Текст: Томан Мини, NewYorker. Перевод: Григорий Николаев, «Спутник и Погром»
Когда Фрауке Петри, глава «Альтернатива для Германии» (AfD), новой растущей правой партии, собирается выступать с речью, это видно заранее. Члены AfD развешивают по всему городу плакаты — «Грядет Фрауке Петри». С приближением назначенного часа на улицах появляются полиция и демонстранты, протестующие против женщины, которую они зовут «Адольфиной» и «die Fuhrerin». Во время масштабных мероприятий на улицах появляются сотни людей с плакатами, на которых написаны лозунги вроде «Голосовать за AfD немодно с 1933 года»; лидеров партии они закидывают тортами. Некоторые из демонстрантов пробираются внутрь.
Петри, атлетически сложенная 41-летняя женщина с короткой стрижкой, часто опаздывает. Она постоянно ездит по стране; не в предвыборных целях — следующие выборы состоятся только во второй половине 2017 года. Пока что Петри занимается рекламой себя и своей партии. Фрауке не очень харизматична (и в этом подобна всем остальным политикам Германии, страны, в которой на политическую харизму наложен мораторий), но ее появления на публике напоминают встречи со звездой. Зрители выглядят очарованными и мнутся, не зная, можно ли делать фотографии. Но стоит одному сфотографировать сцену — и весь зал начинает щелкать телефонами.
Петри рассматривает протестующих как отличную платформу для набора политических очков. «Мы не те люди, которые стараются затыкать рты другим», — говорит она слушателям. Однажды вечером в Ландау-на-Исаре, маленьком городке в Баварии, она достала флаер (один из тех, что раздавали снаружи) и зачитала написанное тоном учительницы, перехватившей записку, передаваемую учениками: «Считаешь, что женщине место на кухне? Выступаешь против защиты окружающей среды? Тяготеешь к гомофобии, ксенофобии и ультраправому экстремизму? Ты пришел куда надо. Спасибо за твой голос!» На зал опустилась тишина, а Петри улыбнулась. «Это, по-видимому, написано храбрыми и информированными гражданами, — сказала она. — Возможно, им стоит выйти и рассказать нам, откуда у них такие идеи». Зал взорвался криком и аплодисментами.
Нервничающий 16-летний паренек с копной светлых волос двинулся к сцене. Зрители заулюлюкали, но Петри жестом призвала к молчанию и сказала парню: «Я дам вам микрофон, а вы расскажете нам, откуда у вас взялась идея того, что женщине место на кухне».
«Я, конечно же, в это не верю, — пробормотал юноша в микрофон, — в это верите здесь вы». «Вы только повторяете свою гипотезу, — склонилась над ним Петри. — А доказательства?» Парень замялся, но ему на выручку пришли другие протестующие. Молодая девушка начала зачитывать заранее приготовленную речь по бумажке: по ее словам, AfD отрицает изменения земного климата. «Подносите микрофон ближе ко рту», — прервала ее Петри, раскачиваясь на каблуках под медленный говор читающей.
«Ваша партия утверждает, что углекислый газ неопасен. А как вы объясните то, что в Китае люди умирают от грязного воздуха?» — спросила девушка.
«Я химик, — ответила Петри. — Проблема заключается не в углекислом газе, а в оксидах азота и серы, из которых и состоит смог. Люди часто их путают. Но позвольте вопрос: если вы растворите углекислый газ в воде, а затем температура поднимется, углекислого газа станет больше или меньше?» Петри часто использует этот вопрос.
«Больше», — ответила девушка, имея в виду содержание углекислого газа в атмосфере.
«Совершенно неверно», — сказала Петри, имея в виду содержание газа в воде. Фрауке обратила страдальческое лицо к аудитории: «Люди часто ошибаются в этом вопросе. Неудивительно, если учесть, что пишут в их учебниках».
Петри еще полчаса разбирала аргументы своих противников, печалясь, что молодые немцы так легко бывают обмануты. Своим педантичным тоном она утомила студентов. И протестующие, и зрители с облегчением вздохнули, когда Петри наконец начала речь.
На протяжении десятилетий правых в Германии было мало; их сторонники выделялись: в 60-е и 70-е это были прокуренные бывшие нацисты, в 80-е и 90-е — затянутые в кожу скинхеды. Петри же удивительно приятна — бывшая предпринимательница, доктор химии, замужем за пастором-лютеранином, мать четырех детей. Весь месяц, что я сопровождал ее в поездках по Германии, она проводила параллели между политикой и лабораторными опытами, вставляла в речь латинские изречения, а обсуждение немецкой культуры сводила к кантатам Баха.
Петри не самый одаренный оратор. Ее речи обычно скучноваты, перегружены сложносочиненными предложениями и техническими деталями; ей легче цитировать экономические исследования, чем обсуждать жизнь простых людей. Ее стиль несколько противоречит экстремизму AfD. В начале года Петри сказала, что в связи с наплывом беженцев (многие из которых бегут из охваченной войной Сирии) полиция может столкнуться с необходимостью стрельбы по незаконно пересекающим границу людям. В апреле AfD призвала запретить хиджабы в школах и университетах, а заодно и минареты. Члены партии призывали провести референдумы о выходе страны из зоны евро; о выводе американских войск, размещенных в Германии с 1945 года; об изменении школьной программы, в которой большее внимание должно уделяться «позитивным, воодушевляющим вещам», а не преступлениям нацистского режима. Наибольшие споры вызвал выдвинутый AfD лозунг: «Исламу не место в Германии».
С точки зрения американцев, да еще и живущих в эпоху Дональда Трампа, немецкая политика спокойна и тиха. Но хотя стиль Петри во многом противоположен стилю Трампа, рост их популярности во многом схож. Как и Трамп, Петри пришла в политику в зрелом возрасте и всячески подчеркивает свой статус аутсайдера. Как и Дональд, Фрауке часто говорит намеками, раздувая правые теории заговора не просто ради популярности, но и чтобы скрепить единомышленников общей верой. Как и Трампа, Петри обвиняли в финансовых нарушениях. Как и Дональд, Фрауке часто винит прессу в излишнем либерализме — но при этом всячески привлекает к себе ее внимание. Петри и ее однопартийцы настолько овладели техникой контролирования новостных циклов, что иностранец, послушав новости, вполне может решить, что у власти в Германии находится AfD.
Два года назад AfD получила свои первые кресла в региональных парламентах — партия прошла в парламент Саксонии, одной из 16 федеральных земель Германии. Ранее в том же году поддержка AfD достигла 15%, что в три раза превышало поддержку всех правых партий в прошлом; для входа партии в Бундестаг ее рейтинги должны превышать 5%. На недавних выборах в Мекленбурге-Западной Померании (избирательный округ нынешнего канцлера Германии, Ангелы Меркель) AfD получила более 20% голосов, оттеснив Христианско-демократическую партию Меркель на третье место. Неделю назад AfD впервые получила кресла в парламенте Берлина, долгое время бывшего цитаделью социал-демократов. Христианско-демократический Союз получил самые худшие результаты за всю историю берлинских парламентских выборов.
Популисты поднимаются по всей Европе — в Венгрии и Польше они уже взяли власть. Но их появление и расцвет в Германии — случай уникальный и пугающий; не только из-за немецкой истории (послевоенная конституция Германии была написана в том числе и с целью ограничить влияние популистских партий), но и из-за доминирующей роли Германии на континенте. «Я надеюсь, что будущего канцлера будут звать Петри», — недавно заявил глава Австрийской партии свободы. До этого еще далеко, но AfD уже самая успешная правая партия в Германии со времен Второй мировой войны.
Впервые я встретил Петри в апреле. Мы встретились в ее кабинете в саксонском парламенте, сером здании, выстроенном в стиле модернизма; здание стоит в центре Дрездена и построено на фундаменте здания, разбомбленного Союзниками в 1945 году. Фрауке я увидел в зале для пресс-конференций, где она готовилась к ежегодному съезду AfD и надиктовывала посты в фейсбук двум своим ассистентам. Позади Петри стояла полка, забитая папками и украшенная стикерами «Меркель должна уйти». Фрауке пригласила меня в свой кабинет; на полу валялась биография Меркель, которую Петри читала. «Как и я, Меркель родом из Восточной Германии, она тоже ученый, так что я могу поставить себя на ее место, — сказала Петри. — Чувствуется, что она на своем месте оказалась случайно. В молодости у нее не было никаких увлечений».
Когда речь зашла о взлете AfD, Петри сказала: «Можно сказать, мы дети Меркель». Она имела в виду, что AfD взлетела в популярности после того, как Меркель в августе 2015-го заявила, что Германия примет любого беженца. В прошлом году в страну прибыло 1.1 миллиона беженцев. Меркель заявила, что история Германии обязывает страну помочь в любом гуманитарном кризисе. «Мы сможем это сделать», — заявила она; но призыв к национальному единению привел к обратному результату. Слова Меркель взорвали правых, заявивших, что канцлер продает собственную страну для поддержания своего имиджа за рубежом. Избиратели переметнулись к AfD — и среди них множество бывших сторонников Меркель.
События в этом году только помогли повороту вправо. В новогоднюю ночь в Кельне сотни женщин, празднующих на улицах, стали жертвами грабежей и насильников из числа выходцев с Ближнего Востока и из Северной Африки. Полицейский отчет провел параллель со случаями сексуального насилия в арабском мире (наиболее известны случаи на площади Тахрир), и в общественном сознании эти преступления превратились в типичное поведение мусульман. В июле произошла серия нападений, между собой не связанных — но преступниками оказывались мусульмане: молодой беженец афганского происхождения дал присягу на верность ИГИЛ и топором ранил четырех людей в поезде неподалеку от Вюрцбурга; стрелок ирано-немецкого происхождения убил девять человек в торговом центре в Мюнхене; в Ройтлингене, небольшом городке неподалеку от Штутгарта, сирийский беженец зарубил мачете беременную полячку, с которой работал в закусочной; еще один сирийский беженец, подавший прошение на убежище, взорвал себя у ночного клуба в баварском городе Ансбах, ранив пятнадцать человек.
Реакция правительства Меркель и прессы была взвешенной: они указали на детали атак. Мюнхенская стрельба оказалась следствием правого, а вовсе не исламского экстремизма; убийство в закусочной оказалось убийством из ревности; сириец, совершивший теракт в Ансбахе, оказался психически больным. Когда я говорил об этом с Петри, она осудила то, что посчитала либеральной привычкой смягчать некорректные факты. «Немецкая пресса очень осторожна со словами, — сказала она. — Наши оппоненты делают всё возможное, чтобы не упоминать о роли нелегальной иммиграции и открытых границ в этих преступлениях». По ее словам, у всех этих атак было просто объяснение: «Эти люди, прибывающие в Германию, привыкли к другому общественному устройству».
Я спросил, встречала ли Петри беженцев лично. Она ответила, что посетила местный центр для беженцев с официальным визитом. «Да, жилые комнаты там не лучшего качества, — сказала она, — но стены там измазаны едой и фекалиями. Я видела, как они себя ведут. И подумала, что из этого ничего не выйдет». Большая часть беженцев, по словам Петри, представляет угрозу немецким ценностям: в том числе и отделению церкви от государства, и свободе прессы. Иногда она оправдывала свои взгляды долгими отсылками к истории ислама и Европы времен Просвещения. Иногда она цитировала исламских имамов, которые, по ее словам, с ней соглашались; она приводила статистические данные о неудачах интеграции. Но обычно она просто пересказывала мне популистский фольклор. «Подавшие прошение об убежище должны вовремя явится на рассмотрение, но часто опаздывают на несколько часов, — уверенно заявила она, — а если ты немец и опоздал на 15 минут — все, разговор закончен!» На мой вопрос о том, не считает ли она, что Германия нуждается в молодых работниках для поддержки стареющего населения (частый аргумент сторонников либерализации иммиграционной политики), она рассмеялась и ответила: «Честно говоря, мне не верится, что молодые мусульмане будут подтирать задницу немецким пенсионерам».
На прошлой неделе Меркель публично признала, что ее решение о принятии такого количества мигрантов было ошибкой. «Если бы я могла, я бы отмотала время назад, на многие-многие годы и лучше подготовила и себя, и свое правительство», — заявила она. Немецкий канцлер теперь считает, что ее слоган «Мы сможем это сделать» был «пустыми словами», а сама она серьезно недооценила грядущие трудности. Это признание стало крещендо в многомесячных попытках оправдаться в ответ на рост популярности AfD и критику Меркель в рядах ее партии. После атак в Кельне Меркель ускорила механизмы депортации беженцев, совершивших преступления, и пошла на сделку с турецким президентом Реджепом Эрдоганом в надежде уменьшить количество сирийцев, прибывающих в страну. После недавних терактов министр внутренних дел Томас де Мезьер призвал запретить ношение хиджабов на публике — что было повторением лозунгов AfD. Правительство также объявило о принятии Закона об интеграции, дающего государству право определять, где будут жить беженцы, и обязывающего их изучать немецкий и проходить курсы по ознакомлению с историей и культурой Германии. В основе этого закона лежит предположение (которое полностью разделяет AfD) о том, что мигранты не хотят учить язык. То, что христианские демократы соглашаются с AfD, является знаком перемен; программы по обучению мигрантов языку в последние годы финансировали весьма скупо.
Но пока что уступки правым нисколько не тормозят взлет AfD; политики из других партий обеспокоены тем, что правые получили возможность так сильно влиять на правительство. Кирстин Кедитц, парламентарий от Die Linke, главной левой партии Германии, часто спорившей с Петри в саксонском парламенте, сказала мне, что считает Закон об интеграции контрпродуктивным. «Беженцы теперь под подозрением, пока не оправдаются, — сказала она. — Мигрантов лишают всех самоочевидных природных прав, к примеру, права свободно выбирать себе место жительства». Правительство дает им работу, но платит только 80 центов в час. Это меньше десятой части минимальной заработной платы. Они превращаются в граждан второго сорта — никакая это не интеграция».
Некое подобие нового закона все равно было бы принято и без AfD, считает Кедитц, но влияние правых его ужесточило. Результат показывает трудность положения, в котором оказалась Меркель — в немецкой системе коалиционные правительства являются нормой. «Останется ли ХДС партией умеренных, представляющей интересы широких слоев населения? — говорит Кедитц. — Если так, то справа от него останется свободное место, которое займет AfD. Или же AfD толкнут ХДС вправо? Тогда он начнет терять голоса центристов — но отберет голоса у AfD. И чем ближе становятся две партии, тем выше шанс того, что AfD частично сформирует правительство. Это лишь вопрос времени».
Однажды майским утром в спа-салоне на окраине Мюнхена я присоединился к Петри, отдыхающей перед речью, которую она собиралась давать в пивной неподалеку. Атмосфера была сонной; пенсионеры медленно шевелились в бассейне. Петри была одета в темно-синий купальный костюм и плавательную шапочку. Она вошла в бассейн, выбрала дорожку и поплыла брассом. Я же бесцельно плескался с предпринимателем Вильфредом Бидерманном, членом AfD, организующим речи Петри в Баварии. В круг его обязанностей отчего-то входило и предоставление мне запасных плавок. Сделав сорок кругов, Петри подала знак, что закончила. Вылезая из бассейна, она указала на предупреждающий знак для пловцов — надписи были сделаны на немецком, французском, английском, турецком и арабском. «Серьезно, теперь и на арабском?» — улыбнулась она.
Мы отправились в горячие ванны. Петри пристроилась в потоке горячей воды, а Билдерманн разбирался с панелью управления. «Вот что на Востоке делали правильно, так это, — сказал он, — готовили тебя в атлеты».
«Нет, не сказала бы, — ответила Петри. — Меня прочили в гимнасты — у меня для этого подходящее сложение; но я не хотела выступать на потеху».
Петри родилась в 1975-м в Дрездене. Ее мать была химиком, а отец — инженером; коммунизм ему не нравился, и он трижды пытался бежать в Западную Германию. Побег удался ему в 1989 году, прямо перед падением Берлинской стены. Вскоре к нему присоединилась и семья — они поселились в маленьком городке неподалеку от Дортмунда. «Существует жестокий стереотип о восточных немцах, прибывавших на запад на все готовенькое, — рассказала мне Петри. — Я этому стереотипу соответствую». В подростковом возрасте она ходила на языковые и музыкальные курсы после школы и подрабатывала воскресной игрой на органе в церкви.
В школе она встретила своего будущего мужа, Свена Петри, и играла на органе в церкви его отца. «Свен из семьи, где на протяжении четырех-пяти поколений все были пасторами, — сказала Петри. — Я влюбилась в его мозги. Как и я, он хотел изучать химию, но я решила, что одного химика на семью достаточно. Мы решили, что он займется теологией». Желая отточить свое владение английским, Петри получила степень бакалавра химии в Великобритании, а в 1998-м вернулась в Германию. Она и Свен получали докторские степени в Геттингене, где и родились двое из их детей. Позже Свен стал пастором в городке под Лейпцигом, где Фрауке родила еще двоих.
В 2009 году Петри выиграла конкурс среди предпринимателей. Призовые деньги она вложила в химическую компанию, которую основала вместе со своей матерью. Компания росла слишком медленно, долги погасить не удалось, и через пять лет Петри подала на банкротство — в Германии это куда менее распространено, чем в США. Кредиторы подали на нее в суд; дело было закрыто по договору сторон, но журналисты до сих пор обожают обсуждать ее финансовое положение.
Пока компания разорялась, мать Петри прочла в интернете о новой политической партии «Электоральная Альтернатива 2013». «Программа партии касалась евро, семейных вопросов, энергетики и требований прямой демократии», — вспоминала Фраук. Партия, вскоре переименованная в «Альтернативу для Германии», была основана группой экономистов и журналистов, которые чувствовали, что их предала Меркель, обещавшая не спасать Грецию и не сдержавшая обещания. Петри связалась с основателями и помогла им обосноваться в Лейпциге. Лидер партии, Бернд Лукке, был приятным в общении экономистом, уверенным в том, что у евро нет будущего. Прочие основатели партии хотели ужесточения миграционного законодательства, и вскоре людей, присоединявшихся к партии по этим причинам, оказалось куда больше, чем заинтересованных в судьбе евро. Петри посчитала, что Лукке не успевает адаптироваться к желаниям избирателей, и в прошлом году на партийной конференции взяла власть в свои руки.
Ее сообщником в этой операции был лидер партии из Северного Рейна-Вестфалии по имени Маркус Претцел, с которым она ныне состоит в отношениях. И Фрауке, и Маркус разведены; пара неразлучна, находится в центре внимания и стала темой для множества таблоидов, что для немецкой политической сцены в новинку. Феномен Петри-Претцела ударил по сложившемуся имиджу Петри как материнской фигуры; раньше на партийных конференциях она качала детей на коленке, а сегодня ее чаще можно увидеть катающейся на катере, в барах отелей и на саммитах в Альпах. Ее гламурная трансформация вызвала подозрения и неодобрение среди рядовых членов партии, но большинство ей это простило. Некоторые из членов AfD, с которыми я беседовал, гордились тем, что теперь в партии есть умная и знаменитая меритократка, могущая на равных беседовать с представителями истеблишмента на приемах.
На конференции Петри и Претцел забили весь зал своими сторонникам, встретившими мольбы Лукке об избавлении от экстремистского имиджа гневными криками. Фракция Петри встретила ее речь громовыми аплодисментами; Фрауке говорила о том, что AfD больше не укладывается в политические категории и не должна занимать себя тем, что о ней думают другие. Через несколько часов Петри была путем голосования выбрана на место Лукке.
В беседе со мной Лукке охарактеризовал Петри не как идеолога, а как оппортуниста. «Новые партии часто привлекают людей, которые недовольны своей карьерой и желают блестящего будущего», — сказал он. Он рассказал, что впервые задумался о мотивах Петри, когда она отказалась помочь ему опровергнуть безумные теории заговора, ходившие в партии — например, о том, что Германия не государство, а компания, принадлежащая Франкфуртской фондовой бирже. Петри не хотела терять голоса, опровергая слухи. «Я начал понимать, что она сделает все что угодно, лишь бы сохранить свои позиции в партии, даже если она сама ни во что не верит», — сказал Лукке.
Склонность Петри к выжидательной стратегии, по словам Хайо Функе, эксперта по правым партиям Германии и автора книги «Об обозленных гражданах и поджигателях», посвященной AfD, является ее сильной стороной. Функе объяснил, что партия Петри расколота. На одной стороне находятся умеренные, которые голосуют за AfD из чувства протеста; на другой стороне те, кого Функе называл «темным ядром», истинные верующие вроде Бьорна Хеке, бывшего учителя истории, считающего, что «стратегия размножения» африканцев разрушает немецкое население. По словам Функе, Петри соединяет оба крыла, но сейчас она уязвима. «Темное ядро» сумело сдвинуть AfD вправо. «Сегодня партия находится в руках радикалов», — говорит Хайо.
Каждый понедельник в Дрездене несколько тысяч националистов выходят на улицы на так называемую «вечернюю прогулку»; однажды в апреле я к ним присоединился. Бок о бок в толпе шли скинхеды, старики и интеллигентно выглядящие отцы с уставшими детьми. Плакаты с изображением Меркель пестрели по всей улице: фотография Меркель в хиджабе с подписью «Фатима Меркель», была и «Адольф Меркель» с нацистской повязкой на руке, но вместо свастики был изображен символ евро. Толпа скандировала «Родина, свобода, традиция!» и «Али, езжай домой!» Демонстрацию устроила организация PEGIDA (Патриотические европейцы против исламизации Запада); такие демонстрации группа устраивает по всей Германии. Официально они не связаны с AfD, но у партии и движения много общих сторонников.
Среди плакатов я с удивлением увидел изображение коричневого кожаного башмака на желтом фоне. «Это крестьянский башмак, — сказали позади меня, — знамя Крестьянской войны 1524 года!» Я обернулся и увидел небольшого 40-летнего блондина. Он представился как Андреас Кучарики и познакомил меня с человеком, несущим башмачное знамя — тот оказался коллегой Андреаса. Оба они работали в фирме, занимающейся продажей строительных инструментов. Я спросил, ходят ли они на демонстрации PEGIDA каждую неделю — Кучарики ходил. Мы увидели плакат с ангельским ликом Фрауке Петри. «Это фрау доктор Петри, — сказал Андреас. — Следующим канцлером мы хотим видеть ее».
Вместе с толпой мы двинулись со Старой рыночной площади в центр Дрездена. «Здесь проводили свои парады коммунисты», — удовлетворенно заметил Кучарики. Я спросил, давно ли он начал считать себя националистом; в ответ он рассказал мне, как в 1999 году прошла демонстрация немцев, желавших почтить память погибших во время бомбардировок Дрездена Союзниками. В связи с участием неонацистов демонстрацию разогнала полиция; Адреас был преисполнен отвращения. «Немцев, вышедших почтить память немцев, разогнали немцы — что за бред», — сказал он.
Мы шли, и Андреас указал на подростков, стоящих у Макдональдса. «Вот они просто сидят, пока их нация исчезает», — сказал он мне. То, что его соотечественники были иммунны к патриотизму, вызывало у него отвращение. Меркель он назвал «упразднителем Германии» — этот термин стал популярным благодаря тексту «Германия упраздняет сама себя», написанному Тило Сарацином, членом правления Немецкого федерального банка. В книге, изданной в 2010 году и продавшейся тиражом более полутора миллионов экземпляров, утверждается, что все, начиная с высокого уровня преступности среди мигрантов до низких результатов тестов среди мусульман, связано с генетическими факторами.
Успех книги Сарацина подчеркнул важный перелом в общественном сознании. На протяжении десятилетий Германия гордилась тем, что не гордилась; немцы открыто обсуждали свое прошлое и принимали принцип коллективной вины. Германия создала политическую идентичность, коренящуюся в законах и правовых нормах, а не в концепции «германства». В результате проявления патриотизма, не вызвавшие вопросов ни в какой другой стране (вроде демонстрации национального флага или признания в любви к своей стране), в Германии были табуированы. Но память о Третьем рейхе исчезает, последнее поколение жертв и палачей умирает, и нация начинает смотреть на себя по-другому. AfD привлекает избирателей вроде Кучарики, которые желают видеть свою страну нормальной страной, не стыдящейся своего национализма.
В следующие недели я переписывался с Кучарики. Через его письма я посмотрел на мир глазами националиста: слово Vaterland он использовал без тени иронии. С одной стороны, он казался типичным членом AfD. С другой — в AfD нет типичных членов, партия привлекает людей с самыми разными проблемами и мнениями. Я встретил самых разных сторонников партии на муниципальных собраниях, конференциях, завтраках, обедах и ночных пьянках. Я встретил доктора из Киля, вернувшегося в Саксонию, чтобы потребовать себе землю, когда-то конфискованную у его семьи коммунистами; видел миддл-менджера из Mercedes, которому пришлось обратиться к врачу, когда после новостей о финансовой помощи Греции у него прихватило сердце; встречал немца вьетнамского происхождения, который присоединился к AfD потому, что она была единственной партией, которая была готова обсуждать влияние ЦРУ на мир; говорил с пилотом из United Airlines, обожавшим Трампа и считавшим, что AfD самая близкая к нему в Германии сила; беседовал с тихим архитектором, считавшим, что большая часть партии безумна, но вступившим в нее из-за ее позиций по вопросам экономики. Женщин я почти не встречал; партия на 85% состоит из мужчин.
В апреле, сразу после того, как AfD впервые выдвинула свой тезис «Исламу нет места в Германии», Айман Мазик, председатель Центрального совета мусульман, публично сравнил партию с нацистами. Он пригласил Петри на встречу в Берлине. Партийные лидеры отказались, чуя подвох, но Петри согласилась.
Петри и Мазик, крепкий 47-летний бывший медиаконсультант, встретились в зале на втором этаже отеля «Регент» под вспышки фотокамер. Разговор накалился, когда Петри обвинила Мазика в желании установить в Германии законы шариата — популярное, но ничем не подтвержденное обвинение. В ответ Мазик достал книгу, которую принес Петри в подарок — Основной закон Германии, написанный в 1949 году при участии Союзников. Мазик расписался напротив 4-й статьи, гарантирующей свободу вероисповедания.
Петри оказалась в трудном положении. Откажись она от подарка, она проявила бы неуважение к конституции Германии; прими — и ее сторонники обвинили бы ее в капитуляции перед халифатом. Фрауке встала, вышла из зала и сообщила журналистам, что проведет краткую пресс-конференцию в лобби отеля. Мазик провел свою собственную пресс-конференцию, и журналистам пришлось выбирать, куда идти. Большинство пошло за Петри. «Я спросила господина Мазика, одобряет ли он браки между христианами или атеистами и мусульманами, — заявила та. — Он не дал мне никаких гарантий того, что исламская вера не будет требовать перехода в ислам. Мы пришли сюда за гарантиями — и никаких гарантий не получили».
Петри более или менее сумела сохранить лицо, но поняла, что встреча была ошибкой. «В фейсбуке я написала, что мы преподали ему урок, — призналась она мне, — но никто никому урок не преподал. С его стороны это был хороший ход». В разговоре со мной Мазик признал, что в его поступке было много игры на публику. «Мы ничего особенного от AfD не ждали, но встретились с Петри, чтобы привлечь внимания к антиконституционным взглядам партии», — сказал он. Поступок Мазика показал, что «AfD неспособна к ведению демократической дискуссии».
«AfD пользуется беженцами для нагнетания страха среди своих членов. Оскорбления и ежедневные исламофобские выходки уже привели к осквернению мечетей и уличным конфликтам», — продолжил он. Согласно данным Министерства внутренних дел Германии, случаев насильственных действий против мигрантов за последний год стало больше на 40%. На приюты для мигрантов было совершено 665 нападений — по два нападения в день; 55 раз приюты пытались поджечь. На улицах на мигрантов за последний год нападали 100 раз.
Самые известные нападения произошли в Саксонии, где избиралась Петри. В начале года в Хемнице неонацисты избили тринадцатилетнюю девочку из Туниса. В Баутцене, на чешской границе, толпа встретила пожар в приюте для мигрантов радостными криками. В Клауснице толпа напала на автобус, перевозивший беженцев.
Нападения прошли при пугающем соучастии муниципальных властей. Полиция практически не вмешивалась, дел возбуждено не было — почти не нашлось свидетелей. В одном городке в дом семьи иммигрантов бросили коктейль Молотова; пожарник-доброволец, помогавший тушить пожар, и оказался поджигателем.
В экономически стагнирующих городах (по большей части на востоке страны), где антииммигрантские настроения особенно сильны, ненависть к новоприбывшим не мешает людям зарабатывать на мигрантах. Правительство вложило в жилье для беженцев миллионы евро — и местные жители отнеслись к подобным мерам с интересом. Нападение в Клауснице возглавлял Франк Гетце, сторонник AfD; оказалось, что его брат, тоже член партии, является директором приюта. Позже выяснилось, что фирма семьи Гетце, занимающаяся металлообработкой, продавала грузовые контейнеры приюту в Лейпциге, где их переоборудовали во временное жилье.
Через день после Клаусница Петри дала пресс-конференцию, на которой обвинила беженцев в провоцировании толпы. «Беженцы делали непристойные и оскорбительные жесты», — сказала она. На вопрос об участии членов AfD в нападении Петри ответила, что «будет проведено дальнейшее расследование». Позже, когда я заметил, что принадлежность нападавших к AfD была доказана, она разозлилась. «Это неправда! — повторяла Петри. — Никто из членов AfD с этими так называемыми нападениями связан не был».
Я спросил, не спровоцировали ли нападения постулаты AfD. «Типичный вопрос журналиста! — ответила Петри стальным голосом. «Сначала спросите, по какой причине в Германии так часто стали нарушать закон, — сказала она. — Конечно, массы неконтролируемы. Большая часть протестующих в Саксонии мирные люди, но о них, конечно, никто не говорит». Она говорила все быстрее и быстрее. «Нужно отличать причины и симптомы. Избавься от причины — исчезнет и симптом». Ведь не будь мигрантов, не было бы и протестов.
Зимой я впервые съездил в берлинский центр по делам мигрантов — он располагался неподалеку от места, где я жил. Центр был расположен в Моабите, бывшем рабочем районе, ныне джентрифицированном. Центр назывался LAGeSo — сокращение от «Департамента здравоохранения». Здание выглядело бетонным кубом и располагалось напротив небольшого парка. Рядом с главным зданием стояла пустая парковка, на которой были установлены два временных помещения, где люди ждали назначенного часа. Здание охранялось, но меня никто не останавливал.
В каждом из временных тентов были деревянный пол и скамьи. Берлинские зимы холодны и сыры — семьи сгрудились рядом с вентиляцией, подававшей горячий воздух. Мужчины ходили туда-сюда, сжимая в руках огромные пластиковые кружки с чаем и бутылки с минеральной водой. Тенты заполнялись за день — автобусы привозили все новых уставших беженцев из лагерей под Берлином. Мой взгляд был прикован к их обуви. У некоторых обувь просто разваливалась. У других ботинки блестели — у тех, у кого в Берлине были товарищи или имелся доступ к банковским счетам.
Я встретил нескладного 18-летнего выходца из Алеппо по имени Мухаммед Фатех. Он прислонился к одной из вентиляционных шахт и пил чай. На зубах у него стояли погнутые брекеты, одет он был в спортивные штаны и футболку без рукавов. По его словам, они с отцом покинули Алеппо после российских бомбежек в январе. Поначалу они укрывались в деревне неподалеку от города. Когда они вернулись в Алеппо, оказалось, что их дом был разрушен. «Это было невероятно, — сказал он, трогая стену тента. — Его просто не было, не было, не было». Но тон его был спокоен — будто он говорил об автомобильной аварии. Он не хотел утомлять меня деталями.
Фатех неплохо говорил по-английски и морщился, когда что-то неправильно произносил. Он с нетерпением ждал начала уроков немецкого и был убежден, что сумеет учиться в немецкой школе. Ассимиляция не вызывала у него неприятия. Но отец его выглядел сломленным человеком. Он лежал на полу и смотрел на стальные балки потолка. Их родственник находился неподалеку — выглядел он настороженным и рассматривал бутылки, пытаясь понять, не вскрывали ли их. Фатех периодически посматривал на старших с беспокойством. На вопрос о том, какое будущее их ждет в Германии, парень пожал плечами.
Я беседовал с Джемиле Юсуф, восходящей звездой ХДС. Она прекрасно понимала положение людей вроде Фатеха. 38-летняя немка турецкого происхождения, Юсеф стала первой мусульманкой из ХДС, прошедшей в Бундестаг. Рассматривая убранство ее офиса — гимн мультикультурности, с развешанными по стенам исламскими, иудейскими и христианскими символами — я задумался, как она защитит запрет на ношение хиджаба, предложенный ее партией. Ее ответ показал, почему она столь ценна для партии, где традиционно проблемы с мультикультурностью. «Когда мои родители приехали в Германию, в 70-е, мой отец работал на фабрике, — рассказывала Юсуф. — Он так и не выучил немецкий. Но знание языка ему на работе было не нужно. А сейчас мигранты должны знать язык для работы медперсоналом, IT-специалистами и прочее. Они должны владеть немецким, и нам нужно быстрее их интегрировать. Мы не можем позволить себе ждать на протяжении жизни целого поколения».
В последний раз я встретился с Петри в августе, в парламенте Саксонии. Когда я вошел, она стояла в стеклянном атриуме и жестко разговаривала с группой советников — все они были мужчинами, выше ее и на десяток лет старше. Она выглядела князем эпохи Возрождения, обсуждающим дела со своим двором. Обсуждала она последние подлоги со стороны конкурентов AfD — любимая в последнее время тема. Мы отправились в пресс-зал, где Петри поговорила с группой журналистов о бюджетной политике AfD. Речь ее, как обычно, была скучной — но эта скука приглушала радикальность ее предложения. Петри предлагала прекратить финансирование приютов для беженцев, а деньги пустить на повышение зарплаты учителям.
Позже, в ее кабинете, мы поговорили о связях AfD с другими популистскими движениями. Петри установила прочные связи с Хайнцем-Христианом Штрахе, лидером Австрийской партии свободы, и встретилась с Гертом Вилдерсом, звездой голландских ультраправых. Она сказала, что ее коллеги встречались с Марин ле Пен, лидером французского Национального фронта, и что летом она беседовала со многими американскими республиканцами, включая конгрессмена от штата Айова Стива Кинга, сравнившего иммигрантов с собаками и предлагавшего построить на границе с Мексикой электрический забор. Я спросил Петри, что она думает о Дональде Трампе. «Думаю, Трамп может стать президентом, потому что альтернатива — Хиллари Клинтон — уж слишком неубедительна, — ответила она. — Она почти полная копия Меркель — человек, который упрямо цепляется за решения, которые и породили проблему». Петри высоко оценила готовность американцев рисковать: «Может, с Трампом будет и не лучше, но есть хотя бы шанс перемен».
По ее мнению, немецкие политики слишком много внимания уделяют жалобам либералов. «Это же так высокоморально — позволять все эти нападения, — сказала она с сарказмом. — Так высокоморально обещать людям, что в Германии их ждет рай». Петри назвала такие взгляды антидемократическими и пренебрегающими мнением самих немцев. «Я не высокоморальна, — сказала она, — я просто человек. Я стараюсь следовать правилам. Думаю, большинство немцев со мной согласны. Я думаю, что упрощать всё Просвещение и все успехи истории Европы до „просто будьте добрыми“ — это опасно. У Ницще есть цитата…» Она достала телефон и тут же нашла искомую фразу. «Вот, из „Так говорил Заратустра“: „Ибо добрые — не могут созидать; они всегда начало конца“».
