Нас, наверное, ждет потерянное десятилетие
— А. Кудрин на саммите министров финансов G20, 2011 год
В далеком августе 1998 года русские люди бледнели, чувствовали дрожь в ногах, тянулись к аптечкам за пустырником, но продолжали всматриваться в экраны телевизоров, где одну за другой передавали сводки с валютного поля боя. А ведь как остроумно было бы пустить по всем каналам заглушку с «Лебединым озером», поверх которой скрипучий голос Бориса Ельцина раз за разом повторял бы: «Девальвации не будет… заявляю четко и твердо… все просчитано… девальвации не будет…». Сегодня можно проделать такое же упражнение, но заклинать голосом Владимира Путина не просто доллар за семьдесят рублей и гречку по сорок, а всю российскую экономику.
Благодаря событиям 15–16 декабря у нас появилось то, чего так не хватало весь год: уверенность в завтрашнем дне. Точнее, в кризисе, который, по словам зампреда Банка России Сергея Швецова, будет тяжелее самых сложных дней 2008–2009 годов. Это, наверное, следует понимать таким образом, что скоро русский человек позавидует тем, кого уволили с работы шесть лет назад. Зато чиновники теперь могут вздохнуть с облегчением. В первую очередь — аппарат Минэкономики, выдавший за год множество увлекательных прогнозов, в которых рост ВВП на 2,5% в 2015-м не так давно сменился падением на 0,8%. Кажется, и последний прогноз — пустая трата бумаги, а у чиновников из МЭР появилась, наконец, возможность направить энергию в иное русло: придумать, как из нынешнего кризиса выбираться.
Переведут дух и в Центральном банке. По итогам года они могут уверенно отчитаться: «Сделали всё, что в наших силах. Девальвацию остановили, инфляцию загасим чуть позже». Кому придется тяжелее других, так это Минфину: ему еще секвестр бюджета проводить, а сокращать то, что трогать нельзя (социалка и оборонка), и то, чего и так почти не осталось (все остальное), — задача не из легких. Мы тоже можем найти в произошедшем хорошее: если бы не знаменательный саммит ОПЕК или валютный триллер, мы до сих пор жили бы в реальности, искусственно созданной Белым домом. К тому же теперь даже далеким от экономики людям можно объяснить, что сиквел 2008 года мы начали снимать задолго до украинской истории, санкций и саммита ОПЕК.
Как все это случилось?
В памяти назойливо всплывает 2010 год, когда одной из главных фраз в лексиконе российских экономистов была «вторая волна кризиса». Все ждали, что со дня на день где-нибудь на западе появится очередной Lehman Brothers, банкротство которого станет пусковым механизмом очередного финансового краха. Причем претендовали на эту роль уже не просто отдельные компании, а целые страны: Ирландия, Греция, Испания, Кипр и их товарищи по несчастью. С тех пор прошло четыре года. Глобальных экономических шоков так и не случилось, главные мировые экономики — американская и китайская — живы и развиваются, пусть с переменным успехом. Неясны перспективы Европы, которая, наверное, решила пойти по японскому пути, включающему в себя затяжную стагнацию и дефляцию. Это, с другой стороны, не мешает ей накладывать санкции на важнейшего торгового партнера, блокировать «Южный поток» и срывать миллиардные контракты на поставку вертолетоносцев. Ну а Россия после пары лет восстановительного роста скатилась в свой собственный кризис с высокой инфляцией и Игорем Сечиным. С поведением международных игроков — саудитов, американцев и прочих — этот кризис, разумеется, связан крайне опосредованно.
Существует, кстати, мнение, что персональный российский кризис начался еще в 2008 году, а разглядеть его помешал кризис мировой. Логика в этом есть: после посткризисного восстановления в 2010 году, экономика сразу же начала замедляться. К этому мы вернемся позднее. Пока же посмотрим, за счет чего Россия росла все последние годы.
Из трех методов подсчета ВВП для этого больше всего подходит тот, в котором валовый продукт определяется через использование доходов (заработной платы, прибыли компаний и уплаченных ими налогов) экономики. Прекрасно видно, что полтора путинских десятилетия РФ росла в первую очередь за счет потребления. Причем речь идет именно о потреблении домашних хозяйств. Чем дальше, тем более потребительской становилась страна: в 2003 году, например, домохозяйства своими тратами обеспечивали 38% ВВП, в 2013 — уже 54%. Плохо здесь только одно: эпоха потребления в стране была заточена преимущественно на импорт. Собственно и сам он рос ударными темпами: при том, что экспорт за последние десять лет вырос только на 50%, импорт увеличился вдвое. Отдельно отметим, что превышение импорта над экспортом вообще-то прямой путь к девальвации национальной валюты. Правда, не в той жесткой форме, которую мы сейчас наблюдаем: здесь причины иные, учитывая, что импорт сейчас как раз таки снижается.
Отдельный вопрос — роль так называемого валового накопления в ВВП страны. Под этим термином понимаются капитальные инвестиции и изменение материальных запасов и оборотных средств, другими словами — мощность, с которой функционирует экономика. Здесь в России все плохо уже достаточно давно. Валовое накопление тормозит со второй половины 2011 года, а с прошлого года и вовсе сокращается. Это значит, что, во-первых, российские промышленники создают все меньше новых производств, а во-вторых, что вновь произведенной продукции и запасов у них становится все меньше.
Тем не менее экономика все еще растет: 0,7% прироста по итогам третьего квартала. Правда, жизнь теплится в очень ограниченном спектре отраслей. Основной драйвер — сельское хозяйство, добавленная стоимость в котором выросла за девять месяцев 2014 года на 6,8%. На втором месте — финансовая деятельность с почти 5 процентами прироста, на третьем — обрабатывающая промышленность, выросшая на 1,2%. Все остальные отрасли вносят или отрицательный, или совсем микроскопический положительный вклад в динамику ВВП.
Есть еще один неплохой индикатор сердцебиения экономики — промышленное производство. Здесь можно говорить о хороших новостях. За год промпроизводство выросло на 1,5%, но в сентябре и октябре демонстрировало совершенно ударные темпы роста на 2,8 и 2,9% в годовом выражении. Правда, по последним данным Росстата, промпроизводство уже упало — на 0,4%, но эксперты Центра макроэкономического анализа и прогнозирования утверждают, например, что если очистить этот показатель от влияния календарного фактора, можно получить рост на 2,8%. В Высшей школе экономики приводят еще более оптимистичные цифры — 18,9%. Основными драйверами роста индустрии с начала осени выступает производство труб (для «Силы Сибири», надо полагать) и агропром (импортозамещение). Вышесказанное позволяет задаться крамольной мыслью о том, что избежать масштабного спада в 2015–2016 годах мы всё-таки сможем — если, конечно, будет принят ряд своевременных и нужных мер. Но об этом опять-таки ниже.
Пока же обрисуем в общих чертах генезис нынешнего кризиса:
— Толком не восстановившись после кризиса 2008 года, российская промышленность начала замедляться. Компании начали строить все меньше заводов и выпускать все меньше пароходов. Иллюзию благополучия несколько лет создавало потребление, заточенное в первую очередь на импорт.
— Никакого потребления в нашей печальной стране не случилось, если бы не рост зарплат. История с доходами населения вышла смешная и грустная. Во время и после кризиса 2008–2009 годов наше социальное по форме государство стало еще социальнее и решило общаться с населением через призму ускоренной индексации зарплат в бюджетном секторе и пенсий. Частные компании не могли не включиться в этот тренд: мало ли, вдруг все работники массово перейдут работать врачами и учителями. Рост зарплат, опережающий рост производства, да еще и в условиях высокой налоговой нагрузки и при дорогих кредитах — все это просто не могло не ударить по рентабельности промышленности.
— Помогали активно и с удовольствием потреблять еще и легкодоступные банковские кредиты. Банкиры в 2011–2012 годах буквально соревновались: кто откроет больше офисов и раздаст больше кредиток. Не знаю как другим, но лично мне в какой-то момент начало казаться, что именно банки стали основными арендаторами вновь появляющихся и освобождающихся торговых площадей в столицах и провинции.
— В какой-то момент сокращение в промышленности начало отражаться на доходах населения. Нынешний год — первый, когда реальные зарплаты на предприятиях начали сокращаться. А долги по заработной плате с января 2013 года сегодня выросли на 1 млрд рублей — до 2,6 миллиарда. И эти данные не учитывают так распространенную в РФ теневую безработицу: неоплачиваемые отпуска, неполная рабочая неделя — все то, с чем работники отечественных предприятий сталкиваются уже не первый год. А это всегда ведет к образованию проклятой спирали: сокращение доходов — сокращение потребления — сокращение рентабельности промышленности — сокращение производства — сокращение доходов… и так далее по нарастающей, а если точнее — по кризисной нисходящей. О сокращении потребления свидетельствуют данные Росстата: если в начале года оно еще росло — на 4%, то по итогам первого квартала вплотную приблизилось к нулю. Для тех, кого не убеждают данные статистического ведомства, можно привести два индикатора, которые наглядно отражают потребительскую реальность. Во-первых, произошло резкое падение спроса на легковые автомобили: в сентябре в России было продано всего 197 тысяч автомобилей вместо 247 тысяч, проданных за тот же месяц прошлого года. Во-вторых, увеличилось количество высвобождающихся объемов торговых площадей: в Москве этот показатель достиг максимального значения с 2010 года и вырос за квартал с 3,5% до 6%.
— Ну и, наконец, докатилось все это до банков, с которых и начинается любой официальный кризис. Розница быстро поняла, что навыдавала кредитов не тем людям, которые будут или могут платить (см. печальную историю Связного банка). Начали накапливать просрочку в кредитных портфелях и корпоративные банки. Здесь нужно оговориться: спрятать плохой долг в кредитном портфеле «корпоратов» куда проще, чем в рознице — в ход идут различные механизмы реструктуризации. Но судить о проблемах реального сектора, задолжавшего банкам, можно по показательным кейсам «Мечела», «Мостовика» и «Ютэйра». Кроме того, можно вспомнить, с чего начиналась кампания по отзыву банковских лицензий в прошлом году: казнили не просто банкиров, увлекшихся отмыванием или выводом денег, но все больше тех, которые за счет депозитов населения выдавали один за другим кредиты дышащим на ладан связанным компаниям.
Так бы это все и продолжалось в 2015 году, потом в 2016-м, и неизвестно, когда прекратилось бы. В общем, было бы все вполне в духе цитаты Алексея Кудрина, использованной в качестве эпиграфа к этому тексту. Со временем начали бы проявляться неприятные социальные и инфраструктурные эффекты стагнации. Например, академики Института народохозяйственного прогнозирования подсчитали: чтобы выполнить все накопившиеся у российских властей обязательства перед обществом и инфраструктурой, необходим среднегодовой рост ВВП на 3–4%. А когда оказалось бы, что страна разваливается, РФ уже надолго бы выбыла из списка основных экономик мира. Но тут вмешались цены на нефть и санкции.
Люди, институты, деньги, заводы. Чего нам не хватает?
Важный вопрос — когда все это началось? Ведь был же докризисный рост, был и посткризисный — правда, непродолжительный. Где мы начали падать? На этот счет теорий хоть отбавляй. Перечислим основные.
Институциональный взгляд. Упомянутое выше замедление, стартовавшее еще в преддверии мирового финансового кризиса, многие либералы и институционалисты связывают с тем, что экономическая модель путинского феодализма окончательно начала выдыхаться. То есть в первой половине и середине 2000-х были, конечно, и коррупция, и злополучные российские суды, но существовал некий контракт между бизнесом и властью, предполагавший определенную политическую стабильность: одни воруют, но высокая маржа других позволяет перекрывать многочисленные феодальные издержки и воспитывать поколение хипстеров. С этой точки зрения кризис и посткризисная эпоха были временем больших потрясений и регулярных сломов действующих моделей: налоги то повышают, то снижают, накопительные пенсии то реформируют, то изымают, один президент объявляет либерализацию, другой возвращает Следственному комитету право самостоятельно возбуждать уголовные дела по налоговым составам, Владимир Путин то собственноручно спасает Пикалево, то отстраняется от проблем одного из крупнейших металлургических холдингов страны — «Мечела», правительство объявляет курс на импортозамещение, но на внятную программу для того же сельского хозяйства его не хватает даже спустя полгода. В таких условиях ни о какой предпринимательской инициативе речи быть не может. Хорошо согласуется эта теория с принципами бывшего министра финансов Алексея Кудрина, который фактически руководил Минфином по принципу «денег никому не давать — разворуют».
Взгляд Центрального банка (и правительства). ЦБ в этом году не зря превратился в одного из основных экономических ньюсмейкеров. И дело не только в девальвации, которую он сначала запустил, а потом кое-как загасил. По сути, Банк России — единственное ведомство в стране, которое занимается вопросами экономического роста. Правда, не стимулирует, а констатирует причины, по которым его в ближайшие годы быть не может. Логика здесь следующая: экономика России уперлась в структурные ограничения. Во-первых, мы достигли пределов эффективного использования трудовых ресурсов. Численность населения в трудоспособном возрасте снижается с 90 млн человек в 2008 году до 85 миллионов на начало года. Из них порядка 30–40% стабильно заняты в теневом секторе, который официальная статистика не видит. Безработица на протяжении последних лет находится на минимальном — порядка 5% — уровне. Объем отработанных часов в среднем на одного рабочего еще в начале 2012 года завис где-то на уровне 37,7 и с тех пор не меняется. То есть ресурс используется по полной. В этих условиях элементарная логика говорит, что экономический рост становится производной от производительности труда. Но этот показатель у нас замедляется: со 104% годового прироста в 2011 году до 102 процентов в прошлом. При этом производственные мощности в целом по отраслям загружены на 75–80%, изношены на 45% и обновляются все реже и реже. Другими словами: с этими людьми и на этом оборудовании производить больше уже не получается.
Взгляд сторонников количественного смягчения. Здесь все просто: экономике тупо не хватает денег. Мы об этом писали уже не раз, повторим снова. По данным «Росстата», в прошлом году порядка 50% всех нереализованных инвестиций были обусловлены отсутствием финансовых средств. Занимать в России — сомнительное удовольствие: кредиты здесь короткие, а ставки разнятся от 10% для идеальных заемщиков до 20–25% для всех остальных (это было, конечно, до повышения ключевой ставки ЦБ до 17%). Понятно, что кредитовать экономику в этом случае могут только предприятия с высоким уровнем рентабельности, а такие сейчас есть только в добыче: их рентабельность составляет порядка 25%. У подавляющего большинства секторов российской экономики рентабельность не превышает 8–10%. В первом полугодии выплаты процентов по кредитам для промышленных предприятий составляли порядка 30% их прибыли, для обрабатывающих — 42%.
Усугубляет ситуацию и бюджетная политика. Да, в структуре расходов федерального бюджета 14% приходится на национальную экономику, но этого просто мало. К тому же есть устойчивое ощущение, что деньги эти идут куда-то не туда и как-то не так. Недаром Владимир Путин полтора года назад пообещал, что на развитие экономики будут направлены деньги из Фонда национального благосостояния. Особых подвижек здесь пока нет: утверждены только модернизация БАМа, Транссиба, строительство Центральной кольцевой автодороги и еще одной железнодорожной ветки в Сибири. И работы здесь пока даже не начались: по проектам РЖД только недавно была утверждена смета, по ЦКАДУ начинаются очень «своевременные» антимонопольные расследования. В это время в Казахстане Нурсултан Назарбаев, не дожидаясь кризиса, распечатывает нефтяную кубышку и велит на эти деньги застроить страну автомагистралями вдоль и поперек.
Ученые, экономисты, чиновники, журналисты и прочие эксперты, придерживающиеся описанных выше взглядов, только и делают, что спорят друг с другом (правда, ЦБ тихой сапой делает свое дело, не оглядываясь на критику). Мы не будем ни с кем спорить и отметим, что российской экономике не хватает всего: и институтов, и квалифицированных рабочих, и заводов, и денег. Дело не в принципе, а в политике.
Как может быть и как должно быть
А с политикой в стране проблемы, причем огромные, если не сказать фатальные. Здесь мы, как это стало популярно, в последнее время должны обрушиться на ЦБ со всей мощью нашей русской националистической критики. Причем именно русской и именно националистической. Есть твердое ощущение, что в Банке России сидят ярые не-патриоты. И дело не в том, что ЦБ — филиал ФРС. На мой личный взгляд, это модное утверждение — совершенно дурная конспирология. Дело в том, что Эльвира Набиуллина не верит в российскую экономику. Судите сами: когда ЦБ утверждает, что почти половина производственных мощностей в стране подлежит замене и работать на них сколь бы то ни было эффективно уже нельзя, нормальный человек должен прийти к одному только выводу: нужно дать предпринимателям дешевых и длинных кредитов, чтобы они эти мощности заменили или создали новые. Но ЦБ думает иначе. В этой стране, думает ЦБ, сколько денег ни давай, ничего не получится: все разворуют, отправят на валютный рынок или просто сложат в кучу и усядутся на них — совершенно в духе скандинавского Фафнира. Но Центральным банком руководит не Алексей Кудрин, поэтому денежные власти ставят во главу угла не абсурдную неспособность русского человека к облагораживающему труду. Они винят во всем высокую инфляцию: именно она не позволяет предпринимателям писать длинные бизнес-планы и инвестировать в реальное производство. Отсюда и политика инфляционного таргетирования, которая гласит, что когда рост цен будет снижен до 4% годовых, инвестиции попрут как на дрожжах и вся страна превратится в капиталистический либеральный Эдем. А до этого времени нужно приглушать экономическую активность высокими ставками и низкой денежной массой, чтобы высокое денежное предложение не увеличило инфляцию. Так пишут в учебниках по экономике, которые руководство ЦБ знает наизусть.
Но проблема в том, что в учебниках, кажется, написано не про Россию. Экономическая теория говорит: инфляция возникает в том числе тогда, когда производство не поспевает за ростом доходов и потребления со стороны населения. Как было показано выше, доходы и потребление у нас сейчас сокращаются. Строго говоря, мы вообще движемся к дефляции. Нынешняя пугающая инфляция связана в первую очередь в девальвацией и продовольственными контрсанкциями.
Что в этих условиях следует предпринять?
В идеале, конечно, хотелось бы увидеть разгон кабинета министров и Центрального банка и формирование нового патриотического правительства. Но эти благие желания разбиваются о скалы глобального управленческого кризиса. Нынешнее правительство — по крайней мере, его экономический блок — можно было списывать в утиль еще во времена прошлогодней рокировки, когда руководитель Минэкономики Андрей Белоусов отправился в администрацию президента, помощник Путина по экономике Эльвира Набиуллина заняла пост председателя ЦБ, а первый зампред Банка России Алексей Улюкаев стал главой МЭР. О способностях последнего вообще можно рассуждать долго. Как чиновник с большим аппаратным опытом, он, конечно, хорош, но его похождения на посту министра экономики свидетельствуют о том, что никакой экономики под его началом не построить. Во время работы в ЦБ господин Улюкаев выступал против денежного стимулирования, перейдя в МЭР, занял диаметрально противоположную позицию, потом признался, что вообще не знает, как лучше спасать российскую экономику, а недавно отметился в интервью «Ведомостям». Цитата: «Наверное, мы попали в идеальный шторм — и, наверное, это не случайно. Потому что в каком-то смысле этот шторм мы сами и готовили». Напоминает один из эпизодов «Южного парка», где некая нефтяная компания (кажется, BP) бурила на шельфе и добурилась до спящего Ктулху, после чего настал импровизированный Конец Света. Какой идеальный шторм, Алексей Валентинович, о чем вы?
Проблема в том, что заменить всех этих людей, кажется, не на кого. Лично я не вижу среди экономической элиты достаточного количества умных и совестливых людей. Был в МЭР Андрей Клепач, который, устав от ведомственного формализма, ушел в ВЭБ, был там же Сергей Беляков, который публично извинился за экспроприацию пенсионных накоплений и был уволен.
Но предположим, что достойных людей в финансовой сфере и индустрии (нужны именно действующие банкиры и промышленники, а не книжные аналитики, как, к примеру, Ксения Юдаева, второй человек в ЦБ после госпожи Наибиуллиной) все же удастся найти. Тогда нелишним было бы осуществить следующий ряд мер:
— Поддержать наметившийся рост промышленного производства на дрожжах импортозамещения дешевыми и длинными деньгами. Есть риск, что это — особенно в нынешних условиях — приведет-таки к высокой инфляции, но почему бы не постараться и не рискнуть?
— Остановить сумасшедшую девальвацию. Это уже отчасти удалось сделать: за доллар дают 54 рубля, как в старые добрые времена. Но есть ощущение, что после новогодних праздников страна может попасть в очередную валютную бурю после ряда неосторожных движений со стороны властей. По интернету, кстати, гуляет шутка, что в президентском послании Владимир Путин скажет только «С Новым годом, дорогие россияне», а остальная часть действа будет посвящена отсечению голов двенадцати валютным спекулянтам. Интересная идея.
— Разработать, наконец, и принять толковые программы импортозамещение везде, где это можно сделать: от сельского хозяйства до, предположим, станкостроения и фармакологии. Свой собственный русский айфон можно пока и не разрабатывать.
— Отказаться от повышения налогов, если снизить их никак не получается. Причем сделать это нужно не так, как обещает Дмитрий Медведев — основательно подумав и через полгода — а прямо сейчас.
— Признать, что злополучные «майские указы» невыполнимы. Отказаться от дальнейшей опережающей индексации зарплат и пенсий бюджетникам. Конечно, это чревато социальными волнениями, но можно взять пример с украинцев, которые уже перешли на хлеб и воду, но держатся на одной только великой цели построить свой собственный Чевенгур с буржуйками и НАТО. Возрождение национальной экономики — чем не прекрасная цель для добрых русских людей?
— Пересмотреть принципы расходования бюджетных средств, проанализировать эффективность всех бесконечных госпрограмм, расходов на ОПК и инициировать в стране масштабные инфраструктурные инвестпроекты с высоким мультипликативным эффектом.
— Заморозить тарифы естественных монополий, которые губят рентабельность обрабатывающего производства и сами подталкивают вверх потребительские цены. И вообще, было бы нелишним основательно пройтись по всем госкомпаниям. Спортивные клубы, высокие бонусы, Охта-центры — это явно не то, чем нужно заниматься в период великих экономических потрясений.
— Ну и, конечно же, ударными темпами проводить институциональные реформы, жечь каленым железом коррумпированных судей и чиновников, поставить на место силовиков, остановить кошмар, происходящий с российским образованием et cetera.
Есть вероятность, что подобные меры помогут нам повторить опыт 1998 года, из которого РФ вышла с почти десятилетием высоких темпов роста. Тогда масштабная девальвация, сопровождающаяся расширением денежного предложения (старый коммунист Евгений Примаков и его визави в ЦБ Виктор Геращенко может быть и читали мало книг по капиталистической и либеральной экономике, но о том, что нужно наполнять экономику деньгами и поддерживать бюджетные расходы, интуитивно догадывались) поддержала внутреннего производителя. Сейчас есть ощущение, что особого резерва для импортозамещения уже нет. Всё-таки для РФ закрыты западные рынки технологий и оборудования (читай — индустриальные базы), без которых производить внутри страны продукцию с высокой добавленной стоимостью невозможно. Но и в крайнем случае глухой экономической блокады никто не отменял методов промышленной разведки.
Something wicked this way comes
В противном случае все может быть примерно так:
— Основа экономики, конечно, выстоит. Это приток долларов от экспорта энергоносителей вкупе с высокими золотовалютными резервами ЦБ.
— Девальвация компенсирует падение цены на нефть и в нефтегазовой части бюджета все будет смотреться крайне прилично и сбалансировано.
— Потом окажется, что помимо нефтегазовых доходов бюджет на 55% формируется из поступлений, с нашим национальным достоянием не связанных. В условиях запредельной стоимости денег и отсутствия долгосрочных инвесторов — таких, как пенсионные фонды, — промышленность начнет валиться, банки — банкротиться, безработица — вырастет. НДС, НДФЛ и налог на прибыль будут поступать во всё меньшем объеме.
— Возникший в 2000-е антураж начнет разваливаться на глазах: торговые и офисные центры пустеют, СМИ закрываются, экспаты уезжают на родину, молодежь увольняют с непыльной арт-работы, появляется ругательное слово «путиномика».
— Правительство будет всеми силами поддерживать свою надежду и опору — электорат из числа бюджетников, но когда поймет, что в бюджете зияют дыры, а Резервный фонд и ФНБ близки к исчерпанию, пойдет-таки на жесткий секвестр. При отсутствии внятной национальной идеи обедневшие и униженные русские люди выйдут на площади и повторят опыт средиземноморских стран.
— Инвесторы побегут из страны: теперь это будут и иностранные компании, и российские промышленники, и предприниматели. Чиновники и силовики поймут, что сытное кормление закончилось, и вряд ли последуют примеру Геннадия Тимченко, готового ради России отдать все, чем он владеет.
— Теневая экономика будет расти и шириться, криминальные передачи и колонки обретут особенную популярность, уволенные со строек гастарбайтеры какое-то время будут составлять их тематическую основу.
Дальше мы уже уходим в плоскость политическую: задремавший чеченский зверь просыпается голодный и злой, региональные власти начинают подтачивать властную вертикаль, Сибирь и Дальний Восток превращаются в сырьевые придатки Китая, мертворожденный ЕврАзЭС с грохотом разваливается — теперь каждый сам за себя, а над страной летают злые духи, близится День Гнева, хор завывает «O Fortuna», нам снова нравится Сталин. Всем этим нас пугали в сытые годы, кто сказал, что подобное не повторится во времена более окаянные?
