Я обещал написать про смерть молодёжных субкультур в России и в мире. Но, во-первых, тему уже частично затрагивал, а во-вторых, она неразрывно связана с теми гигантскими переменами, в эпоху которых нам выпало несчастье жить, и обсудить одни лишь субкультуры, не касаясь ничего иного, представляется мне чрезвычайно затруднительным.
Поэтому начнём про субкультуры, а закончим про другое.
Конец субкультур
Одну из причин, по которой разного рода неформалы канули в прошлое, я уже описывал:
Обыватели ХХ века убегали от враждебного для них окружения официальной культуры в пространство субкультур. Но тем не менее это бегство содержало в себе элемент Выбора. Фигуры субкультурных движений часто трагические, вписавшись в «движуху», человек связывал с ней всю свою жизнь, как еврейский националист связывает её с Палестиной. Назвался панк-рокером — вот и тяни лямку. Для homo clipus это непозволительная роскошь и трата драгоценного времени, а к тому же ещё и трагедия. Трагедия ему не нужна, нужно быть на позитиве.
Нужно много весёлых реальностей: «меняйся, оставаясь собой». Современный человек — чтец, жнец и на дуде игрец, но всё это немного понарошку. С современной точки зрения Мик Джаггер 60 лет батрачит на одном заводе и должен был давно помереть от скуки. С другой стороны, школьная училка эпохи модерна затюкала бы несчастного Леонардо Да Винчи: мол, «дружок, ты уже взрослый, пора бы определиться, чего ты хочешь в жизни: математикой заниматься или картиночки рисовать». Музыкант середины ХХ века хотел создать одну мощнейшую банду. Музыкант века ХХI имеет восемь сайд-проектов: тут он фронтмен и поёт на стадионах, здесь играет на барабанах в отвязной панк-хардкор-группе в грязных клубах, там выступает в качестве диджея, а ещё немного читает рэп. «Бери от музыки всё».
Ещё в 90-е был провозглашён девиз «Бери от жизни всё». А значит — «выбирай всё». Поскольку человек — это тот выбор, который он делает, выбирая всё, он становится никем.
Иначе говоря, субкультуры окончательно утратили элемент хоть какой-то серьёзности, и утратили в первую очередь потому, что от них более никакой серьёзности и не требуется. Современному человеку слишком тесно и скучно в одной и той же одежде «панка», «рэпера» или «скина», и объяснение этому, как ни парадоксально, лежит на поверхности. Подходи — бери.
Советский, но вообще говоря и западный мир второй половины ХХ века с нынешней точки зрения был ужасающе регламентирован. Это сложно прочувствовать сейчас, но если современного старшеклассника отправить в 1970 год даже в Англию — он сочтёт сверстников унылыми однообразными идиотами без мозгов и повесится. Про Советский Союз и вовсе нечего говорить. Брежневская Belle Epoque с её официозным печаль-моя-светла-стайлом способна довести до психиатрической лечебницы. Убогий и примитивный мир с заранее известной жизнью, словно заранее предсказанной советским Нострадамусом.
Знаете, что было бы, если человеку семидесятых дать в начале жизни инстаграм? Ничего. Весь этот инстаграм, вплоть до самой смерти советского человека, состоял бы из следующих записей:
— Пошёл в школу
— Кончил школу
— Пошёл в армию
— Отслужил в армии
— Пошёл в институт
— Кончил институт
— Женился
— Родил сына
— Родил дочь
— Сын пошёл в школу
— Дочь пошла в школу
— Сын кончил школу
— Дочь кончила школу
— Развёлся
— Сын пошёл в армию
— Дочь пошла в институт
— Сын отслужил в армии
— Сын поступил в институт
— Дочь кончила институт
— Сын кончил институт
— Сын женился
— Дочь вышла замуж
— Сын родил сына
— Дочь родила сына
— Сын родил дочь
— Дочь родила дочь
— Заболел
Прибавьте сюда каждый Новый год, первые 20–25 дней рождения и фотографий по пять с поездок на море — всё.
Почему всё? Потому что больше ему фотографировать было бы решительно нечего. Дело не в доступности цифровой фотографии и не в возможности размещать бесконечное количество снимков, которой он был лишён, а мы теперь нет. Дело в том, что ему просто не пришло бы в голову, что можно что-то интересное снять ежедневно. Разумеется, это некоторое упрощение (вели же люди личные дневники, в конце концов), но подарите смартфон своей бабушке и установите ей инстаграм — она не догадается делать и одно фото в день. «А чего снимать то?» Привычка.
Отсутствие цифровых технологий порождало такую зарегламентированность жизни среднестатистического человека, которая сегодня показалась бы нам отбыванием наказания в колонии особого режима. Это справедливо и для Первого мира, а для Второго — тем более. Представьте компьютерную игру, где только и надо, что идти по прямому узкому коридору, а в определённых местах — достаточно редко — заботливо разложены «ягодки», прибавляющие +50 к разнообразию. Советский человек по такому коридору и шёл: школа, армия, университет, женитьба, дети, внуки. Вот и все ягодки. Можно сказать, что на фоне сталинских репрессий и Второй мировой войны это был гигантский социальный прогресс, но людям свойственно забывать самые страшные трагедии и не свойственно удовлетворяться ежедневной и довольно бессмысленной рутиной.
А значит при появлении малейшей свободы советский мир моментально наполнился едва ли не всеми существовавшими на Западе субкультурами, какие только можно было себе представить. Почему? Потому что само пространство субкультурной жизни расширяло подростку советский коридор и добавляло вдесятеро больше ягодок. Человек попадал из монотонных декораций в увлекательный мир и становился одним из действующих лиц захватывающего сценария «панковской», «рэперской» или там «скиновской» жизни. Пребывание в субкультуре в конечном итоге давало человеку намного больше, чем он отдавал ей.
Наполни смыслом каждое мгновенье
Часов и дней неумолимый бег,
Тогда весь мир ты примешь во владенье,
Тогда, сын мой, ты будешь — Человек.
Это Киплинг, а ты наполни-ка смыслом каждое мгновенье прилежной комсомольской юности: задача принципиально нерешаема. Не коммунизм же, в самом деле, строить. Значит, чтоб быть человеком, надо записаться в панки: тут драйв, чувак телепортируется в иное измерение. Где воюет с действительностью, имеет сладкую иллюзию скорого изменения реальности согласно собственным представлениям и вообще получает ощущение причастности к какому-то не до конца изведанному метасценарию. В конце концов, все молодёжные субкультуры таили в себе известную загадочность, ощущение того, что понять до конца этот мир адепту не под силу. Человек растворялся в субкультуре, а не растворял её в себе. Субкультура брала его, а он не мог её объять.
Что это такое? В общем, это религия.
И в век цифровых технологий субкультура превратилась в то, во что превращаются и сами религии: в старую добрую (иногда не очень добрую) культурную традицию. К которой порой приятно прикоснуться, которая обогащает собственно культуру, но по которой упарываются всерьёз только и исключительно примитивные фанатики с уникально низким IQ.
Потому что теперь любую субкультуру спродюсирует от начала и до конца любой способный старшеклассник. Все они, как говорят у нас в России, «The great rock’n’roll swindle». Как и в случае с религией, технология до безобразия понятна и можно разложить её по пунктам за пятнадцать минут даже не заглядывая в академические источники по теме (они, конечно, есть). Кое-где придётся дать развёрнутое описание, а в другой половине пунктов достаточно крутить ползунки от нуля до ста.
— Одежда и обувь
— Причёски и макияж
— Музыка
— Кинематограф
— Литература и прочие культурные формы
— Визуальная стилистика (логотипы, дизайн, иллюстрации и т. п.)
— Политизированность и сами политические взгляды
— Агрессивность
— Сексуальность
— Уровень жизни адептов (для мажоров / для среднего класса / для ребят с окраин)
— Символика
— Ритуалы, фетиши
— Отсылки к прошлому
Всё, играйтесь на здоровье, сочиняйте, что только вашей душе угодно. Но будете ли вы сами, всерьёз, веровать в то, что накидали за день на коленке, как Путин Минские соглашения? Очень сомнительно. А в то, что накидано кем-то другим, и вы даже знаете, как? Ещё сомнительнее. Попробуйте придумать религию. Сходный же, если вдуматься, процесс, — основатель секты мало отличается от продюсера. Придумать придумаете, создадите корпус текстов, обличие священнослужителей, внешний облик культовых сооружений, сакральные символы — дурное дело нехитрое, при должной сноровке и пару мучеников за веру сагитируете на самосожжение во славу Сатаны.
Но едва ли ваша секта способна будет, даже без давления со стороны конкурентов, превратиться в нечто достойное внимания в мировом масштабе. В лучшем случае всё выродится в шарлатанство для бабушек (в известном смысле секты и стали субкультурами для бабушек) или суицидально-сексуально-экстремистский кружок для десятка поехавших. Придумать «ислам» в 2016 году — фантастика.
С субкультурами теперь то же самое. В России последним взбрыком стали эмо и антифа, и первые уже были чем-то заведомо несерьёзным, а вторые смотрелись плохо привитыми на российскую почву растениями. И то, и другое, кончилось за пять лет и в общем на фоне предшественников кончилось мучительно бесследно. Человек стал шире субкультуры и стал способен дать ей больше, чем взять у неё. А это означает взгляд не изнутри, а сверху. Не вовлечённость в процесс, а преобладание над ним. Перед нами уже не «светлые идеалы бурной молодости», а банальный косплей: ирокез и ирокез, мартенсы и мартенсы, широкие штаны — ну, такие штаны, под настроение. Что это теперь означает? Ничего. Выбор брюк перед выходом на улицу — это выбор, а не Выбор.
Ребёнок в песочнице строит собственные города и декорации, и этим искренне доволен. Но взрослый строит для него только саму песочницу, а если на полном серьёзе начинает в ней играть — свихнулся. Век гиперинформации всех сделал взрослыми, взрослее, и люди из субкультурных песочниц ушли.
Но не только из них. Всё несколько интереснее.
Конец юнитов
В 1991 году (что в известном смысле символично) вышла первая игра Civilization, ставшая классикой жанра глобальной стратегии. Развитие серии таит в себе много любопытного, вплоть до того, как из списка названий русских городов в новых частях исчезли те, что теперь украинские и белорусские. Но главное, разумеется, отнюдь не это.
Впервые — и теперь уже навсегда — рядовой пользователь получил действительно работающую модель, позволяющую ему увидеть, как устроено и каким образом управляется государство. Разумеется, до этого кто-то понимал всё и так, но после «Цивилизации» неочевидное знание стало доступно и ребёнку, а с развитием жанра и течением времени модель становилась всё менее примитивной и всё более приближенной к реальности. Даже сегодняшние игры от Paradox предоставляют, безо всякой иронии, БОЛЕЕ-МЕНЕЕ РЕАЛИСТИЧНУЮ картину того, каким образом управлять если не империей, то как минимум небольшой державой. Во всяком случае, увлечённый серией десятиклассник на теоретическом уровне разбирается в вопросе едва ли не лучше центральноафриканского человека с высшим центральноафриканским образованием, претендующего на министерский пост в Центральноафриканской Республике. Наш школьник на пальцах, упрощённо, но в общем и целом правильно, а к тому же в критически важном возрасте, усваивает основы основ государственного управления. Которые его сверстнику 1970-х годов казались неочевидными, и пробирался он к ним сквозь пропагандистские дебри и пламенные речи политиканствующих идиотов.
А через это он понимает, во-первых, что сам — юнит. Которым в реаллайфе двигает какой-то приблизительно такой же чувак, только в костюме, и называется как-то типа «президент», а в остальном плюс-минус то же самое. И двигает даже не им, юнитом, а совокупностью юнитов, к которым тот имеет несчастье принадлежать. И как у нашего школьника мало личного к войскам или ремесленникам в очередной компьютерной партии — можно кормить, если они требуются, можно положить на поле брани, если начинают сжирать слишком много ресурсов — так и у правительства, которое формально как бы над этим школьником стоит, логика точно такая же.
А значит к чему вписываться в игры этого правительства и быть вторым, а ещё точнее — сто семнадцать тысяч двести сорок вторым, в Риме, если можно быть первым в собственной — пусть виртуальной — «провинции»? Вот никто и не вписывается, и чем дальше, тем шире будет круг этих «никто». Человек начала ХХ века маршировал на параде, ощущая себя частью огромного механизма, так же до конца непонятного, как позже до конца были непонятны ему субкультуры, а раньше — религии. Человек начала ХХI века всё понимает. Сам — пусть виртуально, но достаточно наглядно — пробовал. Принимать парад — сколько угодно. Участвовать в параде, шагая строем — это пусть другие, дураков нет.
Это мало осмысленный, тем более в наших широтах, но очень важный опыт, который сегодня имеет любой. Можно возразить, что в глобальные стратегии играет 5% населения, но достаточно и 5% людей, которые что-то знают, чтобы остальные 95% знали это также по умолчанию. Если в классе пятнадцать девочек, и две из них в летние каникулы потеряли невинность, то к следующим зимним каникулам её потеряют ещё десять из тринадцати. Железно.
Почему западноевропейским и американским политикам так люб мультикультурализм? Будет звучать неполиткорректно, но потому, что добрые азиатские и африканские люди, назовём это максимально мягко, прогрессируют более размеренными темпами. Не торопясь достигнуть не до конца понятных им самим вершин организации общества.
Иначе говоря, они примитивны и ведутся на государственные мульки, с успехом обкатанные в массовом обществе ХХ века. Нынешние европейцы шибко умные, и в азиатах и африканцах западные правительства нашли европейцев полувековой, а то и вековой давности. Управляться с таким человеческим материалом доступно и дебилу. Через что неудивительно, что истеблишмент левых западных партий, заядло импортирующий в собственные страны мультикультурных избирателей, зачастую из дебилов и состоит. Таких, что кажется удивительным, «как же он служил в очистке». Но им нет никаких проблем в ней служить. Дебил вполне справляется. Автомобиль устроен сложно, но когда известно, как именно, автослесарь становится профессией не особенно квалифицированной. Часто это вообще местный алкоголик. Хватает.
Чем можно проиллюстрировать этот в каком-то смысле храбрый тезис? Я бы взял корейского певца Psy, исполняющего свой шлягер Gangnam Style, и сравнил две концертные записи: из максимально вестернизированной, но всё же азиатской Южной Кореи, и города-героя Чикаго.
Азия. Хотя вроде тоже «Первый мир», «капстрана»
Америка
В общем, интуитивно понятно. В первом случае мы видим, совсем как на концертах Фредди Меркьюри или там Genesis, ритмично и послушно прыгающую толпу потребителей музыкального продукта, которая фактически представляет собою единое целое. Массу. Тогда как во втором каждый танцует кто во что горазд, а половина и вовсе снимает происходящее на телефоны, находя это занятие вполне достаточным. Разумеется, это некоторая условность (разоблачители сейчас же кинутся искать видеоролики, чтоб европейцы так же прыгали, и непременно найдут), но условность характерная. Посетителям даже самых масштабных мероприятий более не интересно ощущать себя единой армией фанатов. Это отдельные люди, пришедшие получать своё отдельное удовольствие, пусть и в количестве сотни тысяч человек.
Удовольствие, кстати, вообще может заключаться в фотографировании и собирании лайков — то есть посетитель концерта превращается в самостоятельный субъект и в результате не совсем понятно, кто тут к кому вообще пришёл и кто кому больше нужен. Люди-юниты умерли, остались сплошные юзеры, мучительно ищущие, кем бы и чем бы поиграться. Заставить таких прыгать в течение двух часов и радоваться этому дерьму — что было сравнительно легко ещё полвека назад — сегодня как минимум затруднительно.
Конец идеологий
Итак, вернёмся к нашему играющему в глобальную стратегию вместо алгебры школьнику. Будучи относительно беспомощным юнитом в реаллайфе, за компом он сам манипулирует юнитами, через это и осознавая своё объективное место в системе социальных взаимоотношений. Перефразируя известное, «юнит, осознавший, что он юнит, уже не юнит».
Что наш, осознавший доселе неочевидное, школьник в этой глобальной стратегии может сделать со своими юнитами, составляющими население его великой державы? Помимо прочего, он может сравнительно легко переключаться между разного рода идеологическими или религиозными доктринами. Каждая из которых имеет весьма реалистичные параметры и может быть полезной для его пусть виртуальной, но всё равно империи исходя из стиля игры и этапа развития.
То есть чувак понимает, что, допустим, для проведения социальных реформ надо «включить коммунизм». А значит поставить фокус на поддержку социалистов в парламенте, а то и нарочно позволить случиться государственному перевороту, пусть и ценой потери внешнеполитического влияния. «Подниму налоги — появятся повстанцы, я в этот момент уведу войска от столицы, они её возьмут, через год провозгласят социалистическую республику и введут обязательное медицинское страхование, а это +50 к росту населения, что мне, кстати, и требуется прежде всего».
Это утрированная модель, но, согласитесь, рассказывать такому человеку о единственно верном учении не то чтобы затруднительно, а вообще лишено смысла. Он сам вам прекрасно расскажет, что и зачем в качестве единственно верного учения принимать и к каким это приведёт последствиям. Поверхностно, но мыслить он будет в верном направлении, и притом до безобразия прагматично, без химер. У Петра Великого были потешные полки. У нынешнего юзера при желании есть потешная Российская Империя. Где он не так чтобы Император, — он НАД Императорами. Царь царей. Надо — монархист, надо — коммунист. А значит всерьёз — ни тот, ни другой. «Ничего личного». Как с субкультурами. Как с брюками. Почему широкие? Удобно. Почему узкие? К ботинкам идут.
Разумеется, это всего лишь один, и пусть не самый главный, но признак общего идеологического кризиса современного мира. ХХ век был эпохой массовых идеологий, неиндоктринированный человек в иных, причём не самых неразвитых, обществах был почти юродивым. «Ты за синих или за зелёных? Что значит о чём я? Да ты, чувак, не от мира сего?! Радио не смотришь?! Это же вопрос жизни и смерти!»
Идеологии двигали массами, вели массы за собой, определяли их мышление и образ жизни. Порой до деталей столь мелких, что, согласуясь с очередной объясняющей реальность Великой Книгой Обо Всём На Свете, обыватель завтракал или принимал душ. И обыватель не из далёких африканских уголков, а самый что ни на есть европеец. Причём пожалуй что и западный.
Сегодня ситуация повернулась на 180 градусов. Не люди плетутся за идеологиями, как загипнотизированные, а идеологии едва поспевают за людьми, а вообще уже и не поспевают вовсе. Жизнь настолько усложнилась, что пока нет даже просто понятийного аппарата, чтобы адекватно её описать. Ни одна доктрина неспособна исчерпывающе объяснить реальность. Никакое учение не завладевает достаточным количеством умов. Никакой лозунг не зажигает миллионы сердец на хоть сколько-нибудь продолжительное время.
Можно, конечно, сказать, что это очень хорошо — ведь люди от этого стали свободнее и с каждым днём лишаются трагикомичных неврозов и предрассудков. Сложно с этим спорить, но проблема, однако, в том, что, похоже, сильные мира сего не очень-то и знают, что им со всем этим великолепием делать. Напоминая импотента от рождения, который усыновил ребёнка, а через полтора десятка лет обнаружил, что тому теперь необходимо как-то объяснять про половую жизнь. Как? КАК-ТО.
Великий перелом
Иначе говоря, мы имеем удовольствие преодолевать крутой перевал, на фоне которого переход к массовому обществу начала ХХ века — детский утренник. Прошлый детский утренник, правда, закончился двумя мировыми войнами с финалом в виде ядерных бомбардировок, а для Российской Империи — крахом и падением на африканское дно.
Если не все монархи из многосотлетних династий вырулили крутой поворот вековой давности, то куда улетит мир на извилистом серпантине под руководством нынешних шустрых комсомольцев, чьё управление всё больше напоминает фан пьяного геймера — порою страшно представить.
Происходит, в отличие от начала ХХ века, даже не переход на новый уровень, а просто перезагрузка реальности. Мир прошлого человеку будущего враждебен в том смысле, что слишком понятен, виден сверху — через что всякие попытки поместить человека будущего в его декорации заранее обречены на провал. Как невозможно поместить взрослого в песочницу, как смешно школьников 2016 года попытаться делить на «рэперов» и «металлистов» (если слушаешь рэп — металл послушать нельзя, только тайком, иначе предательство идеалов: АБСУРД, бывший реальностью ещё лет десять назад), как бесполезно объяснять геймеру про особый путь и единственно верное учение, данное свыше, когда он эти учения переключает по щелчку мыши исходя из простой игровой целесообразности.
С еретиками, раскольниками, протестантами или воинствующими безбожниками бороться понятно как: от жёсткого подавления до провозглашения веротерпимости и полноценной интеграции этих людей в общество. Но как Церкви бороться с людьми, которые не понимают, зачем вообще нужна религия? Не протестуют против, не «не доросли», а именно «переросли» и оттого не понимают, зачем. Если человек пришёл в театр и кидается помидорами — ему не нравится спектакль, он хочет посмотреть другой. Но тут люди приходят в театр и спрашивают: «А ЧТО ЭТО ТАКОЕ? ЭТО ВЫ ЗАЧЕМ КРИВЛЯЕТЕСЬ?» Это не провал, это просто отсутствие содержательного контакта.
Контакта, в отличие от начала ХХ века, и нет. Дебила, требующего избирательные права, можно обмануть миллионом способов, направив его неуёмную социальную энергию в созидательное или как минимум безобидное русло. Но нынешние люди в конце концов не требуют от государства вообще ничего. Потому что самому государству всё равно толком нечего предложить.
Конец государств
Говорят, что надо бояться своих желаний, потому как те имеют свойство исполняться. Я недавно писал, что революционеры прошлого на месте поверженных империй создавали куда более репрессивных государственных монстров. Теперь, наконец, дело сделано. Против государств не протестуют. От государств отмахиваются. В принципе, это и есть конец: государственные институты неумолимо теряют внутреннюю легитимность, а сидеть на штыках, как известно, невозможно. «Правят» те, на чьё правление критически важное количество людей внутренне согласно: отсюда непонятно, кто правит в Первом мире теперь. Меркели, Олланды и прочие Обамы с Путиными что-то говорят из телевизора, но надо быть патентованным мудаком, чтобы это слушать.
У ряда любителей государственного порядка считается хорошим тоном сокрушаться о европейских гетто, населённых инородцами, куда «даже боится заходить полиция». Но предположить, будто бы полиция, наделённая полномочиями и экипированная, как робокопы, и впрямь опасается укуренных арабов с травматами — верх наивности. Просто сами полицейские — это аппарат насилия, его полномочия делегированы государству обществом, чтобы не заниматься грязной работой самостоятельно. В каком-то смысле любое государство —полицейское. Однако жители арабских гетто, сидящие на пособиях и приносящие в казну весьма скромный (чтобы не сказать отрицательный) доход, элементарно не заплатили за услуги полиции. Вот она к ним и не заходит без лишней надобности. Людей предоставляют, в общем, самих себе, предпочитая вмешиваться разве что в критических случаях а-ля массовые погромы.
И тут внезапно выясняется, что даже арабы друг друга вовсе не едят, а культурно произрастают в своих французских бирюлевах и выхинах, прочно занимая местное социальное дно. Сложно назвать этих людей законопослушными, а их среду обитания безопасной, однако же людоедства, массового террора и человеческих жертвоприношений удаётся как-то избежать при самом минимальном вмешательстве карательных органов и вообще государственной машины.
Но главное не это. Государства, наконец, перестают быть объектом ненависти и просто каких-либо претензий. Это что-то назойливое и пока ещё могущественное, чему лучше не переходить дорогу, но уже осознаваемое, как низший разум. Глупо связываться с голодным крокодилом, но ни один человек в здравом уме не решит, что крокодил стоит выше него и что крокодила необходимо слушаться. Что крокодил здесь власть, проще говоря. С ним достаточно просто не встречаться, а встретив, постараться не злить.
Но если на замену сословному обществу XIX века пришёл этатизм века ХХ, то ему на смену, в свою очередь, не приходит ничего или как минимум грядёт неизвестно что. Люди остаются предоставленными сами себе. Наступающий ХХ век пытались, и часто небезуспешно, объяснить лучшие умы своего времени, притом что, во-первых, эпоха казалась и была принципиально новой (никто не говорил, что ХХ век есть что-то «нео», «2.0», повторение на новом витке того, что уже случалось однажды в человеческой истории), а во-вторых, после Великой Войны Европа была неуверена в себе как никогда до этого. Четыре года ползания в противогазах под колючей проволокой слабо укрепляют осознание собственного совершенства.
Сегодня всё наоборот: Первый мир сияет самоуверенностью и справедливым ощущением превосходства, но наступающие времена всё чаще описываются — неважно, со знаком плюс или минус — как «Новое средневековье», «Новый XVIII век», и так далее вплоть до неоантичности. Футурологические теории, разговоры о грядущей сингулярности, рефлексия над тем, с какого момента робот перестаёт быть роботом и становится разумным существом (и является ли наличие разума достаточным критерием для того, чтобы приравнивать живое существо к человеку, и вообще, что есть существо собственно живое) и т. д. — всё это есть, но всё это по большей части пока только ставит вопросы, не осмеливаясь давать ответы (на всякий случай оговорюсь, что тем более на подобные ответы не претендует и автор этих строк).
Так, не понимая, чем будет новый мир, но уже и не принимая старый, человек не протестует против него, а от него уходит, как уходил бы от крокодила. Молодёжь, наконец, перестала протестовать против государства, но лишь потому, что протестовать просто не о чем. Нет предмета спора. Человек крокодилу не конкурент. Кажущийся конформизм современных европейцев проистекает вовсе не от какого-то их «разложения», но от отсутствия того, с чем им, собственно, не соглашаться.
Отсюда всякое острое высказывание всё чаще трактуется как хейтспич, а то и, что называется, small-talk, постепенно вытесняет собственно общение. Любой разговор, содержащий в себе конфликт и даже просто собственный взгляд на животрепещущую проблему, трактуется как ошибка и дурной тон. Все острые углы признаны опасными и нежелательными, словно мир населён детьми.
Полвека-век назад молодой гад ощущал себя по-своему совершенным и лез на рожон, доказывая, что окружающий мир — скукоженное дерьмо и не способен вместить его в себя, а он знает, как надо. Сегодня у гада просто нет окружающего мира. Не как среды обитания, а как совокупности законов мироздания сложнее, чем «если появилась туча — будет дождь». Его мир — он сам. Он ощущает себя, напротив, естественно несовершенным, понятия не имеет, «как надо», и ему на это глубоко наплевать. Потому что «А судьи кто?» Судей НЕТ. Государство как аппарат, обустраивающий сами декорации жизни, перестало справляться со своими функциями, превратившись в явление самодостаточное и всё более замкнутое само на себя.
Люди не видят смысла завладевать тем и менять то, что с их точки зрения пора за ненадобностью выкинуть на помойку (государство). Как югославскую стенку, некогда роскошную, а ныне занимающую половину комнаты и ублюдочно монструозную, ни один самый распоследний вор не надумает красть, а получение её в наследство можно расценить и как посмертное личное оскорбление.
Переворот в театре
Государств нет, но и вместо них нет ничего. Некому раздавать социальные роли. Продолжая аналогию с театром, представьте, что в один момент труппа, а с нею и зрители, встают и говорят «Хватит! Нашли дураков кривляться и смотреть на это всё, открыв рот. То есть, как раз не нашли, а если хотите — ищите в другом месте, а мы не дураки, мы сами будем спектакли делать». Происходит примерно это. «Жизнь — театр, а люди в нём — актёры» — это раньше. Теперь жизнь — тоже театр, но люди в нём режиссёры. «Принимать парад буду, маршировать — нет».
Не желая действовать в предложенных декорациях, люди вытесняют личную драму за пределы своей жизни, предпочитая всё наоборот: декорации строить собственные, а вот драму наблюдать чужую. Героев нет, потому что нет желающих геройствовать в старом мире абсурда и нелепости: такой героизм превращается в трагикомичное донкихотство.
Шпенглер писал, что Древний Грек не ощущал всей широты мира: она для него условно ограничивалась горизонтом. Современный человек, будучи способным её ощутить, задаёт себе горизонт сознательно. Реальная жизнь человека превращается в его собственную пьесу, но сам он в ней не имеет ни малейшего желания участвовать. Человеческая жизнь теряет свою серьёзность, а человек сознательно уходит от трагизма, вынося его далеко за скобки. Умереть за царя может быть и почётно, но абсурдно умирать за царя, когда ты сам царь.
Любая личная трагедия воспринимается как ошибка и слабость, за которую в конечном итоге неловко. Любая подверженность воздействиям внешней среды агрессивно отторгается. Человек будущего лишает себя подлинной судьбы и сторонится любых перипетий. Всё это выносится вовне, туда, хотя бы пока что по ту сторону монитора. В идеале человек парит над этим миром либо созерцая его, либо корректируя, но в минимальной степени поддаваясь его влиянию и слабо рефлексируя над последствиями собственных решений.
Что это? Это поведение бессмертного всемогущего существа. БОГА.
Восстание богов
Почему людям всё меньше заходят религии? А вот поэтому — зачем богу вера в бога? Отчего не нужны субкультуры? Это те же религии, «мы Библию не читали, мы её писали». Идеология? Светская религия. Каждый теперь дорос до того, чтобы самостоятельно для себя решать, кто еврей, а кто нет: партия лишнее звено. Государственная власть? Ха-ха, насмешили. «Если Бога нет, то всё позволено» — это «Если Бога нет, то Бог — я». Выбирая всё, можно стать не только никем, но и всем сразу.
Но это с точки зрения личной, а она нам не столь любопытна. С социальной же стороны случается вот что: среди русских православных, да и почти всех прочих, людей считается, будто Бог един. Но так считалось не всегда, поэтому общество богов — это не общество сумасшедших одиночек, возомнивших о себе невесть что. Социальная организация образца прошлого века с объединением «масс трудящихся» в единую всепробивающую орду, неактуальна.
Ей на смену приходит то, что понятно Древнему Греку — ОЛИМП.
Если вы посмотрите на современные стартапы, то даже в случае крупных компаний с самым настоящим советом директоров и всеми атрибутами корпорации индустриальной эпохи наверху вы увидите тот самый Олимп, где успешно распределяются и сочетаются между собой не столько обязанности, сколько характеры и предпочтения. «Все умеют что-то своё, но при этом могут всё». Система же мотивации сотрудников основана всё больше не на повышении жалования или предоставлении отпуска, но на реализации собственного потенциала и решении любых задач, какие попадаются на пути. «Работники» не нужны, нужны кандидаты на Олимп. Эти кандидаты работают без выходных по двадцать часов в сутки совершенно добровольно и в известном смысле действительно на себя. Этим кандидатам достаточно самой постановки задачи, зато отвратительны инструкции. Надо объявить человеку, что он бог — условно говоря — виноделия, войны или менеджмента по закупке алюминиевых чушек: всё, дальше он сам знает, как нужно.
Всякая иная форма профессиональной (и вообще любой) организации в конечном итоге понимается как устаревшая и недопустимая в современном мире эксплуатация, даже при формально честной и законной сделке. Сама «работа на дядю» — уже нечестная игра, шовинистическое разделение сотрудников на богов и смертных, неравноправие, дискриминация, угнетение, холокост. Что, если на это взглянуть поверхностно, — сущее левачество, но если почти так же поверхностно, однако под другим углом — то наоборот. Аристократ не «работает на Царя», и тем более на него не работает член династии. Это оскорбительно. Царь осознаётся первым среди равных, им и является. «Служат» ему вовсе не в смысле рабства или как вещь служит своему хозяину для удобства, а тоже как первому среди равных.
Ведь что такое, в свою очередь, земной бог? Это и есть царь, а если говорить про Олимп — царь и высшая аристократия. ХХ век подарил массам иллюзию царствования и господства даже в сохранившихся европейских монархиях. Кухарка в своей голове с помощью, прости господи, выборов управляла государством, но в своей же голове она оставалась кухаркой, управляющей государством. Но ещё тридцать лет (а то и меньше) — и уровень миропонимания современной кухарки сравняется с Екатериной Великой, а кое в чём и превзойдёт. Кухарка перестанет понимать, «зачем быть Кларком Кентом, если можно быть суперменом». Зачем валандаться на кухне, если более-менее представляешь, как творить миры и вершить судьбы.
Говорить в таком обществе о широких массах трудящихся или вообще каком-то единстве сотен миллионов — такой же абсурд, как считать, будто бы царский двор это нечто вроде гигантского завода с тысячами сотрудников, стоящими подле станков и собирающими чудо-дирижабль. Это боги, вплоть до буквального воплощения в виде риторики о Царе — наместнике бога на Земле и символических изображений Императоров в виде ангелов. Дирижабли собирают не они. Они господствуют. Что порою труднее, но человека будущего не устраивает ничего более, кроме господства.
Мир наполняется людьми, ощущающими себя Императорами без Империй. Богами, которые ещё не успели создать собственную планету. И самый жуткий вопрос заключается в том, какие империи и как эти люди однажды начнут строить, и какую планету в итоге создадут.
Ведь даже биологическое бессмертие не делает человека бессмертным вообще, оставляя шанс на банальную авиакатастрофу, а оцифровка сознания с возможностью его, так сказать, трасплантации, даже случись это всё однажды, всего лишь приведёт к изменению правил выбывания из игры. Если реальные пули заменить на шарики с краской — попадание не спасает от выбывания бойца. Мёртв он или просто ушёл с поля — для итогов боя разницы нет. Одни победят, другие проиграют.
Но пока что и вовсе нет ни бессмертия, ни правил, зато есть нарождающийся на наших глазах новый тип человека с самоощущением бога. Но притом осознающего собственную конечность и оттого не распространяющего ответственность за свои действия за пределы собственной жизни. Простой человек может «оставить после себя», таким образом себя как бы продолжив после смерти. Но мёртвый бог, покидающий созданное им великолепие и уходящий в небытие — это бессмыслица, и не остаётся ничего, а что было — гарантированно рушится. Великолепие должно уйти вместе с ним, как Империя погибает вместе с Императором (династией), компьютерная игра не продолжается без пользователя (комп не играет сам в себя), молодёжная субкультура стагнирует без продюсирования, а практическая идеология умирает вместе с собственно идеологом, в конце концов оборачиваясь спекуляцией на его громком имени. «Ильин — любимый философ Путина», но Ильин бы Путина с большою долей вероятности элементарно застрелил.
Как управлять людьми, только возомнившими себя правителями вселенной и страстно нуждавшимися в этой сладостной иллюзии, реальные её правители сто лет назад более-менее догадались. Но как теперь управлять теми, кто
а) теоретически и правда способен занять место правителей.
б) других правителей терпеть ни при каких условиях не согласен.
в) при этом к тому, чтобы править, неспособен, и велик риск, что всё пустит к чертям, потому что «после меня всё равно потоп».
Этого никто, похоже, пока не придумал. Можно было бы от людей отмахнуться, но отмахнуться от семи миллиардов затруднительно. И во всяком случае не видно, чтобы какое-то из государств или хотя бы какая-то общественная сила претендовала на то, чтобы «возглавить безобразие». Наоборот, мы всё больше видим, как верхние посты в мировых сверхдержавах принадлежат таким посредственностям, которым и мыть пол доверить было бы боязно: зальёт соседей.
То есть получается, что основной своей задачей нынешние государства видят УДЕРЖАНИЕ ЛЮДЕЙ В ХХ ВЕКЕ КАК МОЖНО ДОЛЬШЕ. «Не можешь возглавить — предотврати».
Как это делают в России — обсудим, пожалуй, в следующий раз.
Далее: Вечный XX век
