Текст: Майкл Кофман, WarOnTheRocks. Перевод, Григорий Николаев, «Спутник и Погром»
Майкл Кофман — аналитик Центра военно-морского анализа (CNA) и стипендиат Института Кеннана. В прошлом работал руководителем программ в Университете национальной обороны.
«Гибридная война» — именно так западные аналитики называют методы Москвы во время и после аннексии Крыма. О русских известно, что они применяют «гибридную войну», инновационную стратегию, разработанную в Кремле — и западным странам срочно требуется научиться методам противодействия этой стратегии. Еще два года назад «гибридной войной» называли только приёмы РФ в конфликте с Украиной; сегодня этот термин распространяется на любые попытки Москвы продемонстрировать силу и влияние. Мало того, термин эволюционирует — в Европе сегодня обсуждают нечто, именуемое «мультивекторной гибридной войной». Гибридная война, словно монстр Франкенштейна, преследует аналитиков, специализирующихся на России; она живет своей жизнью и, видимо, непобедима.
Пытаясь отделить понятие «гибридная война» от конвенционных и иррегулярных войн, я воспользуюсь определением Френка Хоффмана: «В гибридной войне конвенционное вооружение, иррегулярные войска, терроризм и преступные действия используются одновременно, на одном и том же театре боевых действий для достижения политических целей некоей группы». Есть и другие определения, но все они не особенно помогают пролить свет на действия русских; каждая статья, отчет или презентация, посвященные гибридной войне, предлагают собственное определение. Чем больше мы обсуждаем этот термин, тем меньше мы его понимаем и тем он бесполезнее для анализа действий Москвы.
Что не так с гибридной войной?
Чем чаще мы применяем термин «гибридная война», тем мутнее его смысл — а применяем мы его постоянно. Теперь гибридной войной называют любые действия России — от пропаганды до конвенционных боевых действий. Так что такое российская гибридная война и в чем ее смысл? Специалисты по России ответят вам, что гибридной войной они считают вообще все. Сегодня у церкви свидетелей российской гибридной войны множество последователей — но мало кто из настоящих экспертов по российской армии прислушивается к их проповедям. На то есть причина: многие просто не верят, что гибридная война вообще существует в том виде, в котором ее описывают. Я не первый говорю, что взгляд на Россию через призму гибридной войны весьма неточен; я сам ранее критиковал подобный подход. В этой статье я попытаюсь окинуть проблему гибридной войны свежим взглядом — и доказать, что американские эксперты-силовики вредят сами себе, пытаясь увидеть в любом движении России призрак этой зловещей стратегии.
Я не хочу начинать спор о военных терминах и определениях, понятный лишь специалистам. Правильное понимание сути вещей важнее, чем точный термин. Проблема заключается в том, что вокруг термина «гибридная война» накручено множество самых разнообразных нарративов, и мы не можем договориться о фактологии российско-украинского конфликта. Не договорившись о терминах и фактах, нечего и пытаться остановить Москву или пытаться противостоять ей в других конфликтах. Ладно бы термином злоупотребляли только по телевизору; но о непонятной черной магии русской гибридной войны говорят и политики, и генералы. Я ничего не имею против самой концепции — но привычка постоянно упоминать гибридную войну не помогает, а, наоборот, мешает нашему военному и политическому руководству принимать взвешенные решения.
Во всем виноват Валерий Герасимов
Всю эту историю начал начальник Генерального штаба ВС РФ Валерий Герасимов, опубликовавший в газете ВПК в феврале 2013 статью, озаглавленную «Ценность науки в предвидении», описывающей то, что Герасимов назвал «нелинейной войной». Причём дело даже не в самой статье, а в том, как ее интерпретировали на Западе. Этот текст усложнил точный анализ российской военной доктрины лучше любой целенаправленной дезинформации. Аналитики полагали, что в статье речь идет о новой военной доктрине, так сказать, «доктрине Герасимова» (некоторые из экспертов именно так ее и называли). Выходило, что Герасимов, вступивший в должность всего за пару месяцев до выхода статьи, не только создал Розеттский камень, на котором базировалась вся российская военная мысль, но и сумел превратить список сырых тезисов из презентации в PowerPoint в блестящую военную операцию на Украине.
Чарльз Бартлз в своей статье «Как правильно понять Герасимова» попытался исправить это заблуждение. Он писал: «Не так уж важно, почему эта статья была опубликована. Важно понимать, что Герасимов в своей статье всего лишь излагал свои взгляды на оперативные условия и природу будущей войны, а не описывал новую российскую военную доктрину…»
Действительно, большую часть статьи Герасимов посвятил разбору элементов «нелинейной войны» в стратегии западных стран. Особое внимание он уделял не конвенционному вторжению в Ирак в 2003 году, а интервенции в Ливию в 2013-м, Арабской весне и «цветным революциям» в соседних с Россией странах. По мнению Герасимова, Запад первым применил непрямые пути ведения войны, включающие в себя политический саботаж, пропаганду, работу социальных сетей и экономические санкции. С точки зрения начальника российского Генштаба, гуманитарное вмешательство, использование западных спецподразделений, финансирование демократических движений и применение наемников и прокси-отрядов — это элемент американской системы гибридной войны. Как жаль, что на самом деле мы не такие гении. Москва постоянно подозревает Америку в заговорах планетарного масштаба — и вот Вашингтон ответил тем же, приписав Москве использование новой, невиданной военной доктрины.
Герасимов писал, что на каждый военный метод в современном конфликте применяются четыре невоенных; но он говорил о том, как Запад подготавливает почву для интервенций, а не предлагал России действовать так же. Он вовсе не создал новую военную доктрину — Герасимов просто идентифицировал те элементы войны, на которые стоило обратить внимание. В конце статьи начальник российского Генштаба пишет: «Каждая война представляет собой частный случай, требующий понимания своей особой логики, своей уникальности». Но к сожалению западные аналитики сочли его слова призывом к действию, проигнорировав прочие тезисы статьи и обвинив Россию в создании доктрины гибридной войны. Мифическую доктрину тут же принялись анализировать на разные лады, и многие видели знаменитую схему Герасимова, разбивающую нелинейную войну на фазы. Но вот прочесть и понять саму статью эти люди не удосужились.
Прошлое как будущее
Среди множества интерпретаций статьи затерялось одно из любопытных наблюдений Герасимова: «В XXI веке прослеживается тенденция стирания различий между состоянием войны и мира. Войны уже не объявляются, а начавшись — идут не по привычному нам шаблону».
История совершила полный круг. В самом начале Холодной войны Джордж Кеннан в меморандуме 1948 года об организации политической войны выдвинул очень похожий аргумент: «Нам мешает укоренившиеся убеждение в том, что между войной и миром есть разница, что война — это что-то вроде спортивного матча, не имеющего отношения к политическому контексту».
Герасимов, описывая невоенные методы, используемые Западом в нелинейных конфликтах, практически слово в слово повторяет определения явной и тайной политической войны, выдвинутые Кеннаном. Кеннан писал: «Политическая война есть использование всех средств, имеющихся в распоряжении нации для достижения своих целей… Средства могут быть как явными, вроде политических союзов, экономических мер и „белой“ пропаганды, так и тайными — к их числу относится поддержка „дружественных“ заграничных элементов, „черная“ психологическая война и даже поддержка отрядов сопротивления на территории враждебных государств».
В конце 40-х годов Кеннан пытался сформулировать методы обороны от агрессивного политического наступления Советского Союза; для этого он предлагал американцам начать такую же, ответную войну. Подобное определение политической войны было не совсем точным, о чем писал Френк Хоффман, но теорию Кеннана поддержали многие, включая Макса Бута. Но я не хочу вновь начинать этот разговор; хотел бы только отметить, что в статье Герасимова нет новых и оригинальных идей; по большей части она состоит из жалоб на успехи Запада в нелинейных конфликтах. Роли поменялись: теперь Россия — на месте Америки 40-х, столкнувшейся с советскими махинациями. «Гибридная война» — это не что-то специфически русское; современные российские генералы считают «гибридной войной» как раз действия НАТО. Аналогом русской стратегии можно назвать скорее китайскую доктрину неограниченной войны — она предписывает бороться с противником юридическими, экономическими способами, не гнушаясь при этом кибератак и терроризма. Что касается трактовки невоенного противостояния и степени, в которой конфликт актуален в мирное время, то у русских она куда ближе к идеям Кеннана, упомянутым выше. Герасимов вовсе не пытался навязать армейским кругам доктрины нелинейной или гибридной войн — он просто описывал проблемы, с которыми столкнулась Россия, и предлагал коллегам вместе подумать над их решением. Но что делать — даже если бы замначальника русского генштаба скопировал у Кеннана всё вплоть до терминологии, у нас всё равно нашлись бы эксперты, готовые объявить его идеи принципиально новой российской доктриной.
Не очень гибридная война на Украине
Попробуем использовать приведенное выше определение гибридной войны на практике и понять — а где именно Россия пыталась применить гибридный подход к конфликту с Украиной? Аннексия Крыма — это классическая, как по учебнику, операция по подготовке конвенционного вторжения — основную роль здесь играла 810-я отдельная бригада морской пехоты РФ, расквартированная в Крыму в составе Черноморского флота. Да, были некоторые иррегулярные аспекты вроде информационной войны и клоунских добровольческих отрядов, не сыгравших в операции вообще никакой роли. Но они меркли в сравнении с основными, вполне конвенционными средствами: спецназом, элитной пехотой и обычным вооружением.
Бойцы 810-й отдельной бригады морской пехоты, снявшие опознавательные знаки, в феврале 2014 года выдвинулись вглубь полуострова, чтобы занять дороги, но не превратились от этого в «гибридных солдат». Они остались морпехами без опознавательных знаков. Что «гибридного» в использовании сил специального назначения при поддержке элитных пехотных частей для подготовки конвенционного вторжения? Такое практикуют все армии мира, не исключая и американскую. Если российский ракетный крейсер спустит флаг, он что, станет от этого гибридным крейсером, ведущим новую форму гибридной морской войны? Конечно нет. Никакой гибридной войны в Крыму не было.
Конфликт на востоке Украины, начавшийся в феврале 2014-го, был политической войной, описанной Кеннаном. Никакой гибридной войны там тоже не происходило — поначалу стороны даже не применяли силу. Да, потом начались бои, но мало кто помнит самое начало конфликта, прошедшее в тени крымских событий. В конце февраля и начале марта 2014 года Россия, заручившись поддержкой олигархов восточных районов Украины, использовала свое влияние, чтобы мобилизовать общественный протест и повлиять на украинскую внутреннюю политику. Москва хотела запугать украинское правительство и добиться федерализации, что не позволило бы Украине вестернизироваться и привело к политическому разделению страны по границам регионов. Россия торопилась и экономила на всем.
Когда украинские власти арестовали самопровозглашенных губернаторов и мэров Донецкой и Луганской Народных Республик (а заодно и Харьковской Народной Республики, которая так и не состоялась), Россия в апреле 2014 года перешла к прямым действиям, начав иррегулярный конфликт с помощью ополченцев (некоторых перебросили из Крыма под командованием Игоря Гиркина), местных добровольцев, наемников и множества перешедших на российскую сторону украинских солдат. Но все это — результат работы российской разведки и договоров с местными олигархами, а не применения спецназа или «гибридных солдат».
Только в конце мая, когда отряды ополчения столкнулись с сильным сопротивлением украинских добровольческих батальонов и армейских частей, Россия по-настоящему перешла к гибридной войне. Ополченцев начали поддерживать конвенционные силы, в рядах сепаратистов появились части российской армии. Нужно иметь в виду, что это была третья попытка заставить украинское правительство подчиниться российским требованиям. Момент перелома — первая битва за Донецкий аэропорт. Только здесь начинается то, что мы можем назвать гибридным конфликтом; он длился примерно три месяца. Во время боя за аэропорт добровольцы, пришедшие на помощь сепаратистам, большую часть потерь понесли не от действий украинской армии, а от огня собственных союзников — наемного батальона «Восток». Не лучшее начало гибридной войны. Москве пришлось вводить конвенционные части, чего она ранее пыталась избежать. Вторжение в августе 2014-го стало моментом перехода от гибридной к конвенционной войне (впрочем, с ограниченными политическими и территориальными целями). Российская армия нанесла украинцам поражение, но одновременно продемонстрировала неэффективность гибридной войны для достижения политических целей. В дальнейшем гибридный подход никуда не исчез, но уже не играл важной роли на фоне ввода российских войск.
Допустим, русские не занимаются гибридной войной — что дальше?
Исход украинского конфликта определила крупнокалиберная артиллерия, системы залпового огня и танки, а вовсе не инновационный гибридный подход. Украинские события стоит рассматривать именно как доказательство провала гибридной войны. И если этот подход не сработал на Украине, при всей ее политической и военной слабости, почему мы считаем, что он сработает где-то еще? Русские вообще пользовались для достижения своих политических целей в Чечне, Грузии, на Украине и в Сирии какими-нибудь еще методами, кроме конвенционных?
Миф о российской гибридной войне полностью противоречит тому, как Россия исторически использовала военную силу внутри и вовне страны. Попросту говоря, русским лучше всего удаются именно конвенционные военные конфликты: если они не начинают ими, то уж точно заканчивают. Западные аналитики приняли русскую активность на Украине за успех. Поэтому давайте поговорим не о том, что Россия пытается применять, а о том, как она побеждает.
Гибридный подход русским не удался, и Москва в раздражении схватила конвенционный молоток. Российские военные инструкторы занялись превращением ополчения в части регулярной армии, организованной по образцу конвенционных сил. Регулярные армейские части стали силами быстрого реагирования, применяемыми по мере надобности. То, что мы в данном случае называем гибридной войной — это классический приём (вооружить и обучить местное ополчение, которым потом можно будет пожертвовать); хорошая, но отнюдь не новая стратегия. Нынешняя структура сил сепаратистов прекрасно показывает, как русские на самом деле оценивают эффективность гибридных приёмов; они к ним охладели. Мы должны последовать их примеру.
Комитет гибридной войны
Подход НАТО к российской гибридной войне вызывает искреннее удивление; достаточно почитать официальные документы, послушать речи и посмотреть на учения. Генеральный секретарь НАТО Йенс Столтенберг много раз высказывался на эту тему, но одна речь, произнесенная им в 2015 году, лучше всего иллюстрирует проблему. Он сказал: «Россия использует прокси-отряды, силы специального назначения без знаков различия, методы запугивания и пропаганду — всё для того, чтобы напустить тумана, скрыть свои истинные цели в этом конфликте и сохранить иллюзию невмешательства. Блок НАТО должен быть готов действовать в этой новой реальности. Нужно готовиться к встрече с гибридной войной, учиться противостоять ей и защищаться от неё».
Неужели тактика России хоть кого-то ввела в заблуждение? Неужели спецназ всегда носит знаки различия во время операций? Что разгромило украинскую армию — русские танки или два года мучительных сомнений?
Столтенберг продолжает: «Нам нужны классические конвенционные вооруженные силы. Гибридная война повышает возможность неожиданной атаки. Гибридная война — это метод обмана, это смесь военных и невоенных методов ведения конфликта. А потому мы должны быть готовы отреагировать быстро и стремительно. Повышая боеготовность наших военных частей, мы даем ответ на угрозу гибридной войны».
Он также добавил, что кибервойна является необходимым элементом противостояния гибридным методам. Но разве обман — это признак гибридной войны? Разве он не применялся в военном деле с незапамятных времен? Гибридной войной ко всеобщему замешательству внезапно объявили целый спектр военных и невоенных методов ведения конфликта. О терминологии в этом случае явно договаривались по принципу «участвуют все, никто ни за что не отвечает».
Блок НАТО увеличил частоту тренировок и военных учений; но если первоочередная цель альянса теперь — это противостояние российской гибридной войне в Европе, то у нас серьезные проблемы. Россия в то же самое время готовится к войне конвенционной, при этом явно настраиваясь на ядерную эскалацию. Шведское агентство FOI, одна из наиболее компетентных экспертных комиссий по России, недавно изучило историю российских военных учений в период с 2011 по 2014 год. Отчет весьма впечатляет. Йохан Норберг заключил, что российские вооруженные силы «проводят учения, готовясь участвовать в наземных военных операциях, часто в условиях обмена ядерными ударами». Россия не утомляет себя подготовкой к гибридной войне; вместо этого она полагается на то же самое конвенционное и ядерное вооружение, на которое полагался Советский Союз.
С другой стороны, русские рассчитывают на конвенционное и ядерное вооружение, но это не означает, что дело этим ограничивается. Москва рассматривает дезинформацию как неотъемлемую часть конвенционных операций. Maskirovku часто упоминают в числе русских темных искусств. Не поддавайтесь на разговоры о магии. Искусство запутывать противника существует со времен Сун Цзы. Россия, конечно, полагается на конвенционную огневую мощь, но от хитрости не отказывается. Я вовсе не призываю игнорировать возможности спецназа и эффективность русской разведки, учитывая немалое число заграничных агентов ГРУ. Москва продолжит оттачивать свое умение вести политическую войну несмотря на украинский провал, и наверняка извлечет ценные уроки из использования сил специального назначения в Крыму. Но для создания новой успешной военной доктрины этого пока мало.
Хорошие новости заключаются в том, что российская армия, по-видимому, сама поверила в страшную гибридную войну. Недавно Валерий Герасимов встречался с экспертами из Академии Военных Наук. В разговоре с ними он назвал спонсируемые Западом «цветные революции» формой гибридной войны и предложил создать группу, которая занималась бы наращиванием «мягкой силы», нужной для защиты от таких революций. То есть западная гибридная война может быть побеждена только российской гибридной войной.
Да, вот такой парадокс. Российский Генштаб считает, что Россия отстает от Запада в деле гибридной войны; Запад уверен, что Россия в этом вопросе его давно опередила. Цитируя Роджера МакДермотта: «Обращение Герасимова к экспертам АВН подтвержает, что никакой русской доктрины гибридной войны не существует». С другой стороны, Москва теперь вполне может её разработать — мы второй год кричим про гибридные конфликты, и вполне могли убедить русских, что в этом есть смысл.
Придём ли мы в себя в 2016 году?
Все эти бесконечные разговоры о русских и гибридной войне напоминают эзотерические перешептывания о черной магии. Общие слова о «гибридных методах, применяемых Россией» только запутывают дело и постепенно превращаются в клише. Артур Кларк когда-то сказал, что «любая достаточно развитая технология неотличима от магии»; но вряд ли российская гибридная война заслуживает такого сравнения. Многие, в том числе и Фрэнк Хоффман, отмечали, что в гибридных методах ведения войны нет ничего нового — они появились вместе с самой войной. Если это так, то почему мы сходим с ума по русским гибридным приемам? Тут нет ничего особенно изобретательного, никакой инновации — зачем столько шума?
Основная проблема НАТО и США в конфликте с Россией — высокотехнологичная, а вовсе не гибридная война. У Америки давно не было противника, не уступающего ей по возможностям и изобретательности. Вряд ли стоит опасаться эскалации конфликта с ИГИЛ или Талибаном. Серьезное обсуждение России вращается вокруг РЭБ, противолодочной обороны и прикрытия важных территорий. Западные страны настолько взвинтили себя страхом перед призраком гибридной войны, что впору говорить об одной из самых успешных в истории кампаний по дезинформации (даже если русские обманули Запад совершенно случайно). Наши европейские союзники сейчас переживают аналог американского страха перед Красной Угрозой. Когда-нибудь это время назовут Эпохой Гибридной Угрозы. Влияние России в Европе сильно, но страх перед волшебной гибридной войной заставляет европейских чиновников видеть агентов Кремля за каждым углом.
По отдельности страны Запада хорошо понимают границы влияния России в каждом из государств; но Запад как целое увлекся нарративом, и рисует карикатурную картину того зловещего русского заговора. Да, эта карикатура заставляет НАТО быть настороже, укреплять союзнические связи и защищать наиболее уязвимых членов альянса. Не буду отрицать, что страх гибридной войны помогает нам поддерживать порядок. То, что европейцы наконец вплотную занялись вопросами европейской безопасности, не может не радовать; но гибридная война все сильнее звучит как причина не тратить деньги на конвенционное вооружение. Болтовня о борьбе с российской пропагандой дешевле, чем новая артиллерия. Но рано или поздно нам придется проснуться, перестать дрожать и научиться отличать нарратив от реальности. Возможно, уже в этом году.
Столетия назад Фридрих Великий сказал: «Тот, кто защищает все, не защитит ничего». Мы слишком много времени тратим на погоню за гибридным призраком; мы запутываем и себя, и других. Отношение Вашингтона к гибридной войне заставляет вспомнить слова прусского короля о попытках защитить «все»; европейцы пытаются защититься от Москвы «везде». Если Запад хочет разработать политическую и военную стратегию в отношении России, ему стоит начать избавляться от неверных нарративов и скверных аналитических отчетов; и первым делом нам стоит забыть о проблеме российской гибридной войны.
Оригинал материала на сайте WarOnTheRocks
