для понимания смысла и контекста должность зачастую даже важнее фамилии: «солдат убил генерала».
Поэтому никто не говорит и не пишет просто «Путин». Это допустимо только в максимально свободных форматах типа блогов, андеграундных изданий, в крайнем случае авторских программ или колонок, желательно контркультурного толка. Пусси Райот могут петь «Путин зассал», им должность указывать необязательно.
Предыдущий пост вышел длинным, но я счёл необходимым совершить этот беглый исторический экскурс примерно по тем же причинам, по которым одних и тех же людей, которые каждый день в телевизоре, каждый же день одинаково титруют и одинаково называют по должности. Описанные события известны, некоторые и вовсе произошли позавчера, а дать в одной статье исчерпывающий портрет нескольких эпох, укладывающихся в тридцать лет, решительно невозможно. Но, тем не менее, без хоть какого-то исторического контекста выразить мысль было бы втрое тяжелее.
Как можно объяснить то, что произошло с российским обществом и государством за треть века? От чего оно шло с начала перестройки и во что превратилось (или как минимум стремительно превращается) теперь?
Животный мир делится на хищников и травоядных. (На всякий случай: я не специалист, там ещё всеядные есть, падальщики, клещи-паразиты всякие, но интуитивно понятно, о чём речь). Первые охотятся на вторых, вторые питаются, чем бог послал.
Или ещё проще и точнее: первые — охотятся, вторые — нет.
Хищник не обязательно опаснее травоядного. Разъярённый бык, расстроенный бегемот или слегка раззадорившийся слон гораздо страшнее хорька или суриката. Мало того, травоядные в каких-то случаях могут успешно наносить хищникам вред и даже убивать их.
Но речь не о размерах и не об опасности. Речь о психологии животного и самом образе жизни. Хищники собираются в стаи с иерархией и охотятся, травоядные стадами ходят на водопой.
Тридцатилетие с начала перестройки до наших дней можно было бы обозначить как попытку превращения русских в хищников и последующее возвращение их обратно в травоядное состояние.
Я неслучайно в прошлой статье пропустил девяностые. Их кто-то придумал называть словом «лихие», и такое ощущение, что этот кто-то был школьником из Сомали, знавшим Россию по лубкам учителя, нарисованным на развалинах колониальной автобусной остановки рядом с рекламой об опасности СПИДа. Характеристика «лихие» соответствует эпохе меньше всего, но и другие немногим лучше. Кто-то напирает на то, что они бандитские, кто-то клеймит проклятыми, кто-то хвалит свободными. Нищие, богатые, страшные, смешные — всё это не туда.
Девяностые были хищными.
Это эпоха хищников и, более того, это эпоха некоторого поощрения хищников со стороны государственного аппарата. Я не идеализирую это время — там была куча проблем, неурядиц и трагедий. Но остался общий дух, и он именно такой. Время хищников, когда травоядные прятались. Хорошо это или нет — каждому своё.
Хищники бывают крупные и мелкие, хищники конкурируют между собой, хищники жестоки, благородны и беспощадны. Они нападают, отжимают, убивают, кроют. Охота на травоядных — только часть их войны, другая часть — ещё более жестокая внутренняя конкуренция. Можно ли их в этом упрекать? Едва ли. Это такие звери.
Хищная атмосфера девяностых ощущалась во всём и на всех уровнях. Политики грызлись за советское наследство, бандиты за то, кого крышевать, и дальше до самого низа вплоть до молодёжных субкультур (я обещал написать о том, почему они умерли, в следующий раз напишу). Сам воздух был пропитан атмосферой охоты, отдыха после охоты, подготовки к охоте. Чиновники, олигархи, преступники, юные экстремисты, предприниматели, специалисты, деятели контркультуры и даже культуры — все конкурировали, договаривались, ссорились, заявляли о себе.
Вы будете смеяться, но именно такое общественное устройство и называется демократией. Свободные люди свободно конкурируют между собой и делят добычу, добыча пассивно сопротивляется, можно её шлёпнуть, можно задобрить — по ситуации. Государство устанавливает правила игры и как самый сильный игрок манипулирует хищниками поменьше в своих интересах. Хищники активно сопротивляются и лавируют.
Сворачивание демократических институтов и знаменовало собой конец хищных девяностых.
В нулевые годы победили травоядные и стали строить общество, ориентированное на травоядных.
(Ремарка для сердобольных советских патриотов с разжёванной травкой во рту: нет, это не оправдание распила заводов-гигантов на металлолом и распродажи их своим друзьям за три копейки. Нет, речь о системе общественных взаимоотношений и общей атмосфере. Нет, автору не жалко вымершие деревни, спившиеся моногорода и нюхающих клей «Момент» на деньги со сданных бутылок бомжей, бабушек и беспризорников, а главное совершенно не интересно о них говорить. Спасибо, до свидания).
В чём прикол упомянутого противостояния молодёжных субкультур? Собрались парни, выстроили иерархию, решили, как определять своих (причёски, одежда, музыка, образ жизни, всё вплоть до оружия, используемого в драках) — дальше отжали поляну у конкурентов. Подрались — победили. Или проиграли. Вокруг чего собирается субкультура — не так уж и важно. Главное — это маленький, но самостоятельный субъект: дружит с теми-то, против тех-то, общие враги такие-то. Маленькие кооперируются с такими же маленькими, большие «разделяют и властвуют». Это жизнь стаи, а не стада.
С чего, скажем, начинается фильм «Американская история Икс»? С конфликта вокруг баскетбольной площадки. Как он решается? По внутренним правилам двух группировок хищников. Одни победили — отжали площадку. Другие проиграли — ушли.
Как тот же самый вопрос должен решаться исходя из логики современной эпохи развитого путинизма? Нет ничего проще: представьте, что с конфликта за площадку начинается не американский, а советский фильм брежневских времён. Что там тогда должно быть?
Белые должны вступить в конфликт с чёрными. На место сбегаются улюлюкающие бабушки, потом приезжает наряд милиции. Всех под улюлюканье принимают, проводят воспитательную беседу, рассказывают о Великой Отечественной войне. Оступившиеся парни делают серьёзные лица и лекцию выслушивают. Кто-то из баскетболистов пускает слезу, вспоминает мёртвого дедушку. Милиционер тоже что-то такое серьёзное вспоминает. Немая сцена, крупные планы глубокомысленных ебальников, затемнение.
Завтра чёрные и белые проводят дружеский матч: мы советские, какой восторг! «Провокаторов» (лидеров) демонстративно журят и дают по шее. Шестёрок и ничтожеств причёсывают кнутом и немного пряником, науськивают против лидеров. Понурые лидеры самооскопляются и возвращаются в столь же кастрированные коллективы на правах исправляющихся негодяев. Советская история Икс. Воцаряются сонные «мир и согласие». Площадка делится на всех.
То есть площадка превращается из добычи в реку. Баскетбольные команды белых и чёрных не охотятся на неё и не отбивают от других хищников. Они вместе, стадом, должны прийти туда на водопой. СОЦИАЛИЗМ.
Вот это и происходит. Пришло государство-слон, государство-буйвол, государство-бегемот. Гигантское, вонючее. Раздавило всех хищников, крупных и мелких, разлеглось на поляне и лежит, пердит. Путинизм — эпоха победивших травоядных. Не обязательно безобидных, просто это не охотники.
Все победившие типажи путинской эпохи: чиновник, политик, слабовик, мажор, гламурная девка, госпропагандист — это всё бык, носорог, лось, кабан, зубр, козёл, баран. У них есть рога, они массивны и опасны. Следователь ФСБ — здоровая бычара, вы — маленький енот, он вас раздавит, не шелохнувшись. Почему, кстати, бык стал в советском лексиконе синонимом агрессии, а сам акт агрессии называется «бычка». Бык бодается, но не охотится, агрессия его скорее бессмысленна, в крайнем случае носит оборонительный характер. Енот — хищник, а буйвол — ДОБЫЧА. И буйвол знает это.
Именно потому они не любят хищных, даже маленьких. Это первые враги, они неспособны с ними конкурировать и стремятся превратить всё вокруг в собственный безопасный водопой, закрыв охотугодья. Вот они кто:
Олень: модный диджей, стиль — гламурная хрень,
Сучара: орала Ксюша Собчак, когда кончала,
Бык: высматривает претендентку на клык,
Овца: тощая модель, только слезла с конца,
Вол: о чём не базар — всё тупой разговор,
Тёлка: обсыпана коксом, как пыльцой пчёлка,
Кабан: представительный уебан,
Наседка: вместо носа пылесос, вместо пилотки — розетка,
Козёл: унюханный в ментовку забрёл,
Свинья: спидов не бывает дохуя,
Волчара: стреляет герычем в вену, в подъезде — тара,
Кобыла: вела себя вызывающе, матом крыла.
В классическом куплете песни Трэш-шапито Кач «Москва сосёт, Питер решает» выдающийся поэт-песенник вольно или невольно описал социальные типы своей эпохи как травоядных зверей. Различной степени брутальности — но травоядных. В качестве исключения затесался только волк, но и тот снижен до «волчары» — то есть волка ссучившегося. Деклассированного.
Отсюда завывания про стабильность, отсюда голосование самых бедных слоёв населения за травоядных быков, кабанов и волчар из российского политического истеблишмента: это свои, не хищные. Их не боятся, им подсознательно доверяют. С ними в хвосте плетутся на водопой: повышение пенсий, повышение выплат, премия, пионерский лагерь для деток. Постсоветское общество — стадо стад.
Отсюда же, кстати, позиция этого общества по Донбассу. Александр Жучковский иногда не выдерживает и пишет открыто: «Да, мы русские, мы агрессоры, мы приехали отбирать земли, уже какие-то отобрали и отберём ещё. Ну да, и чо, какие вопросы? В чём проблема то, блядь, вообще?»
И действительно, какие могут быть претензии к крокодилу, что он охотится? Такой зверь, так живёт.
А ему патриотические комментаторы отвечают. Что отвечают? Что так говорить нельзя, это мы такое не приемлем, мы не агрессоры, мы просто защищаем водопой, нам ничего не надо, просто пусть укры отстанут. Зачем вы так говорите, Александр, нехорошо на чужое зариться, что это вы такое тут устроили. Уж не охоту ли?
Это логика — кого? Верно, стада антилоп. Которое не охотится. Которому действительно ничего не надо. Просто попить водички. Покушать травки. Чтоб стабильность была. Чтоб ням-ням. Хлюп-хлюп. Пук-пук. Чтоб по стеночке, по стеночке, к водопойчику, к кормушечке, потихонечку, пока хищники спят или далеко. Мы же не тигры какие. Не волки. Не медведи даже. Мы так. Зайчики. Нет, не зайчики, опасные быки. Травку щиплем, тёлок кроем. А можем и так: «Мммммммммммууууууууууууууууу!!!!!» Слышали?
Не, не слышали. Хищнику смешно говорить, что нехорошо на кого-то нападать — чего ему ещё делать-то? Он для этого рождён. Кто в 2014 году поехал на Донбасс и поддержал его? Люди с психологией хищников. Крупные ехали отжимать большой бизнес и властные кабинеты, мелкие — воевать в окопы. Разные люди преследовали разные цели исходя из умений, амбиций и степени вовлечённости в дело. Но хищниками, охотниками — хоть бы и за журналистскими сенсациями, — были все, и логика была у всех одна: «СМОТРИТЕ! ДОБЫЧА! НАКОНЕЦ-ТО! УРА!»
Именно отсюда и произрастало общее единство той эпохи: все свои. Охотничьи души. Кто-то покрупнее, кто-то помельче, кто-то поопаснее, кто-то менее. У одних флаги красные, у других трёхцветные, у третьих какие-то вообще глубоко свои. Но что всё это значит, когда идёт славная охота? Да ничего.
Из-за этого советские патриоты так не любили относительно независимых командиров ополчения, опасались дрязг между ними, а их убийства восприняли предельно спокойно. «Ну а что, правильно их это самое, а то чего они действительно, нам этой анархии-махновщины не надо, нам чтоб порядок был». На самом же деле дрязгами они называли обыкновенную, часто здоровую конкуренцию, порядок воспринимался как организация самих себя в стадо баранов, а хоть какая-то субъектность пугала их, как сотню антилоп пугает одна львица.
Стадо увидело стаю.
Когда начало гаснуть фанатское движение в России? Тогда, когда начался «Фэйр плэй». Те, кто это придумал, либо прекрасно понимали, к чему это приведёт, либо трагически не понимали этого. Когда фанаты дрались друг с другом едва ли не насмерть, когда были «аргументы», пряги, цепи, кастеты, когда накрыть могли всегда, везде и в любую минуту, — на улице, на платформе, в баре, на экскурсии по музею «Эрмитаж», когда драки происходили на перекрытом Щёлковском шоссе — тогда фанатов боялись все остальные, и тогда они более-менее доминировали на улицах.
Как только началось «А чего это мы? Давайте тихонечко. В лесочке. На кулачках. Без шарфиков. В кроссовочках. Мы же все русские. Славяне. Надо дружить» — всё, можно было предсказать, что через десять лет людей начнут резать на улицах дагестанские школьники. Хищники стали мутировать в травоядных. В стаде нет жёсткой внутренней конкуренции и иерархии — пиши пропало. Если вы не можете выдержать конкуренцию внутреннюю — куда лезть во внешнюю. Вас сожрут. Фанатов и сожрали — теперь это посмешища, на которых давно махнули рукой. Их нет. «В Питере пить — Кокорин не может забить». Смешно. Гы. Ыыыыы. Муууууууу.
Почему, кстати, и убого звучит нытьё про какие-то расколы в каких-то движениях. Вообще-то «раскол двигатель прогресса» — плох не он сам по себе. Плохо то, что происходит этот раскол не из-за добычи и не из-за места в иерархии, а больше по причине буйволовой тупости. Это не ссора хищников и их стай, это мартышки изображают волков. Но задача в данном случае — не объединить мартышек вместе, а стать волками. Волки дальше разберутся, кому какая добыча.
Как это соотносится с общественно-политической жизнью в России? Как вы понимаете, самым непосредственным образом. Демократия — конкуренция стай. Путинизм, социализм, совок — превращение общества в одно большое стадо. Стадо стад. Стадо идёт на водопой, стадо пьёт, стаду хорошо. Кончилась вода — плохо. Что делать? Ложиться, помирать, уповать на боженьку. Охотиться же нельзя.
И весь путинизм — это одна растянутая во времени победа травоядных над хищниками. Триумф тех, кому на роду написано быть добычей. Возвеличивание государственной пропагандою идущей на водопой антилопы гну и массовое забивание копытами русских тигров, гепардов, ягуаров, волков, хорьков, енотов, лис.
Не лезь. Тихо. По стеночке. Нет никакой добычи. Ешь травку. Пей водичку. Ты не хищное животное, русский. Долой девяностые. Они лихие, а ты куда полез? Да здравствует родное стадо. Куда тебе охотиться? Ты же буйвол. Бизон. Павиан. Нет, ты даже трусишка-зайка-серенький. Буйволы в МГБ сидят. Боднут — не разогнёшься.
Вот куда всё клонится — и русские, и Россия превратились в массивную, жирную, опасную, но — добычу. Травоядное животное, которое хищникам просто тяжело убить.
Тяжело, но суждено. Это только с виду кажется, что монолитные деспотии а-ля КНДР или Иран способны на успех. Мол, они там все вместе, такие единые–преединые, вон как шагают дружно. А реально — внутренней конкуренции нет, все размякшие, обрюзгли, потеряли хватку, обабились. Бодаться можно день, два, три, десять, с разной степенью успешности — исход один: на мясо.
В 2014 году на некоторое время после 1990-х на авансцену вышли русские хищники. Результат получился ошеломляющим. Дальше снова пришли постсоветские стада, натоптали, нагадили и стали возвращать самый большой народ Европы с охоты на водопой. Во всех смыслах и касательно всех сторон жизни: от политики, войны и бизнеса до образования, пропаганды и уровня гражданских свобод.
Конец ещё более предсказуем, чем в фильме про Колчака. Общества и государства, построенные как сложный симбиоз хищников разной крупности и способностей — открывают новые острова, завоёвывают и колонизируют территории, навязывают свою волю миру, вертят чужими судьбами и динамично развиваются изнутри. Общество же, выстроенное как бесформенная масса одинаковых травоядных парнокопытных, на потеху хищникам изображает из себя опасность, шагая миллионным строем на сложных рогатых щщах. С водопоя на убой. Рога наставили.
Вот куда русские пришли за тридцать лет и вот самое важное, что они за радостью о нефтяных путинских деньгах упустили из виду. Росли тиграми и барсуками, а выросли буйволами и кроликами. С главным стерхом во главе.
