Жертвоприношение. 1914 год, борьба за Восточную Пруссию

ечером 30 августа 1914 года к небольшой ферме Каролиенгоф в Восточной Пруссии вышла группа русских офицеров. Едва ли в этих людях можно было узнать блестящих, изысканных франтов довоенной поры. Все они были оборваны, голодны и давно не имели случая выспаться. Они шли лесами из окружения, стараясь не наткнуться на заслоны немецкой армии. Возглавлял эту группу генерал Александр Васильевич Самсонов, еще недавно — командующий мощной 2-й русской армии, а теперь — лишь один из группы беглецов. Раздавленный тяжестью ответственности за поражение, измученный приступами астмы, генерал повторял: «Государь верил мне. Как я смогу встретиться с ним после такого несчастья?» Ночью Самсонов отошел от своих товарищей в глубину леса и покончил с собой револьверным выстрелом. Так закончилось первое тяжкое поражение русской армии в Великой войне. Еще месяц назад, когда Германия объявила войну России, никто не мог представить такого горестного исхода начальных боев.

17 августа 1914 года русская армия начала активные боевые действия против Германии и Австро-Венгрии. Времени терять было нельзя, поскольку на Западном фронте уже полыхала битва за Бельгию и фронт быстро смещался к Парижу, что угрожало главному союзнику России. Уже на следующий день после объявления Германией войны Франции посол Французской Республики М.Палеолог обратился к русским союзникам с откровенным призывом о помощи:

Это воззвание русские не могли игнорировать. Однако не следует думать, что армии Империи были наспех сколочены и брошены на убой ради спасения союзника. Еще до войны русские штабисты совместно с французскими коллегами обсуждали планы операций против Германии. Русские изначально определили германский фронт как второстепенный. Основные силы предполагалось бросить против Австрии. Однако в рамках коалиционной войны требовалось нажать и на Германию, дабы ослабить немецкий «Drang nach Westen» («натиск на запад») в Бенилюксе и Франции. Поэтому в довоенные планы было включено наступление против Восточной Пруссии. Русское наступление стартовало достаточно аккуратно, в те сроки и теми силами, какие были назначены в планах еще 1912 и 1913 годов.

Русские оперировали в Германии двумя армиями, наступавшими с разных сторон. 1-я армия генерала Ренненкампфа двигалась с востока на запад напрямую по Восточной Пруссии, 2-я армия под началом Самсонова выдвигалась с юга, из Польши, на север, нанося удар через ту же Восточную Пруссию к Балтийскому морю.

То есть 2-я армия должна была перехватить пути отхода из Восточной Пруссии и стать наковальней, о которую германские войска должен был разбить молот 1-й армии. Такие клещи диктовались самой географией: Восточная Пруссия нависала над польскими провинциями Российской Империи и для царских генералов было соблазнительной идеей срезать этот выступ. С другой стороны, обширный укрепленный немцами район Мазурских озер между армиями не позволял им действовать плечом к плечу.

Мрачный итог битвы за Восточную Пруссию сделал обоих командующих объектами насмешек и обвинений в профессиональной непригодности. Однако оба они были опытными командирами, имевшими за плечами руководство войсками в русско-японскую войну. Хотя борьба с японцами закончилась не слишком впечатляюще, но конкретно Ренненкампфу и Самсонову едва ли можно бросить упрек в некомпетентности или отсутствии личного мужества. Им противостояли войска генерал-полковника Максимилиана фон Притвица. Этот пожилой военачальник не относился к «звездам первой величины», но в качестве служаки не вызывал ни у кого нареканий.

Он имел ограниченный боевой опыт еще франко-прусской войны 1870-х годов младшим офицером, обладал хорошей теоретической подготовкой, но боевыми частями ранее не командовал. В соответствии с замыслами германского командования, Притвиц должен был «день простоять да ночь продержаться», пока Франция не будет разгромлена и от Парижа не прибудут свежие немецкие силы. Их появление должно было состояться через полтора месяца после начала войны; до этого момента держать фронт Притвиц должен был собственными усилиями при опосредованной помощи австрийцев, воюющих южнее.

Осторожное начало

ритвиц знал об ограниченности своих сил. Однако мощь наступающих армий не склонила немецкого военачальника к сидению в окопах. Генерал сразу проявил себя как агрессивный игрок: защищать Восточную Пруссию он решился немедленным ударом по вторгающейся в Германию с востока армии Ренненкампфа. Против нее он мог выставить силы, равные по числу людей, но превосходящие по огневой мощи.

К энергии командующего армией добавилось своеволие частных начальников. Один из командиров корпусов по собственной инициативе атаковал наступающие части Ренненкампфа у местечка Сталлупенен. Первая битва Восточного фронта стартовала. Столкновение оказалось достаточно суматошным и беспорядочным, обе стороны преподнесли друг другу неприятные сюрпризы. Притвиц вообще не желал этого столкновения, однако своевольничающий генерал Франсуа, обнаруженный вестовым на колокольне, откуда он командовал боем, заявил, что не остановится, пока не разобьет русских. Правда, попытка не оказалась особенно удачной. Русские понесли на марше ощутимые потери от неожиданно обрушившегося на них артогня; с другой стороны, контрудар вынудил немцев к поспешному отходу. Впрочем, воинственный Франсуа был доволен и искренне считал себя героем дня. Обе стороны объявили о своей победе, но главным итогом этой стычки стали не пушки, взятые русскими, и не несколько тысяч трупов с обеих сторон, а обнаружение врагами друг друга в тумане войны.

Притвиц, обнаружив направление удара русских, решился атаковать Ренненкампфа всеми силами. Пока он собирал ударную группировку, произошло еще несколько стычек, во время которых отличился ротмистр Врангель, будущий руководитель белого движения. 20 августа немцы наконец атаковали русскую армию всеми силами возле Гумбиннена, в 40 километрах от границы. Они серьезно, почти вдвое, превосходили русских по огневым возможностям, не уступали также и численно и вполне могли рассчитывать на успех. Реальный ход сражения оказался для них полной неожиданностью.

На рассвете правофланговая дивизия армии Ренненкампфа была атакована корпусом того же самого неугомонного Франсуа. Немцам сопутствовал успех: русская дивизия оказалась в отчаянном положении под убийственным огнем. Однако русские сохранили дисциплину и не дали себя смести. Попытки немцев развить успех кавалерийской атакой быстро доказали, что конница мало что может противопоставить современным орудиям и пулеметам. Русская дивизия понесла очень высокие потери, но Франсуа не смог ее даже преследовать ввиду собственных значительных жертв и усталости войск, бившихся с упорным противником. Задуманный фланговый охват не состоялся; русские отступили, но не допустили прорыва фронта.

Тем временем корпус Августа фон Макензена атаковал русских в лоб несколько южнее. Макензен не слишком старательно вел разведку и отход русских сторожевых частей принял за всеобщее бегство. Будучи весьма решительным военным, Макензен атаковал «отступающих» русских всеми имеющимися силами. Его противник генерал Епанчин хладнокровно развернул артиллерию. Через несколько минут немецкий генерал обнаружил, что погнал войска в огневой мешок, но было уже поздно: его солдат начали косить артиллерийским огнем.

Первая мировая еще не приняла привычный для потомков вид: бесконечные линии грязных траншей, к которым можно пробраться, только изобразив Лаокоона среди колючей проволоки. Немцы атаковали в чистом поле. От беглых залпов трехдюймовок негде было спрятаться, тем более что били не только в лицо, но и сбоку.

Среди русских были солдаты и офицеры, обладавшие опытом японской войны. Этих людей, привыкших к убийственному огню современного оружия, поразил вид немцев, наступающих с развевающимися знаменами, сомкнутым строем и с музыкой. Капитан Уфимского полка Александр Успенский, бывший свидетелем этого нелепого и самоубийственного нападения, счел даже, что Макензен просто хотел таким образом воздействовать на боевой дух русских. На самом деле это не было «психической атакой», это было наступление неопытных солдат на солдат опытных. Один немецкий конноартиллерийский дивизион попытался в духе наполеоновских войн развернуться перед самыми стрелковыми позициями русских. Это была затея отважная, но безрассудная: артиллеристов буквально изрешетили прицельным огнем окопанные, тщательно замаскированные орудия русских.

Епанчин расстреливал противника как на учениях, а во второй половине дня прервал свои жуткие огневые упражнения и устроил контратаку, вынудив неприятеля бежать. Макензен лично носился на автомобиле по полям, пытаясь остановить бегущих людей, но тщетно. Епанчин был достаточно осторожен и далеко не преследовал, но немцы перед его фронтом были полностью деморализованы, поэтому даже короткое движение принесло русским несколько тысяч пленных. Ренненкампф остановил битву, чтобы подтянуть тылы и привести в порядок расстроенные части. Битва за Гумбиннен завершилась.

В Россию потянулись первые пленные бойцы Центральных держав, госпитали начали наполняться ранеными. Лаура Турчинович, урожденная канадка, вышедшая замуж за русскоподданного, вспоминала, как в Сувалках в госпитале с ней заговорили раненые немецкие пленники. Один из них, стонавший, просивший воды, попросил женщину написать письмо его жене о том, где он и что с ним. Лаура согласилась, а через несколько дней узнала, что письмо стало посмертным: ее собеседник умер. В том же госпитале она впервые столкнулась с непарадной стороной войны. На постели лежал «шар из ваты и бинтов, с тремя черными отверстиями, будто это ребенок изобразил рот, нос и глаза». Голос, раздававшийся из этого свертка, просил принести воды, просил не покидать его. Из-под повязок сочились кровь и гной, раненый был жутко обожжен. Он был задет снарядом и долго лежал на поле боя, ожидая, когда за ним придут, беспомощный, слепой. Пока Турчинович помогала делать перевязку, несчастный спросил врача, что с его глазами, и услышал в ответ только короткое «Безнадежно». Затем он спросил, будет ли он жить, и ответом было: «Умрешь».

Битва у Гумбиннена не стала ни самым кровавым, ни самым успешным сражением Первой мировой войны, но ее значение оказалось неожиданно велико. Русские расстроили не только корпус Макензена, но и нервы Притвица. Настрой немецкого генерала с крайне агрессивного сменился на панический. Притвиц начал готовиться к отступлению далеко на запад, за Вислу. Немецкого военачальника волновали не только сомнительные успехи в боях против армии Ренненкампфа. В Восточную Пруссию с юга медленно входила армия Самсонова. Притвиц осознал, что ему грозит удар в тыл; удар, отрезающий его от Германии. Вдобавок он опасался, что между армиями Самсонова и Ренненкампфа на него наступает еще и третья русская армия (чего в действительности не было). В телефонном разговоре с начальником Генерального штаба фон Мольтке он заявил, что не уверен даже в возможности удержания висленского рубежа.

Мольтке был шокирован. Притвиц должен был продержаться минимум сорок дней, а через двадцать он уже оказался на грани катастрофы. К тому же из Восточной Пруссии начали прибывать беженцы. Бежавшие помещики-юнкеры не жалели сильных эпитетов для описания устрашающих картин вторжения казаков: русские изображались в качестве карикатурных злодеев, крушащих все, что не могут разграбить. В реальности, конечно, глаза у страха были велики. Очевидцы и вправду отмечали сокрушение иными казаками имущества бежавших немцев: один из офицеров, например, застал солдата за рубкой саблей пианино; в другой раз казаки подожгли усадьбу, где был убит их офицер; иногда солдатам приходилось стрелять по подросткам на велосипедах, которых немцы беззастенчиво использовали в роли разведчиков. Однако ничего, похожего на вакханалию насилия, в Восточной Пруссии не произошло. Даже немецкий военачальник Людендорф постфактум признавал: «В августе и сентябре многие русские части вели себя при вторжении в Восточную Пруссию образцово. Винные погреба и склады охранялись. Ренненкампф поддерживал строгую дисциплину«. В любом случае душевному равновесию в немецком тылу рассказы беженцев не способствовали.

Реакция фон Мольтке была немедленной: он начал с оргвыводов. Притвиц и его начальник штаба были сняты с должностей и отправлены в резерв. Новым командующим стал ветеран Пауль фон Гинденбург, а новым начальником штаба — Эрих Людендорф, герой штурма Льежа, человек очень решительный, безжалостный и умный.

Одними кадровыми перестановками помочь разваливающемуся Восточному фронту было нереально, и 26 августа Мольтке принимает одно из важнейших решений в своей карьере. Немцы реализуют план Шлиффена, их ударная группировка идет по Франции как колесница Джаггернаута. Французская армия мучительно отступает по своей территории. Потеряна крепость Намюр, французы рвут мосты над Маасом, отходя за реку. Фронт трещит и разваливается. В этот момент Мольтке извлекает из собственной ударной группировки одиннадцатый и гвардейский резервный корпуса, а также кавалерийскую дивизию, чтобы отправить их на Восточный фронт.

Если бы фон Шлиффен, автор плана сокрушения Франции, слышал приказ об этой переброске, он взвыл бы в гробу. В ключевой момент у группировки, которая должна была решить исход войны взятием Парижа, изъяли 80 тысяч штыков. Французский генерал Дюпон без обиняков комментировал это решение: «Два корпуса сняты с французского фронта; корпус, дублировавший гвардию, — Гвардейский резервный (G.R.), отнимают от армии фон Бюлова и XI армейский корпус — от армии фон Хаузена. Одна кавалерийская дивизия — 8-я (Саксонская) их сопровождает. Это мероприятие, может быть, является нашим спасением. Предположите Гвардейский резервный корпус на своем месте 7 сентября между Бюловым и Клуком, а XI арм. корпус с Саксонской кавалерийской дивизией — в армии фон Хаузена 9 сентября у Фер-Шампенуаза. Какие последствия!»

Можно без преувеличения сказать, что Ренненкампф и его солдаты не столько взяли Гумбиннен, сколько спасли Париж. В решающей битве на Марне непосредственно на германском ударном правом крыле участие принимали 510 тысяч французов и 400 тысяч немцев. Битва протекала очень тяжело для Антанты, но если бы на Восточный фронт никто не ушел, масса людей и орудий двух корпусов могла обрушиться на французов с непредсказуемыми последствиями.

Именно в этот момент русские командующие сделали фатальные ошибки, которые превратили путь к триумфу в дорогу на Голгофу. Ренненкампф после победы под Гумбинненом потерял противника из виду. Вдобавок командующий кавалерией хан Гуссейн Нахичеванский оказался малокомпетентным командиром и разведку организовал из рук вон плохо. 1-я армия наступала вслепую, ощупью. Тылы начали отставать из-за скверной организации, а также потому, что немецкая железнодорожная колея отличалась по ширине от русской и транспортную сеть Германии наши войска могли использовать только по мере захвата чужих паровозов и вагонов. Ренненкампфу позже часто ставили в вину неторопливое продвижение, но у его медлительности имелись вполне объективные причины. Армия расстреляла значительную часть боеприпасов, их требовалось пополнить, а войска после нескольких дней активных маршей и боев нуждались в отдыхе. Немцы отходили на запад и юго-запад, Людендорф и Гинденбург приняли решение ударить сперва по 2-й армии Самсонова, которая медленно продиралась через леса западнее войск Ренненкампфа, никак не координирующих свои действия с ней. Из-за провала разведки Ренненкампф был уверен, что немцы отходят на Кенигсберг, и именно туда его нацелил командующий фронтом Жилинский. К сожалению, командующий фронтом фатально ошибался. Две русские армии двигались так, что одна едва ли смогла бы прийти на помощь другой в случае необходимости. Кенигсберг, бывший всего лишь точкой на карте, притягивал одну из русских армий, в то время как над другой сгущались тучи.

В интересах союзников Жилинский давил на Самсонова, который наступал на не очень сильного поначалу противника, пробираясь на север. Русские совершали марш в удушливую жару, армия оторвалась от тыловых баз, снабжение оказалось полностью расстроено. К тому же в армии Самсонова, как и у Ренненкампфа, была плохо организована разведка. Самсонов, еще не имея ясных сведений, все же опасался удара во фланг и потому продвигался осторожно. Но после Гумбиннена комфронта Жилинский принялся еще пуще понукать Самсонова и дошел до того, что обвинил его в трусости и боязни фантомных германских войск там, где их нет. Самсонов, быть может, и не был блестящим организатором, но, безусловно, являлся лично мужественным человеком. Такой упрек заставил его отбросить все диктуемые разумом опасения. Армия ускорилась в своем движении на северо-запад, к Алленштейну, перехватывая железную дорогу, идущую с запада на восток, в то время как Ренненкампф шел в другую сторону, на Кенигсберг.

Между тем по другую сторону фронта Людендорф получил сведения чрезвычайной важности. На теле убитого русского офицера были обнаружены директивы фронта для армии Самсонова. Дополнительно облегчил немцам задачу перехват радиограмм. Радиообмен русские вели открытым текстом. Людендорф и Гинденбург стянули все силы против армии Самсонова, сдерживая Ренненкампфа только ландверными (второлинейными) частями и кавалерией. Жилинский, еще не подозревая о том, что против Самсонова готовится контрнаступление, продолжал беспокоиться о воспрещении отступающим немцам отхода за Вислу. Его последний приказ Самсонову завершался словами: «Движение ваше имеет целью наступление навстречу противнику, отступающему перед армией Ренненкампфа, с целью пресечь германцам отход к Висле».

Хуже того, разногласия между Самсоновым и Жилинским по поводу маршрута наступления привели к тому, что командующий фронтом принял компромиссное решение и велел отделить один корпус от армии, дополнительно дробя войска Самсонова.

Утром 26 августа у городка Бишофсбург идущий крайним справа русский VI корпус генерала Благовещенского неожиданно столкнулся с немецкой группировкой вдвое больше себя. Так началась злосчастная битва при Танненберге. Макензен, столь неудачно выступивший при Гумбиннене, теперь имел такое преимущество в людях и орудиях, что мог отбросить Благовещенского на юг. Что особенно скверно, была потеряна связь с остальными корпусами. Благовещенский, хороший генерал мирного времени, не проявил себя в качестве толкового командира на войне и попросту упустил нити управления боем. Самсонов не знал обстановки в полосе его ответственности: в то время как VI корпус отступал, отчаянно отбиваясь, его соседи слева — корпуса Мартоса и Клюева — продолжали спокойное наступление с боями и даже взяли Алленштейн. Но этот успех еще больше подставлял их тыл под удар Макензена.

На следующий день такой же мощный удар получил левофланговый I корпус. Немецкая артиллерия, устрашающе эффективная при прорыве обороны союзников в Бельгии и Франции, и здесь показала свое могущество. Град снарядов вынудил русских отступать на восток и юг, к городку Млава. Таким образом, немцы охватывали центральные корпуса армии Самсонова.

Русские не собирались быть баранами на бойне. На левом фланге армии Самсонова кипела бешеная схватка. Русские были отодвинуты превосходящим противником, но продолжали огрызаться контратаками. Была даже спровоцирована паника в германском расположении: Гинденбург и Людендорф на какой-то момент успели решить, что их собственный корпус на западе бежит и сражение проиграно.

В действительности русские добились только частного успеха, захватив несколько сот пленных и разогнав немецкий батальон, но немецкие командующие успели пережить неприятные минуты. Гинденбург вынес вердикт: «Русские сражались как львы». Но эта отвага могла уже только спасти честь, но не решить судьбу сражения.

Катастрофа быстро надвигалась. Связь и управление войсками были нарушены. Приказа Жилинского отступать на юг Самсонов просто не получил. И он, и командующие корпусами, и их коллеги по немецкую сторону фронта с огромным трудом могли наладить хоть какое-то управление войсками. Генерал фон Белов послал к Гинденбургу офицера на аэроплане, запутавшись в мешанине приказов, но только получил выволочку за то, что корпуса находились не там, где требуется. В довершение хаоса дороги были забиты толпами мечущихся беженцев. Самсонов лично носился между корпусами, чтобы хоть как-то распоряжаться операцией.

Тем не менее, из хаоса постепенно проступали контуры страшного поражения. Оба фланга рухнули; Ренненкампф, стремившийся к полю боя с севера, катастрофически не успевал. Он не добрался до места гибели его товарищей примерно 70 километров.

28 августа Самсонов осознал, что наступает конец. Он попросил прикомандированного английского офицера Нокса уезжать, затем выехал в наиболее успешно действовавший корпус, сражавшийся в центре. Майор Нокс сохранил его последние слова: «Сегодня удача на стороне противника, завтра она будет нашей».

Центральные корпуса наконец получили приказ отступать — уже от Самсонова. Генералу Мартосу, командиру одного из этих корпусов, Самсонов доставил приказ лично. Мартос оставил описание этого эпизода: «Пленные в колонне, имея впереди офицеров, стройно, как на параде, подходили к холму, где я был со штабом, распоряжаясь и наблюдая за боем. К этому же времени, неожиданно для меня, к этому же холму, но с другой стороны приближался со штабом верхом генерал Самсонов, приехавший из Нейденбурга. Когда я докладывал командующему боевую обстановку, он прервал меня и, указав на немецкую колонну, сказал: «А это что?» Я ответил: «Пленные, взятые при отражении утреннего прорыва». Тогда он подъехал вплотную к моей лошади, обнял меня и печально сказал: «Только вы один нас спасете…»

Последующие дни превратились в ад. Десятки тысяч человек находились в окружении. Русские отступали через леса и озера, охватываемые все более плотным кольцом немецких войск. Артиллерия била по отходящим без перерыва. Тылы перемешивались, единое управление войсками было утрачено. Общего направления боя никто не мог задать. Сражение в лесах уже относилось не к истории армий, а к биографиям батальонов. Колонны и отдельные группы пробивались через леса наобум. Некоторым везло, многим нет. Корпусной командир Мартос шел на прорыв со своими людьми. Попав под обстрел шрапнелью, окруженцы скрылись в лесу, потеряв нескольких человек. Отряд рассыпался. На следующий день Мартос со своими товарищами наткнулся на пулеметный огонь на лесной поляне, его штабисты погибли на его глазах. С двумя казаками и еще одним офицером Мартос сумел снова уйти в лес, но вскоре был захвачен в бою с немецким заслоном, изможденный несчастьем и усталостью, несколько дней ничего не евший.

Другой отряд захватил в бою четыре немецких орудия, засел с ними в лесу и дрался, по слову классика, пока было мясо на костях, пока не был перебит. Характерна фраза Гинденбурга о бьющихся в «котле» частях: «Эти войска жаждали не победы, а самоуничтожения».

Окруженные не были полностью брошены на волю германских войск. Отброшенный левофланговый корпус нанес контрудар у города Нейденбург, позволив примерно 13 тысячам человек пробиться из окружения.

Мартос писал, как его, захваченного на поле боя, привезли в маленькую грязную гостиницу. Людендорф куражился, Гинденбург же вернул генералу его саблю и, взяв Мартоса за руки, пожелал ему более счастливых дней в будущем.

Именно в этом окружении покончил с собой и командующий армией генерал Александр Васильевич Самсонов.

Произошло огромное несчастье. Русские потери доходили до ста тысяч человек. Германской пропагандой этот успех был широко разрекламирован. Битву целенаправленно привязали к находившейся неподалеку от ставки немецких военачальников деревушке Танненберг, мало что значившей в сражении. Это было сделано по той причине, что в 1410 году при Танненберге соединенное войско Польши и Литовского княжества, включавшего западные русские земли, разгромило крестоносцев Тевтонского ордена. Теперь, конечно, немцы были рады придать этому названию новое значение.

Русские получили сильный удар, но Ставка отнюдь не была нокаутирована. Из резерва остаткам 2-й армии передавались несколько корпусов, а сама армия перешла к обороне в русской Польше. Против нее немцы больше не выступали, сосредоточившись на атаках против армии Ренненкампфа.

Разгромив армию Самсонова, немцы получили преимущество над войсками Ренненкампфа. Последний, поняв, что успеть на помощь Самсонову возможности нет, остановился и начал закрепляться на достигнутых рубежах. Жилинский совершил еще одну серьезную ошибку, приказав Ренненкампфу приступить к блокаде Кенигсберга, хотя в свете трагедии 2-й армии Кенигсберг уже становился второочередной задачей: требовалось готовиться к отражению немецкого удара. Гинденбург собирался повторить свой успех против Самсонова — отсечь армию Ренненкампфа фланговым ударом от Немана и уничтожить в мешке.

Людендорф назвал это наступление операцией неслыханной смелости. Немцы действительно приписали Ренненкапфу куда большие силы, чем те, которыми тот обладал в реальности. Впрочем, это добрая традиция немецких авторов — рисовать русские войска немыслимыми полчищами. Реальность состоит в том, что Гинденбург располагал перевесом и в числе выставленных на поле битвы пехотных дивизий, и в «весе залпа», огневой мощи артиллерии. Как бы то ни было, 7 сентября наступление немцев началось. Беззастенчивое набивание цены своим успехам не отменяет факта: Людендорф был сильным штабистом, а Гинденбург — вполне квалифицированным командиром. Поэтому концентрация сил против русского фланга первоначально принесла им успех. Сосредоточенный удар вызвал большие потери и отступление левофлангового русского корпуса от города Гольдапа. Казалось, катастрофа Самсонова повторяется.

Однако крушение не состоялось. Ренненкампф отреагировал вполне оперативно, что серьезно корректирует образ медлительного генерала, «лениво» ведущего операции. С правого фланга на левый был тут же переброшен дополнительный корпус, восстановивший положение и отбивший Гольдап. И все же превосходство немцев в силах и постоянный нажим делали свое дело: 1-я армия отступала за Неман.

«За эту великую войну я дважды пережил этот ужас и позорный — не скрываю — страх, перед преследующим врагом!» — писал А.Успенский, — «Ведь я лично видел в бою под Гумбинненом отступление немцев — Макензеновского корпуса! Я знал, какие ужасные потери несет отступающий и убитыми, и ранеными, и взятыми в плен… и я чувствовал, что подлое, мелкое чувство страха перед преследователем овладело всеми нами, начиная с высших начальников и кончая последним обозным рядовым! Чем дольше длилось это преследование, чем ближе настигал нас враг, тем сильнее проявлялся этот страх: старые, дисциплинированные части не шли, а почти бежали, не только по шоссе и дорогам, а часто и прямо без дорог! Это был необыкновенный по быстроте и непрерывности (день и ночь) марш!»

Однако отступление шло достаточно упорядоченно. Немцы, столкнувшись с активным сопротивлением, атаковали довольно вяло. Тот же Успенский замечает: «Не знаю, чем объяснить, но немцы дали возможность почти всей 1-ой армии, что касается строевого состава, уйти благополучно».

14 сентября сражение за Восточную Пруссию завершилось. Русские находились там же, где начали наступление месяц назад.

Восточно-Прусская операция 1914 года окончилась откровенно мрачно. Одна из участвовавших в ней армий была разгромлена, другая откатилась на исходные позиции. Однако, хотя вокруг Мазурских озер произошло мало хорошего, русские, безусловно, сделали то, что должны были сделать в рамках коалиционной войны. Разгромив Самсонова и заставив отступать Ренненкампфа, немцы ослабили свою ударную группировку под Парижем. Немецкий Генштаб утратил психологическое равновесие, и Мольтке-младший сменял империю, которую должен был вести к победе в мировой войне, на несколько тысяч пленных по дороге от Мазурских озер до Немана.

Русское командование принято порицать за неудачные действия в этой цепочке сражений, и, действительно, ошибки полководцев — в первую очередь командующего фронтом Жилинского — налицо. Действительно, разведка велась хуже, чем следовало. Действительно, тыловое снабжение не оказалось на высоте. И действительно, две армии были направлены на удар «растопыренными пальцами» и в решающий момент оказались неспособны поддержать одна другую. Вероятно, выявление недостаточно компетентных командиров, считавшихся до наступления момента истины образцовыми воинами, — это неизбежное следствие вступления в войну страны, долгое время наслаждавшейся миром.

И Ренненкампф, и Жилинский потеряли свои посты в результате сражения, Самсонов же вынес себе приговор сам. В этом смысле русские оказались в том же положении, что и их союзники и неприятели. Мировая война быстро выявляла военачальников, чьи нервы и воинское искусство не выдерживали проверки практикой. Так, был освобожден со своего поста после провала битвы на Марне Мольтке-младший, начальник немецкого Генерального штаба. Об отставке Притвица уже говорилось выше. Был быстро смещен со своего поста французский военачальник Шарль Ланрезак, проигравший важное сражение при Шарлеруа, вскоре должностью поплатился Джон Френч, командующий английским экспедиционным корпусом.

К сожалению, единственный шанс выяснить действительный уровень полководца — дать ему руководство войсками, но, с другой стороны, порицая русских военачальников за недостаточную распорядительность, приходится помнить о двух обстоятельствах. Во-первых, Восточная Пруссия стала местом худшей катастрофы нашей армии в 1914 году. На других участках фронта обстановка отличалась разительно, и слова несчастного Самсонова о переменчивости военной удачи оказались вполне пророческими. Во-вторых, если русские не добились продвижения в глубину Германии, то наши союзники в то же самое время откатывались к стенам Парижа, неся тяжелейшие потери. Германская военная машина создавалась долго и скрупулезно, «прусский милитаризм» не был просто фигурой речи, империя кайзера долго и целенаправленно готовилась к войне, и сокрушить ее без тяжелых потерь было делом нереальным. К тому же не следует переоценивать масштабы немецкого успеха. Второй Рейх успешно отбил наступление русской армии, но ничего не завоевал, а потери в Восточной Пруссии были вскоре восполнены. Русская армия была вынуждена смахивать кровь с лица после первого раунда, но ее травма отнюдь не была смертельной. Дальнейшие сражения стали для нее более успешными.

Подвести итог можно словами знаменитого нашего историка Антона Керсновского: «Как бы то ни было, восточно-прусский поход знаменовал потерю войны для Германии. Никакие эфемерные „Танненберги“ не могли искупить рокового промаха германской стратегии».

Необходимо сказать несколько слов о популярной легенде этого сражения. Позднее медлительность Ренненкампфа, опоздавшего к сражению западнее Мазурских озер, приписывали личной вражде между Ренненкампфом и Самсоновым, растущей из происшедшей якобы ссоры во время русско-японской войны. Эта байка была пущена в широкий оборот Максом Хоффманом, немецким штабным офицером, который во время войны на Дальнем Востоке был военным наблюдателем. Хоффман честно написал, что слышал о ссоре из вторых рук, но сплетники так хотели придумать яркое объяснение происшедшей трагедии, что злосчастная ссора стала обрастать сочными подробностями. Байка зажила своей жизнью, писатель Пикуль вкладывал в уста Самсонову филиппики в адрес Ренненкампфа, якобы сидевшего во время атаки в гаоляне (сорго). В одной из версий гаолян превратился в гальюн (sic!), а писатель Эрик Дуршмид рисует просто апокалиптическую картину: «Разъяренный Самсонов бросился к Ранненкампфу, снял перчатку и влепил своему малонадежному соратнику увесистую пощечину. Мгновение спустя два генерала катались, подобно мальчишкам, по земле, обрывая пуговицы, ордена и погоны. Солидные люди, командиры дивизии били и душили друг друга, пока их не растащили случившиеся рядом офицеры».

Эта душераздирающая история не имеет ни малейшего отношения к реальной жизни. Ренненкампф имел вполне объективные причины опоздать к сражению: растянутые коммуникации и неверный план Жилинского, разводивший две русские армии в разные стороны. Более того, если бы к «шапочному разбору» у Танненберга дотянулись один или два корпуса армии Ренненкампфа, то не подлежит сомнению, что разгромлены были бы и они. Свидетельств же из первых рук пощечин, драк, дуэлей и тому подобных инцидентов между генералами не имеется. Беллетристы воспользовались тем, что Самсонов погиб в сражении, а Ренненкампф был убит вскоре после революции и не мог сказать, что думает о таких талантливых авторах. Остается только сожалеть, что военная катастрофа и личная трагедия тысяч людей была сведена до уровня пошлого водевиля.