Трамп нанёс чудовищное поражение не только демократам, либеральным медиа и мировому SJW-фронту: еще никогда так сильно и так быстро не падал авторитет многомиллионной индустрии опросов общественного мнения.
Выборы, ставшие оглушительной пощечиной для современной американской социологии, порождают вполне понятные вопросы для каждого, кто увлечен общественными науками. В тот момент, когда политология решила пойти дальше описанных Платоном, Аристотелем и Макиавелли «простых движений» — ньютоновских законов политики, объясняющих «кто?», «что?», «куда?» и «зачем?» — она намертво связала себя с социологией. Есть развитая социология — есть качественная статистика. Есть качественная статистика — можно говорить обо всем остальном. Без этой базы наука превращается в пропаганду.
Публичную социологию в РФ не критикует только ленивый: у нас есть замечательный государственный ВЦИОМ и замечательный независимый Левада-Центр, признанный в сентябре иностранным агентом. Есть определенная надежда на российский рынок частных исследований, но для массового перехода заказного консалтинга в открытый формат должно пройти еще немало времени. Короче говоря, со статистикой в России большие проблемы, и любой серьёзный исследователь автоматически выносит предметную область на Запад — во-первых, это правило хорошего тона, во-вторых, с американскими данными приятно работать: там есть вековая школа, открытая и развивавшаяся в конкурентной среде, там не ошибавшийся сорок лет подряд Gallup, там по каждому вопросу можно найти репрезентативные и поддающиеся верификации данные из десятков источников… По крайней мере, так было принято считать до промежуточных выборов 2014-го, последних выборов в Израиле и Брексита.
А после победы Трампа опросам не верит больше никто. Почему так получилось и насколько всё серьёзно?
Хронологию событий можно восстановить буквально по дням.
Июль–август
Трамп, уже два месяца как набравший 1238 голосов делегатов, официально получает номинацию на съезде GOP. Опросы дают безнадёжный результат: на начало июля победу республиканцу отдают только в Rasmussen. Ко второй половине месяца к Rasmussen внезапно присоединяются коллеги из USC Dornsife Poll при LA Times, и дальше упорно прочат Трампу победу (если не считать всего один опрос в конце лета). Такое отклонение от тренда прямо в цитадели леволиберальной мысли выглядит шуткой. Например, 28 июля на блоговой платформе Daily Cos вышел текст с говорящим названием «WTF is up with the USC Dornsife/LA Times tracking poll?» В августе лета карта «270 to win» буквально вопит «Я с ней!», в некоторые дни выдавая безумные 350/188 в пользу Клинтон. Почти двузначный отрыв демократов в Пенсильвании, полная победа «ослов» в колеблющейся Вирджинии, перевес во Флориде и даже в традиционно красной Джорджии. Кажется, что Хиллари нужно просто дождаться 8 ноября.
Сентябрь
Тренд не меняется. В преддверии первых дебатов цифры чуть колеблются, но после неудачного выступления Трампа все вновь встает на свои места. В последнюю неделю сентября перевес в пользу республиканца фиксируют только United Press International и неугомонный Калифорнийский университет. Цифры университета — 4% в пользу будущего президента — воспринимаются уже не как шутка, а как издевательство.
Октябрь
Два раунда дебатов, два вброса компромата. Два сексуальных скандала. Одно расследование ФБР и несколько обедов у сербской художницы с очень странным меню. Реакция опросов? Практически гарантированная победа Клинтон. Демократам не нужен даже damage control. Действительно, зачем? Что могут сделать Breitbart и Алекс Джонс против всей остальной медийной индустрии? Колеблющиеся штаты синее Ельцина. Настоящая новость месяца — потеря Аризоны. USC стабилен в гордом одиночестве. Гонка начинает напоминать затянувшийся и полностью предрешенный фарс.
1–8 ноября
Флорида (29 голосов): один из ключевых колеблющихся штатов. Всю осень здесь лидировала Клинтон, сбавив темп всего два раза, причем отставание тогда было в районе одного процента. Только 6-го (!) числа Трамп вышел в отрыв на 0,4% за счет прореспубликанских Trafalgar Group (+4% при погрешности в 2,9%) и Remington Research (те же +4% при погрешности в 3,1%). В принципе, зная перипетии кампании миллиардера, финал гонки во Флориде можно было предсказать — весной Трамп удивительно легко победил местного сенатора Марко Рубио, а в последнюю неделю республиканцы обрабатывали штат очень плотно. Несмотря на это, все опросы ошиблись минимум в три раза. Результат — 1,3% в пользу Трампа.
Северная Каролина (15 голосов): бывшая республиканская крепость за годы Обамы посинела так, что с июля по ноябрь Трампу удавалось вырваться вперед лишь дважды (сразу после этого он снова отставал на 3–4 пункта). Последний взлет рейтинга был зафиксирован всего за три дня перед выборами — на 1,5%, за счет опроса Trafalgar. Результат — 3,8% в пользу Трампа.
Пенсильвания (20 голосов): формально штат колебался, но отрыв Клинтон в лучшие недели сентября достигал здесь отметки в 10%, не падая ниже 2% до самого конца. С начала осени поражение Хиллари по разу предсказали только два опросника (естественно, прореспубликанских; естественно, уже в ноябре): ничья от Harper и победа Трампа с преимуществом в 1% от Trafalgar. Результат — 1,2% в пользу Трампа.
Мичиган (16 голосов): последний раз голосовал за республиканского президента в 1988-м. За все четыре месяца гонки только самый последний опрос (кстати, опять TG) не отдал победу Клинтон. Результат — 0,3% в пользу Трампа.
Висконсин (10 голосов): штат настолько синий, что последний раз голосовал за президента-республиканца в 1984-м (за Рейгана тогда не проголосовали только DC и Миннесота). Победы Трампа здесь не ожидал вообще никто, по всем опросам Клинтон к решающему вторнику лидировала на 6 пунктов. Результат — 1% в пользу Трампа.
И если бы дело было только в президентских выборах. В 2012-м, несмотря на предсказанный второй срок Обамы, точность опросов тоже оставляла желать лучшего. В финальной сводке тогда ошиблись даже Gallup, что, к слову, стало одной из причин их отказа от публичного освещения гонки в этом году: решили повторно не рисковать репутацией без переработанных и адаптированных под современные условия методов. Но в этот раз социологические конторы напредсказывали полную чушь даже на губернаторских и сенатских выборах — а ведь там не было общенациональной травли в СМИ, а большинство кандидатов переизбиралось.
В Пенсильвании на выборах в Сенат по всем опросам должна была победить демократка Макгинти с отрывом в 2% минимум.
Макгинти и Туми
На деле действующий сенатор Пэт Туми переизбрался без особенных проблем. В Висконсине демократ Расс Файнголд лидировал с двузначными показателями всю осень, что не помешало республиканцу Рону Джонсону переизбраться с 3,5% в свою пользу. Однозначные герои месяца — это SurveyMonkey, провалившиеся одновременно в Пенсильвании, Миссури, Северной Каролине и даже в Луизиане и Флориде (здесь они были вообще единственными, кто не отдал победу Марко Рубио). Вот с такими картами на руках американская социология подходила к судьбоносной дате.
Джонсон и Файнголд
Синдром самозванца
То, что творилось сразу после выборов в микроблогах крупнейших социологических агентств США, напоминало переговоры попавшей в окружение и обреченной на смерть воинской части.
Шок, извинения перед клиентами, поздравления тем немногим, кто умудрился посчитать правильно. «Так вот как выглядит синдром самозванца», — напишет в своем твиттере Стив Кочела, глава социологической службы при MassINC. Точнее не скажешь. Полгода полевых работ и аналитики, включая экзит-поллы, — все сгорело до основания за несколько часов. Пока американский либерализм паковал чемоданы, американская статистика собирала камни.
Ни один человек из редакционной коллегии American Journal of Sociology, старейшего и авторитетнейшего научного издания, пока не осмелился публично объяснить, что произошло 8-го числа. Теда Скочпол, специалист по теории революций (ее главный труд «The Tea Party and the Remaking of Republican Conservatism» писался по ходу протестов 2009–10-го года — человек следит за «правым популизмом» довольно давно), сравнила избрание Трампа с Гражданской войной, а причиной кризиса назвала озлобленное и нищее белое население. Арли Хочсчайлд, автор «Strangers in Their Own Land: Anger and Mourning on the American Right», исследования безработицы в южных штатах, сделала тот же вывод — во всём виноваты белые работяги. Но ведь это не новость, об этом говорили с самого начала президентской кампании — так почему грандиозная система статистических служб не учла этих мифических реднеков и опозорилась на глазах у всего мира? Попробуем разобраться.
Infowars утверждает, что социологи скуплены Соросом — это притягательная версия, но мы вынуждены её отбросить. Основная функция даже самых лоялистских опросов не в создании выгодной картинки (по крайней мере, не во время выборов), а в выявлении дыр в президентской кампании — с тем, чтобы эти дыры можно было как можно скорее залатать. Такое двоякое свойство опросов еще 20 лет назад отмечал Патрик Шампань.
Патрик Шампань
Про президентские выборы во Франции 1995-го года он писал следующее:
«Естественно, что для институтов изучения общественного мнения политики являются привилегированной клиентурой, которой институты поставляют информацию, с одной стороны достаточно конфиденциальную для выработки стратегий, а с другой — предназначенную для публикаций, способных произвести определенный политический эффект. Сами же опросы общественного мнения позволяют, как известно, конструировать дискретные индикаторы („предупреждающие сигналы“) „состояния общественного мнения“ или же могут быть опубликованы и использованы в качестве специфического политического приема, когда требуется, например, показать, что большинство граждан одобряет то или иное мнение, ту или иную политическую меру (эффект легитимации). Что касается предвыборных опросов, то они позволяют „тестировать“ шансы политических лидеров и таким образом влиять на выбор кандидатов (механизм предсказания или имитации). Это можно было наблюдать во время последних президентских выборов: Жак Делор никогда не был бы выдвинут в качестве кандидата от Социалистической партии, а Эдуарду Балладюру, вероятно, не пришла бы в голову мысль выставлять свою кандидатуру, если бы оба не получили поддержку со стороны опросов, которые за несколько месяцев до выборов показывали крайне благоприятные для них результаты».
Иными словами, у команды Подесты к социологам должно быть не меньше, а то и больше претензий, чем у республиканцев. Оставим заговоры в стороне: несмотря на проваленный экзамен, современная теоретическая социология может дать произошедшему гораздо более внятное объяснение.
Упомянутый Стив Кочела, наблюдая наступление страшнейших для родной индустрии времен, в ночь на 9-е ноября написал:
«Еще одно возможное объяснение. В 2014-м опросы на выборах губернатора Массачусетса оказались КРАЙНЕ неточными, включая наши. Разбираться пришлось довольно долго. На самом деле, ситуация прояснилась только когда мы смогли получить назад данные по зарегистрированным избирателям, что в нашем штате затянулось дольше, чем в других. С бумагами на руках мы проследили, кто из опрошенных голосовал, а кто нет. Вышло, что выступавшие за Коукли (дем. кандидат, проигравший выборы с разницей в 1,9% — прим. автора) не голосовали: когда мы сопоставили итоги с нашим собственным опросом, оказалось, что люди, собиравшиеся проголосовать и не пошедшие на выборы, составили аж 2%. И среди них оказалась огромная доля сторонников Коукли. Можете обвинять плохую кампанию по мобилизации электората, плохие критерии определения „собирающихся голосовать“ и тех, кто считал, что победа у нее в кармане. Вариантов много. Но в любом случае, по-моему, в ошибках опросов по штатам в 2016-м проявились те же тенденции. Падение числа сторонников Клинтон в 16-м по сравнению с Обамой в 12-м, падение явки в городах и т. д. подтверждают такую параллель. К сожаленью, разбор полетов здесь займет не один месяц. Но уже есть на что обратить внимание».
Стив Кочела
Спираль молчания
Это ближе к правде. Как стало ясно из полицейских сводок, те люди, которые после победы Трампа вышли жечь патрульные машины, в выборах в основном не участвовали. Вполне вероятно, что и менее импульсивные сторонники Хиллари были настолько уверены в ее победе, что решили не утруждать себя походом на избирательные участки. Это побочный эффект того, что Элизабет Ноэль-Нойнман, немецкий социолог из университета Майнца с бэкграундом в НСДАП, называла «спиралью молчания».
Фрау Нойнман
Понятие было введено в 1976-м и подробно раскрыто в одноименной книге восемью годами позже. Вот теория Ноэль-Нойнман в общих чертах: то, что принято называть общественным мнением, формируется в несколько «оборотов», за счет мнений тысяч авторитетов, включая политиков, военных, успешных предпринимателей, деятелей культуры и тому подобных фигур. Рано или поздно по принципу больших чисел мнения этих авторитетов начинают сходиться вокруг какой-то идеи или даже системы идей. Причем это не обязательно должна быть оформленная идеология или целенаправленная пропаганда. Спираль молчания как таковая может вообще выходить далеко за пределы политики: мода, искусство и даже наука развиваются по тем же законам, — просто в этом качестве механизм заметнее всего, потому что затрагивает всех членов общества. Как только мнение достигает критической массы авторитетов, благодаря СМИ оно начинает претендовать уже не просто на популярность, но на некую моральную монополию. Естественно, когда дело касается политики, определённая доля населения неизбежно будет против, но так как процесс происходит достаточно долго и не связан с прямой и мгновенной угрозой благосостоянию и/или здоровью несогласных, открытого сопротивления можно не бояться. В итоге в определенный момент непопулярные мнения становятся удобнее вообще не озвучивать, а психологическое давление оказывается настолько сильным, что индивид старается скрыть свои крамольные взгляды даже в абсолютно безопасных условиях. Например, в независимых опросах.
Действие спирали молчания, пусть и в других терминах, прекрасно осознавал и французский социолог Пьер Бурдьё. В 1972 году, проанализировав изменения в науке с момента студенческих протестов 68-го, Бурдьё заключил, что Молох общественного мнения есть не более чем порождаемый статистикой фантом:
«Предлагаемая исследованиями общественного мнения проблематика подчинена политическим интересам, и это очень сильно сказывается одновременно и на значении ответов, и на значении, которое придается публикации результатов. Зондаж общественного мнения в сегодняшнем виде — это инструмент политического действия; его, возможно, самая важная функция состоит во внушении иллюзии, что существует общественное мнение как императив, получаемый исключительно путем сложения индивидуальных мнений: и во внедрении идеи, что существует нечто вроде среднего арифметического мнений или среднее мнение. „Общественное мнение“, демонстрируемое на первых страницах газет в виде процентов („60% французов одобрительно относятся к…“) есть попросту чистейший артефакт. Его назначение — скрывать то, что состояние общественного мнения в данный момент суть система сил, напряжений и что нет ничего более неадекватного, чем выражать состояние общественного мнения через процентное отношение».
Мсье Бурдьё
Короче говоря, опросы фиксируют не «мнение», а ответы на подобранные вопросы, которые предполагают а) наличие мнения, б) желание опрашиваемого этим мнением делиться. Так как в большинстве случаев оба этих принятых по умолчанию критерия не соблюдаются, мы имеем ситуацию, когда полевая социология мнения не фиксирует, а создает. Причем дважды за один опрос: в первый раз «мнение» создается у поставленного перед выбором респондента в момент ответа, даже если плевать он хотел на суть поставленной проблемы (и таких, как правило, большинство). Повторное «вживление позиции» происходит в тот момент, когда результаты опросов публикуются. «80% россиян поддерживают Путина — кто я такой, чтобы что-то изменить?» — думает загнанный русский средний класс, встречая результаты опроса, произведенного неизвестно кем (имя конторы — это всего лишь имя конторы), не зная принципов выборки, не видя перед собой сами вопросы и даже не догадываясь о методах интерпретации полученных данных. Но это РФ, где спираль молчания усугубляется безальтернативными выборами с рекордно низкой явкой. Как она фиксируется на Западе?
Эффект Брэдли
Отметим важный момент. Активность населения в опросах общественного мнения и активность населения на выборах лежат в несколько разных областях. Здесь есть две причины. Это анонимность и фактор осознания индивидом реализации своей миллионной доли власти на выборах. Анонимность в опросах недостижима по довольно иррациональной психологической причине: «Какая уж тут, господин хороший, анонимность, когда я тут живой перед вами стою?» Половина опрашиваемых на экзит-поллах по этой причине вообще отказывается идти на контакт. Что касается власти, то даже на самых безальтернативных выборах избирателю в глубине души кажется, что от его мнения что-то зависит.
В совокупности со спиралью молчания такой расклад приводит к эксцессам, известным в американской выборной статистике под именем эффекта Брэдли. В 1982 году на губернаторских выборах в Калифорнии впервые баллотировался чернокожий кандидат — демократ Томас Брэдли. Калифорния в начале 80-х была подавляюще белой, и так как SJW-дискурс уже набирал обороты, респонденты во время предвыборных опросов просто боялись отказать черному демократу в поддержке, чтобы не показаться расистами. Рейтинги Брэдли были просто заоблачными, но победил белый кандидат от республиканцев, Джордж Докмеджян. Вообще эффектом Брэдли принято объяснять электоральные ситуации, в которых на первое место выходит именно расовый или этнический дискурс. В Великобритании такие результаты выборов объясняют «фактором стеснительного тори»; у нас одно время пытались ввести «эффект Жириновского». Это частности — важно, что 8 ноября американская спираль молчания рухнула.
Том Брэдли и Джордж Докмеджян
Два года американцам рассказывали, что за Трампом стоит озверевшая бедная сексистско-расистско-ксеногомоюдофобская белая падаль, которую на пушечный выстрел нельзя подпускать к бюллетеням (а лучше вообще закатать в асфальт, «cuz he’s literally Hitler!»). Даже Хиллари Клинтон в какой-то момент нарушила правила приличия и перешла на такую риторику. Естественно, это сказалось на опросах! Спортивный аналитик и статистик Чикагского университета Нейт Сильвер скромно предлагал добавлять Трампу в опросах по 2%. Учитывая среднюю статистическую погрешность поллов, особой погоды это бы не сделало: в лучшем случае Трамп побеждал бы еле-еле.
Нейт Сильвер в естественной среде обитания
Пост-гэллоповские методики
Главный и до сих пор неразрешенный вопрос в методологии соц. опросов — это проблема собаки Павлова, перенесенная на общество. Достижение идеальной чистоты эксперимента казалось невозможным на протяжении всей двухвековой истории этой индустрии — можно было лишь снизить «загрязнение» (собственно, именно по этой причине каждый новый способ зондажа общественного мнения сразу получает штамп «антинаучного», но ни опросы, ни новые методики от этого никуда не делись). До 30-х годов это вообще никого не волновало. Только после прихода Джорджа Гэллапа в бизнес была сделана ставка на научность подхода к данным и полевой работе: установление коммуникации строилось так, чтобы каждый отвечающий мог говорить максимально открыто. И первые десятилетия этой работой занимались не набранные на улицах фрилансеры, а специально подготовленные люди. Заданные Gallup стандарты качества оставались неоспоримыми до конца 80-х. Ну а дальше вивисекцию общественного мнения потихоньку стали разбавлять новыми технологиями.
Один из примеров наиболее популярной практики — это опросы «обогащенного мнения» (deliberative opinion). Метод в 1988-м изобрёл Джеймс Фишкин. Работа с выборкой проводится в три качественно разных этапа.
Джордж Гэллап и Джеймс Фишкин
Сперва идет классический гэллаповский опрос. Затем те же люди организовывают своего рода политбеседу в разных образовательных форматах на основе нейтральных источников. Затем опрос повторяют, только на этот раз предполагается, что у каждого участника есть оформленная позиция. С одной стороны, влияние человеческого фактора здесь увеличивается стократно. С другой — это демоверсия влияния СМИ на опрашиваемых, что действительно может дать интересные результаты. Но даже такая информация полезна только на дальней дистанции и малоприменима для предсказания результатов на выборах. Тот же Шампань утверждает, что предвыборные опросы вообще обладают своей особой спецификой и что начинать их имеет смысл за 15 дней до голосования. Более того, как показывает французская практика, «мнение» для общенациональных голосований — вещь довольно необязательная, и появляется оно зачастую уже в кабинках. Кстати, это касается и наиболее политизированной части общества, решающей поддержать третьего кандидата в последние дни гонки (т. н. «стратегический голос»).
Казалось бы, появление интернета должно вывести точность опросов на новый уровень — но нет. Весь интернет-поллинг можно разделить на две части: открытые опросы на сайтах информационных агентств и на их страницах в социальных сетях (с неизбежным набегом анонов) и панельные интернет-опросы, ничем по сути не отличающиеся от их телефонного аналога. Knowledge Networks, которые первыми занялись панельными опросами в сети (кстати, выборы они не освещали), на первых порах даже раздавали бесплатные ПК малообеспеченным семьям. Проблема в том, что в такой ситуации фактор подсознательного страха может перерасти в паранойю: «Они еще и адрес мой знают!»
Сюда же можно отнести и записанные IRV-опросы с автодозвоном. Здесь попытались вообще убрать элемент интервьюера (скорее по коммерческим, нежели по научным соображениям), и эту технологию нынче используют вообще все уважающие себя конторы. Побочный эффект — очевидное падение качества коммуникации. А результаты все равно могут оказаться далеки от реальности и по-прежнему зависят от исследователя. В этой кампании их использовали и Remington, и Public Policy Poll. У первых с небольшим отрывом лидировал Трамп. Вторые пророчили ему полный разгром.
Кстати о Remington Research. Титус Бонд, который руководит там исследованиями, в числе причин провала большинства опросов назвал феномен хердинга («стадность»). Это, конечно, сложно назвать методом — скорее трендом, сложившимся в последние годы.
Слева: названный новым Карлом Роувом Джефф Ро (стоит слева) после республиканских дебатов обсуждает судьбы Америки (возможно, нет) с Рубио (спиной), Крузом (справа) и кем-то из организаторов. Справа: Титус Бонд
Слово мистеру Бонду:
«В общем, одна вещь, про которую, на мой взгляд, не принято говорить — это принцип стадности. Допустим, есть три опроса, вышедших за один день. SurveyUSA дает Хиллари отрыв в два пункта. Monmouth дает Хиллари отрыв в два пункта. Public Policy Polling дает Хиллари отрыв в три пункта. А ты, допустим, из Emerson Polling, и на следующее утро по результатам твоей работы Трамп впереди с процентным отрывом. Ты смотришь на других ребят, и начинает казаться, что тебя просто засмеют, если ты решишь публиковать опрос в таком виде. Что никто подобное всерьез воспринимать не станет. Так что ты берешь и немножко подправляешь данные, чтобы они были чуток поближе к конкурентам. […] Если вкратце, я думаю, поллстеров просто пугают странные цифры. Так что они просто манипулируют интерпретацией и анализом пока не приблизятся ко всем остальным. Чтобы прикрыть свою задницу и быть уверенным, что потраченные на опрос десять кусков не ушли в никуда. А нам как-то больше нравится быть правыми. Наша главная забота — давать точную картину происходящего».
Разумеется, у каждого более-менее серьезного агентства, поставляющего предвыборную статистику, имеется собственная кухня. Но так как большая их часть облажалась примерно одинаково, объяснение одно, и оно очень простое. Для пост-гэллаповских методик, к которым относится все выше перечисленное, по мнению социолога-эмигранта Бориса Докторова, характерны две вещи. Методов много, и они не обкатаны. Наука не поспевает за новыми способами зондажа общественного мнения. Но так как способа бесследно проникать в головы избирателей и вытаскивать оттуда информацию пока не существует, на каждый новый метод возлагаются надежды, обосновывать которые научно просто нет времени. Рынок и конкуренты не ждут, и лишь титаны уровня Gallup могут тратить по несколько лет на совершенствование своей методологии.
Опросник, который смог
Отдельно стоит упомянуть USC Dornsife Poll. Команда специалистов из университета Южной Калифорнии занимается предвыборной статистикой с 2009 года.
В отличие от Trafalgar и Remington, тоже предсказывавших победу Трампа, USC никак нельзя упрекнуть в симпатиях к республиканцам. Что касается научности, то от качества данных этого опроса зависит не только доброе имя LA Times, но и академическая репутация университета. Более того, USC оказались точнее и стабильнее своих прореспубликанских коллег. Вскоре после выборов на Bloomberg вышло интервью с главным творцом их успеха. Арье Каптейн, профессор экономики с огромным опытом работы в таких компаниях, как RAND, стал главным триумфатором от мира американской статистики. Его секрет — разработанная в 2012 году методика «микро-взвешивания» мнений. Хитрость USC заключается в следующем.
Арье Каптейн, калифорнийский гений статистики, с чьим именем теперь связано будущее предвыборных рейтингов. Взгляд Кристофера Ллойда в наличии
Берется классический панельный опрос с выборкой в 3000 человек. Но людей не ставят перед выбором, и даже наличие осознанного «мнения» здесь отходит на второй план. Речь идёт не о конкретном намерении, а о склонности: вместо однозначного выбора в пользу конкретного кандидата Каптейн предлагал респондентам оценить каждого по шкале от 0 до 100. Точно так же опрашиваемые оценивали вероятность своего появления на избирательных участках. Такая редукция помогала устранить влияние сторонних мнений и позволяла высказаться всей генеральной выборке с минимальным числом отказов. Методика — и это главное — позволяла достичь гораздо большей ясности при сопоставлении свежих данных с выборами 2012 года. Неудивительно, что постоянство статистики USC вызвало волну скептицизма, но находились и те, кто признал потенциал этих данных еще до победы Трампа. К примеру, главный редактор Princeton Election Consortium, Сэм Вонг, еще в октябре называл исследования USC Dornsife Poll наиболее интересными за всю кампанию.
Стоит отметить, что методология Калифорнийского университета находится в открытом доступе. Подробнее со способами сбора, интерпретации и сопоставления данных можно ознакомиться здесь. После такого оглушительного успеха следующие несколько лет с детищем Каптейна наверняка будут носиться, как с писаной торбой. Ближайший экзамен — электоральный цикл 2018-го. Тогда и станет ясно, была ли это всего лишь частная удача или такая методика действительно имеет универсальный характер.
Да, тот самый Сэм Вонг, что пообещал в случае триумфа Трампа съесть сверчка в прямом эфире
Make polls great again
Провалы поллстеров в последние годы породили невиданный кризис доверия к индустрии опросов и к социологии вообще. Американская ассоциация исследования общественного мнения запланировала на май комиссию, посвященную ноябрьскому фиаско. После того как ее результаты будут опубликованы, о правильных и неправильных методиках можно будет поговорить куда предметнее. В любом случае, пороки, охватившие этот бизнес, не могут не бросаться в глаза. Сумеет ли индустрия оправиться от этого удара — пока неясно. Сейчас исследователи вынуждены гадать, где еще были сделаны ошибки, характерны ли причины провала предвыборных опросов для других направлений социологии и не пора ли поставить под сомнение вообще все социологические заключения последних двадцати лет.
Мораль тут, пожалуй, такая: бог с ними, с опросами, особенно в нашем богоспасаемом отечестве. Лучше лишний раз открыть «Государя» или «Историю Флоренции».
