Публикуется с разрешения автора
Ранее: часть II
Главной жертвой соперничества между советской и эрефянской идентичностями оказалась в который раз собственно русская идентичность, необходимость конструирования которой и трудности на этом пути снова получили наглядное подтверждение.
Попытки её утверждения, предпринятые, надо признать, чуть ли не впервые в современной истории РФ, натолкнулись на противодействие со стороны ведущих альтернативных идентичностей — эрефянской, советской и украинской в тандеме с либерально-западнической. В ходе этого противодействия отчётливо проявился и во многом сказался на его (надеемся, что промежуточном) результате главный недостаток русской идентичности — дефицит её содержательного наполнения и присвоение некоторых её смысловых, ценностных и практических элементов альтернативными идентичностями. И хотя шанс на продвижение русского самосознания в ходе событий в Новороссии так и не был до конца реализован, некоторые важные направления дальнейшей работы теперь предстают в совершенно ясном свете.
Об аспектах позитивной идентификации мы уже говорили выше, теперь же конкретизируем актуальные аспекты идентификации негативной, необходимой для того, чтобы отмежевать русскую идентичность от разного рода альтернатив и идеологических суррогатов.
Во-первых и прежде всего, нужно поставить вопрос о подобном отмежевании, использовав для этого простой и понятный маркер базовых приоритетов, без разделения которых невозможно говорить о принадлежности тех или иных идентификационных конструкций к русской идентичности. Очевидно, что такими маркерами должны быть приоритеты воссоединения русского народа и восстановления его доминирующего положения на пространстве исторической Российской империи. Отказ от решения этих задач должен чётко восприниматься как отказ от русской идентичности в целом.
Во-вторых, необходимо разрушить монополию альтернативных идентичностей на присвоенные ими элементы русской культуры и истории и, по возможности, «вернуть украденное». Это касается понятий социальной справедливости, великодержавной и государственнических традиций, патриотизма, русской исторической миссии и т. д. Реконструкция русской идентичности требует возврата «присвоенных» элементов и синтеза их в единой мировоззренческой платформе. Это компенсирует выстраивание социальных границ и позволит легитимизировать русскую идентичность в глазах носителей альтернативных идентичностей.
В-третьих, следует снизить восприимчивость граждан к действующим маркерам альтернативных идентичностей, усилить понимание того, что принятие отдельных идейных установок, дискурсов или практик, номинально относящихся к альтернативным идентичностям, не делает их носителями этих самых альтернативных идентичностей. К примеру, рядовой обыватель может под давлением пропаганды и в отсутствие достаточной информации уважать Путина лично, но это уважение не означает его окончательного укоренения среди эрефянских патриотов и носителей эрефянской идентичности, поскольку реальные тестовые вопросы «ты за русских или за Путина?» лично перед этим человеком жизнь ещё не ставила. Также стремление к сохранению территориальной целостности и благополучия РФ не должно непременно приводить к принятию эрефянских установок в духе ХПП о том, что защита русского народа угрожает распадом РФ. Тем более чествование Дня Победы не должно восприниматься как принятие советской идентичности в целом, потому что здесь, в отличие от предыдущих примеров, нет и реального противоречия между уважением к Победе и русскостью.
В идеале нужно блокировать альтернативную идентификацию людей как путём деконструкции соответствующих идейных установок, так и путём снижения ассоциативной связи между этими установками и соответствующими им практиками, а также снижения уровня положительной самооценки, которую эти альтернативные идентичности стимулируют у своих носителей. Ведь в большинстве случаев их принятие и воспроизводство обусловлено именно этим фактором. В отсутствие чёткого положительного русского образа альтернативные идентичности становятся средством сохранения личностной когнитивной целостности и главным источником позитивной идентификации для большинства обывателей. Посягательства же на эти альтернативные идентичности начинают восприниматься как посягательства на личностную целостность и собственную самооценку. Для блокирования альтернативной идентификации необходимо ни в коем случае не принижая эту самооценку перенести её фокус с западнических, советских или эрефянских образов на русские образы, позволив таким образом утвердить, сохранить, а лучше повысить личностную целостность индивидов и их уверенность в собственной правоте. Русская идентичность, культура, история могут и должны превратиться в источник положительной идентификации людей, тем более что у неё для этого изначально намного больший потенциал, нежели у альтернативных идентичностей с гораздо меньшей исторической укоренённостью.
Фактор наличия целостного и достаточно консолидированного базового сообщества, воплощающего современную русскую идентичность, тоже сыграет в этом процессе решающую роль, так как отказ от альтернативной идентичности в пользу идентичности русской станет массовым лишь тогда, когда это будет иметь последствия не только для индивидуального уровня конкретного человека, но и для общественного уровня его жизнедеятельности, когда принятие русской идентичности будет приводить к социализации в определённой коллективной общности и повышением собственного социального статуса человека хотя бы в рамках этой общности.
Особую роль в этом процессе играет отмежевание и деконструкция советской идентичности, необходимость которых объясняется тем, что советская идентичность на данном этапе является наиболее целостной альтернативной идентичностью с набором понятных и увязанных в единую мировоззренческую платформу идейных, ценностных и практических элементов. Так, хотя та же либерально-западническая идентичность имеет достаточно целостное смысловое и ценностное наполнение, её практическое наполнение остаётся довольно размытым, что, правда, компенсируется достаточной степенью консолидации сообщества и доверия его моральным авторитетам. Православная идентичность, наоборот, имеет хорошо развитую систему практик, ритуалов и обрядов, но её смысловые элементы и идейные установки выражены плохо, они малопонятны современному обывателю. Советская же идентичность предлагает диапазон простых и доступных лекал как для индивидуального потребления, так и для организации общественной жизни и решения государственных проблем, что делает её в глазах неискушённого обывателя чуть ли не единственной полноценной альтернативой нынешнему дефективному политическому устройству страны.
Против советской идентичности на данный момент мало эффективных блокаторов, позволяющих на эмоциональном уровне отделить её от аморфной пока русскости. Но сама она — крайне эффективный блокатор русского самосознания, своего рода инструмент, дающий русским право на русофобию, а в завершённом виде (включающем почитание «ленинской национальной политики» и управленческих талантов сталинских менеджеров типа Кагановича) возводящий её в обязанность. Именно на её основе выстраиваются различные суррогаты антирусского патриотизма, включая современное эрефянство, навязываемые в качестве «компромиссных» и «примирительных». Поскольку эти суррогаты «пасутся на её поле», советская идентичность номинально им противостоит, хотя на деле они так или иначе воспроизводят некоторые её смыслы и практики практически в первозданном виде, чем способствуют её прямой или опосредствованной легитимизации и реификации и создают базовые предпосылки для её возвращения на арену после их неизбежного политического провала.
Главной проблемой на пути к отмежеванию советской идентичности от русской является стимулирование когнитивного диссонанса у людей, склонных определять себя как русских, при столкновении с советскими дискурсами и практиками. Несовместимость русской и советской идентификации должна стать самоочевидной данностью для большинства населения, что предполагает не только разоблачение советских исторических мифов или отказ от укоренившихся советских практик, но и аргументированное объяснение ущербности советских идеологических установок и рецептов решения политических проблем.
Наиболее сложными вопросами на этом пути являются вопрос условного «положительного исторического наследия СССР» и вопрос исторической преемственности, которую-де надо беречь и не допускать радикальных разрывов.
По поводу положительного наследия сложность вопроса обусловлена тем, что в него «охапковым методом» вписываются все относительно положительные достижения науки и культуры, произведённые в советский период, безотносительно к тому, как советский строй и советский госаппарат повлияли на их производство. Проще говоря, в советское наследие вписывается и полёт Гагарина, и Чебурашка, как будто их появлением мы обязаны исключительно советской идеологии, а не конкретным людям, зачастую вынужденным бороться с советской машиной. Этот вопрос имеет и обратную сторону, когда аналогичные достижения, иногда имеющие явно антисоветский характер, таким же «охапковым методом» зачисляются в советское наследие сегодняшними либералами-западниками, которые легитимизируют тем самым их советский маркер, так же, как украинцы в своей пропаганде наклеивают маркер русскости всему советскому.
С этим вопросом надо разбираться чётко и по существу, отделяя русские котлеты от навязчивых советских мух. Хватит юродствовать и паразитировать на русских достижениях, притворяясь, будто Чебурашка — исключительно плод строительства коммунизма, полёт Гагарина не мог состояться без классовой борьбы и массовых репрессий, а право на жизнь нам подарил товарищ Сталин.
Сама по себе жёсткая привязка достижений к конкретным методам реализации стала возможной только благодаря тому, что рядовой обыватель лишён культуры анализа и его легко обмануть наукообразными философскими заклинаниями типа «история не знает сослагательного наклонения» или «недостатки — продолжение достоинств». Идеологические системы постоянно этим пользуются и жёстко требуют от обывателя принять или отвергнуть их построения и рекомендации целиком. При этом и советская, и либеральная идентичности практикуют один и тот же недобросовестный приём — подсовывают русскому народу практически неверные решения под видом исторически обоснованных. Тезис «восстановление единого государства после 1917 года не могло бы состояться без ленинской национальной политики» или «создание атомного оружия не получилось бы без национализации промышленности» (из этих тезисов сторонники советской идентичности выводят необходимость следования «заветам предков» в национальной и промышленной политике) столь же ложен, как и тезис «сохранить единое государство с Украиной в составе России невозможно без НКВД с Ежовым во главе и профилактических массовых расстрелов» (из этого тезиса сторонники либеральной и эрэфянской идентичности выводят утверждение, что стремиться к воссоединению не надо, пока 100% украинцев не раскаются и сами они не приползут на коленях к России).
Споря со сторонниками советской идентичности, надо всё время подчёркивать, что мы уважаем своих предков, но уважение к предкам не означает признания их «правоты», то есть вывода о том, что мы должны следовать их примеру в похожих с ними ситуациях. Целесообразность тех или иных решений в наше время следует выводить не из ложных исторических аналогий, а из анализа конкретной ситуации. Лицемерие и двурушничество пора прекращать, даже если это нарушает некие общественные табу вроде табу на «переписывание истории». Нашу русскую историю ещё только предстоит написать.
Это непосредственно касается и вопроса исторической преемственности и непрерывности восприятия истории. В истории русского народа, помимо советского, присутствует как минимум два радикальных разрыва — татаро-монгольское иго и период Смуты и польского вторжения в начале XVII века. В исторической науке выработан вполне адекватный подход к обоим этим периодам, причём подход этот действительно отвечает критерию непрерывности. В рамках этого подхода оба разрыва признаются как таковые вместе с признанием того, что навязанные ими формы правления были противоположны и враждебны русским интересам, даже если какие-то их элементы повлияли на русское самосознание в дальнейшем. Глупо отрицать это влияние, но менее глупо делать его определяющим и тем более основой русскости идентичности в последующие эпохи. Чужеродное владычество закономерно вызывало сопротивление русского народа и давало стимул русскому подъёму против угнетателей. Именно в этом подъёме и противлении и заключается непрерывность русской истории, а не в принятии и почитании принесённых извне чуждых форм и идентичностей. Аналогичный подход должен распространиться на советский период истории, что не позволит более насаждать советскую идентичность под видом «уважениz к общей истории».
***
Итак, разбор некоторых проблем, связанных с конструированием русской идентичности, позволил выявить узловые проблемы, с которыми нам приходится сталкиваться на этом пути. Путь этот представляется неизбежным в связи с тем, что ныне существующая «какая есть» русскость не может быть эффективной основой сколь-нибудь действенной социальной мобилизации в индивидуальном и коллективном измерениях.
Для того чтобы приобрести эти свойства, русская идентичность должна быть наполнена идейным, символическим и практическим смыслом и должна получить собственную социальную базу в виде консолидированного сообщества, разделяющего её смыслы и ценности и воспроизводящего её практики.
Помимо этого, процесс построения русской идентичности предусматривает в качестве обязательного этапа отмежевание от действующих в российском социокультурном поле идеологических и идентификационных альтернатив, которые, будучи нерусскими, а подчас и откровенно антирусскими конструкциями, не воспринимаются как таковые, и потому не вызывают сопротивления и противодействия. Для общества эта ситуация подобна той, когда в организм попадает вирус, а он не понимает его вредоносной сущности и не работает на свою защиту. Серьёзный импульс этому противодействию дал вызов, исходящий от украинской идентичности в её постмайданной версии, но в итоге он был перехвачен альтернативными советской и эрефянской идентичностями, которые затормозили процесс кристаллизации русского самосознания под действием этого вызова и попытались обратить его себе на пользу. Однако в ходе такого «подминания» русского ответа под свои конъюнктурные политические требования они слишком уж явно продемонстрировали свою антирусскую сущность, что должно быть использовано для усиления русского сопротивления им.
Конечно, задача, которая стоит сейчас перед энтузиастами конструирования русской идентичности, в каком-то смысле исторически уникальна и тем сложнее для выполнения. В нашей истории мы ещё ни разу не сталкивались с необходимостью возрождения русской идентичности, во-первых, вопреки существующему номинально российскому государству, во-вторых, при значительном сопротивлении влиятельных общественных групп, в-третьих, с помощью выстраивания социальных границ, а не их разрушения, и в-четвёртых, в противовес религиозным и идеологическим системам, а не на их основе. В таких условиях истоками, из которых может черпаться материал для идентификационного строительства, могут выступать только наше собственное воображение, знания и воля. Ни в недавнем прошлом, ни в окружающем настоящем нам ухватиться практически не за что. Полагаться приходится только на своё подсознание и мироощущение, в котором в отдельные моменты возникают глубинные, нам самим плохо понятные архетипы, отражающие взаимосвязь с родной культурой, народом и историей.
Нужно отметить, что за рамками нашего анализа пока что остался вопрос негативной идентификации в отношении внешних значимых Иных для России. Это связано как с большей, на наш взгляд, актуальностью именно внутреннего аспекта процесса конструирования русской идентичности по сравнению с внешним, так и со спецификой этого вопроса, требующей отдельного самостоятельного изучения.
Мы исходим из того, что конструирование русской идентичности — это процесс одновременного конструирования и образа русского человека, и образа России как государства. Эти два уровня неотделимы друг от друга, но до тех пор, пока внутренние препятствия для возрождения русского самосознания не будут преодолены, никакой внешний вызов не сможет сам по себе привести к здравым, конструктивным результатам.
