18 мая 1928 года началось судебное заседание по так называемому Шахтинскому делу. Это важнейшая веха в истории советских репрессий. Во-первых, Шахтинское дело стало своеобразным переходным этапом от репрессий 20-х (когда преследования носили еще не массовый, а скорее индивидуальный характер) к тотальным репрессиям 30-х — это пилотный проект и калька для всех последующих процессов, ужесточались только наказания, принцип оставался тем же. Во-вторых, оно является хронологически первым из всех открытых и крупных процессов, в-третьих, это первый процесс, на котором людей обвиняли не просто в каких-то контрреволюционных заговорах, а во вредительстве. Это было нечто, доселе неизвестное человечеству. Понятно, когда люди объединяются, чтобы захватить власть или на худой конец совершать акты саботажа в условиях войны. И совсем другое дело, когда они объединяются, чтобы тихо и тайно срывать пятилетку, подсыпая сахар в бензобаки и воруя канцелярские скрепки. Не в условиях войны, а так, от дикой буржуазной злобы.
А как это вредительство отличить от обычных поломок механизмов и от аварий, неизбежных на любом производстве того времени? Что за вопросы, товарищ — при помощи обостренного классового чутья и революционного правосознания! Если что-то ломается у пролетария с пудовыми кулачищами, то могут быть варианты. А если у очкарика с царским дипломом, значит, наверняка вредительство. Шахтинское дело дало старт поискам вредителей под кроватью, и в следующем десятилетии вредительство стало одним из самых популярных обвинений по всем контрреволюционным делам.
А началось все в 1923 году, за пять лет до того, как делу был дан ход. Осенью 1923 года в городе Шахты случились рабочие волнения. Трудящиеся, возмущенные плохими условиями труда в стране трудящихся, приняли петицию, требуя эти условия ну хотя бы немного улучшить. Руководителем забастовки был, как ни странно, самый настоящий коммунист, член партии. Разъяренные шахтеры двигались по улице в направлении здания местного ГПУ. Что они планировали сделать с чекистами дальше, неясно. Закончилась манифестация столкновением с войсками, с шахтерской стороны было несколько раненых. Большевики на всякий случай поменяли руководство в городе и на несколько лет все затихло, однако Шахтинск, что называется, «взяли на заметку».
Все было тихо до 1927 года, когда загудела вся страна. Начались активные мероприятия по сворачиванию НЭПа, шла подготовка будущей коллективизации, индустриализации и внедрения пятилеток. В связи с этим в промышленности были проведены перерасчеты, которые фактически понизили зарплату рабочих. Планы увеличили, а заработная плата осталась на том же уровне, работать теперь приходилось больше за те же или даже меньшие деньги. К этому всему добавились перебои с продовольствием, дипломатический конфликт с Британией и массовые панические настроения в народных массах, которые интуитивно чувствовали, что грядет буря. Это хорошо заметно по отчетам ОГПУ за 1927 год: и в РСФСР, и в национальных республиках население массово ожидало чего-то нехорошего и бросилось скупать товары первой необходимости, ходили слухи о войне. Наибольший протест новые расценки вызвали в горной промышленности, где сильнее всего проявились новые условия начисления зарплаты. Отчет чекистов сообщал:
«Рост забастовочного движения отмечается в горной промышленности. Большая часть забастовок имеет своей причиной недовольство уровнем зарплаты, снизившейся вследствие увеличения норм и снижения расценок.
Проходившее в декабре месяце обсуждение проектов новых колдоговоров на ряде предприятий сопровождалось значительными трениями. Основными моментами, вызывающими недовольство рабочих, является снижение зарплаты у отдельных групп квалифицированных рабочих, уплотнение и уточнение работы, увеличение числа выходов и, наконец, введение новых тарифных сеток при отсутствии у значительных групп рабочих четкого представления о сущности и смысле тарифной реформы. Недовольство рабочих отдельными пунктами новых колдоговоров было широко использовано антисоветскими и оппозиционными элементами, выступающими в данной кампании единым фронтом против союзов и партии. В своих выступлениях на рабочих собраниях антисоветские и оппозиционные элементы резко критикуют политику партии в области зарплаты, спекулируя на цеховых настроениях отдельных групп рабочих (выступления против урезки расценок и увеличения норм отдельным квалификациям) и используя нездоровые настроения отсталых групп. На ряде предприятий при обсуждении на рабочих собраниях (Центрально-промышленный район, Донбасс, Кузбасс) проекты новых колдоговоров были отвергнуты, чаще же исключались и изменялись отдельные пункты договора».
Конечно, все было под контролем. Но большевики всегда предпочитали устранять конкурентов превентивно, еще на дальних подступах. Беспокойство в среде горняков могло повлечь последствия для будущих пятилеток. Проверенные коммунистические средства — заговаривание трудящимся зубов, призывы сплотиться и потерпеть, чтобы свернуть шею капиталу, и тому подобное — уже не действовали. Рабочие возмущались, что воевали за новую власть, а все осталось по-старому или вообще стало хуже. Требовался новый способ отвлечь население. Его нашли: коварное вредительство внутренних врагов.
Считается, что раскрутка дела была инициативой снизу и исходила от полномочного представителя ОГПУ по Северному Кавказу (Шахты тогда относились к нему) Ефима Евдокимова — товарища с лицом бывалого каторжанина. Евдокимов еще в 14 лет участвовал в городских боях с полицией, был ранен и схвачен с оружием, но по малолетству отделался исключительно мягким наказанием — всего тремя годами тюрьмы. От армейского призыва он скрывался, в армию вступил только после Февральской революции (в запасной полк) и сразу же оказался членом полкового комитета. Накануне Октябрьской революции он быстренько оформил себе демобилизацию по состоянию здоровья и после переворота примкнул к большевикам. Сначала Евдокимов попал в Красную армию, но там ему не понравилось, и он перешел в ЧК. Чекисты по физиогномическим признакам опознали его как безупречно своего и перевели в Особый отдел московского отделения ЧК. Он был следователем по ряду резонансных дел и даже заслужил особую награду — его как экспедиционный корпус в былые времена отправили с мандатом на уничтожение белогвардейцев в Крым уже после победы в Гражданской войне. Там он так отличился, что ему дали орден Красного Знамени — секретным приказом, потому что публично награждать за такие художества стеснялась даже советская власть.
Евдокимов сопоставил два факта: резкое повышение протестной активности горняков на курируемой им территории и ряд аварий на шахтах. И пришел к простому выводу — в регионе работает организация вредителей, состоящая из старых специалистов (новых советская власть к тому моменту не смогла подготовить). Но поскольку просто так вредить бессмысленно, то они каким-то образом связаны с капиталистическими разведками, которые готовят интервенцию в СССР, подготовкой к которой стал разрыв дипломатических отношений с Британией.
Ефим Евдокимов
Чекисты опросили несколько сотен рабочих на шахтах, пытаясь выявить самых подозрительных спецов. Рабочие большинство спецов характеризовали скорее положительно, но щедро делились с чекистами слухами о том, что руководители ряда шахт мало того что из бывших, так еще и придерживаются антисоветских настроений. Работа пошла. За подозрительными специалистами установили слежку, начали читать их письма. Вскоре выяснилось, что вредители свили свое гнездо не только в регионе, но и в Москве (часть писем уходила туда). Очевидно, и в Первопрестольной завелась многоголовая гидра контрреволюции.
Проблема была только одна: никаких улик. Вообще ни одной. Все дело строилось только на логических построениях товарища Евдокимова, получившего образование в каторжных университетах: раз англичане разорвали дипломатические отношения с СССР, значит, мир капитала готовит интервенцию. Подозрительно увеличилась протестная активность рабочих (не из-за плохих условий труда и понижения зарплаты же — зарплата для буржуев), значит, волну поднимают антисоветские агенты. Раз волну поднимают антисоветские агенты, значит, надо смотреть, что еще они делают. На шахте произошли аварии? Значит, надо копать там, смотреть, кто из бывших придерживается антисоветских настроений. Есть те, кто придерживается антисоветских настроений? Всё, вредители найдены. Оставалось только арестовать подозреваемых и получить от них нужные показания.
Эта незатейливая цепочка до смешного напоминает логику известных антропологам африканских племен, у которых нет концепции случайности и которые вообще все происходящее объясняют злой волей. Упала крыша? Виноваты колдуны. Упала крыша, потому что балку подточили термиты? Все равно колдуны — наслали термитов. Сломался станок? Ну ясно — не обошлось без капиталистов, буржуев и лично Врангеля. Подозреваемым, однако, было не до смеха.
Поначалу ничто не предвещало громкий процесс. Будущий фигурант дела Беленко, работавший заведующим проходкой шахты имени Красина, был арестован за «халатность». В шахте произошла авария и погиб шахтер (пьяный запальщик случайно взорвал себя в шахте). Довольно скоро Беленко отпустили под подписку о невыезде. Однако позднее арестовывают сразу 13 работников ДГРУ (Донецко-Грушевское рудоуправление). Все они, по данным, полученным в результате опросов рабочих, выражали негативное отношение к советской власти. Вторично был арестован и Беленко, которому обвинение переквалифицировали на существенно более тяжкую статью. Тот поначалу не мог ничего сообщить следствию, но вскоре сломался и начал давать «признательные показания» о существовании в ДРГУ группы антисоветски настроенных специалистов, связанных с бывшими шахтовладельцами. Вредительство заключалось в следующем: богатые угольные пласты они сознательно не разрабатывали, зато активно работали над бесперспективными участками и открывали ранее законсервированные шахты. Разумеется, следователи, в лучшем случае закончившие церковно-приходскую школу, не имели никакого представления о горном деле и не могли отличить перспективный участок от неперспективного. Но это им и не требовалось. Их целью было любой ценой получить нужные показания либо при помощи прогрессивных социалистических методов допроса, либо различными уловками. Например, следователь спрашивал: как вы думаете, мог ли такой-то игнорировать перспективные пласты? Ну, теоретически может ведь быть такое, что богатые залежи на разрабатываются? — Может — Отлично! И следователь записывал в протоколе, что по показаниям такого-то такой-то сознательно игнорировал богатые пласты.
Шахтеры, добывающие марганец, 1927 г.
Большой удачей следствия стал инженер Башкин. К тому моменту он уже не работал в ДГРУ, зато его брат жил в Германии, и немецкие специалисты ДГРУ время от времени привозили ему посылки от брата. Это был готовый кандидат на разработку: его сразу взяли в оборот и навесили еще и шпионаж — за подозрительные контакты с иностранцами. По всей видимости, Башкину предложили обмен — сохранение жизни в обмен на нужные показания — и он, крепко подумав, согласился.
Его показания дали почитать Гавришенко — начальнику одной из шахт, который упорно ни в чем не сознавался. Тот впечатлился и тоже пообещал расколоться. А на одном из допросов «выбросился из окна» и погиб.
Стоит отметить, что Башкин рассказывал следователям совершенно упоительные вещи. Например, в последней посылке от брата, присланной из Германии, находились дождевик и фетровая шляпа. Башкин на допросе сознался:
«Вегнер (немецкий инженер, передавший посылку) открыл мне, что шляпа означает нанесение вредительства, а дождевик — немедленного крупного вредительства. Какие имел соображения мой брат, устанавливая такое конспиративное отношение, — я не знаю».
В ЦК уходили захватывающие отчеты:
«Под видом рационализации производства умышленно проводились работы, приносящие крупный ущерб хозяйству. По показаниям Башкина от 26.1-28 г., на шахте Артем электровозная откатка была устроена так, что чрезвычайно легко могло быть крушение.
На шахте имени Воровского, несмотря на правильно разработанный план, фактически работы производились неправильно. Зав. шахтой Гавришенко проводил однокрылые работы, а литер 1-го пласта вел к сбросу. Это удорожало себестоимость продукции.
Самойлов на шахте „Октябрьская революция“ вел работу так, чтобы сохранить основной пласт, усиливая добычу на восточном уклоне 1 пласта, в то время как западный уклон эксплуатировался значительно слабее. Все же данные были за то, чтобы разрабатывать усиленно западный уклон.
С заказами машин получилось самое безобразное выбрасывание валюты. Две машины Кадиевские, две Гришинские и Кардовская стоимостью приблизительно 500.000 долларов с лишним не будут использованы года полтора минимум.
Перед революцией около р. Грушевки намечалась закладка большой шахты для того, чтобы выбрать нижележащее поле. Это поле имеет два пласта, Грушевский и рыхлый. Запасы определялись около 300 мил. пудов. Об этом знали все специалисты ДГРУ. С приходом Соввласти разговор об этом проекте, в силу общих воззрений специалистов, был прекращен.
На Власовке, по заданию из заграницы, инж. Башкиным было сожжено 6 вентиляторов и произведен ряд других разрушений машин».
Весьма любопытны характеристики, данные на основных фигурантов дела. Читаются они как скверный анекдот. Например, арестованный Колодуб охарактеризован так:
«Грубым обращением с рабочими вызывал нарекания на Советскую власть. Один из рабочих ходил в засаду с ружьем, чтобы Колодуба Андрея застрелить. Приказал плотнику стесать с бревна советский герб и изрубить герб в щепки. Не давал делать красную звезду во время Октябрьских праздников. Вывешенный на АЮТЕ во время Октябрьских торжеств красный флаг приказал снять, заявив: снять красную тряпку, что она там мотается».
Доставка папок с документами по «Шахтинскому делу» на процесс
В результате следствия «выяснилось», что только Шахтами вредительство не ограничивается. Центр организации находится в Харькове, где свили свое гнездо другие спецы, а они, в свою очередь, подчиняются вредителям из Москвы. Хорошо, допустим, собралась группа активных монархистов-черносотенцев и давай вредить. Но с какой стороны приспособить тут иностранные разведки? Ведь СССР уже тогда был закрытой страной, строжайше контролировавшей даже микроскопические контакты с заграницей. Следствие не смутилось. Легко: сидит русский фашист в Берлине, посылает своему брату-белогвардейцу шляпу. А шляпа означает, что надо провести диверсию. Серьезно, так и написано в документах по делу:
«Переписки между членами организации избегали. Необходимые задания передавались, как внутри СССР, так и из-заграницы, большей частью устно или, в более редких случаях, шифром. В письмах, привозимых иностранными инженерами из-заграницы советским специалистам, вставлялись слова „шляпа“, „дождевик“ или „дождевое пальто“. Во избежание всяких подозрений иностранные агенты привозили для передачи и вещи, указанные в письмах. „Шляпа“ означала, что лицо, которому передается поручение, должно вести разрушительную работу по порче машин, медленную, мелкую, малозаметную, но убийственно-действующую на производство. „Дождевик“ или „Дождевое пальто“ означали, что нужно немедленно произвести крупный диверсионный акт».
Еще раз: это не дешевый шпионский детектив, это реальные цитаты из документов по делу. Иезуитское коварство вредителей было таково, что они даже гримировались для актов вредительства:
«Обвиняемый Башкин 23.1-28 г. на допросе показал следующее: что он, Башкин, получил задание от представителя фирмы „А. Е. Г.“ — Майера о порче подъемной машины и электростанции. На электростанции не было ничего им сделано, а на подъемной машине была произведена поломка тормоза. Поломка была произведена инж. Вагнером, проникшим в машину, загримировавшись под Башкина».
Вот так — немецкий инженер, чтобы Башкина не поймали, отправляется ломать тормоза, загримировавшись под Башкина.
Всего по делу были арестованы 53 человека, 35 из них были инженерами, 16 техниками, остальные служащими.
Доставка обвиняемых в суд по Шахтинскому делу
К началу 1928 года Евдокимов направил в Москву обстоятельный доклад, убедительно показывавший наличие разветвленной организации вредителей, действовавших по заданию иностранного капитала. Среди арестованных оказалось и несколько немецких инженеров. Любопытно, что хотели арестовать и англичан, однако в те времена аресты иностранцев необходимо было согласовывать с Москвой — в Кремле трогать англичан строжайше запретили, разрешив брать только безответных немцев. Кроме того, чекисты запрашивали возможность арестов в Москве. Сталин и Молотов направили в ЦК записку с предложением создать специальную комиссию по делу. Идею сочли перспективной. В записке так и говорилось:
«Показания арестованных не оставляют никаких сомнений в серьезности этого дела. Для полного раскрытия дела необходим арест ряда инженеров как в Москве, где имеется центр контрреволюционеров, так и в Харькове. Дело может принять интереснейший оборот, если организовать соответствующее судебное разбирательство к моменту выборов в Германии».
ЦК разослал обращение ко всем отделам партии, с требованием всемерно усилить классовую бдительность:
«Совершенно очевидно, что хозяйственники-коммунисты Шахтинского района оказались в значительной мере в плену у буржуазных спецов, превратившись в молчаливых регистраторов всех планов, предложений и затей этих злостных саботажников. Коммунисты-хозяйственники, видимо, забыли, что буржуазные спецы и, прежде всего, бывшие акционеры бывших капиталистических компаний представляют чуждую рабочему классу прослойку, что руководить такого рода спецами невозможно без систематического контроля над ними, что систематический контроль над такого рода спецами предполагает известный минимум здорового коммунистического недоверия ко всей этой прослойке, что без такого недоверия коммунист-хозяйственник рискует неминуемо превратиться в хвостик буржуазных спецов. Курс партии теперь более чем когда бы то ни было ранее должен быть курсом на замену чуждых пролетарскому делу элементов из среды буржуазных спецов красными пролетарскими спецами по всему фронту работы».
Тем временем немцы молниеносно отреагировали на арест своих инженеров. Напуганный до ужаса полпред СССР в Германии Крестинский присылал слезные шифровки в Москву:
«Только что у меня вторично был Феликс Дейч (весьма крупный немецкий промышленник, глава АЕГ, лоббировавший расширение связей с СССР). Перед разговором со мной он натолкнулся на Литвинова. Нам обоим он сказал одно и то же, а именно следующее: по сообщениям из Москвы арестованным сотрудникам вменяется в вину саботаж, покупка за деньги чертежей и связь с прежними владельцами предприятий. Все это чепуха. Люди поехали в СССР ставить турбины, они не станут саботировать эту установку, так как это означало бы порчу собственных машин. Им не за чем покупать за деньги чертежи, по которым производится установка. Никаких связей со старыми владельцами АЕГ не поддерживает. Если те или другие служащие АЕГ неугодны, их можно выслать, арест же является шиканьем против Дейча, 10 лет боровшегося за развитие работы германской промышленности и за изучение СССР. Он не пройдет мимо такой обиды. Если вопрос не разрешится и служащие не будут освобождены, он отзывает из СССР весь свой аппарат и начинает кампанию среди промышленников, призывая их прекратить сношения с СССР. Вся эта история нанесет тяжелый удар советско-германскому сотрудничеству. Мое мнение: несколько дней Дейч подождет, а затем начнет кампанию в печати и среди промышленников. Нам это вредно вообще, в момент переговоров, особенно. Вредные последствия всей этой истории трудно достаточно серьезно оценить. Если бы даже инженеры Дейча были бы действительно серьезно замешаны, то и тогда надо было бы не арестовывать их, а применить другую меру пресечения. Но я лично убежден, что ничего серьезного за ними быть не может. Наши собственные специалисты, вероятно, виновны во многом, служащие же АЕГ, наверное, припутаны к делу местными властями без достаточных оснований. Просьба понять всю серьезность положения по отношению к немцам и освободить арестованных служащих АЕГ».
Обвиняемые в Шахтинском деле на процессе в Москве. Справа русские, приговоренные к смертной казни. Человек с документами и человек в очках — немцы, которых продержали около года в тюрьме, 1928 г.
Крестинский был настолько напуган, что прислал аналогичное письмо и наркому иностранных дел Чичерину, который и сам был в ужасе и просил Москву решить вопрос с немцами по-хорошему. Заместитель Чичерина, будущий нарком Литвинов, также прислал в Москву шифровку, свидетельствующую о том, что немецкие промышленные круги в крайнем озлоблении и этот арест может уничтожить не только отношения с немцами, но и наметившийся было прогресс с американцами (лоббированием сотрудничества США с СССР активно занимались немцы).
В Москве включили обратный ход и несколько немцев освободили. Отпустили несколько арестованных, за которых ходатайствовал на высшем уровне Ломов (в связи с их ценностью).
Дело тем временем продолжалось, новым подозреваемым выдвигались все те же обвинения, показания добывались по уже отработанной схеме. Все аварии, просчеты в заказе техники и просто весь бардак на производстве валился на спецов из бывших. Инженер Гнамм оказался настоящим суперменом и умудрился затопить шахту уже после своего ухода.
«Инженер Гнамм уличается в умышленном затоплении шахты № 12 Брянского Рудоуправления. Затопление это относится к весне 1924 года. Хотя Гнамм месяца за 2 ушел с Брянского Рудоуправления, весь техперсонал считает именно его ответственным и виновным в затоплении, полагая, что самый уход Гнамма сопряжен с боязнью ответственности за результаты затопления шахты. Выясняется, что Гнамм, который должен был задолго до весеннего разлива произвести тщательное обследование стен шахты, чтобы установить полную обеспеченность водоотливными средствами на случай весеннего притока, исправить насосы, урегулировать вопрос с электроэнергией и т. д. и т. д. — ничего абсолютно не сделал».
Вот какой коварный вредитель: испугался, что разоблачат, и ушел за два месяца до коварного акта саботажа! Среди обвинений было и такое:
«Крупной вредительной работой, проводимой и главным инженером и по его заданию зав. шахтой, является колоссальный урон, принесенный стране быстрым износом шахтных вагонеток. Происходило это как будто совсем незаметно, но давало громадный износ им благодаря существующей на шахте „Артем“ системе наклонных плоскостей, по которым вагонетки должны были автоматически доходить до своего места. И вот благодаря ошибочно установленному и не устраненному большому углу наклона, вагонетки получают большой разгон и с громадной силой ударяются о только что у конечного пункта остановленную вагонетку, очень быстро разрушались».
Подсудимые во время Шахтинского процесса
Не забыли навесить на обвиняемых и новые колдоговоры, которые были инициативой высшей власти. На эти новые колдоговоры жаловались горняки во всех районах СССР и даже бастовали, однако в данном случае колдоговор подается как идея местных вредителей:
«Особенно всколыхнулась волна возмущения, когда главный инженер и зав. шахтой начали жестко проводить недоуменные пункты в новом колдоговоре в отношении грузчиков и площадочных, сильно снижающих их заработок. Началась забастовка этих квалификаций и перекинулось возмущение и на остальных рабочих, ущемляемых вышеописанным путем. Такая политика нанесения ущерба рабочему вела к созданию у рабочих антисоветских настроений».
Стало ясно, что заговорщики-вредители планировали сорвать индустриализацию:
«Ввиду того, что индустриализация, с одной стороны, укрепляет хозяйство страны, увеличивает численно количество пролетариата, укрепляет его мощь и способствует поддержанию и усилению диктатуры пролетариата, а с другой стороны, превращая СССР из страны земледельческой в промышленную, умаляет значение страны, как житницы Европы, решено было не поддерживать индустриализацию, сдавая заказы на машинное оборудование рудников преимущественно за границу».
Правда, не совсем понятно, что тут преступного — это была абсолютно распространенная практика. Промышленность СССР тогда находилась в глубочайшем упадке, не достигнув даже уровня 1913 года, тогда как весь мир за это время ушел вперед.
Все арестованные, как выяснилось, работали на разные разведки: шахтинские — на немцев (Башкин получал посылки из Германии), Харьковские — на поляков (в городе располагалось польское консульство), московские — на французов (инженеры Матов и Юсевич были там в командировке в 1925 году).
Оказалось, что вредительская организация появилась еще в 1920 году — все агенты были в конце концов завербованы бывшими хозяевами шахт, но поначалу вредили по собственной инициативе, от злобы. Ну а потом капиталисты начали готовить интервенцию в СССР, а недобитым симпатизантам буржуев поручили, раз такое дело, подрывать обороноспособность. Судя по показаниям подсудимых, иностранцы платили им за вредительство чуть ли не миллионы рублей. Но где же эти деньги, почему никто ничего не нашел? А они, оказывается, лежали на суперсекретных счетах в западных банках. На кой черт гражданам СССР деньги на счетах в западных банках, которыми они никак не смогут воспользоваться — непонятно. Но это ладно, во вредительстве подозреваемые должны были проявлять недюжинную изобретательность, потому что слишком сильно вредить тоже запрещалось: ведь бывшие хозяева в таком случае не смогли бы воспользоваться шахтами с началом интервенции.
Президиум суда, 1928 г.
Показания, что совершенно очевидно, писались следователями и просто подписывались обвиняемыми. Так, в показаниях одного из немцев встречается весьма любопытный оборот:
«Эта систематическая вредительская работа проводилась Кестером и Зеебольдом и мной невольно, с целью осуществить этим путем падение хозяйства единственного пролетарского государства…»
Понятно, что немецкий инженер просто не мыслит такими категориями, как «падение хозяйства единственного пролетарского государства», он и слов таких не знает, он приехал по контракту работать за валюту и считает дни до отъезда обратно. Какое еще «единственное пролетарское государство»?
Любопытно, что немцы, представители единственного более-менее дружественного большевикам государства, обвинялись в куда меньших грехах. Если французскую и польскую разведки винили в намерении подорвать хозяйство «единственного пролетарского государства» накануне интервенции, то немцев всего лишь в «заинтересованности в сбыте своих машин».
Суд по решению большевистской верхушки решено было использовать в пропагандистских целях. Он объявлялся открытым, в зале находилось множество журналистов, велась киносъемка. Возле здания беспрерывно митинговали трудящиеся, от невыносимой сознательности требовавшие расстрелять проклятых вредителей прямо на месте.
Председателем суда был назначен Вышинский — будущий главный прокурор на всех сталинских процессах. Обвинителем выступал бывший верховный главнокомандующий, легендарный прапорщик Крыленко. Подсудимым дали хороших адвокатов, причем самые лучшие защищали немцев, которых заранее было решено оправдать (в итоге всех немцев оправдали — кроме одного, ему дали год условно и выслали).
Накануне начала суда Политбюро выпустило секретную инструкцию, испугавшись слишком громких обвинений в адрес французов:
«Поручить т. т. Молотову, Чичерину и Крыленко еще раз пересмотреть публикуемый обвинительный акт в сторону максимального сокращения тех мест, которые касаются деятельности иностранных посольств и т. п.»
Обвинительное заключение по делу было заранее напечатано тиражом три тысячи экземпляров для ознакомления избранных членов партии с делом. Чичерин также обратился в Политбюро с просьбой согласовывать все возможные обвинения в адрес французов и поляков с наркоматом иностранных дел, поскольку дело и без того приняло не совсем желательный оборот. Кроме того, даже немецкие коммунисты начали поднимать шум — выяснилось, что один из немецких инженеров был сторонником красных и даже оказывал немецким товарищам какую-то помощь. Чичерин вынужден был обратиться с письмом и к Крыленко — покритиковал того за сокрытие этой важной детали.
Вышинский зачитывает решение суда, 1928 г.
Резюмируем обвинение еще раз. Подсудимые обвинялись в систематическом вредительстве, выражавшемся в: намеренном игнорировании богатых угольных пластов и разработке непригодных, сознательном провоцировании аварий на шахтах и поломок техники, вредительской закупке машин, хороших (чтобы не обижать АЕГ), но не нужных сиюминутно или не подходящих для конкретных шахт, в подстрекательстве рабочих к забастовкам начиная с 1922 года и подрыве авторитета советской власти через ущемление шахтеров. Все это они выполняли по приказу бывших хозяев шахт, которые, в свою очередь, получали указания от иностранного капитала. Целью был срыв обороноспособности страны перед грядущей интервенцией.
В общем, на вредительство списали все ошибки в работе, бардак, хаос и дезорганизация, свойственные многим советским учреждениям тех лет. Аварии и поломки объяснялись просто — во-первых, на шахтах не хватало квалифицированного персонала, а во-вторых, их эксплуатировали, не оглядываясь на безопасность. Горняки уже к концу 20-х смогли вернуться на довоенный уровень добычи, но это произошло благодаря усилению эксплуатации в том числе и оборудования, что и вело к поломкам (вообще, аварии и поломки на шахте — неизбежная часть работы, особенно в условиях 20-х годов, ничего специфического в этом нет).
Стоит отметить, что дело выглядело заведомо абсурдным. Секретные шифры в виде посылок шляп брату и загримированные друг под друга вредители — это даже по тем временам слегка перебор. Даже некоторые высокопоставленные большевики сомневались. Ворошилов писал Томскому:
«Миша! Скажи откровенно не вляпаемся мы при открытом суде в Шахтинском деле? Нет ли перегиба в этом деле местных работников, в частности, краевого ОГПУ»?
Томский, однако, заверил, что все в порядке:
«По Шахтинскому и вообще по угольному (Д. У.) делу такой опасности нет, ибо картина ясная. Главные персонажи в сознании (т.е. дали признательные показания). Мое мнение таково, что не мешало бы еще полдюжины коммунистов посадить».
Признательные показания помогли поверить и Рыкову, который заявлял:
«Если бы я не знал, что имею дело с документально установленными подлинными фактами, я бы сказал, что это все злостные выдумки, направленные против Советской власти».
Позднее следователи, которые вели дело, получили ордена. Сохранилось представление на следователя Зонова, которое выглядит весьма колоритно и дает некоторое представление о механизмах работы:
«Зонов придал серьезное значение ряду технических дефектов в результате коих происходили аварии, затопления шахт и пр. Почувствовав здесь наличие безусловной вредительской деятельности, т. Зонов начал длительную серьезную и сложнейшую агентурную проработку не только отдельных недочетов, но и всей деятельности Шахтинского Рудоуправления и всего личного состава специалистов. В результате этой работы т. Зонов пришел к убеждению о наличии диверсионной организации в Шахтинском округе, а дальнейшая проработка этих выводов привела т. Зонова к выводам о Харьковском, Московском и заграничных центрах этой организации.
Трудящиеся Москвы у Дома Союзов во время слушания Шахтинского дела, 1928 г.
Сознание Гаврюшенко, давшего основные показания, имевшие решающее значение в деле, произошло исключительно благодаря чрезвычайно умелому допросу, произведенному лично т. Зоновым. Экспертизы, оказавшие огромную помощь в деле раскрытия вредительских актов, были подобраны и назначены лично т. Зоновым».
Характерно, что абсолютно все обвинение строилось на признательных показаниях. Ни одной улики против подсудимых у следствия не было, а все экспертизы, как видно из документа выше, проводили подобранные чекистами специалисты. Причем все дело в большей степени строилось на признании 3–4 человек. От остальных требовалось только подтвердить данные против них показания. Уже на суде часть из них отказалась, утверждая, что показания выбивали пытками (они жаловались на то, что им не давали спать несколько суток, пока они не подпишут признание, а также угрожали неприятностями для семей). Судя по итоговым приговорам, можно предположить, что был произведен размен: обвиняемые дали нужные показания в обмен на жизнь. Из 11 приговоренных к смертной казни шестерым ее заменили на десятилетнее заключение в связи с их раскаянием и активным сотрудничеством со следствием. Было расстреляно пять человек, которых обвиняли не только в руководстве вредительством, но и в передаче информации иностранным разведкам, что уже являлось изменой родине.
Рядовым вредителям дали сроки в диапазоне от 5 до 10 лет. Соучастникам и тем, кто обвинялся в недоносительстве — еще меньшие. Не стоит удивляться мягкости приговоров (по сравнению с будущими процессами), это был только пилотный проект, технология обкатывалась, Сталин присматривался к реакции общественности. Реакция оказалась даже лучше, чем ожидалось: некоторые рабочие даже проявили недовольство мягкотелостью суда, требуя расстрелять больше вредителей. На ряде предприятий рабочие планировали подписать коллективную петицию с требованием ужесточить приговор. В одном из донесений сообщалось:
«В железнодорожных мастерских на Брянке рабочие все время следили за процессом и отмечали в записных книжках кого, по их мнению, нужно расстрелять. Вынесенный приговор расходится с этими заметками и рабочие поэтому недовольны».
Сталин с самого начала уделял пристальное внимание делу. Собственно, он и задал его рамки, когда сформулировал идею о том, что вредительство — это новый тип войны, которую капиталисты и буржуазия поведет против советского государства:
«Мы имеем здесь дело с экономической интервенцией западноевропейских антисоветских капиталистических организаций в дела нашей промышленности. Была в свое время интервенция военно‑политическая, которую удалось нам ликвидировать в порядке победоносной гражданской войны. Теперь мы имеем попытку экономической интервенции, для ликвидации которой нам не потребуется гражданской войны, но которую мы должны все‑таки ликвидировать и которую мы ликвидируем всеми доступными нам средствами».
Сталин, 1927 г.
Сталин понимал, что грамотно провернутое дело даст своеобразную легитимность всем последующим процессам, а кажущаяся мягкость приговоров — проверка настроений трудящихся. Здесь он попал в самую точку: было понятно, что рабочие поддержат что угодно, чтобы выплеснуть свое злобу на непосредственное начальство (а на таких предприятиях практически всегда неизбежна конфронтация между рабочими и начальством, к тому же осложненная еще и пестуемой властью классовой ненавистью). Это дело дало основу для повсеместного поиска вредителей, на всех дальнейших политических процессах десятилетия вредительство уже было неотъемлемой частью обвинения. Кроме того, в связи с курсом на форсированную индустриализацию, который непременно привел бы к многократному усилению эксплуатации рабочих и ухудшению их материальных условий, Шахтинское дело становилось важным зачином новой тактики отвода неизбежного в таких случаях гнева с советской власти на мифического внутреннего врага.
Вообще, в Шахтинском деле замечательно видна общая манера советской власти вести дела: начали бороться с иностранными шпионами, но иностранец в советском союзе — человек первого сорта, он полезен, наконец, за него может заступиться его государство, а это уже не шутки. Немцев пришлось отпустить. То ли дело русские аборигены: с этими можно делать все что угодно. Стандартный принцип работы любого государства «чужих бей, о своих заботься» в СССР с самого начала был вывернут наизнанку: «перед уважаемыми иностранными партнерами лебези, а местные как-нибудь перебьются».
Но пока никто не догадывался ни об этом, ни о грядущих потрясениях. Чекист Евдокимов не представлял, что его расстреляют в 1940 году, товарищ Томский не подозревал, что ему придется покончить с собой через восемь лет, чтобы избежать унизительного самооговора, а прокурор Крыленко не думал, что в 1938 году будет расстрелян по приговору Вышинского, с которым бок о бок работал на шахтинском процессе.
