Брала русская бригада галицийские поля…

отличие от трагической операции в Восточной Пруссии, наступление русской армии в Галиции не породило ярких и широко разошедшихся по беллетристике образов. Трагедия армий Самсонова и Ренненкампфа была многократно описана на разные лады, а вот битва в современных восточной Польше и западной Украине осталась в основном достоянием фанатов военной истории и специалистов по Первой мировой войне. Однако на покрытых лесом холмах Галиции состоялось грандиозное сражение, серьезно перекрывшее по масштабам столкновение у балтийских берегов. Русские рассматривали как ключевое направление своей войны именно Галицию, и здесь они сумели добиться внушительных результатов.

План войны, разработанный русским Генштабом, предусматривал удары и по германской, и по австро-венгерской армии. В Восточной Пруссии русские отвлекали на себя войска противника с французского фронта, а вот операции против Австрии вели уже в собственных интересах.

Русские армии целились первоначально на Львов и Перемышль. Австрийцам предполагалось дать генеральное сражение с решительными целями, чтобы разом разбить противостоящие австрийские войска и не дать им отступить за Краков и Днестр. Планы австрийской стороны были также на удивление агрессивными. Начальник австрийского генерального штаба Ф. Конрад фон Гетцендорф разработал план, предполагавший быстрый разгром противостоящих австриякам русских войск и прорыв в русскую Польшу. Военный теоретик Андрей Свечин позже удивлялся и задавал риторический вопрос: «Ужели можно было рассчитывать в одну неделю победить Россию или хотя бы оторвать от нее Польшу?» Однако некая рацея в плане австрийского стратега имелась. Конрад знал о размерах России и вытекающих отсюда трудностях мобилизации и развертывания. Австрийцы считали, что на 20-й день мобилизации против них сможет действовать 35 дивизий, на 30-й день — 60; Австрия же сможет на 20-й день располагать сорока дивизиями. Значит, наступление нужно начинать как можно раньше, чтобы превзойти русских числом и разбить по частям прибывающие к фронту армии Николая.

Активная стратегия была естественной для обеих воюющих сторон. Никто не желал затягивать войну, и ни русские, ни австрийцы не хотели сомнительного счастья борьбы на своей территории.

Обе стороны недостаточно осознавали силы и планы друг друга. Русские мало что знали о расположении и возможностях австрийских армий, австрийская же разведка вовсе не справилась со своими обязанностями. Многочисленная боеспособная конница русских прикрыла развертывание армий, в результате чего австрияки очень смутно представляли себе боевые порядки русских, а 8-ю армию Брусилова даже совсем не предполагали встретить.

18 августа русские закончили развертывание и выступили. Граница в этих краях вдавалась в территорию Российской Империи почти под прямым углом. 4-я и 5-я армии русских наступали на Перемышль почти с севера на юг, 3-я и 8-я двигались на Львов с востока на запад. В отличие от армий Самсонова и Ренненкампфа в Восточной Пруссии, эти войска могли взаимодействовать и, по крайней мере, не двигались в противоположных направлениях; они все стремились в один район. Успехи русской кавалерии в создании завесы перед фронтом наступающих были таковы, что австрияки до сих пор не замечали громаду армии Брусилова, продвигающуюся на запад как айсберг навстречу «Титанику». Разумеется, австрийцы не собирались позволять русским спокойно вести разведку боем. Сшибки кавалеристов шли постоянно, а 21 августа у Ярославице состоялось редкое для Первой мировой событие — крупное кавалерийское сражение. Этот бой стал примером того, чего может добиться решительный и быстрый разумом командир. С русской стороны в столкновении участвовала кавалерийская дивизия, прикрывавшая 3-ю армию на линии между Львовом и Тернополем. В пути командир дивизии генерал Келлер получил известие о присутствии поблизости такого же австрийского соединения. Кавалерист отреагировал немедля: его дивизия развернулась к северу и быстро обнаружила австрияков, занявших лощину около Ярославиц и готовящих собственный удар. Австрийцы откатились было, но скоро пришли в себя и начали контратаку.

Пока часть русской дивизии рубилась с австрийской пехотой возле деревни, на склоне соседнего холма столкнулись два потока конной лавы. Полковник Ряснянский, участник этого боя, вспоминал: «Это была красивая картина — стройные ряды в красивой форме, а когда они пошли в атаку с поднятыми вверх саблями, то это напомнило мне старые гравюры Зейдлица и Цитена». Впрочем, всадникам было не до любования друг другом: среди столбов пыли шла отчаянная сабельная рубка. Русский офицер А. Сливинский оставил жутковатое описание этой схватки: «Некоторые из ударов шашкой были настолько сильны, что голова распадалась на две половины, как разрезанный пополам арбуз, причем, идя дальше, шашка глубоко впивалась в туловище жертвы. Уколы пик были ужасны, особенно когда пика попадала в скачущего навстречу противника; она вонзалась в него и выходила с обратной стороны туловища, производя широкие рваные раны».

Австрийцы, пользуясь численным перевесом, пробили было центр русской лавы, но в решающий момент сотник Цензин из револьвера застрелил командира австрийского резерва, а во фланг австрийцам заехали примчавшиеся на выручку товарищам ингерманландские всадники. Келлер лично повел отряд из собственных штабистов и конвоя на штурм австрийских орудийных позиций, отнял пушки и ударил супостату в тыл. Австрийская дивизия, которая была сильнее вдвое, в беспорядке отступила. Келлер показал себя первоклассным кавалерийским командиром, и его солдаты были достойны своего генерала. Позже Келлер блестяще действовал на полях Первой мировой, а в 1918 году был убит петлюровцами.

23 августа наконец сошлись главные силы. Первым под удар попал русский правый фланг, наступавший на юг в сторону Перемышля. Навстречу русской 4-й армии из Таневских лесов вышел вдвое сильнейший австрийский контингент. У городка Красник эти силы столкнулись, и русские были вынуждены уступить превосходящей мощи. Армия начала медленно отступать на Люблин.

Сильный удар не заставил командующего фронтом Иванова и его начальника штаба Алексеева потерять головы. Австрийцы нажимали на медленно отходящую Четвертую и рано или поздно должны были прорвать фронт. Однако таким образом они обнажили свою ударную группировку и сделали ясными намерения. Четвертую не бросили умирать. Под Люблин выдвигались резервы. Армия закрепилась несколько к северу от исходных позиций и вскоре остановила австрийское наступление, пользуясь возможностями, которые давала железная дорога в ближнем тылу. Австрийцы не смогли вовремя остановиться и теперь насаживались на оборонительные порядки русских как медведь на рогатину. Однако австрийцы не были мальчиками для битья, их наступление невозможно было отбить спокойно и легко. Русские находились в тяжелейшем положении, Конрад был даже уверен, что столкнулся с главными силами и уже практически разбил их. Но генерал Эверт, командующий русской армией, хладнокровно отбивался, переходя в контратаки, и так и не позволил неприятелю обрушить фронт. Австрийцы, так бодро начавшие битву, разбросали усилия, пытаясь атаковать на нескольких направлениях разом, и быстро теряли ударную мощь.

Восточнее, под Томашовом и Замостьем, 5-я армия русских обменивалась ударами с другой ударной группой австро-венгров. Австрийский командующий на этом участке генерал Ауффенберг попытался устроить русским классические «Канны», окружив Пятую сильными флангами. Первоначально этот замысел начал удаваться. Австрийцы поколебали русские фланги и приступили уже к развитию успеха. Но Танненберга на бис не получилось. Железный старик генерал Горбатовский, ветеран походов Скобелева и Порт-Артура, не стал ждать, пока его окружат.

Он контрударом остановил прорыв на своем правом фланге и, по словам историка, стоял как глыба. Контрудары русских сыпались как град. Неприятелю пришлось аврально демонтировать собственную ударную группировку и спасать положение. Командующий австрийской армии весьма бурно реагировал на свое фиаско. Дневник генерала украсился тирадой: «Ужасное разочарование! Беспомощная ярость! Пропали лучшие плоды победы! Не нахожу слов!» Впрочем, не находя слов для дневника, Ауффенберг находил их для двора в Вене. Битва у Томашова была изображена как веская победа (и вправду, австрийцы продвинулись на несколько километров), а пылкое генеральское воображение нарисовало картину бегства русских, причем в число изведенных корпусов в реляциях были включены даже те, которые сражались далеко на севере, в Восточной Пруссии! Ауффенберг смог навешать некое количество лапши на уши своему императору. Одурачить же объективную реальность у него возможности не было.

Объективная реальность явилась в лице генерала Алексеева.

Русский полководец хладнокровно следил за тем, как на западном фланге австрийские армии увязают в грандиозных и совершенно бесплодных боях. Австрийцы, уверенные в том, что именно под Люблином и Томашовом решается судьба сражения, начали оголять район Львова. Дивизии без оглядки выдергивались с южного направления, чтобы стать дровами для костра битвы у Томашова. Тем временем генерал Рузский во главе 3-й армии спокойно маршировал ко Львову. Командование фронтом нацеливало Рузского севернее, в тыл войскам Ауффенберга. Амбиции Рузского толкали его ко Львову, но даже такое отклонение от плана командующего фронтом выводило русских глубоко в тыл неприятелю. Около речки Золотая Липа армия Рузского столкнулась с австрийскими заслонами. На неприятельской стороне войска были расслаблены и отчего-то уверены, что «этот сброд удирает». Удирать действительно пришлось. Правда, не русским.

Первый же австрийский корпус попал под наступающие армии как под трамвай. За несколько дней встречного сражения Рузский отбросил неприятеля и заставил быстро отступать. Чудес героизма от наступающих пока не требовалось: двукратного численного перевеса над врагом было вполне достаточно. Главная беда для австрийцев состояла в том, что их южный фланг подо Львовом разваливался быстрее, чем западный фланг под Люблином выигрывал свою часть битвы. Переброска войск на ударный западный фланг была легкомыслием — теперь оно наказывалось. Спасти ситуацию могли резервы: из Сербии на помощь австрийскому войску прибывала целая армия. Однако у русских тоже был спрятан туз в рукаве: армия Брусилова не была вовремя обнаружена австрийцами и как Летучий Голландец скользила в пространстве южнее войск Рузского.

Брусилов, как и Рузский, рвался ко Львову. Австрийская армия Брудермана откатывалась. Отходящих серьезно трепали; австрийцы начали демонстрировать признаки надлома, бросая орудия и оставляя уже тысячи пленных и знамена. Неутомимый Келлер, герой конного боя у Ярославиц, гнал отступающих. Задуманный контрудар свежими резервами против армии Брусилова провалился мгновенно: корпус, приготовленный к фланговому обходу русских, сам был неожиданно атакован ночью на исходных позициях и буквально растерзан. У русских не было танков, но этот прорыв был выдержан вполне в стиле «войны моторов»: быстрые фланговые охваты, захват исходных позиций неприятельских контрударов, паника в рядах отступающих.

Пал Келемен, молодой венгерский гусар, описал картину суматохи в австрийской армии: «Мы спим в палатках. В половине двенадцатого ночи — тревога: русские подходят к городу! Похоже, все испуганы. Я быстро оделся и побежал догонять свой взвод. На дороге выстроились пехотинцы. Ворчат пушки. Впереди, в радиусе пятисот метров, раздается треск винтовок. Шум автомобилей посреди большой дороги. Свет их карбидных фар освещает дорогу из Станиславова на Галич.

Я прохожу выставленные посты, перелезаю через живую изгородь, минуя канавы. Мой взвод ждет меня, верхом на конях, мы готовы к следующим приказам.

На рассвете население потянулось из города. Люди ехали в повозках, верхом, шли пешком. Надеются как-то спастись. Пытаются унести с собой, что могут. На лицах людей — изнеможение, пыль, пот и паника, страшное смятение, боль и страдание. Испуганные взгляды, боязливые движения; их объял ужасный страх. Словно облако пыли, клубящееся за ними, никак не отстанет от них.

Я лежу без сна у дороги и наблюдаю этот чудовищный калейдоскоп. Видны даже военные фургоны посреди потока беженцев, а на поле заметны отступающие солдаты, пехота в панике бежит, взрывается кавалерия. Ни у кого нет оружия. Изможденный людской поток течет через долину. Люди бегут назад в Станиславов».

Две дивизии, оставленные для защиты Львова, развалились и бежали под ударами. 3 сентября город был взят. Брудерман объяснял свои неудачи пропагандой панславистов: в его армии действительно служило много представителей славянских народов. Это оправдание было не хуже любого другого, но делу ссылки на коварных славян не помогали. Брусилов и Рузский встретились неподалеку от Львова и обсуждали план операции против города, когда им позвонил командующий авангардом и изумленно сообщил, что противник бежит и отряды разведчиков без всякой войны занимают окрестные форты. Почти одновременно пал Галич вместе со складами военного имущества и артиллерии.

Русские вели себя в захваченных городах вполне корректно. В первые же дни после занятия Львова к Брусилову, расположившемуся во дворце наместника, явилась депутация местных жителей. Земляков Захер-Мазоха интересовало их будущее. Речь Брусилова была вполне выдержанной: «Для меня в данное время все национальности, религии и политические убеждения каждого обывателя безразличны; это — всё дела, касающиеся мирного обихода жизни. Теперь война, и я требую от всех жителей одного условия: сидеть спокойно на месте, выполнять все требования военного начальства и жить возможно более мирно и спокойно. Наши войска мирных жителей трогать не будут; за всё, что будет браться от жителей в случае необходимости, будет немедленно уплачиваться русскими деньгами по курсу, определенному верховным главнокомандующим. Предваряю, однако, что те, которые будут уличены в сношениях с австрийцами или будут выказывать враждебность к нашим войскам, будут немедленно предаваться военно-полевому суду. Никакой контрибуции на город накладывать не буду, если его жители будут спокойны и послушны». Репрессии ограничились арестами и высылкой во внутренние губернии людей, чья подрывная деятельность была доказана. Так, униатского митрополита Шептицкого, который был лидером местной русофобской партии, посадили под домашний арест, взяв слово, что он не будет мутить воду. Всерьез пострадала только небольшая группа террористов, готовившая убийство назначенного русскими губернатора и схваченная с оружием в руках.

Австрийцы откатывались из Галиции быстро, но прежде, чем русские их отбросили, успели отметиться преступлениями против населения. Жившие в Галиции русины не были слишком лояльными подданными Франца-Иосифа. Симпатии к России оказались жестоко наказуемы. Репрессии обрушились на головы русинов уже в начале августа, 11 числа были повешены первые трое крестьян по вздорному обвинению в передаче русским разведывательной информации. Националистическое украинское движение «мазепинцев» отметилось массовыми доносами на русин-«москвофилов». Основания для расстрела не отличались ни разнообразием, ни весомостью. Для уголовного преследования однажды оказалось достаточно обнаруженного у русина «Тараса Бульбы»! Писатель Йозеф Рот мрачно рассказывал об этих событиях: «Из штаба армии поступали многочисленные и весьма разноречивые приказы. Большинство их касалось эвакуации городов и деревень и мероприятий против русофильски настроенных украинцев, попов и шпионов. Торопливые полевые суды выносили опрометчивые приговоры. Тайные шпики строчили бесконтрольные доносы на крестьян, учителей, фотографов, чиновников. Времени было мало. Приходилось спешно отступать и так же спешно карать предателей. (…) В церковных дворах сёл и в деревушках раздавались выстрелы торопливых исполнителей опрометчивых приговоров, и мрачная барабанная дробь сопровождала монотонные зачитываемые аудиторами решения судов; жены расстрелянных, вопя о пощаде, валялись перед выпачканными в грязи сапогами офицеров, и пылающий красный и серебряный огонь вырывался из хижин и овинов, сараев и скирд. Война австрийской армии началась с полевых судов. По целым дням висели подлинные и мнимые предатели на деревьях церковных дворов».

Некоторым везло. Например, православный священник деревни Дзибулки был приговорен к казни вместе с дочерью. Основания были вескими: батюшка был авторитетен среди населения, а дочь провинилась в том, что учила детей русским песням. Однако приговор так и не был исполнен: казаки ворвались в деревню прежде, чем палачи успели научить семью священника любить государя-императора. Такие меры не слишком способствовали любви галичан к австрийским властям. Перебежчики появлялись в русском расположении регулярно, так что вскоре пленных и переметнувшихся русинов начали просто отпускать под честное слово не воевать с русскими, и за крайне малым исключением слово держалось. Отношение австрийцев к русинам составляет одну из черных страниц истории этого государства. Будущий победитель при Сталинграде маршал Василевский, тогда младший офицер, писал: «Местные жители, которые именовались тогда русинами, встречали нас с распростертыми объятиями и рассказывали о своей нелегкой доле. Австрийские власти, смотревшие на них как на чужеземцев, яростно преследовали всех, кого они могли заподозрить в «русофильстве». Значительная часть местной славянской интеллигенции была арестована и загнана в концентрационный лагерь «Телергоф», о котором ходили страшные легенды». Василевский, к сожалению, ошибался: слухи про концлагерь для «москвофилов» были не легендой, а правдой.

Обвал южного фланга австрийских войск не напугал Конрада. Это был военачальник сильного характера, и он не был бы собой, если бы не попытался перехватить инициативу. Подходящей из резерва армией он собирался охватить увлекшегося преследованием Брусилова, а с увязшего западного фланга он снимал армию Ауффенберга, которая должна была ударить по флангу Рузского. Таким образом, австрийский штабист планировал гигантское окружение прорвавшихся русских ударами с севера и с юга.

Русские, в свою очередь, стремились как можно быстрее закончить дело. На фронте уже знали о катастрофе в Восточной Пруссии, поэтому Алексеев должен был от всей души нажать на австрийцев, чтобы обезопасить Польшу хотя бы с юга. Одновременный удар по Польше австрийцев и немцев стал бы губительным, сражение в Пруссии было уже проиграно, но была возможность победой в Галиции восстановить баланс. Алексеев 3 сентября велел всем своим армиям перейти в наступление.

Сражение громыхало по всему пятисоткилометровому фронту. Брусилов должен был только прикрывать основной удар, однако общий порыв захватил и его, так что 8-я армия, прежде чем начать окапываться, заняла хорошо укрепленный Миколаев. На севере 4-я и 5-я армии избавились от нажима австрияков благодаря развороту армии Ауффенберга на юг и сами начали отбирать потерянные было пяди и крохи. Но главная баталия происходила в центре всей этой схватки титанов, под Рава-Русской.

Рузский наступал на северо-запад в тыл австрийцам, а навстречу ему с теми же намерениями шла армия Ауффенберга. Под Рава-Русской две армии столкнулись. Началось очередное столь редкое для французского фронта и столь типичное для русского маневренное сражение. Кроме войск Ауффенберга, туда же подтянулась потрепанная у Львова армия Брудермана. Брусилов ничем не мог помочь Рузскому: его у Львова связала боями пришедшая из Сербии 2-я армия австрийцев. Сам Брусилов зацепился за Львов и отчаянно фехтовал батальонами и полками, не давая противнику прорваться к городу и надеясь, что порыв австрияков все же иссякнет. Интересно, что в этом оборонительном сражении у Львова дрались в одном и том же месте сразу четверо будущих знаменитых деятелей Гражданской войны. Локоть к локтю воевали дивизия Корнилова и бригада Деникина, именно там будущие вожди белого движения познакомились. Неподалеку воевали кавалеристы Каледина, еще одной знаковой фигуры Гражданской войны. Трое будущих лидеров Белой гвардии по иронии судьбы воевали под командой будущего красного командира Брусилова. Но их пути разойдутся еще не скоро, а пока не было ни красной армии, ни белой. Была русская армия, и она побеждала.

Положение стало достаточно острым. Рузский должен был биться против двух армий, Брусилов сражался против свежих сил. Если бы у австрийцев было достаточно времени, русских могло ожидать тяжелое поражение. Но времени австрийцам никто давать не собирался.

Северное крыло русских войск получило резервы и быстро употребило их в дело. 4-я, 5-я и подошедшая к полю сражения свежая 9-я армии надавили на ослабленный теперь северный фланг австрийцев. Был взят Замостье, отобран назад Томашов. Сражавшиеся у Рава-Русской австрийские войска оказались в угрожающем положении: русские выходили им на тылы.

Во время этого отчаянного сражения погиб один из лучших и знаменитейших русских летчиков. Штабс-капитан Петр Николаевич Нестеров до войны был одним из основоположников высшего пилотажа, в 1913 году он сделал первую в мире мертвую петлю. Фанат авиации, он не только летал, но и разрабатывал технические усовершенствования для уже имевшихся аэропланов, занимался теорией авиации. С открытием боевых действий его талантам нашлось военное применение. Нестеров вел воздушную разведку, одним из первых в мире провел бомбардировку при помощи пушечных снарядов, а 8 сентября совершил первый воздушный таран. Тогдашние самолеты не были оборудованы пулеметами, поэтому, заметив вражеский самолет, идущий на недосягаемой для наземных войск высоте, Нестеров решил взять его ударом. Таран всегда несет в себе элемент риска, и, к сожалению, расчет русского летчика на удар шасси по крылу аэроплана противника оказался неточен. Тяжелые повреждения получили оба самолета, Нестеров погиб еще в воздухе, от столкновения, неприятельский аэроплан рухнул позже, убив обоих членов экипажа.

Генерал-квартирмейстер 3-й армии М.Д. Бонч-Бруевич описал момент гибели авиатора:

«Едва я отыскал в безоблачном небе австрийца, как послышался шум поднимавшегося из-за замка самолета. Оказалось, что это снова взлетел неустрашимый Нестеров.

Потом рассказывали, что штабс-капитан, услышав гул австрийского самолета, выскочил из своей палатки и как был в одних чулках забрался в самолет и полетел на врага, даже не привязав себя ремнями к сиденью.

Поднявшись, Нестеров стремительно полетел навстречу австрийцу. Солнце мешало смотреть вверх, и я не приметил всех маневров отважного штабс-капитана, хотя, как и все окружающие, с замирающим сердцем следил за развертывавшимся в воздухе единоборством.

Наконец, самолет Нестерова, круто планируя, устремился на австрийца и пересек его путь; штабс-капитан как бы протаранил вражеский аэроплан,- мне показалось, что я отчетливо видел, как столкнулись самолеты.

Австриец внезапно остановился, застыл в воздухе и тотчас же как-то странно закачался; крылья его двигались то вверх, то вниз. И вдруг, кувыркаясь и переворачиваясь, неприятельский самолет стремительно полетел вниз, и я готов был поклясться, что заметил, как он распался в воздухе.

Какое-то мгновение все мы считали, что бой закончился полной победой нашего летчика, и ждали, что он вот-вот благополучно приземлится. Впервые примененный в авиации таран как-то ни до кого не дошел. Даже я, в те времена пристально следивший за авиацией, не подумал о том, что самолет, таранивший противника, не может выдержать такого страшного удара. В те времена самолет был весьма хрупкой, легко ломающейся машиной.

Неожиданно я увидел, как из русского самолета выпала и, обгоняя падающую машину, стремглав полетела вниз крохотная фигура летчика. Это был Нестеров, выбросившийся из разбитого самолета. Парашюта наша авиация ещё не знала; читатель вряд ли в состоянии представить себе ужас, который охватил всех нас, следивших за воздушным боем, когда мы увидели славного нашего летчика, камнем падавшего вниз… (…) В полуверсте от места падения Нестерова, в болоте, были найдены обломки австрийского самолета. Под ними лежал и превратившийся в кровавое месиво неприятельский летчик».

11 сентября Конрад, до последнего сохранявший оптимизм, понял, что дело проиграно. Взломать оборону Брусилова у Львова не удалось, а у Равы-Русской нужно было уже не бороться за победу, а спасать жизни. 12 числа австрийцы начали общий отход, чем спасли себя от окружения. Отход австрийцы произвели в относительном порядке. Русские не сразу заметили, что одержали победу, но на следующий день перешли к преследованию.

Дальнейшее было делом техники. Удары на Львов потеряли смысл, поэтому австрийцы отцепились от Брусилова. Тот успокоил перепуганных бюргеров и разместил крупные госпитали в городе. На поле главной битвы австрийцы отступали на юго-запад за реку Сан. Идти предстояло более восьмидесяти километров по раскисшим от дождей дорогам. Путь отступающих усеивали брошенные повозки и орудия. Правда, русские также находились не в блестящем положении: тылы отстали, а постоянные переходы не слишком хорошо сказывались на солдатском быте. Эраст Гиацинтов, офицер русской армии, писал: «Так мы бродили по Галиции, испытывая всякие неудобства, так как оторвались от своих обозов. Никакой пищи у нас не было, кроме того, что мы покупали у местного населения. Главным образом это были гуси, которых мы должны были есть без соли, так как у населения соли не было, и без хлеба. Довольно отвратительная пища, но пришлось довольствоваться этим. Крестьяне галицийские к нам относились очень хорошо, так как считали нас своими братьями по вере».

17 сентября 3-я армия обложила Перемышль, сильную крепость с мощным гарнизоном. Попытка захватить город сходу не удалась, но русские блокировали город. Так началась длительная борьба, окончившаяся только в будущем году. 25 сентября преследование разбитых австрийских войск закончилось. Русские должны были дать отдых войскам и подтянуть тылы. Галицийская битва отгремела свое. Теперь предстояло закрепить достигнутое и приготовиться к новым боям.

Русская армия блестяще взяла реванш за Восточную Пруссию. Австрийцы лишились 400 тысяч солдат, эти потери были почти вдвое выше русских. Больше всех пострадала армия Брудермана, попавшая восточнее Львова под паровой каток войск Рузского и Брусилова. Стотысячная масса пленных и обильные трофеи давали картину внушительной победы. Однако Галиция стала в известном смысле и крахом иллюзий. Австрийцы вместо ожидавшегося триумфа получили грандиозный удар, потеряв крупный город Львов и понеся тяжелейшие потери. Русские же не сумели вывести Австро-Венгрию из войны одним ударом и теперь должны были вести долгую изнурительную войну на истощение. Генерал Конрад был посрамлен, но планы о возвращении домой к Рождеству полетели в мусорную корзину. Русская армия размещалась в залитых дождями траншеях. Ей предстояли еще долгие годы тяжелых боев.