Продолжала собирать свою жатву и не думавшая покидать союзный лагерь холера. Снег принес еще большие тяготы, добавив к больным холерой первых обмороженных. В Константинополе ожидали
«300 французских солдат с отмороженными ногами, позавчера принято 800 англичан с отмороженными частями тела. Там (у Севастополя. — П.С.) англичане в дурном положении, потому что они напиваются и умирают в снегу; перед Севастополем у них уже не более 6000 человек под ружьем… Они покинули свои батареи и свои позиции, которые теперь заняты французами. Английские солдаты громко ропщут против лорда Раглана, который сидит в теплом помещении и не показывается своим солдатам, как это делает генерал Канробер. Несколько французских солдат и офицеров, под влиянием тоски по родине (pris de nostalgiе), пустили себе пулю в лоб».
Еще одной причиной ослабления боевых действий стала нехватка боеприпасов, затронувшая обе стороны. Несмотря на это, неприятель не оставлял попыток овладеть укреплениями, прежде всего 4-м бастионом, путем внезапных вылазок штурмовых групп. Не отставали от неприятеля и русские, тревожившие его постоянными рейдами, ставшими своего рода «забавой» и превратившимися в соревнование между группами моряков и пластунов. Вылазки добавляли медикам в обоих лагерях работы: штыковые и ножевые ранения, разбитые камнями и кирками головы стали обыденным делом. Другой формой борьбы с постепенным продвижением британских и французских траншей к русскому укреплению стало строительство ложементов — коротких участков траншей, из которых передовые отряды могли вести стрелковый огонь. Строились и более основательные укрепления: дополнительные батареи на западе города, Чесменский, Ростиславский и Язоновский редуты на городской стороне. В середине декабря совершенные с позиций 3-го и 4-го бастионов вылазки под началом казачьего старшины Головинского и подпоручика Бейтнера позволили отбросить англичан и французов от укреплений, нанеся им чувствительный урон в живой силе. Так, в беспрестанных стычках, навсегда сохранивших в истории имена матросов Кошки и Шевченко, лейтенанта Бирилева, равно как и многих других, проходила зима 1854-1855 года.
Тем временем взгляд русского командования обратился к Евпатории, порт которой все более активно использовался для переброски турецких войск на полуостров. Атака города началась утром 17 февраля с традиционной артиллерийской канонады. Русскими войсками командовал Степан Александрович Хрулев, памятный нам по событиям Дунайской кампании. Скоротечный штурм Евпатории натолкнулся на ожесточенное сопротивление турецких и французских войск, расположенных в городе, ощутимую поддержку которым оказывали вражеские суда в порту. Хрулев, осознавший, что данные разведки были ошибочными и русским войскам противостоит как минимум не уступающая неприятельская группировка, начал постепенный отвод своих сил. Попытки турок преследовать отступающие войска натолкнулись на заградительный огонь артиллерии. Это скоротечное дело обошлось русским войскам в полторы сотни убитых и пять сотен раненых, потери турок достоверно неизвестны, но также были значительны.
Отвлечемся немного от Крыма и перенесемся ко дворам европейских столиц, где той зимой происходили события не менее важные. Провал попытки захвата Севастополя, большие потери при Альме, Балаклаве и Инкермане заставили английскую и французскую дипломатию приложить все усилия для расширения состава антироссийской коалиции. В качестве основных кандидатов здесь рассматривались Австрия и Сардиния. Первая — в силу наличия интересов в Дунайских княжествах, вторая — как располагающая сравнительно боеспособной армией. Камнем преткновения в этой игре становились подконтрольные австриякам Ломбардия и Венеция, без присоединения которых невозможно было говорить об образовании единого Итальянского королевства. Как это не удивительно, французам и англичанам удалось посулами привлечь в свой лагерь обе стороны. Сначала, 2 декабря, с гарантиями совместной защиты Дунайских княжеств от русской агрессии был подписан союзный договор с Австрией. Месяцем позже, уже в январе 1855 года, к военному союзу присоединилась и Сардиния. Ей союзники пообещали помощь в решении проблемы Ломбардии и Венеции. В мае первый сардинский экспедиционный корпус в количестве 18 тысяч человек отбыл в Крым, где усилил понесшую за зиму большие потери союзную армию. Позже сардинцы внесут весомый вклад в решительный успех союзников у Черной речки. Февраль встретил население Российской империи известием о скоропостижной кончине императора Николая I. Смерть государя, который стал еще одной жертвой зимы 1854-1855 года, тем не менее стала толчком к увеличению интенсивности дипломатических сношений между воюющими державами. Возобновились прерванные из-за боевых действий переговоры в Вене, на которых А.М. Горчаков в меру своих сил пытался умерить возросшие после неудач русского оружия аппетиты английских, французских и турецких официальных лиц. Однако разрешение конфликта дипломатическим путем было невозможно, пока наперекор всему неприступной для союзников твердыней стоял Севастополь.
Другой Горчаков — Михаил Дмитриевич — сменил в феврале Меншикова на посту командующего. Начальником же гарнизона в отсутствие Горчакова становится Д.Е. Остен-Сакен, не принимавший практически никакого участия в делах гарнизона. Этой зимой подлинным символом обороны города стали Истомин, Нахимов и Тотлебен. Первые осуществляли общее руководство обороной, в то время как Тотлебен, заражая окружающих своей энергией, продолжал делать все возможное для усиления оборонительных рубежей. В феврале начинается строительство дополнительных редутов на подступах к Малахову кургану. Первым было заложено Селенгинское укрепление, в строительстве которого принимали деятельное участие солдаты Селенгинского полка, позже его дополнил Волынский редут. Завершал новую линию обороны, выдвинувшую русские позиции ближе к неприятельским траншеям, не укрепленный с тыла Камчатский люнет. Именно эти укрепления станут основными объектами атак французов и англичан на подступах к Малахову кургану. Однако упорные атаки сложной системы редутов и ложементов долгое время не приносили успеха. Об ожесточении этих стычек говорят одни лишь потери, понесенные французами во время атаки на Селенгинский и Волынский редуты в ночь с 23 на 24 февраля. Неудачная атака стоила неприятелю сотни убитых и еще большего количества раненых.
Несмотря на то, что обстрелы города и так не прекращались всю зиму, превращая звук взрывов в привычное дополнение к обыденным делам, командование союзной армии начало подготовку к усиленному бомбардированию Севастополя. Начало было положено 9 апреля, когда английские и французские батареи обрушили град снарядов на российские укрепления. Основной огонь был направлен на Волынское, Селенгинское и Камчатское укрепления. Эту бомбардировку гарнизон пережил с меньшими потерями, нежели первую, состоявшуюся 17 октября, благодаря пассивности союзного флота и защите созданных за зиму закрытых укреплений. Однако это было лишь начало. Возобновившись на утро 10 апреля, бомбардировка продолжалась до вечера, когда французы предприняли попытку атаки, отраженную солдатами Колыванского полка. С этого момента бомбардировки стали повторяться день ото дня, время от времени дополняясь атаками французской пехоты. Практически каждый день обстрелов стоил гарнизону десятков убитых и нескольких сотен раненых. С каждым днем все более заметными становились проблемы защитников Севастополя с боеприпасами. В то время как англичане и французы ежедневно выпускали по позициям защитников до 10 тысяч снарядов, на русских батареях был введен режим экономии, вынудивший ограничить контрбатарейную борьбу. Наконец, 19 апреля, после десяти дней обстрелов, вражеские орудия замолчали. Бомбардировка нанесла гарнизону тяжелый урон — более 6 тысяч убитых и раненых, при втрое меньших потерях вражеской армии. Все госпитали Севастополя были переполнены ранеными, врачи — профессора Пирогов и Гюббенет со своими помощниками и помощницами — валились с ног от усталости, делая по несколько десятков ампутаций ежедневно. Вместе с тем ущерб системе укреплений был довольно заметным. Полному разрушению подвергся 4-й бастион, немногим лучше было состояние защищавших Малахов курган редутов.
Апрель сменился маем, но ни одна из основных целей союзников так и не была захвачена. Тяжелейшие же потери гарнизона в большой степени компенсировались подкреплениями: в мае из Бессарабии прибыли две пехотные дивизии в сопровождении артиллерии и донского казачьего полка, что позволило довести общую численность гарнизона до 50 тысяч человек, не считая матросов. Кроме того, полевая армия, разбросанная от Евпатории до Бахчисарая, насчитывала порядка 40 тысяч пехоты, около 30 казачьих сотен и более 300 орудий. Союзная армия тоже росла в числе. Помимо уже упоминавшихся сардинцев, в Крым прибыл резервный французский корпус д’Анжели, что позволило новому командующему французской армией генералу Пелисье, заменившему Канробера, начать планирование масштабной наступательной операции. Две недели во французском штабе велась подготовка к атаке Камчатского люнета. С целью подготовки этой операции французская и английская артиллерия несколько дней упорно равняла с землей защищающие Малахов курган укрепления.
Атака люнета началась утром 7 июня, когда генерал Боске повел огромную массу французской пехоты (21 батальон) вперед. Под жесточайшим огнем французы выбили русских из укрепления, перебив прислугу и немногочисленных солдат Полтавского полка. Командующий обороной люнета лейтенант Тимирязев был несколько раз ранен, а французы готовились двигаться дальше. Но решительная штыковая контратака, которой руководили Нахимов и Хрулев, позволила отбросить неприятеля от позиций, вынудив французских солдат отступать под градом пуль и картечи, спотыкаясь о тела своих погибших и умирающих товарищей. Однако Пелисье, сконцентрировавший для взятия укреплений огромные силы, не собирался сдаваться, вновь бросив в бой мужественную французскую линейную пехоту. Пехотинцы выполнили задачу, вновь овладев Камчатским люнетом. Следом пали Волынский и Селенгинский редуты, обнажая позиции русских войск на Малаховом кургане. Потери гарнизона в ходе этого упорного боя превышали 5 тысяч убитыми и ранеными, у неприятеля они были еще выше. Одной из основных причин потери редутов было странное решение генерала Жабокритского, назначенного Горчаковым командующим обороной Корабельной стороны. Жабокритский отвел значительную часть пехоты от редутов, в силу чего первую волну атаки французов пыталось отразить менее тысячи человек. Это странное решение могло быть связано отчасти с тем, что ни Горчаков, ни группа приближенных офицеров не верили в успех обороны, выискивая удобную возможность оставить город с минимальными потерями. Еще в мае, до падения люнетов, на фоне прибывающих в Севастополь подкреплений Горчаков писал взошедшему на престол императору Александру II: «Кроме Бога, помочь этому теперь ничто не может».
На фоне успехов неприятеля под Севастополем малозамеченной прошла новость о захвате союзниками Керчи, взятой 25 мая после массированного обстрела англо-французской эскадрой и высадки десанта. Казалось, что дни Севастополя сочтены. В лагерь осаждающих продолжали прибывать подкрепления: французы, сардинцы, воины всех народов Османской империи — турки, хорваты, албанцы. Защитники же города испытывали все более острые проблемы с боеприпасами, вывозом раненых, восполнением потерь. Захват редутов оголил Малахов курган, падение которого пробивало бы брешь в тщательно выстроенной Тотлебеном линии обороны. Это еще больше усилило чувство обреченности у Горчакова и некоторых других представителей генералитета. Чувство, которое, впрочем, не разделяло подавляющее большинство рядовых защитников Севастополя. В рядах союзников тоже ощущалась усталость. Император Наполеон начинал откровенно давить на Пелисье, призывая его снять осаду и обратить внимание на полевую русскую армию и Симферополь. Таким образом, французский командующий шел на большой риск, планируя общий штурм крепости, назначенный на 18 июня. В процессе подготовки к штурму Пелисье вступил в конфликт сначала с Боске, опасавшимся больших и неоправданных потерь, а позже — и с командующим британцами Рагланом, предложившим альтернативный план атаки. Днем ранее, 17 числа, союзники осуществили мощнейшую бомбардировку города, задействовав против укреплений более 500 орудий. Не прекратились обстрелы и ночью, вынуждая русских саперов работать над восстановлением разрушенных рубежей под артиллерийским огнем. Утром 18 июня у союзников с самого начала все пошло не так. Сперва, не дожидаясь выдвижения остальных колон, повел в атаку свою бригаду генерал Мэйран. Причины этого поступка непонятны, но в любом случае генерал действовал в нарушение диспозиции, согласно которой в задачу Мэйрана входил штурм 1-го и 2-го бастионов, где его солдат встретили убийственные залпы картечи и штыки суздальцев и якутян, вынудившие французов беспорядочной массой откатиться на свои позиции, оставив на поле боя сотни убитых и раненых. Среди погибших был и сам Мэйран, лишивший Пелисье возможности спросить с него за невыполнение приказа.
После этого в атаку пошла вся мощь французской пехоты, за которой с опозданием, опять же нарушив диспозицию, последовали англичане. Участник обороны капитан-лейтенант Ершов описывал увиденное:
«На всем протяжении неприятельских траншей перед Малаховым курганом быстро двигалась густая, черневшая лавина штурмующего неприятеля. Офицеры, с саблями наголо, бежали впереди. Впечатление было поразительное! Казалось, сама земля породила все эти бурные полчища, в одно мгновение густо усеявшие совершенно пустынное до того времени пространство».
Эту мчащуюся массу встретила картечь и пули защитников бастионов, выбивая целые ряды, калеча и убивая людей десятками и сотнями. Более 10 тысяч французов было брошено в атаку на Малахов курган, где зуавам удалось взять батарею Жерве, с которой открывалась дорога в тыл защитникам Малахова кургана и 3-го бастиона. В этот критический момент в эпицентре событий вновь появляется С.А. Хрулев, взявший под начало буквально попавших под руку солдат Севского полка. Не тратя времени на выстрелы и перезарядку, русские пехотинцы штыковым боем выбили зуавов из занятых ими домов, с которых они расстреливали защитников 3-го бастиона, и, двигаясь дальше, буквально на спинах бегущих французов ворвались на будто бы уже потерянную батарею Жерве. Об ожесточенности сражения на этом участке говорят потери атакующих: из 138 солдат 5-й роты Севского полка, поднятых в атаку Хрулевым уцелело 33.
Получив сведения об отходе англичан и гибели еще одного генерала, Брюне, Пелисье около 7 утра был вынужден дать сигнал ко всеобщему отступлению. Провал операции усилил наметившийся раскол в лагере союзников. Французы, всю кампанию несшие основные потери, обвиняли англичан в пассивности, очередном опоздании, поставившем крест на всей атаке. Обвиняли англичан и в трусости, поскольку некоторые батальоны просто отказалась идти в атаку, оставшись в траншеях. Сам Раглан весьма прямолинейно и цинично поясняет причину опоздания английской атаки и то, почему британцы все же вышли из траншей:
«Я всегда остерегался быть связанным с обязательством начать атаку в тот же момент, как французы, — и я чувствовал, что мне должно иметь некоторую надежду на их успех, раньше чем я пущу в ход наши войска… Я совершенно уверен, что, если бы наши войска остались в своих траншеях, французы приписали бы свой неуспех нашему отказу принять участие в их операции».
Официально потери союзников во время штурма составили более 5 тысяч убитыми и ранеными. Среди павших было и три генерала: уже упоминавшиеся Мэйран и Брюне, а также британец Кэмпбелл. Приблизительно столько же за 17 и 18 июня потеряли оборонявшиеся, причем наибольшее количество жертв принесла бомбардировка союзников накануне штурма. Еще одним ударом по англичанам стала смерть лорда Раглана, покинувшего этот бренный мир 28 июня. По всеобщему мнению, командующего подкосила катастрофа 18 июня.
Но июнь принес трагедию и в русский лагерь. Буквально через пару дней после штурма получил ранение Тотлебен, после этого вывезенный из Севастополя. В начале июля гарнизон потрясло еще более страшное известие. Во время посещения 3-го бастиона смертельное ранение получил Нахимов. Пуля вражеского стрелка попала в лицо адмирала в тот момент, когда он осматривал позиции неприятеля, стоя на «банкете». Доставленный в собственную квартиру Павел Степанович Нахимов умер два дня спустя, 10 июля. Гарнизон лишился всех своих лидеров, которые олицетворяли оборону города. Погиб Корнилов, еще в марте был сражен Истомин. После того как был увезен Тотлебен и не стало Нахимова, не осталось никого, кто мог бы возглавить людей и был бы готов сражаться до конца. Эти события произошли на фоне продолжавшихся бомбардировок Севастополя, неделя которых зачастую наносила гарнизону потерь больше, нежели штурм 18 июня.
Вместе с тем Горчаков не предпринимал никаких действий, способных как-то повлиять на ситуацию. Единственным, что могло спасти гарнизон, была результативная операция полевой армии, которая бы позволила облегчить положение Севастополя. Давление со стороны Александра II, в своем письме призывавшего «предпринять что-либо решительное, дабы положить конец сей ужасной бойне», вынуждало командующего в последний раз попытаться переломить ход кампании на полуострове. На военном совете 29 июля Горчаковым было принято решение атаковать оборонительные позиции неприятеля на Федюхиных горах и Черной речке. В качестве даты было обозначено 4 августа. Согласно плану, войска под командованием Николая Андреевича Реада должны были расположиться у Федюхиных гор, присоединившись после этого к силам Липранди, который к тому моменту взял бы под контроль высоты у села Чогрунь.
Однако, как и в случае с атакой союзниками Севастополя, весь план начал рушиться с самого начала. Реад, расположившись напротив позиций неприятеля, вдруг ведет свои батальоны в атаку на вражеские позиции на Федюхиных горах. Сам Горчаков после этих событий заявлял, что генерал нарушил его приказания, самовольно поведя людей в атаку, что вынудит командующего ввести в бой на этом участке части Липранди и резерв. Обвинения в адрес генерала облегчались для Горчакова тем, что сам Реад не пережил 4 августа 1855 года, будучи убит разорвавшимся снарядом во время атаки. Многие офицеры армии Горчакова, однако, были убеждены в том, что генерал действовал по прямому приказу командующего. Сама дальнейшая атака разрозненных русских частей на позиции численно превосходящего противника окажется катастрофически неудачной. Хотя кое-где пехоте удастся потеснить французов, нехватка резервов, вводимых Горчаковым по частям на замену уже разбитым и обескровленным силам, лишала атакующих какой-либо возможности развить успех. Огромные потери при атаке понесли Галицкий и Вологодский полки. Даже Архангелогородский полк, в этот день не ходивший в атаку, потерял от действий французской и сардинской артиллерии более 150 человек убитыми. Уже около полудня армия Горчакова начинает отступление. Вся эта атака, бессмысленная и кровопролитная в равной мере, заставит профессора Пирогова назвать сражение на Черной речке «бойней», а участника сражения Л.Н. Толстого — посвятить ей песню, породившую знаменитую присказку
«Гладко вписано в бумаге,
Да забыли про овраги».
Потери русской армии превысили 8 тысяч убитыми и ранеными, при вчетверо меньших людских тратах у французов и сардинцев.
Это было предвестие трагического конца. На следующий день союзники начали жесточайшую бомбардировку города, которая, не затихая ни на день, по сути дела, продолжалась вплоть до падения Севастополя. Каждый день гарнизон нес тяжелейшие потери, от нескольких сотен до 2 тысяч убитых, раненых и контуженных. Каждый день более тысячи орудий, включая тяжелые мортиры, выпускали в сторону городских укреплений несколько десятков тысяч снарядов. Укрепления, по сути, уже были превращены в груду развалин, а защитникам оставалось лишь, вжавшись в покореженную металлом землю, надеяться на штурм, способный дать шанс отомстить за погибших товарищей. Но штурма все не было: опыт 18 июня научил союзников осторожности. Бомбардировка усилилась 4 сентября, окончательно подорвав обороноспособность укреплений Малахова кургана и заставив замолчать там русские орудия. Время финального акта затянувшейся драмы наконец пришло.
8 сентября французская пехота, не встречая практически никакого сопротивления, буквально влетела на Малахов курган, заняв по ходу атаки и ряд других укреплений, откуда, впрочем, была выбита контратакой русской пехоты. В это время пароходы «Владимир», «Херсонес» и «Одесса» «зачистили» пространство между Малаховым курганом и французскими траншеями, отрезав засевшего на кургане неприятеля от своих.
Французам понадобилось еще три атаки, чтобы захватить укрепления 2-го и Корниловского бастионов и батарею Жерве. Воспоминания генерала Мак-Магона, будущего президента Третьей республики, в полной мере характеризуют степень ожесточенности происходившего в тот день:
«Русские офицеры, с саблей в руке, первые примчались на парапеты. Они зовут своих солдат, возбуждают их голосом и жестом, всего только несколько метров отделяют этих храбрых офицеров от наших солдат, которые наводняют [курган со] всех сторон. С секунды на секунду смерть уменьшает эту героическую группу; они падают один за другим и исчезают под пулями, которые бьют их в упор, — но ни один из них не оставляет своего места. Осаждающие и осажденные в одно мгновение смешиваются в страшной свалке, где штык, сдавленный в этой борьбе грудь с грудью, уже не может проложить дорогу».
Однако в это же время все приступы французов и англичан на других участках обороны были отбиты с огромными потерями для атакующих. Бросок британцев на 3-й бастион, удерживаемый силами стойких героев этой кампании — солдат Якутского и Селенгинского полков, — завершился полным провалом. Не удалось союзникам захватить и 5-й бастион, где штурмующая колонна была перебита и переранена почти полностью. О потерях французов красноречиво говорит гибель пяти генералов: Риве, Бретона, Мароля, Сен-Поля и Понтеве. В общем и целом союзники буквально «умылись кровью» на всех других направлениях. Однако Малахов курган пал и с этим ничего нельзя было поделать. Попытка Хрулева отбить потерянные рубежи завершилась ранением самого генерала.
Получив сведения о потере Малахова кургана, Горчаков отдает приказ о начале отступления с Южной стороны Севастополя. Союзников об этом оповестила серия взрывов на оставляемых укреплениях, окончательно превративших редуты в груду развалин. Для Пелисье это был как гром среди ясного неба. С точки зрения французского командующего, штурм стал катастрофой. Все атаки французов, кроме первой, были отражены, выбыло полтора десятка генералов, среди которых был и тяжелораненый Боске, а первые сведения о потерях вызывали ужас: погибли свыше 7,5 тысяч французов и до 3,5 тысяч англичан, чьими телами были буквально засыпаны рвы у 3-го бастиона. Но Горчаков принял решение и, несмотря на единодушное возмущение матросов и солдат, гарнизон потянулся через построенный заранее мост на Северную сторону. Трудно представить, что творилось в головах этих изможденных, почерневших от пороха людей, когда они покидали город, за который сражались 349 дней. Те, у кого оставались силы что-то говорить, на все лады склоняли решение Горчакова, иные плакали. Отступая, защитники потопили в гавани еще шесть кораблей.
Известие об оставлении Севастополя повергло Санкт-Петербург в уныние, а в Вене сдвинуло с мертвой точки дипломатические переговоры. Информация о взятии в ноябре 1855 года Карса окончательно обозначила общие итоги кампании, позволив всем заинтересованным сторонам ясно сформулировать свои позиции. В декабре 1855 года российское правительство получило от официальной Вены ультиматум, требования которого предусматривали отказ от покровительства Дунайским княжествам, территориальные уступки на Дунае и нейтральный статус Черного моря. Последнее положение касалось защиты православных жителей Османской империи, которая должна была коллективно осуществляться крупнейшими державами. Ультиматум был составлен французскими и австрийскими дипломатами при содействии англичан, которые хотели также добавить пункт касательно «независимой Черкесии», лишавший Россию всех ее завоеваний от Грузии до Кубани.
В начале января 1856 года в Зимнем дворце состоялось два совещания, участники которых обсуждали австрийский ультиматум. Лишь один из присутствующих, Дмитрий Николаевич Блудов, высказался категорически против принятия ультиматума. Все остальные, включая Нессельроде, были склонны принять требования. Соответствующий протокол был подписан в Вене, а уже 25 февраля в Париже началась работа Парижского конгресса. Интересы России должны были отстаивать А.Ф. Орлов и Ф.И. Бруннов. Помимо россиян, конгресс почтили присутствием делегаты от Франции, Англии, Австрии, Сардинии и Османской империи. Основное давление оказывал, разумеется, английский представитель — лорд Кларендон. Одним из итогов работы уже в апреле станет подписание «тройственного союза» в составе Англии, Франции и Австрии, гарантировавшего территориальную целостность и защиту интересов Турции. Однако в остальном Орлову, тонко лавировавшему и игравшему на англо-французских противоречиях, удалось сократить потери России. Во-первых, Орлов сумел минимизировать территориальные потери в Бессарабии. Были отброшены и забыты смелые и губительные для России британские проекты относительно Польши и Кавказа. Согласно положениям подписанного 3 марта Парижского трактата, Россия:
1) возвращала Турции захваченные территории Закавказья, получая взамен все потерянное в Крыму;
2) признавала территориальную целостность Турции и нейтралитет Черного моря;
3) это, в свою очередь, означало запрет на обладание в Черном море военными судами.
Сопровожденный конвенциями Парижский трактат станет основой международных отношений, на какое-то время заморозив «Восточный вопрос». Однако решение этого вопроса было неизбежным, поэтому конфликты на юго-востоке Европы два десятилетия спустя породят русско-турецкую войну. В свою очередь, неизбежный распад Османской империи превратит Балканы в арену борьбы крупнейших европейских держав, в «пороховую бочку», попадание в которую пули из пистолета Гаврилы Принципа даст старт крупнейшему на тот момент военному конфликту, который погребет под собой и Российскую империю. Тогда же, весной 1856 года, Россия признала свое поражение. Поражение, которое на первых порах приведет к отставке министра Нессельроде, а затем и к Великим реформам Александра II, изменившим само российское общество. Однако этим важность Крымской войны не исчерпывается. Поражение в этом конфликте служит предупреждением и для современных российских политиков. В середине XIX века рост влияния России на Балканах и в Причерноморье спровоцировал формирование мощной антироссийской коалиции. Традиционная опора русского государства на военную мощь при игнорировании значимости дипломатических договоренностей поставила страну в изоляцию. В свою очередь, мощи русской армии и флота оказалось недостаточно для победы над союзниками, чьи интересы зачастую были противоположны друг другу, но чье желание нанести России поражение позволило им на время забыть о противоречиях. Крымская война должна остаться в нашей памяти и благодаря всепобеждающему мужеству и героизму русских людей: солдат, матросов и гражданских лиц, защищавших наши рубежи от Петропавловска до Свеаборга, от Соловецкого монастыря до Севастополя. Защищавших, вопреки ошибкам дипломатов и отдельных генералов. Лучшим же способом увековечить их мужество будет стремление избежать подобных ошибок в настоящем и будущем.
Литература
Хотя Крымская война упоминается практически в каждой общей работе по военной истории России, добросовестных русскоязычных монографий, посвященных конкретно этому конфликту, не так много. Прежде всего это классические труды русских генералов М.И. Богдановича, А.М. Зайончковского, а также А.А. Свечина, включившего раздел о Восточной войне во II том своей «Эволюции военного искусства». В советский период особняком стоит «Крымская война» Е.В. Тарле, по степени проработки не имеющая аналогов. Подробное изложение истории «Восточного вопроса» и русско-турецких отношений можно найти в книгах известного российского востоковеда В.И. Шеремета, а также в IV томе пятитомной «Истории внешней политики России». Нельзя не отметить пятитомник крымского историка Сергея Ченныка, описывающий перипетии кампании на полуострове и обороны Севастополя. Это самое обстоятельное и фундаментальное исследование боевых действий в Крыму, в равной мере опирающееся как на отечественные, так и на англоязычные труды. Сергей Викторович также является главным редактором журнала «Military Крым», посвященного военной истории полуострова, особое место в которой, разумеется, занимает кампания 1854-1855 годов.
Говоря о зарубежной историографии, нельзя не упомянуть ее основоположников: британца Александра Кинглейка, сопровождавшего во время боевых действий лорда Раглана, а также французского журналиста Сезара де Базанкура. К несомненным достоинствам их сочинений относится то, что оба автора были свидетелями событий в Крыму. Взгляды Кинглейка и Базанкура в значительной степени разделяются большинством иностранных специалистов. Наиболее обширна англоязычная историография, в которой наряду с общими работами представлены и тематические, посвященные, например, британскому флоту в период 1853-1856 годов. Из достойных упоминания «one-volume«стоит выделить «Крымскую войну» британского русиста Орландо Файджеса, прекрасно подходящую для знакомства с западной точкой зрения на конфликт.
