Америку сотрясают самые увлекательные выборы за последние полвека. Огромное общественное недовольство, два сильных несистемных кандидата, явная перемена в самом характере демократической политики, которую никто пока не может сформулировать внятно, но ощущают все.
Эпоха Обамы закончилась. Следующим президентом США, скорее всего, станет республиканец. Демократам не удавалось удержать контроль над Овальным кабинетом три срока подряд со времен Франклина Рузвельта, Grand Old Party контролирует обе палаты Конгресса, а сами американцы достаточно сильно устали от левого президента. Влияет и традиционный перевес «красных» штатов. От республиканцев выдвигалось целых двенадцать кандидатов, представляющих весь спектр американского правого дискурса — от неоконсерваторов Джеба Буша и Дональда Трампа, чья социальная и экономическая программа (если отбросить чистый популизм) мало чем отличается от «альтернативы» Хиллари Клинтон, до ультраправых либертарианцев Теда Круза и Рэнда Пола.
Тем не менее позиции «ослов» на уровне манипуляции общественным мнением все еще сильны: демократам практически полностью принадлежит Голливуд, леволиберальное мировоззрение лежит в основе современного высшего образования; на них работают десятки общественных организаций и движений (чего стоят только Equality Across America и Occupy Wall Street). Однако республиканцам есть чем ответить и на этом поприще.
Безусловно, век массовых партий закончился. Благосостояние населения растет, уровень образования повышается, и доверие избирателя к традиционным политическим силам падает. Четкая партийная самоидентификация — «я республиканец, мои родители республиканцы, моя кошка республиканец» — встречается всё реже. Для большинства развитых стран это явление вполне закономерно, но сам выборный процесс на Западе все еще подразумевает всеобщее голосование, то есть валовое политическое действие. Которое по-прежнему требует огромных усилий по мотивации электората — просто сегодня эту функцию выполняют окольными путями: скинув с себя бремя массовости, классические партийные акторы перекладывают его на плечи общенациональных общественных движений. Лучше всего — с низовой инициативой или хотя бы её видимостью. Их цель заключается даже не в том, чтобы держать избирателя в числе своих постоянных приверженцев: цель любой качественной электоральной технологии — склонить людей на свою сторону непосредственно в момент голосования. С чем массовые движения отлично справляются, конструируя общественное мнение и мобилизуя сторонников. Истеблишменту остается лишь направлять этот поток.
Именно этим вот уже шесть лет занимается Tea Party, самое крупное консервативное движение в Америке за всю ее историю. С 2009 года Чайная партия пережила оглушительный успех, разделение на фракции, серию коррупционных скандалов, серьезный спад активности и второе рождение. На все это были причины, кроющиеся, по большому счету, в самом характере организации, и эти причины очень много говорят о главном политическом событии 2016 года — президентских выборах в США.
От Бостона к Сиэтлу
История независимых Северо-Американских Штатов началась с погромной акции против «налогов без представительства» — «Бостонского чаепития». Неудивительно, что историческую подоплеку Американской революции постоянно используют для борьбы с налогами. В XXI веке словосочетание «Tea Party» превратилось из навязшего в зубах риторического приёма в название реального политического движения. За семь лет до массовых протестов 2009 года Tea Party Movement попытался основать председатель Citizens for a Sound Economy, легендарный конгрессмен-либертарианец Рон Пол, но дальше запуска ныне мертвого сайта usteaparty.com (сайт сохранился в кэше, весьма неплохой интерактив для 2002-го) дело не пошло. Пол вновь использовал эту тему в 2007-м, когда выдвигался на президентские выборы от республиканцев; он тогда устроил рекордную акцию по сбору пожертвований на праздновании 234-й годовщины бостонских событий. В нулевые под именем «Tea Party» проходило множество протестов против нелегальной миграции и государственных сборов, и минимум в половине из них вновь всплывает имя техасского конгрессмена, но ни общей организации, ни общенационального охвата они не достигали. До определенного момента.
Предпосылки для взрывного роста консервативного протеста сложились уже в октябре 2008 года, под занавес правления Джорджа Буша и в самый разгар мирового финансового кризиса. Третьего октября президент подписывает законопроект под номером 110-343, попытку Конгресса спасти американскую финансовую систему. Так стартовала Программа выкупа токсичных активов (Troubled Asset Relief Program — TARP), а в пакете с ней шел и Акт 2008 года о чрезвычайной экономической стабилизации (Emergency Economic Stabilization Act of 2008 — EESA), более известный как План Полсона. Резолюция предусматривала выдачу $700 млрд захлебывающимся в девятом вале ипотечного кризиса американским банкам. Её главной целью было повышение ликвидности вторичных ипотечных рынков и снижение потенциальных убытков, возникающих в финансовых учреждениях, владеющих ценными бумагами. Правительство сохраняло за собой право перепродавать выкупленные активы, но никаких гарантий их будущей прибыльности не имелось.
План также включал значительные фискальные льготы для малого и среднего бизнеса, он был положительно встречен инвесторами на фондовом рынке и поддержан как демократами, так и республиканцами: что характерно, в рамках кампании 2008 года и Барак Обама, и Джон Маккейн хвалили TARP. В свою очередь, в жесткой оппозиции оказались либертарианцы, придерживающиеся своей традиционной позиции «падающего подтолкни или не мешай ему падать». Помимо ультраправых кандидатов в президенты Рона Пола и Боба Барра с активной критикой выступили и вполне умеренные политики: демократ-лоббист Крис Додд, сенаторы-республиканцы Ричард Шелби и Джим Баннинг. Общую позицию скептиков выразило открытое письмо к Конгрессу от имени сотни влиятельных экономистов. Оно было отправлено еще на стадии слушаний, и в основном его подписывали профессора-экономисты, включая таких влиятельных персон, как Джон Кохрейн и Роберт Шимер из Чикагского университета. Вот содержание этого лаконичного документа:
Будучи экономистами, мы хотим уведомить Конгресс о нашей огромной озабоченности планом по преодолению финансового кризиса, предложенным Государственным Казначеем Полсоном. Мы все прекрасно ознакомлены со сложностью настоящей финансовой ситуации и согласны с необходимостью смелых действий, способных обеспечить продолжение функционирования финансовой системы. На предложенном маршруте мы видим три роковых ловушки:
1) Его справедливость. План заключается в субсидировании инвесторов за счет налогоплательщиков. Инвесторов, которые принимали на себя риски и должны были бы понести потери. Далеко не каждый провал в бизнесе тянет на «системную ошибку». Государство может обеспечить хорошо работающую сферу финансовых услуг, способную создать новые ссуды для кредитоспособных заемщиков, не выкупая долги отдельных инвесторов и учреждений, чьи решения доказали свою неразумность.
2) Его двусмысленность. Ни его задача, ни надзор за ее исполнением не представляются ясными. Если на налогоплательщиков ложится выкуп токсичных и непрозрачных активов у проблемных продавцов, условия, частности и методы такой сделки должны быть загодя кристально чистыми и четко отслеживаемыми после.
3) Его долгосрочный эффект. Если план будет принят, его последствия обременят целое поколение. Именно динамика и инновации американских рынков принесли нации беспрецедентное процветание. Фундаментальное ослабление этих рынков с целью краткосрочного преодоления сбоев будет мерой чрезвычайно близорукой.
По изложенным причинам мы просим Конгресс не торопиться, провести должные слушания, бережно подойти к правовой стороне вопроса и с мудростью определить будущее финансовой отрасли экономики США на годы вперед.
Но настоящий полет неокейнсианской мысли начался на американском законодательном поле уже после инаугурации Обамы. Администрация демократов не просто продолжила политику своих предшественников: в лучших традициях эпохи Гувера-Рузвельта экстренные меры кабинета Буша стали частью законодательной базы для продолжения интервенций уже со стороны нового президента. Начинался февраль 2009 года.
Раз уж федеральное правительство решило спасать банки, выдававшие невозвратные ипотечные кредиты, то почему бы для большей справедливости не помочь и держателям этих кредитов? 44-й президент уже через месяц после обретения конституционных полномочий принимает План стабильности и ценовой доступности для домовладельцев (Homeowners Affordability and Stability Plan — HASP).
Его финансовой и правовой основой послужил принятый еще в июле 2008-го Акт о восстановлении экономики и жилищной сферы (Housing and Economy Recovery Act — HERA), по которому государство выделяло $300 млрд незадачливым «домовладельцам». Конечно, не напрямую: основными получателями средств были Fannie Mae и Freddie Mac. За этими дружелюбными именами скрываются два крупнейших ипотечных конгломерата США, Федеральная национальная ипотечная ассоциация (FNMA) и Федеральная жилищная ипотечная корпорация (FHLMC) соответственно. Для осуществления самой жесткой за несколько десятков лет интервенции американские власти создали специальное ведомство — Федеральное жилищно-финансовое агентство, которое фактически брало под своё управление всю деятельность Fannie Mae и Freddie Mac.
HASP был анонсирован 18 февраля и стал своего рода дорожной картой по реализации июльского закона. С небольшими корректировками. Из означенной суммы предлагалось выделить $75 млрд, но уже напрямую девяти миллионам американцев, попавших в ипотечную западню. На следующий день редактор деловых новостей CNBC вел прямой эфир с Чикагской товарной биржи, где под одобрительные крики трейдеров произнес следующее:
Правительство одобряет плохое поведение […] Знаете что? У меня есть идея. Вы в курсе, как новая администрация тащится от компьютеров и технологий — как насчет такой идеи, президент Обама? Почему бы вам не запустить сайт для интернет-референдума, на котором вы увидите, действительно ли мы хотим субсидировать ипотечных неудачников; хотим ли мы выкупать из закладной чужие дома и машины и отдавать их людям, у которых в далекой перспективе появится шанс встать на ноги; в конце концов, хотим ли мы поощрять людей, которые должны нести ответственность, не перекладывая ее на других? […] Знаете, на Кубе когда-то были особняки и относительно приличная экономика. Затем они перешли к коллективизму и до сих пор ездят на Шеви 54 года, пожалуй, последней достойной машине, сошедшей с конвейера в Детройте. […] Мы тут думаем устроить Чикагское чаепитие в июле. Эй, капиталисты, желающие объявиться у Мичиганского озера — я все организую…
А началось все с этого ролика
Репортаж Сантелли мгновенно стал вирусным видео и фактически поджег фитиль массового правого протеста. Уже через десять часов был зарегистрирован домен движения (сегодня это сайт предвыборной кампании Рэнда Пола), с которого шла координация будущих демонстраций. Его посещаемость к началу марта достигла одиннадцати тысяч человек в день. На инфоповод незамедлительно отреагировала наследница CSE, Americans for Prosperity, призвавшая своих сторонников к участию в массовых акциях. 19 февраля считается днем рождения «Движения чаепития».
17 числа Обама подписал и Акт о восстановлении Америки (America Recovery and Reinvestment Act — ARRA) — пакет стимулирующих мер на $787 млрд. В этот раз общество начало бурлить с блогосферы. Первый «антираспилочный» протест был организован блогером Кели Карендер. За сутки до вступления в силу ARRA она сумела собрать в Сиэтле порядка ста двадцати человек, что, по ее словам, «было поразительно при всего лишь четырехдневной подготовке в синейшем из синих американских штатов».
Её внешность тогда, мягко говоря, не очень вписывалась в образ консервативной активистки, но именно она стала первым «низовым» лидером «чайных протестов». Серьезным фактором стала и раскрутка события влиятельным сиэтлским коллегой Карендер, Стивом Береном, успевшим за несколько десятилетий своей карьеры побывать и социалистом, и демократом (в конце концов он оказался в республиканском лагере). На первом «чайном вечере» он выступил спикером. Карендер организовала и поддержку со стороны медийного гиганта Fox News, связавшись с его постоянным редактором Мишель Малкин. К 27 февраля, когда Карендер провела второй митинг, увеличив в два раза число его участников, по всей стране прошла цепь из 48 акций с посещаемостью от нескольких десятков до нескольких сотен человек. «Чайная» волна 2009 года пошла.
Общенациональный протест
15 апреля в США — последний день сдачи налоговой декларации, американцы называют его Tax Day. Именно в этот день в 2009 году «движение чаепития» достигло пика своей весенней активности. Консервативные выступления охватили порядка 500 (по средней оценке) американских городов по всей стране. Реальное число участников оказалось очень сложно посчитать — разные источники называют цифры от 200 тысяч до полумиллиона человек; самая крупная акция прошла в Атланте, штат Джорджия, где максимальное число протестующих дошло до 15 тысяч. Не обошлось и без курьезов. В Вашингтоне один из демонстрантов перекинул через ограду Белого дома коробку из-под чая. В итоге сотрудникам Секретной службы пришлось несколько часов исследовать ее на наличие взрывоопасных, отравляющих и радиоактивных веществ. Основными требованиями любителей чая стали уменьшение полномочий правительства, сокращение числа федеральных учреждений, ослабление контроля над экономикой; урезание трат федерального бюджета, его сбалансированность. И, естественно, снижение налогов: с 15 апреля в СМИ укрепляется трактовка «Tea» как акронима «Taxed Enough Already» — «хватит с нас налогов».
Протесты 15 апреля знаменательны еще и тем, что именно на них была впервые выдвинута идея, ставшая своего рода манифестом «Движения чаепития» — «Contract from America» (название заимствовано у программного документа республиканской партии на выборах в Конгресс 1994 года, «Сontract with America»). Инициатива принадлежала техасскому адвокату Райану Хекеру, который хотел привести весь звучавший на акциях конструктив к общему знаменателю.
Он создал сайт, где на основе открытого интернет-голосования участники протестов могли как предложить собственные пункты для общей повестки движения, так и выбрать варианты своих соратников. В этом смысле замена парламентского «with» на общественное «from» означала акцент на низовой характер и проблематики, и самой Tea Party. Хекер позднее опишет эффект своей работы в интервью New York Times: «Сотни тысяч человек голосовали в сети за свои излюбленные принципы, чтобы сделать Контракт открытой платформой „Движения чаепития“». В итоге к 12 апреля 2010 года в предложенный хьюстонским юристом документ вошли следующие требования:
1. Устанавливать конституционный статус каждого нового закона.Для каждого закона необходимо обоснование в конкретных статьях Конституции, которые бы гарантировали право Конгресса на его принятие (82.03% проголосовавших).
2. Прекратить торговлю эмиссионными квотами. Избавиться от принципа «cap and trade», при котором снижение выбросов в окружающую среду достигается экономическими стимулами и поблажками от государства (72.20%).
3. Сбалансировать федеральный бюджет.Начать процесс внесения правок в Конституцию, устанавливающих барьер в 2/3 голосов для изменения Конгрессом налоговой политики (69.69%).
4. Упростить налоговую систему.Принять простую и честную фискальную систему по единой ставке путем упрощения существующего налогового законодательства. С заменой нынешнего на аналог длиной в 4,543 слова — размер оригинала Конституции (64.9%).
5. Провести аудит конституционного статуса ведомств федерального правительства.Создать рабочую группу для оценки конституционности и эффективности федеральных программ и учреждений (63.37%).
6. Сократить ежегодное повышение затрат федерального бюджета.Установить законодательную планку ежегодного роста федеральных затрат из расчета суммы инфляции и процента роста населения (56.57%).
7. Отменить принятый 23 марта 2010 года законопроект реформы системы здравоохранения.Прекратить финансирование, отменить и адекватно заменить Акт о доступной медицинской помощи (он же ACA, он же ObamaCare) (56.39%).
8. Вывести на передовую политику энергетической безопасности.Провести разведку дополнительных энергетических резервов, чтобы сократить зависимость Америки от иностранных источников энергоресурсов, и снизить барьеры для добычи и обработки всех видов топлива (55.5%).
9. Сократить финансирование целевых программ. Наложить мораторий на все их виды, с введением необходимого парламентского большинства в 2/3 голосов для принятия каждой последующей (55.47%).
10. Сократить налоги.Отменить все повышения налоговых сборов и установить перманентный статус для всех принятых при Джордже Буше временных послаблений (срок которых заканчивался в 2011 году) в подоходном налоге, налоге на прирост капитала и налоге на недвижимость (53.38%).
Основными адресатами воззвания были в основном кандидаты на выборах в Конгресс 2010 года — поэтому сиюминутным вопросам и уделялось столько места. Сегодня содержание «чайного манифеста» стало более общим, число параграфов дошло до 11, а ознакомиться с пунктами этой программы можно на официальном сайте. Тем не менее суть документа не сильно изменилась, и он по-прежнему отражает дух протестов девятого года.
Апрельский общенациональный протест против социалистического курса администрации демократов создал движению репутацию стихийной и неподконтрольной истеблишменту силы, к тому же имеющей блестящие перспективы. Впереди был марш на Вашингтон.
9/12 Tea Party
Подготовка к самой многочисленной консервативной акции в истории американской столицы началась еще в марте. В то время как Americans for Prosperity взяла на себя шефство над локальными выступлениями по всей стране, вторая наследница CSE, FreedomWorks, занималась организацией главного события протестов — «9/12 Tea Party», Марша налогоплательщиков на Вашингтон. Набор спикеров в этот раз оказался куда серьезнее кучки наспех собранных провинциальных блогеров. Из самых заметных: конгрессмены-республиканцы Том Прайс, Майк Пенс и Марша Блэкбёрн, сенатор от Южной Каролины Джим Деминт, соосновательница Tea Party Patriots Дженни Мартин, а также Дик Арми, бывший лидер парламентского большинства, один из авторов Contract with America и, по совместительству, председатель FreedomWorks.
Пасмурным воскресным днем 12 сентября 2009 года, за полчаса до полудня, несколько сотен тысяч американских патриотов собрались в трех шагах от Белого дома на Площади Свободы, чтобы пройти маршем вдоль Пенсильвания-авеню в сторону Капитолийского холма. Сам марш казался крупным национальным праздником, чем-то вроде Дня независимости второй раз за год и в четырехкратном масштабе: участники приходили с семьями, маршировали под государственными и гадсденовскими флагами под аккомпанемент флейт и барабанов в руках реконструкторов в форме XVIII века. Атмосфера народного гулянья, которой смогли добиться организаторы, располагала к себе даже безучастных иностранных туристов. Как-то сложно и даже неуместно было тогда обвинить этих людей в политической ангажированности или квасном патриотизме. По главной улице США шла та полузабытая сегодня Америка, которую многие из нас когда-то полюбили: граждане страны, основанной на индивидуальных свободах и частной собственности, маршировали по её столице, чтобы эти свободы защитить. Это прекрасное в своей естественности зрелище способно воодушевить даже сегодня, спустя шесть лет, несмотря на опосредованный конфликт и информационную войну между нашими государствами. По самым смелым оценкам, число марширующих перевалило за полтора миллиона. Организаторы из FreedomWorks оказались скромнее, насчитав от 600 до 800 тысяч. Публичная работа Tea Party достигла своего пика.
На этот раз республиканская партия подключила к раскрутке события все имеющиеся медийные ресурсы. FOX News призвал свою аудиторию к самому непосредственному участию в марше. Купленное каналом еще в январе авторское шоу Гленна Бека весь год непрерывно освещало чайные протесты: еще в марте Бек представил и призвал поддержать Project 9/12, некоммерческую патриотическую организацию с недвусмысленным намеком на дату будущего митинга. «Проект», по определению его инициатора, был призывом вернуть Америку «к тому духу национального единения, который она испытала через сутки после терактов 11 сентября». К чести автора, нечто похожее у 9/12 действительно получилось. На практике же это была волонтерская организация, занимавшаяся материальным и техническим обеспечением митингов Tea Party, не говоря уже о персональном участии её членов в протестах. Тем же самым 9/12 занимались и в Вашингтоне.
Кстати говоря, Бек — персонаж очень интересный. Его, скажем так, непростое прошлое стало сегодня типичным для большинства американских консерваторов-популистов: самоубийства ближайших родственников, алкогольная и наркотическая зависимость, суицидальные наклонности, — путь к креслу редактора собственной авторской колонки на FOX News оказался извилистым. Однако у подобных Бэку лидеров мнений бэкграунд «заблудшего слепца, прозревшего в объятиях консерватизма» встречается чуть ли не на каждом шагу. «Энтео»? Кто сказал «Энтео»?
Медийный успех республиканцев не ограничился Fox. В ситуации, когда оппоненты-демократы уверились чуть ли не в полном единовластии над информационными потоками, GOP удалось превзойти саму себя. Консерваторы буквально задавили в СМИ все прочие хоть сколько-нибудь значимые общественные события осени. К примеру, число упоминаний прошедшего в том же Вашингтоне Национального марша за равноправие — крупнейшей акции в защиту прав ЛГБТ-сообщества, поддержанной десятками представителей шоу-бизнеса и, куда же без него, самим президентом — оказалось примерно в два раза меньше, чем у сентябрьского «чайного шествия». Несмотря на общий успех как по части масштаба, так и по части медийного давления, с сентября публичная активность движения начала спадать. Стихийный протест постепенно пошёл по многочисленным каналам американской политической системы к комитетам в Конгрессе и предвыборным платформам, и закончился институциональным выходом. Что это означает для «Движения чаепития» и США в целом, можно понять, только разобравшись в структуре Tea Party.
Инфографика с не очень дружественного TP сайта, но вполне точно описывающая его структуру. Все основные лица и организации.
Как братья Кох либертарианство приватизировали
Конец нулевых годов оказался не самым благоприятным временем для непубличного семейного бизнеса. Особенно если владеть вторым по капитализации частным предприятием в США. Особенно если оно занимается переработкой нефти.
История Koch Industries начинается в 1925 году, когда Фред Кох и его однокурсник по Массачусетскому технологическому, Льюис Уинклер, основали небольшую нефтяную компанию, Winkler-Koch Engineering Company, разработавшую 2 года спустя передовой метод переработки нефти. Технология оказалась настолько прорывной, что акулы нефтяного бизнеса буквально выдавили молодых предпринимателей на европейские рынки. Включая и СССР, где их компания построила в рамках «сталинской» индустриализации 15 нефтеперегонных крекинговых объектов. Вернуть свое дело на родину патриарху будущей нефтяной династии удалось лишь в 1940-м с основанием Wood River Oil and Refining Company. В 1946-м фирма покупает нефтеперерабатывающий завод Рок-Айленда в штате Оклахома и прилегающую нефтепроводную цепь, но вплоть до самой смерти ее основателя инжиниринговое подразделение компании остается основным.
В семье Фреда Коха росло четыре сына: Чарльз, Дэвид, Фредерик и Уильям. По мере ухудшения проблем с сердцем отец семейства передает все большие полномочия Чарльзу. К моменту смерти Фреда в 1967 году управление будущей империей уже сосредоточилось в руках его сына. Через год компания берет название Koch Industries и путем рискованной сделки с партнером Фреда Коха Джеем Маршаллом приобретает контрольный пакет акций нефтеперерабатывающего завода Pine Bend в Миннесоте. Маршалл получал долю в делах Кохов, но их наследник наконец-то мог осуществить давно задуманную экспансию в смежные отрасли и расширение производства. В результате компания отца в руках Чарльза превращается в колоссальный промышленный конгломерат: тысячи миль трубопроводов, заводы по производству минеральных удобрений и тысячи гектаров скотоводческих угодий.
В конце 70-х годов на семейном корабле вспыхивает бунт. Оставшиеся не у дел братья требуют своей доли. Чарльзу удается переманить на свою сторону Дэвида, ставшего в 1979 году главой того самого инжинирингового отделения, и после долгих судебных тяжб они выкупают за $1,3 млрд долю Фредерика и Билла. За следующие тридцать с лишним лет KI только укрепляла свои позиции, уступая к концу 00-х в списке американских частных компаний только сельскохозяйственному гиганту Cargill. Сегодня Koch Industries — это более ста тысяч сотрудников, 5% ежедневного спроса на энергоресурсы в США и $115 млрд выручки. При этом благодаря бескомпромиссной позиции Чарльза Коха по вопросам энергетических квот, кадровой политики и выхода на IPO («только через мой труп»), ему удалось сохранить практически полный контроль над детищем своего отца. В совместном с братом интервью Forbes он признавался:
«Мы получаем угрозы расправы над нашими людьми, угрозы уничтожения наших предприятий. Anonymous и другие группы пытаются взломать наши IT-системы […] Пока мы живем в обществе, где на нас нападает президент, где нас запугивают члены Конгресса и все это выносится наружу и становится частью культуры — мол, мы есть зло, поэтому нас нужно уничтожить — зачем нам раскрывать информацию о себе?»
Братья Кох — последовательные либертарианцы. Книги Фридриха Хайека в их семье были настольными со времен возвращения Фреда Коха из СССР, а принципы австрийской школы взяты за основу корпоративной этики. Вероятно, именно поэтому работники фирмы стоят за своих работодателей горой несмотря на общий градус ненависти к KI в среде прогрессивной американской общественности. Но если Чарльз целиком поглощен бизнесом, то чем же занимается Дэвид в образовавшемся с 80-х дуумвирате? Правильно, защищает семейное дело на поле лоббизма, некоммерческой деятельности и филантропии. Уже в 70-х на волне интереса к анархо-капитализму братья помимо финансовой поддержки Libertarian Party открывают несколько мозговых трестов (Cato Institute, Mercatus Center), занимающихся проблемами продвижения и защиты экономических свобод.
Тогда же Кохи начинают спонсировать юридический центр Federalist Society и стратегический исследовательский институт Heritage Foundation. Но все это оказалось лишь прелюдией к запуску настоящей лоббистской структуры: в дальнейшем мозговые центры будут выполнять функцию ее информационного обеспечения. Самое интересное начнется, когда в начале 80-х Дэвид Кох предложит Рону Полу место председателя Citizens for a Sound Economy (вот тут-то круг и замыкается).
LP, несмотря на региональные успехи, не смогла закрепиться на федеральном уровне: предвыборная кампания Рейгана увела и её электорат, и её повестку. Раз уж прямое политическое действие не оправдало себя, перед братьями встала необходимость создать рычаги давления на Конгресс через ультраконсервативный сегмент республиканской партии. Именно этим и занялась CSE в качестве ручной лоббистской организации, что косвенно объясняет возвращение ее председателя в Палату представителей в 1997 году. За 20 лет существования работа CSE не ограничивалась оказанием политических услуг KI. В список ее клиентов в разное время попадали такие индустриальные монстры, как Exxon Mobil, Philip Morris и даже Microsoft. Впрочем, вплоть до ее разделения на FreedomWorks и Americans for Prosperity в 2004 году в публичную политику CSE в основном не лезла, а немногие ее проекты в паблисити не приносили значимых результатов. Справедливости ради замечу, что и особой необходимости выходить «на улицу» у CSE не было. Срок Рейгана и Буша-старшего, парламентская «республиканская революция» 1994-го и два срока Буша-младшего не требовали работы за рамками обычного лоббизма. Все изменили финансовый кризис и избрание Барака Обамы: от Дэвида Коха теперь требовалось собрать весь накопленный за 30 лет организационный потенциал созданных им структур и разжечь по-настоящему массовый протест. В общем, у Tea Party с самого начала имелись крайне могущественные покровители.
В то же время вешать на участников «Движения чаепития» ярлык условных «коховских титушек» было бы откровенно несправедливо. Правый протест в Штатах зрел с начала ипотечного кризиса 2007 года. Меры федерального правительства, против которых он был направлен в первую очередь, касались интересов не только американских промышленных элит, но и всего среднего класса, заботящегося о будущем своих потомков. Ведь самый большой удар государственной интервенции пришёлся не столько по кошелькам современных налогоплательщиков, сколько по потенциальным сбережениям их детей и внуков. Безусловно, AfP и FW внесли огромный вклад в движение на его ранней стадии, смогли аккумулировать стихийный протест, дать ему должную огласку и помочь деньгами. Но Дэвид Кох ничего не создавал с нуля, он просто простимулировал уже существовавшие в американском дискурсе течения, благо их цели наконец совпали с его собственными: такого момента лоббистские организации KI ждали не одно десятилетие и просто не могли его проморгать. Сюда же можно отнести и этический аспект. «Крупный промышленник, с юных лет исповедовавший идеологию полной экономической свободы, вдруг начал поддерживать своих сограждан, массово борющихся против государственного вмешательства?! Что за шкурный оппортунизм! Что за шутовские социальные переодевания! Позор канзасскому нефтяному держиморде!» — как бы комично это ни смотрелось со стороны, основу нападок на Кохов в либеральной прессе всегда составлял посыл примерно такого содержания.
Tea Party до самого конца 2009 года оставалась полностью открытым движением, не имеющим четко выраженных вертикальных структур и опирающимся на низовую инициативу, чем его участники по праву могли гордиться. Владельцы KI не желали (да и попросту не могли) получить монополию на переосмысленный в протестах бостонский бренд американской истории, предпочитая оставаться в тени, а само движение было преимущественно беспартийным: несмотря на тесное сотрудничество с видными республиканцами, поначалу шла именно что совместная работа на уровне отдельных лиц. Оказавшись на пересечении интересов Кохов и республиканского истеблишмента, TP смогла сохранить относительную независимость при серьезной вовлеченности с обеих сторон: первым было достаточно пустить дело на самотек, периодически подкидывая дрова в пламя общественного недовольства, а вторые попросту не успели попытаться поставить TP под полный контроль. Естественно, «старая добрая партия» не могла долго оставаться в стороне.
GOPнули
Первым чисто «слоновьим» проектом по использованию охватившего всю страну движения стал Tea Party Express — автобусный тур по Штатам с видными консервативными лидерами, ставший позднее передвижным предвыборным штабом выборов 2010-12 годов. В отличие от всего, что появлялось под брендом Tea Party c начала года, он был партийным до мозга костей. «Экспресс» запустили летом 2009 года на базе республиканского комитета политического действия (PAC) Говарда Калугяна, Our Country Deserves Better, а всю организацию взяла на себя калифорнийская консалтинговая компания Russo Marsh & Rogers, тоже аффилированная с республиканцами. Но водоразделом для низовых выступлений «автобус дружбы» назвать все-таки нельзя: партийное руководство всего лишь устроило для своих топовых представителей национальную PR-акцию на раскачанной Кохами лодке. Причем при полном одобрении последних: тот же Рон Пол принимал в проекте самое деятельное участие.
Первой неприкрытой попыткой «отжать» протест стала Национальная конвенция «Движения чаепития» в феврале 2010 года. Её организацией занялась изначально низовая Tea Party Nation, шедшая до этого момента в общем русле: создана непримечательным юристом из Нэшвилла, занималась подготовкой локальных акций и агитацией в социальных сетях. И тут внезапно именно ей выпадает честь организовать первый съезд движения. С билетом за $549. И главным спикером в лице Сары Пэйлин, участие которой обошлось организаторам в $100 тысяч.
Серьезную стоимость входа на «чайный слет» в принципе можно объяснить желанием организаторов собрать в одном месте самых обеспеченных и мотивированных участников движения. Но вот после появления на сцене госпожи Пэйлин с низовой структурой Tea Party Nation все стало ясно. Одиозная повелительница Аляски запомнилась американским налогоплательщикам не только эпатажной внешностью и участием в предвыборной кампании Джона Маккейна в качестве кандидата на пост вице-президента. В 2005 году она одобрила программу строительства моста, связывавшего остров Гравина из архипелага Александра II с континентальной частью штата. Проект стоил $442 млн (при этом $233 млн выделялось из федерального бюджета). Проблема заключалась в том, что на 2005 год население Гравины составляло всего пятьдесят человек (почти по 9 млн. долларов на каждого островитянина!). В американской прессе строительство «моста в никуда» быстро стало символом распила бюджета. Разумеется, дальнейшие попытки изобразить Пэйлин одним из лидеров движения стали вызывать понятные вопросы у тех, кто поддерживал Tea Party с самого начала.
Созыв второй конвенции и вовсе закончился отменой мероприятия и судебным разбирательством. Состояться она должна была в Вегасе, в отеле-казино Venetian, уже в июле 2010-го, но из-за нескольких переносов подряд арендодателя утомила эта затея, и администрация заведения влепила TPN иск на 642 тысячи долларов. Добавим сюда постоянные обвинения в неприкрытом расизме со стороны крупнейших правозащитных центров (кстати, больше ни одна связанная с движением политическая группа под такой прессинг не попадала) и получим замечательный пример организации-спойлера, чем TPN, по большому счету, и являлась с самого начала. Очевидно, что проект Tea Party Nation создавался как противовес его влиятельному аналогу с куда более вменяемой историей — начавшей с апрельских протестов и дошедшей до Вашингтона Tea Party Patriots, тесно связанной с коховской FreedomWorks. И в этом смысле задача была выполнена на ура. Введение в «чайный дискурс» неоконсерваторов во главе с Пэйлин свело движение про экономику и социальные проблемы к демагогии pro-life и вопросам американских традиционных ценностей. Такой шаг заставил часть ультраправого крыла разочароваться в протестах и вообще уйти с улиц, что по факту и ознаменовало конец стихийного, неконтролируемого расширения консервативных выступлений.
По данным Gallup Poll, через год после первого массового выхода на улицу 33% американцев так или иначе демонстрировали позитивное отношение к бренду Tea Party, а 28% относили себя к числу ее приверженцев. Естественно, эта треть населения США включала практически весь спектр современной правой повестки. Однако по результатам действий двух основных агентов, формировавших общественное мнение — ультраконсерваторов и неоконов — можно смело провести идеологическую линию между двумя особенно сильными полюсами движения. Проецируя его националистическую составляющую на область внешней политики, американский публицист и бывший профессор Йельского университета Уолтер Мид условно разделил всё движение по взглядам его самых заметных деятелей: на «половцев» и «пэйлиновцев». В статье для Foreign Affairs он отмечал, что в то время как первые в соответствии с джефферсоновскими идеалами выступают за возврат к изоляционизму, отказ от роли мирового жандарма и сосредоточение на внутренних проблемах, идеи вторых представляют собой современную редакцию джексонианского национализма с его вечной борьбой с «плохими парнями» по всему миру.
В этом контексте легко понять и историческую функцию Tea Party.
От нынешнего республиканского истеблишмента как составной части высшей национальной элиты требуется укреплять мировую гегемонию Штатов и делать все возможное, чтобы американский век продлился как можно дольше (и желательно не закончился вообще никогда). Понятное дело, что навязывание ястребиного дискурса с акцентом на традиционные ценности, на которые посягает некая заморская угроза — это хороший способ держать общество на достаточном уровне мобилизации. Кстати, характерно, что несмотря на огромный разрыв в развитии гражданских институтов и определенную разницу в национальной платформе, показатель готовности населения защищать свою страну с оружием в руках в современных США и РФ одинаково высок: такие данные приводит тот же Р. Инглхарт, и нет оснований ему не верить. С возможным «перегревом» системы от излишнего патриотизма успешно справлялась пацифистская риторика демократов, ставшая с определенного момента традиционной. При этом движение американского колосса по однажды заданным стратегическим направлениям никак значительно не изменялось: выпуск пара дома и полная преемственность дипломатического курса в гостях, несмотря на регулярную смену состава Конгресса, администрации президента и самого главы государства.
И тут на сцену выходит новая сила со старыми ценностями, озвучивающая те же тезисы отказа от решения мировых проблем, только с других позиций. Ожидаемый вопрос — какая роль ей уготовлена? По историческим меркам либертарианцы добрались до вашингтонского Олимпа совсем недавно, став частью американского элитарного пласта всего лишь во втором поколении своей активной политической деятельности: до сих пор живы как их первые спонсоры, так и их первые лидеры. Власть в сегодняшней Америке делят неоконы и их демократические коллеги по закрытым клубам, в целом разделяющие стратегическое видение положения США на мировой арене. Но есть серьезная загвоздка: история все никак не желает заканчиваться, New World OrderTM постоянно спотыкается об исламские революции, гражданские войны и государственные перевороты, как будто чья-то злая воля постоянно сует палки в колеса механизма американской гегемонии. Очень вероятно, что возникший массовый спрос американского общества на возврат к изоляционизму означает желание американских элит подготовить себе «подушку безопасности» на случай наступления постамериканской эпохи. Да, если она и наступит, то наступит нескоро, но к этому моменту ультраконсервативное крыло сможет прочно закрепиться на завоеванных позициях, а его идеи в новых условиях могут стать мейнстримом.
В условиях же нынешних, когда под эгидой Белого Дома проходят обыденные протокольные мероприятия с названиями в духе White House Trans Women of Color Women’s History Month Briefing, такой прогноз может показаться смелым.
Даже очень смелым, «этого не может быть, потому что этого не может быть никогда». Но я напомню, что основные проводники леволиберальной идеологии США учились самое позднее в эпоху Р. Никсона и Дж. Форда. Их годы в колледжах пришлись на времена, когда Ку Клукс Клан представлял собой не сборище white trash фриков, а реальную боевую организацию прямого действия, когда половина белой Америки считала Мартина Л. Кинга террористом, а сверхвлиятельная организация протестантских фундаменталистов Moral Majority еще даже не была основана. В глазах молодых прогрессистов большинство американцев напоминало персонажа Криса Купера из «Красоты по-американски»: встреть какой-нибудь Пол Кругман образца 74-го года собственную современную статью из New York Times про то, как черный президент с арабо-африканским именем поддерживает однополые браки, он бы принял ее за нелепую шутку. Простая смена поколений — недостаточное объяснение для столь резкого полевения американского дискурса. Есть более рациональная версия: уже в 70-х годах становилось понятно, что СССР не вечен и идее планетарной борьбы с красной угрозой нужно искать достойную замену. Сорок лет спустя проблема защиты прав всевозможных меньшинств чуть ли не ежедневно используется в американской внешней политике, и этот факт позволяет утверждать, что такую замену нашли. Америкой правит прагматизм, без которого она бы не могла занимать свои нынешние позиции, и иных причин для выделения огромных бюджетов на Общества Больных СПИДом Беременных Трансгендерных Металесбиянок быть не может — это экспортный продукт.
Естественно, такой курс государства объясняется международной политической конъюнктурой: любая держава, занимавшая верхнее звено в мировой пищевой цепи, так или иначе прибегала к риторике защиты униженных и оскорбленных. И не вина Штатов в том, что их предшественница Великобритания в свое время забрала себе тему женской эмансипации, рабочего движения и антисемитизма, оставив нетронутыми только всевозможные половые девиации и частично расизм. Но конъюнктура, повторяюсь, может поменяться, что требует от американского истеблишмента максимального использования накопленного за XX век опыта по конструированию общественного мнения. Иными словами, американцам придется все время держать наготове пробирки с нужными идеологическими штаммами. Так уж вышло, что в одной из них вновь оказались консерваторы-изоляционисты. Остается только пожелать им удачи.
Когда вечер удался
За прошедшие с Марша на Вашингтон 7 лет «Движение чаепития» достигло серьезных успехов на электоральном поприще, причем на всех уровнях. Уже в 2010 году, под данным NYT, 138 участников «промежуточных» выборов от республиканцев (9 избирались в Сенат) получили прямую поддержку со стороны Tea Party, и значительная часть из них принимала активное участие в жизни движения. Первым победоносным кандидатом от «чайных» стал бизнесмен из Лонг-Айленда Дин Мюррей, избиравшийся в Ассамблею штата Нью-Йорк. Вообще, доля победителей, относивших себя к TP, достигла 32% — поразительный результат для второго года работы. В 2012-м успех был менее значителен, и все же 4 кандидатуры от TP прошли в Сенат. Важный момент — представители движения и в десятом, и в двенадцатом году весьма успешно били establishment republicans. Конечно, далеко не всем «слонам» такая ситуация пришлась по нраву. Здесь замечателен пример Карла Роува, республиканского политтехнолога, начавшего карьеру со штаба Буша-старшего, дважды приведшего его сына в Белый дом и считающегося в прессе чуть ли не серым кардиналом нулевых. Так вот, Роув в 2013 году запустил так называемый Conservative Victory Project, целью которого был аккуратный слив всех независимых правых кандидатов в последующих электоральных циклах. Тем не менее инициативу пришлось свернуть из-за потока критики из своего же лагеря, после чего активность самого Роува ограничивалась в основном комментариями на FOX News.
Другой любимец прессы, Дэвид Кох, скорее негативно оценивал итоги выборов 2012 года, в первую очередь из-за результатов президентской гонки: на фоне оставшегося за демократами Овального кабинета меркли все другие достижения. «Мы собрали большие средства и мобилизовали большие силы, и мы проиграли. Вот так, просто и ясно, — говорил Дэвид в упомянутом ранее интервью Forbes. — Теперь мы будем разбираться, что сработало, а что нет, и постараемся улучшить результат в будущем. Мы не собираемся поднимать руки вверх и сдаваться».
В то же время успехи на выборах в законодательное собрание этих двух лет привели к созданию кокуса (институализированной группы сторонников той или иной идеи, состоящей из членов обеих палат Конгресса — отечественный аналог этому явлению найти сложно) «Движения чаепития» в Конгрессе. Изначально идея принадлежала Рэнду Полу, но первым председателем стала конгрессвумен Мишель Бэкманн. Закрепление в Вашингтоне, как ни странно, вызвало неоднозначную оценку в среде сторонников Tea Party. Основной посыл отказавших кокусу в содействии выразил сенатор от Флориды Марко Рубио: мол, появление таких организаций в DC приведет к потере энергии внутри движения и отпугнет его изначальных участников. Бэкманн эти опасения отвергла, утверждая, что кокус не претендует на какой-то контроль над движением или на единоличное выступление от его имени. С двенадцатого года его активность упала практически до нуля, уступив образованному в 2011-м Liberty Caucus, также тесно связанному с представителями TP. Впрочем, в январе 2015 случился его перезапуск. На всякий случай тогда же был организован еще и Freedom Caucus, и теперь все три представляют собой четко оформленную консервативную коалицию в и без того республиканском Конгрессе.
Еще одну крупную победу начала нулевых движение одержало, вовсе ничего не предпринимая — на этот раз на поприще имиджа своих сторонников: всю работу за них сделало Occupy Movement. Американцы за два года насмотрелись на правые протесты, теперь же перед их глазами во всей своей красе предстали современные левые. Достаточно сказать, что за годы активности TP не было даже намека на организацию массовых беспорядков и практически не было арестов протестующих (исключая самых отмороженных). В случае же с Occupy Wall Street уже через семь дней после начала демонстраций в ответ на противоправные действия полиция Нью-Йорка арестовала больше восьмидесяти человек. Но это оказалась только прелюдия: благодаря гениальной идее организаторов перекрыть Бруклинский мост первого октября 2011 года число арестованных перевалило за семь сотен. С первой акции не прошло и месяца. В общем, эти события дали участникам TP материал для глумления на годы вперед: то, как Occupy выглядел, как действовал и какие идеи продвигал, превосходило по части безумия даже самый карикатурный образ современных анархистов.
По результатам опросов, к 2014 году больше трети респондентов по-прежнему ассоциировали себя с Tea Party, к тому моменту уже воспринимавшейся как нечто неразрывно связанное с GOP. Безусловно, основным итогом пятилетней активности стал полностью республиканский Конгресс. Правое парламентское большинство прилично сократило способность президента-демократа продвигать свои инициативы: к примеру, одно из самых громких событий 2015 года, легализация однополых браков, случилось вообще в обход институтов законодательной власти — через Верховный Суд. Более того, либертарианцы в Сенате (в частности, Рэнд Пол и Тед Круз) оказались способны выжать из своего положения максимум и зачастую успешно блокировали неугодные законопроекты. Разумеется, внутри парламентского большинства есть разногласия практически по всем вопросам актуальной повестки — как в области внешней, так и в области внутренней политики. Водораздел между неоконами и крайними правыми никуда не делся. Пожалуй, именно это объясняет целую дюжину республиканских кандидатов, выдвинутую на этапе праймериз: партийное руководство решило предоставить выбор наиболее живучей программы своим избирателям. Вот тут-то мы и подходим к главной проблеме этой статьи — представительству Tea Party на 58-х выборах президента США.
Where Eagles Dare
Итак, из всех имевшихся претендентов на президентский пост от республиканской партии участием в Tea Party и/или поддержкой со стороны оной отметились Тед Круз, Майк Хакаби, Рэнд Пол и Марко Рубио. После января 2016 года в этот список попал и Дональд Трамп. Таким образом, почти половина кандидатов-республиканцев оказалась связана с «Движением чаепития». Те же из них, кто смог пережить зиму — Круз и Трамп — оказались фаворитами гонки.
Сенатор от Техаса Тед Круз. Вместе с Рэндом Полом представляет крайне правое крыло TP, сосредоточенное на перестройке американской экономики и вообще внутренней повестке. Либертарианец, хоть и более умеренный. Связан с FreedomWorks. В движении с 2011-го, один из основных участников Tea Party Express. Программа практически полностью состоит из сохранивших актуальность лозунгов 2009 года, главный из которых — роспуск IRS.
Родился в 1970-м в канадском Калгари. Сын политического беженца с Кубы Рафаэля Круза, боровшегося в отрочестве против режима Батисты. По признанию отца, он тогда и не догадывался, что помогает коммунистам. Отец Круза бежал в США от притеснений со стороны еще старой диктатуры, в 1957 году. За красный бэкграунд (несмотря на то, что вся его борьба с Батистой закончилась до совершеннолетия) Рафаэлю уже в роли проповедника-евангелиста пришлось оправдываться большую часть жизни. Мать — Элеонора Элизабет Уилсон (в девичестве — Дэрраг), программист, уроженка Дэлавера. Известно про неё немного. Фамилия от первого брака с техасским математиком Аланом Уилсоном, с которым она прожила несколько лет в Лондоне в начале 60-х и с которым развелась вскоре после смерти первенца. Сведения, которые Круз сообщает о Майкле Уилсоне, своем умершем в колыбели брате, расходятся в датах как с показаниями найденного журналистами Алана, так и с британскими архивами. В данный момент Элеонора живет в Канаде. Праздничная биография родителей — основное направление критики Круза со стороны всех его оппонентов.
Во внешней политике Круз позиционирует себя как нечто среднее между ястребиными взглядами Джона Маккейна и изоляционизмом Рэнда Пола. Разброс получается интересный, в духе «мое отношение к национальному вопросу — что-то среднее между Тельманом и Гитлером». Внешняя повестка Теда не предлагает каких-то кардинальных изменений: взятая в основу теория американской исключительности, стремление к ограничению полномочий ООН, симпатии к Израилю и Украине, недоверие к Путину, борьба с ИГИЛ, — в целом, правый американский мейнстрим, сложившийся еще при Буше-младшем. К слову, даже вторжение в Ирак Круз по-прежнему оправдывает поиском оружия массового поражения, хотя и признает, что информация о его наличии оказалась ложной.
Аналогична и общая позиция Круза по Ближнему Востоку. Он сходится с Трампом в том, что внешняя политика Государственного департамента под руководством Клинтон и Керри привела к катастрофе, но это не мешает ему утверждать, что и светские диктатуры в Ливии, Египте и, конечно, Ираке противоречили американским интересам. По сирийской проблеме он занимает позицию невмешательства, подвергая критике действия РФ в регионе.
Миллиардер и медиамагнат Дональд Трамп. Про личность Трампа за последние месяцы написано столько, что пытаться сказать что-то новое бессмысленно. Это, без преувеличения, медиафигура №1. Нас же интересует событие, произошедшее 20 января. В этот день Сара Пэйлин публично поддержала его кандидатуру. «Она — друг, человек высоких качеств, которого я очень уважаю. Я горжусь тем, что получил ее поддержку», — подчеркнул Трамп. Действительно, повод для гордости хороший: заявление экс-губернатора Аляски обозначило поддержку со стороны популистского, джексонианского сегмента «Движения чаепития». Теперь Трамп за считаные месяцы до выборов может опереться на самое массовое крыло TP.
Любопытно, что именно на эту аудиторию изначально рассчитывали в штабе выбывшего из гонки сенатора от Флориды Марко Рубио, некогда одного из самых популярных лидеров TP. Действительно, платформа Трампа и Рубио совпадала по многим внутренним вопросам, включая главный — миграционную политику. Стоит отметить, что Трамп с самого начала имел на этой почве серьезное репутационное преимущество. Во-первых, сам Рубио, как и Круз — потомок иммигрантов с Кубы во втором поколении. Во-вторых, в 2013 году он в составе так называемой «банды восьмерых законодателей» (тоже межпартийной группы) поддержал закон об амнистии нелегалов. Да, идея заключалась в том, чтобы в результате легализации включить в систему налогообложения людей, не имеющих гражданства. Да, учитывая число незарегистрированных latinos, такая политика могла привести к неплохому пополнению федеральных резервов. Однако для имиджа лидера националистического крыла TP этот шаг был почти самоубийством, что ему спустя три года и припомнили. В итоге в «стену на границе с Мексикой» из уст Трампа американский избиратель поверил с куда большей охотой: миллиардер смог победить Рубио даже в его вотчине — с почти двукратным отрывом.
Как ни странно, во внешней политике Трамп оказывается куда большим изоляционистом, чем его либертарианский соперник. О какой-то кардинальной смене основных направлений американской экспансии он, конечно, не говорит, но постулирует пересмотр роли США как мирового жандарма. Так, 21 марта Трамп в интервью Washington Post заявил о том, что в нынешней конфигурации НАТО нерентабельна, что Штаты должны взимать плату со стран, где размещены их военные базы, за «охранные услуги» (очень любопытная моральная трактовка американского присутствия за рубежом). Что касается стоящих перед альянсом общих задач, то Трамп считает, что они распределены неравномерно, и другие государства должны брать часть ответственности на себя. К примеру, не скрывая своих симпатий к Украине, миллиардер спрашивает, почему в зоне ответственности ФРГ и ЕС вся «грязная работа» досталась американцам (еще более любопытная трактовочка). Стоит отметить, что Трамп начал скептически относиться к НАТО не вчера, и его здесь трудно упрекнуть в очередной игре на публику.
Пресса, разумеется, интерпретировала это интервью как завуалированное предложение распустить Североатлантический блок. Случившиеся всего через несколько дней теракты в Брюсселе вызвали ещё более сильную критику этой позиции: в частности, Круз не замедлил выступить с пространным заявлением, в котором еще раз изложил свои взгляды на НАТО. По версии Круза, Альянс — единственная сила, способная дать отпор таким современным «угрозам» как ИГИЛ и Путин, и эта сила немыслима без активного участия США.
Кстати о Путине: отношение Трампа к российскому лидеру предполагает диалог, что сам бизнесмен объяснил своим деловым опытом. Миллиардер уверен в том, что в российско-американских отношениях пропало взаимоуважение, что он готов его восстановить и что он сможет найти с Путиным общий язык. На неприкрытую симпатию это, безусловно, не тянет, но в сирийском вопросе Трамп одобрил действия российских ВКС. Впрочем, и здесь он смотрит на проблему с точки зрения американских интересов, считая отличной идеей оставить войну с ИГИЛ Асаду и его покровителям из РФ. Единственным же реальным врагом США Трамп считает КНДР. Он называет Ким Чен Ына психопатом с ядерной кнопкой, которого недружелюбные китайские партнеры США используют для шантажа.
Таким образом, два главных соперника от GOP оказались представителями двух главных лагерей внутри Tea Party. В синем углу ринга 70-летний Трамп, который при всем своем напускном противопоставлении партийному истеблишменту имеет с ним более чем тесные контакты уже не первый десяток лет и чья программа вполне соответствует республиканскому мейнстриму. В красном — 46-летний Круз, потомок кубинских революционеров, рожденный в Канаде и начавший политическую карьеру с 2011 года (иными словами, имеющий к традиционной партийной элите самое опосредованное отношение). Начавшееся в 2010 году молчаливое противостояние между «половцами» и «пэйлиновцами» добралось до самого высокого уровня, а борьба Круза и Трампа становится основной интригой американской внутренней политики. Голоса участников протестов 2009 года в сложившихся обстоятельствах станут решающими. Отмечу, что победа кандидата-республиканца на президентских выборах при сохранении партийного большинства в Конгрессе однозначно облегчит работу новой администрации. Возможный приход к власти Теда Круза с его пакетом реформ и его уровнем дискурса будет означать для американцев серьёзные перемены.
При этом нельзя сказать, что внешняя политика США значительно изменится в случае победы республиканцев. Все основные направления (ослабление ЕС путем поддержки зоны нестабильности на его восточных рубежах, рост влияния на Дальнем Востоке, поддержка Израиля и Саудовской Аравии) сохранятся, а единственное, что может поменяться, так это интенсивность на каждом из них.
***
Какие выводы можно сделать из этой истории? Первый: сколько ни прячь под ковер националистическую повестку, она все равно будет прорастать даже в относительно безопасные и благополучные времена. Ведь возведенный в абсолют конституционный патриотизм, лежащий в основе идеологии всего «Движения Чаепития» — это не что иное, как американская форма национализма. Причем чем выше уровень гражданской культуры, тем выше и способность нации объединятся против как внешних, так и внутренних угроз, даже если в роли такой угрозы она начинает видеть собственное федеральное правительство. Во-вторых, активизация конструктивной ультраправой повестки в Штатах при реальной поддержке населения говорит о том, что гегемон находится в поиске новой парадигмы своего развития. И пусть это новое — хорошо забытое старое; корректировка курса США вправо неизбежно приведет к серьезным последствиям далеко за пределами американского континента. Наконец, третье. Даже если вы с соратниками позиционируете себя в качестве полностью независимой политической силы с низовой инициативой и прозрачной структурой, без пары одиозных миллиардеров за спиной добиться успеха не получится.
