Самое первое, самое главное и самое важное в смысле последствий решение, которое должен принять государственный деятель и командир, — это определить тип войны, в которую он погружается; здесь нельзя ошибиться, равно как и нельзя пытаться превратить войну во что-то противное её природе.
— Карл фон Клаузевиц, «О войне»
Газета Financial Times опубликовала интервью с Андреем Парубием, секретарем Совета национальной безопасности и обороны Украины. Парубий, реаниматор Национальной Гвардии, комендант Евромайдана родом из Львовской области, прославившийся своей инициативой по вводу виз для жителей РФ, — словом, человек, заслуживающий отдельной статьи, заявил, что Россия собиралась захватить 8 регионов Украины, но испугалась санкций и открытой войны с украинской армией. Теперь же, по словам Парубия, РФ перешла к «гибридной войне»:
«Это новый тип войны, так называемая „гибридная война“, когда армии не выступают в роли агрессора. Вместо этого идет запугивание и внедрение в страну диверсионных групп, которые с местными экстремистами и криминальными бандами уже ведут борьбу на месте».
Однако сооснователь партии «Свобода», которому «наплевать на интересы» украинцев, проживающих в РФ, так как они «всё равно не будут нашими союзниками», ошибается.
Один из наших авторов находится там прямо сейчас, и ясно, что никакой государственной помощи нет. Государственная помощь заключалась бы в установке бесполётной зоны, поставке оружия и наёмников. Ничего этого нет, а гуманитарную помощь (для всех, без учёта национальности и политических убеждений), собирают с миру по нитке.
Вообще слова про «поворот времени вспять» и новые способы войны слышны с самого начала украинского кризиса. Очевидно, что происходящее на Юго-Востоке Украины развивается самостоятельно, вне желания Кремля, и даже противореча им. Но рычаг давления сохранять нужно: помимо публикаций, в Конгресс США был внесён законопроект с прекрасным названием «Russian Aggression Prevention Act of 2014». В нём содержатся новые экономические санкции, а бонусом идёт поставка оружия на Украину. Санкции предлагается ввести в случае, если РФ не выведет свои войска с украинской границы (да, со своей территории) и не прекратит «дестабилизировать обстановку».
Недавно в Foreign Policy вышел текст ({{16}}) о том, как Путин своими действиями преображает самую суть войны, используя при этом самые коварные средства. К сожалению, современная Российская Федерация не является столь могущественным государством, как бы ни хотелось автору показать страну Мордором 2.0.
Однако любопытно узнать, что же именно подразумевается под «переизобретением» войны. Частично статья строится на заимствованиях из небольшой истории, написанной Владиславом Сурковым. Впрочем, реальность весьма сильно отличается от картины, показанной бывшим руководителем Администрации Президента.
Прежде всего, налаживание торговых связей с ближайшими окружением и использование этих связей не является современным изобретением. Безусловно, перед выполнением операции в Крыму Путин либо учёл зависимость Европейского союза от российского топлива, либо же договорился о судьбе полуострова ещё до мартовских событий. Действительно, европейские санкции оказались не такими значительными: комиссар по энергетике Гюнтер Эттингер сообщил, что санкции против РФ в сфере энергетики будут просто «неуместными», Франция поставит вертолётоносцы «Мистраль», а Великобритания не спешит трогать счета российских олигархов. Последний случай особенно примечателен: российские финансовые потоки сомнительного происхождения являются важным элементом британской экономики ({{7}}). Стоит задуматься, выгодна ли нашим британским партнёрам настоящая борьба с коррупцией.
Сложно назвать использование экономического сотрудничества в конфликтах чем-то новым: принцип divide et impera существует, пожалуй, столько же, сколько существует наша цивилизация. Другое дело, что мы на секундочку заглянули в бездну раскола между Европой и США. Запад не является чем-то единым, это не стоит забывать, и это нужно использовать.
Поддержка Путина правыми европейскими партиями, конечно, приятна, и потенциально на этих противоречиях тоже можно сыграть, однако до полноценного превращения этой ситуации в оружие ещё очень далеко. А поддержка американских консерваторов, если она вообще существует, к сожалению, не смягчает американские экономические санкции.
Древний образ «красной угрозы» тоже не забыт и любовно воскрешён: согласно «Foreign Policy», зарубежную прессу заполонили журналисты и эксперты, проплаченные Кремлём. Это можно было бы списать на незнание ситуации, на ошибку, но автор статьи — Пётр Померанцев, русский (правда, почему-то проживающий в Лондоне).
В комментариях к статье кто-то остроумно заметил, что сама она является образцом информационного оружия. Но это лишь первый, верхний слой. Чтобы успешно противостоять России, Померанцев предлагает следующие меры:
— создание специальных НКО для борьбы с коррупционными потоками в тех странах ближнего зарубежья, которые, по его мнению, могут стать «следующими»: Грузия, Молдавия, Латвия;
— постоянный анализ всех «прокремлёвских» журналистов: «каждый кремлёвский мем должен быть деконструирован»;
— эта деятельность должна быть юридически оформлена и закреплена — предполагается создание специализированных аналитических центров.
Иными словами, несмотря на налёт пропаганды, в статье действительно скрыты ответные меры, с которыми в дальнейшем столкнётся Россия при проведении любых действий, отвечающих русским геополитическим интересам.
Наша задача состоит в том, чтобы подготовиться к эффективному противостоянию этим мерам и научиться искусному ведению нелинейной, асимметричной войны.
Малые войны
В 1906-м году была опубликована книга «Малые войны: руководство и практика» (“Small Wars: Their Principles and Practice”) за авторством полковника британской армии Чарльза Калвелла. Книга основывается на опыте европейских войн XIX столетия. В ней даётся следующее определение малым войнам ({{1}}):
«Выражение „малая война“ не имеет определённой связи с масштабом проводимой кампании; оно просто используется для того, чтобы обозначить, за неимением лучшего [определения], действия регулярных армий против иррегулярных или относительно иррегулярных сил».
XX и XXI века оказались богат на подобные войны: конфликт в Северной Ирландии, Вьетнамская война, Афганская война, Вторая чеченская война, Босния, Югославия, Ирак — и, конечно, Украина.
С ходом истории войны меняют свою сущность. Обычно это происходит так постепенно и незаметно, что мы не способны уследить за всеми изменениями. Но иногда из-за какого-то отдельного фактора (скажем, появления механизированных войск или беспилотников) характер ведения войны меняется радикально.
Современные армии по-прежнему несут в себе, в самой своей сущности, древнюю задачу — ведение полномасштабной войны. Хотя проблемы ведения асимметричной войны и известны с античных времён, с развитием технологий и мощности вооружений эта проблема встаёт особенно остро. У таких конфликтов много имён: нелинейная война, асимметричная война, партизанская война, городская война. Особенно тщательно вопросы нелинейного взаимодействия изучаются при анализе противоповстанческих (counterinsurgency, или COIN) операций. Традиционная военная подготовка редко связана с подобной деятельностью — это представляет серьёзную проблему из-за особенностей асимметричной войны.
Прежде всего, все стандартные определения становятся зыбкими и мнимыми. Важнейшие понятия, такие как «победа», «поражение» сложно подчинить каким-либо определениям. «Враг» неявен, неочевиден и изменчив. Мы хорошо видим это на примере событий на Юго-Восточной Украине: в подобном нестабильном окружении маскироваться и менять убеждения значительно легче, чем при традиционных боевых действиях. Общий язык и этничность лишь способствуют такой пластичности. Боевые действия происходят не на поле боя, но в сложном окружении, в основном состоящем из гражданских лиц. Для победы нужно не уничтожить врага, а перехитрить его. Возрастает и роль пропаганды: зачастую победа зависит от того, насколько быстро и эффективно удастся лишить врага поддержки населения и присвоить её себе. Воистину, этот тип войны ведётся в умах и между мировоззрениями. Давид Галула, один из классических исследователей и создателей теории противоповстанческих действий, в своём труде цитирует Мао Цзэдуна ({{5}}): «двадцать процентов — война, восемьдесят процентов — политика, вот истинная формула».
Польский футуролог Станислав Лем весьма удачно предсказал эту картину ({{21}}):
«Размылись линии фронта и границы между большими и мелкими антагонизмами. Для очернения другой стороны в глазах её собственного общества спецслужбы изготовляли фальсификаты стихийных бедствий на своей территории, так чтобы их ненатуральность бросалась в глаза. Было доказано, что некие богатые государства, оказывая помощь более бедным, в поставляемую ими (по весьма низкой цене) пшеницу, кукурузу или какао добавляли химические средства, ослабляющие потенцию. Это была уже тайная антидемографическая война. Мир стал войной, а война — миром.
Мир стал войной не из-за тотальных происков (как представлял себе некогда Оруэлл), но благодаря достижениям технологии, стирающей границу между естественным и искусственным в каждой области жизни и на каждом участке Земли и её окружения,- ибо в околоземном пространстве творилось уже то же самое.
«Там, — писал автор „Тенденции к обезлюживанию в системах вооружений XXI века“, — где нет больше разницы ни между естественным и искусственным белком, ни между естественным и искусственным интеллектом, нельзя отличить несчастья, вызванные умышленно, от несчастий, в которых никто не повинен».
Другим следствием приспособленности современной армии к традиционной войне является чёткая демаркация различных событий и явлений: сражение, миротворческая операция, гуманитарная операция. Но, по выражению бывшего начальника Британской академии обороны Джона Кисзли ({{11}}), «эти обнадёживающе аккуратные очертания плохо сочетаются с реальностью, в которой боевым действиям, включающим в себя противоповстанческие операции, присущ беспорядок — это калейдоскоп различных видов операций, особо сопротивляющихся чёткости определений». Процесс анализа таких операций особенно труден (и вреден), ведь каждая ситуация является уникальной. Однако исследователи сходятся во мнении, что их можно охарактеризовать следующими признаками: запутанность, двойственность, неопределённость, непредсказуемость.
Такая сущность этих мероприятий изменяет привычный набор задач, выполняемых вооружёнными силами: отныне они занимаются реформами, подготовкой местных вооружённых сил, охраной правопорядка, гуманитарной помощью и даже политической деятельностью. Ожидается, что армия будет умело взаимодействовать с самыми различными организациями и агентствами как местного, так и международного уровня, работать со СМИ и учитывать последствия любого интервью, использовать местных лидеров мнений, заниматься пропагандой и контрпропагандой.
Невозможно сказать, сложнее или опаснее ли это обычной, полномасштабной войны, однако можно с уверенностью сказать, что характер проблем станет иным и будет требовать более тонкого восприятия. Что важно, этими навыками и подходами должны владеть не только старшие, но и младшие офицеры.
Проблемы традиций
Следующие проблемы связаны с конфликтом между военными традициями и подходом, который требуется при выполнении нелинейных задач. Этот подход предусматривает иной тип мышления: проблемы обычной войны всегда можно решить при помощи боевого превосходства, физической силы и полного уничтожения целей. Здесь царствуют лишь чёрный и белый цвета.
При ведении нерегулярной войны, по словам британского стратега и аналитика Лоуренса Фридмана, ({{4}}) «превосходство в физической среде малополезно, если оно не может быть переведено в превосходство в информационной среде».
Иными словами, огромные затраты на технологические новшества не гарантируют победу, а картина по большей части состоит из сотен оттенков серого.
Различаются и сами способы решения проблем: в обычной войне для этого используется редукционистский подход, упрощающий происходящее до элементов и чётких формулировок из доктрин, уставов и норм и требующий немедленного решения проблемы. Напротив, в нелинейной войне зачастую важно выждать.
Для такой смены парадигмы придётся приложить немало усилий: по словам Лиделл Гарта, английского военного теоретика и историка (который ввёл понятие «непрямых действий»), «если и есть что-то сложнее того, чтобы впихнуть новую идею в голову военного, так это выбить старую прочь»({{15}}).
Другим понятием, чья сущность сразу конфликтует с подходами асимметричной войны, является этос воителей. Словарь Ожегова даёт следующее определение: «воитель — человек задорный, с воинственным характером». Для того чтобы успешно воевать в традиционной войне, воинам необходимо любить и жаждать сражаться. Однако такой воинский дух может помешать выполнению задач противоповстанческой операции и заставит, как выразился Макс Бут, «вести малые войны методами больших войн». Проблема заключается в том, что в сложном окружении воину может понадобиться как его традиционный этос, так и способность к адаптации, необходимая при нелинейных войнах. Фрэнк Китсон в своём труде о конфликтах низкой интенсивности прямо указывает на это({{13}}):
«качества, необходимые для сражения на обычной войне, отличаются от требуемых при взаимодействии с диверсионными или повстанческими действиями».
Для нелинейной войны требуется эмпатия, терпение, умение разбираться в эмоциях, политический кругозор и навыки использования «мягкой силы» вообще, что входит в противоречие с известным высказыванием Клаузевица о том, что бой является единственным эффективным способом ведения войны.
Подготовка, доктрина и образование
Одним из частых заблуждений, встречающихся при подготовке военнослужащих, является идея о том, что краткий курс переподготовки сделает хорошо обученного для ведения обычной войны солдата пригодным к войне нелинейной.
Конечно, в современной армии проводится разнообразная культурная и лингвистическая подготовка и создаются специальные руководства, облегчающие понимание воином ситуации в стране. Фрэнк Китсон ещё в 70-х едко прокомментировал это явление ({{14}}): «многие офицеры… всё ещё считают, что для постижения конфликтов низкой интенсивности не нужно прикладывать серьёзных усилий, и часто можно услышать восклицание, что подходящий солдат с винтовкой способен сделать всё, что потребуется».
Проблема состоит в том, что для поддержания готовности к полномасштабным операциям армии уже приходится тратить огромное количество времени: растёт не только количество и сложность используемого в бою вооружения, но даже боевые действия переходят в новые сферы, такие как киберпространство.
Время всегда ограничено, и чтобы приобрести навыки ведения асимметричной войны, не снижая уровень подготовки к войне обычной, придётся сделать немало важных шагов по изменению военных традиций подготовки.
Постепенно происходит осознание этого факта. Устав американской армии предусматривает ({{19}}), что военнослужащие США «будут как создателями государства, так и воинами. Они должны быть готовы оказывать помощь в восстановлении институтов [государственных] и местных сил правопорядка, а также содействовать восстановлению инфраструктуры и основных служб [социальных]. Они должны способствовать установлению местного управления и верховенства закона».
Однако здесь кроется следующая опасность: каким бы подробным и глубоко проработанным ни было руководство, оно всегда будет немного устаревшим, а каждая противоповстанческая операция в своём роде уникальна. Следовательно, доктрины и правила должны быть гибкими, а военные учреждения должны стать местами, где обучение никогда не прерывается.
Впрочем, тут скрыта и другая проблема: раз доктрина и подготовка являются краеугольными камнями современной армии, военные полностью полагаются на них. Но такая вера одновременно является и уязвимостью. Нелинейная, непредсказуемая война требует иных инструментов. Одним из них является образование, направленное на подготовку профессионалов, способных к быстрому, чуткому и гибкому осознанию ситуации, людей с развитым воображением и критическим мышлением, различающих оттенки серого. Как уже было отмечено выше, важнейшие решения теперь зачастую принимаются на уровне младших командиров.
Руководства и правила следует пересмотреть: сейчас они представляют собой чёткие инструкции, подобные алгоритмам. Несомненно, это упрощает принятие решений при нехватке времени. Но в сфере безопасности, контртерроризма и вообще в любой изменчивой обстановке следует прежде всего обучать не знанию, но нужному типу мышления (mindset).
Пока офицер не научится мыслить как террорист или как житель страны, в которой проводится миротворческая операция, он не сможет осознать все риски, а учесть их заранее — невозможно. Такой подход уже используется в некоторых других областях, и военные будут вынуждены взять его на вооружение. Брюс Шнайер, эксперт в сфере информационной безопасности, кратко описал ({{17}})этот тип мышления(security mindset) так: «В уме безопасника присутствует идея о том, как заставить что-то сломаться». Ещё короче сформулировал ({{10}}) этот принцип австралийский военный стратег, Дэвид Килкаллен: «Чтобы разобраться в противоповстанческих операциях, сначала следует разобраться в повстанческих операциях».
Военному образованию будет необходимо позаимствовать многое из сферы других междисциплинарных знаний, гармонично сочетающих в себе как гуманитарные, так и технические науки. Прежде всего, это управление чрезвычайными ситуациями и информационная безопасность. Эти сферы развиваются крайне бурно, но мастерство в них определяется не объёмом знаний, а подходом, позволяющим разобраться в любой нестандартной ситуации. Сложно отнести современные противоповстанческие операции лишь к сфере военной деятельности. Тут нужны и дипломатические навыки, и политическая смекалка, ведь армия теперь постоянно взаимодействует с политиками самого разного уровня.
Самуэль Хантингтон уже высказался ({{8}})об этом в своей первой книге, «The Soldier and the State: The Theory and Politics of Civil-Military Relations», изданной ещё в 1957-м году:
«Боевая подготовка, как и право, на своих границах переходит в историю, политику, социологию, психологию. Более того, военное дело граничит с такими естественными науками, как химия, физика и биология. Чтобы должным образом понимать своё искусство, офицер должен иметь некоторое понимание о его связи с другими сферами знаний, способных посодействовать его собственным задачам. Кроме того, он не способен по-настоящему развить свои аналитические навыки, проницательность, воображение и рассудительность, если он занимался подготовкой лишь к своим профессиональным обязанностям. Привычки и умственные способности, необходимые ему в профессиональной деятельности, по большому счёту, могут развиться лишь на широких дорогах познания, лежащих вне его профессии. Тот факт, что ему, как и юристу, и доктору, постоянно приходится иметь дело с живыми людьми, заставляет его разбираться в отношениях между ними, их мотивации и поведении глубже, чем того требует гуманитарное образование. Так же, как общее образование стало обязательным условием для занятий правом и медициной, сейчас практически везде оно является желаемой характеристикой для профессионального офицера».
Следующая проблема заключается в том, что военные структуры весьма упорно сопротивляются любым изменениям: «многие военные испытывают здесь проблемы; помимо того, что вооружённые силы являются жёсткой иерархией, — иерархии в целом, как печально известно, весьма чувствительно воспринимают внешнюю критику как угрозу».
И действительно, гражданскому специалисту сложно взять какой-то отдельный курс в военном учебном заведении. Хантингтон называет ({{9}}) такие учреждения «профессиональными монастырями». Хотя иногда там создаётся возможность обучения для гражданских лиц, такие факультеты, как правило, изолированы. По крайней мере, разумно будет допускать гражданских лиц хотя бы на отдельные курсы: за счёт совместного общения с людьми совершенно других взглядов и иной культуры можно приобрести те самые навыки, которые особо пригодятся в чрезвычайной, нестандартной ситуации. Было бы очень желательно, если бы и военные могли брать несколько курсов в гражданском учебном заведении: во-первых, ради смены окружения, а во-вторых, чтобы почувствовать разницу между сущностью военных и гражданских институтов.
Большую сложность представляет обучение пониманию культуры и языка стран, в которых будут выполняться боевые задачи. Как правило, эта культура весьма отличается от европейской, а количество учебных лингвистических пособий по редким языкам невелико. Требуется заблаговременная разработка (или перевод) учебников, отвечающих требованиям эпохи. Для погружения в культурные особенности возможно использование симуляторов: компьютерные игры как нельзя лучше способствуют изучению мельчайших деталей за короткое время.
Полноценное понимание культуры ведёт к пониманию умов, понимание умов является ключом к победе.
Вне зависимости от степени интегрированности армии в систему гражданского обучения мудрым решением будет создание исследовательских центров, занимающихся не только образованием, но и научной деятельностью: возможно даже создание академии с различными институтами, конкурирующими между собой. Однако следует помнить, что излишняя бюрократизация и авторитарность смертельно опасны для науки. От успешности этого решения будет зависеть и качество гибких военных доктрин и правил.
Уроки для русских
Крымская операция продемонстрировала значительно выросшую эффективность российской армии: она была проведена крайне быстро, бескровно и бесшумно. Даже разведывательные агентства США, чья истинная мощь стала понятна широкой публике лишь после утечек Сноудена, не смогли предсказать передвижение войск. Иностранные военные весьма высоко оценили действия своих российских коллег. Джоель Хардинг, бывший офицер разведки США ({{3}}): «Кажется, русские взяли пример с Осамы бин Ладена и использовали курьеров. Они связывались [лишь] с теми, кому было нужно знать, и поддерживали строжайшую дисциплину безопасной связи. Это высшая степень профессионализма, которую я когда-либо видел».
Подавляющая часть жителей Крыма поддерживала пророссийские силы, а языковой барьер практически отсутствовал. Иными словами, ситуация была близка к идеальной.
Однако для выполнения подобных операций в других регионах потребуется как минимум частичная армейская реформа.
Во-первых, необходим пересмотр военной доктрины.
В существующей доктрине наибольший приоритет отдаётся угрозе расширения НАТО. Анализ Института стратегических исследований армии США, посвящённый реформе вооружённых сил РФ, подтверждает ({{18}}) общую ориентированность мышления на борьбу с США. Как мы видим, это та самая подготовка к крупномасштабной войне старого образца, вероятность которой крайне мала и которая вредит ведению нелинейных войн.
Безусловно, приоритет должен быть отдан, прежде всего, операциям на территории бывшего СССР. Эта задача, в отличие от войны с «империалистами», выполнима, реальна и принесёт ощутимые плоды: воссоединение русских, существенные ресурсы (крупнейшие залежи урана находятся в Казахстане) и создание настоящей армейской элиты.
Во-вторых, требуется перераспределение бюджетных ассигнований.
До 2020 года на армию будет потрачено 20 триллионов рублей.
Владимир Поповкин (в то время — первый заместитель министра обороны РФ) в 2011 году подробно рассказал о составляющих ГПВ-2020 ({{20}}):
«Государственная программа вооружения на 2011-2020 годы представляет собой комплекс мероприятий, согласованных по целям, задачам, направлениям развития, ресурсам и срокам выполнения. Они должны обеспечить поддержание необходимого уровня оснащения Вооружённых Сил современным вооружением, военной и специальной техникой (ВВСТ), исходя из потребностей нового облика и требований нормативных документов, с учётом возможностей выделения государством необходимых финансовых средств промышленности для производства требуемых объёмов ВВСТ. Для достижения этой цели основные усилия планируется направить на такие направления, как:
– сбалансированное развитие системы стратегических вооружений;
– комплектные поставки современных и перспективных образцов вооружения, в первую очередь в соединения и воинские части постоянной готовности;
– создание базовых информационно-управляющих систем, обеспечивающих применение высокоточного оружия;
– создание научно-технического задела и обеспечение разработки новейших систем и образцов вооружения;
– обеспечение поддержания существующего парка вооружения в боеготовом состоянии».
Не критикуя техническую сторону вопроса, следует напомнить, что({{6}}) «Проблема заключается в кардинальной разнице между использованием силы и политическими последствиями… вопрос конвертации относится к одной из самых сложных стратегических проблем». Неважно, сколько денег РФ вложит в боевую технику, и неважно даже, насколько совершенные технологии при этом будут использованы. Кисзли ядовито называет такую сосредоточенность на технической стороне «PowerPoint-мышлением». И он прав. Сейчас у РФ, что бы ни писали в зарубежной прессе, нет сонма преданных или купленных журналистов или экспертов, нам нечего противопоставить зарубежным НКО, а попытка ограничить Интернет всё равно окажется губительной и опасной. Про трагедию, произошедшую в Одессе (даже сам факт, что уж говорить о расследованиях) писали настолько мало, что один французский журнал даже посвятил ({{2}}) этому отдельную статью. Чтобы поддерживать контроль над сферой своего геополитического влияния, недостаточно тратить деньги на вооружение. Мимо всех проскользнула новость о попытке захвата Запорожской АЭС: представим себе, что захват удался, и РФ в любом случае пришлось бы ввести войска. Произошедшее было бы собрано, вывернуто наизнанку, и подано в максимально неприятном для русских виде.
Необходимо создать СМИ, подающие тщательно проверенную информацию зарубежной аудитории. Если на это не будет потрачена хотя бы малая толика средств, идущих на танки и ракеты, то последними просто будет невозможно воспользоваться.
В-третьих, необходимо создать сеть аналитических центров (think-tanks), посвящённых исследованию культурных и лингвистических особенностей стран бывшего зарубежья. В Севастополе русский язык знает более 90% населения. Но если проводить противоповстанческую операцию на другой территории (скажем, обеспечить безопасность Армянской АЭС в случае её захвата азербайджанскими террористами), то её эффективность будет значительно снижена.
Помимо этого, развитие независимой от Министерства образования сети институтов (с привлечением зарубежных и гражданских специалистов) позволит заложить основы для настоящей, подлинной реформы образования.
В-четвёртых, большая часть существующей военной литературы не переводилась на русский язык. Финансирование перевода даже небольшой части классических британских и американских работ позволит школьникам, студентам и курсантам формировать необходимый для ведения асимметричной войны взгляд на мир в том возрасте, когда ум наиболее гибок и легко впитывает информацию.
В-пятых, учитывая невозможность переиздания и публикации всей необходимой литературы без отставания, мы рекомендуем кардинально пересмотреть программу изучения английского языка в высших учебных заведениях. Практически везде она сводится к зубрёжке слов и переводу большого количества текстов по узкой тематике. За два года более чем возможно помочь студентам овладеть достойным уровнем владения языком. Для простоты академического обмена и сокращения времени и средств на разработку новой программы можно использовать существующие международные тесты, подтверждающие владение английским языком.
***
Хотя у новых войн иные правила, не думаю, что это будет помехой.
Как писал Деникин, нас всегда «выручала солдатская смекалка, свойственная русскому человеку вообще, проявлявшаяся в лёгкой приспособляемости к самым сложным и трудным обстоятельствам походной и боевой жизни».
Долгое время казалось, что у России нет внешнеполитических интересов, что русским ничего не надо и что на одной седьмой части суши можно ставить крест. Однако историю невозможно обмануть: русская армия успешно и малой кровью выполняла боевые задачи, однажды почти добравшись до Константинополя. В марте мы снова увидели, что искусство войны не исчезло. Видим и сейчас.
Переориентация армии и системы образования на решение проблем реальных и русских вместо проблем мифических и советских постепенно вернёт кровь и в иные отрасли и сферы. Мало того, что русские — нация государственная, русские — нация военная. Мы это умеем, мы это любим. Всё, что только нужно, можно сделать прямо сейчас.
Самое прекрасное в том, что так и будет. Пусть и не сейчас, но позже. Великую русскую культуру не смог уничтожить даже кровавый двадцатый век. Двадцать первый век будет веком русским.
Библиография
1. Callwell C.E. Small Wars. Their Principles and Practice, 1906. p. 26
2. Dion, Jack. Pourquoi le massacre d’Odessa a-t-il si peu d’écho dans les médias?, Marianne, 6 Mai 2014.
3. Dreazen, Yochi., Harris Shane. U.S. Intel Sources: Russian Invasion of Eastern Ukraine Increasingly Likely, Foreign Policy, March 27, 2014.
4. Freedman, Lawrence. The Transformation of Strategic Affairs, IISS Adelphi Paper No. 379, 2006. p. 20.
5. Galula, David. Counterinsurgency: Theory and Practice, 2006. p. 63.
6. Gray, Colin S. The Strategy Bridge: Theory for Practice, 2010. p. 136.
7. Hopkin Jonathan., Blyth Mark. Londongrad Calling. Foreign Affairs, 21 Apr. 2014.
8. Huntington, Samuel P. The Soldier and the State, 1957. p. 14.
9. Huntington, Samuel P, op. cit., p. 266.
10. Kilcullen, David. Counterinsurgency Redux, Survival: Global Politics and Strategy Winter, 2006. p. 116
11. Kiszely, John. Learning about Counter-Insurgency, RUSI Journal, Dec 2006, Vol. 151, No. 6. p. 19.
12. Kiszely, John, op. cit., p. 18
13. Kitson, Frank. Low Intensity Operations, 1970. p. 199.
14. Kitson, Frank,op. cit.,p. 200.
15. Liddel-Hart, Basil. Thoughts on War, 1943. p. 115.
16. Pomerantsev Peter. How Putin Is Reinventing Warfare. Foreign Policy, May 05, 2014.
17. Schneier, Bruce. Inside the Twisted Mind of the Security Professional, Wired, 03.20.08.
18. Strategic Studies Institute. Russian military transformation — goal in sight?, 2014. p. 20.
19. USArmy. Counterinsurgency Field Manual, 2010. p. iii.
20. Кошуков, Игорь. В новой Государственной программе вооружения приоритет отдан высокотехнологичным образцам, Национальная оборона, 3 марта 2011 г.
21. Лем, Станислав. Мир на земле, 1991.
[[1]]Callwell C.E. Small Wars. Their Principles and Practice, 1906. p. 26[[1]]
[[2]]Dion, Jack. Pourquoi le massacre d’Odessa a-t-il si peu d’écho dans les médias?, Marianne, 6 Mai 2014.[[2]]
[[3]]Dreazen, Yochi., Harris Shane. U.S. Intel Sources: Russian Invasion of Eastern Ukraine Increasingly Likely, Foreign Policy, March 27, 2014.[[3]]
[[4]]Freedman, Lawrence. The Transformation of Strategic Affairs, IISS Adelphi Paper No. 379, 2006. p. 20.[[4]]
[[5]]Galula, David. Counterinsurgency: Theory and Practice, 2006. p. 63.[[5]]
[[6]]Gray, Colin S. The Strategy Bridge: Theory for Practice, 2010. p. 136.[[6]]
[[7]]Hopkin Jonathan., Blyth Mark. Londongrad Calling. Foreign Affairs, 21 Apr. 2014. [[7]]
[[8]]Huntington, Samuel P. The Soldier and the State, 1957. p. 14.[[8]]
[[9]]Huntington, Samuel P, op. cit., p. 266.[[9]]
[[10]]Kilcullen, David. Counterinsurgency Redux, Survival: Global Politics and Strategy Winter, 2006. p. 116[[10]]
[[11]]Kiszely, John. Learning about Counter-Insurgency, RUSI Journal, Dec 2006, Vol. 151, No. 6. p. 19. [[11]]
[[13]]Kitson, Frank. Low Intensity Operations, 1970. p. 199. [[13]]
[[14]]Kitson, Frank,op. cit.,p. 200. [[14]]
[[15]]Liddel-Hart, Basil. Thoughts on War, 1943. p. 115. [[15]]
[[16]]Pomerantsev Peter. How Putin Is Reinventing Warfare. Foreign Policy, May 05, 2014.[[16]]
[[17]]Schneier, Bruce. Inside the Twisted Mind of the Security Professional, Wired, 03.20.08.[[17]]
[[18]]Strategic Studies Institute. Russian military transformation — goal in sight?, 2014. p. 20.[[18]]
[[19]]USArmy. Counterinsurgency Field Manual, 2010. p. iii.[[19]]
[[20]]Кошуков, Игорь. В новой Государственной программе вооружения приоритет отдан высокотехнологичным образцам, Национальная оборона, 3 марта 2011 г.[[20]]
[[21]]Лем, Станислав. Мир на земле, 1991. [[21]]
