На днях известный публицист Максим Калашников выступил со статьей «Десять шагов от пропасти», в которой предложил меры по борьбе с развернувшимся в России экономическим кризисом. С тезисом о том, что «власть ничего не может сделать для его преодоления», сложно не согласиться. Однако шаги, выдвинутые г-ном Калашниковым, этот кризис могут только усугубить. И для такой позиции есть веские основания.
Одной из идей, проходящих сквозной нитью через весь текст статьи, является увеличение господдержки промышленных и сельскохозяйственных предприятий. Эту идею назвать новаторской сложно: с ней все последние 25 лет носятся Геннадий Андреевич Зюганов и возглавляемая им КПРФ. Коммунисты, оставившие в 1991 году государственную казну в состоянии тотального банкротства, а страну — в многочасовых очередях за самыми элементарными продуктами вроде хлеба и спичек, на протяжении всех постсоветских лет требовали направить бюджетные ресурсы на поддержку заводов и колхозов.
В 1990-е годы, в силу скудости федеральной казны, эту идею было сложно воплотить в жизнь. Однако в 2000-е годы с увеличением доходов бюджета, произошедшего в том числе благодаря подросшим ценам на нефть, ситуация изменилась. Правительство стало резко наращивать траты по бюджетной статье «Национальная экономика», за счёт которой и поддерживается лелеемый Калашниковым реальный сектор: между 2007 и 2014 годом расходы по ней увеличились более чем в 4 раза — с 730 млрд руб. до 3,1 млрд руб. Привело ли это к экономическому росту? Вовсе нет. Он, наоборот, заглох: если в 2004–2008 годах его среднегодовые темпы составляли 7,1%, то в 2010–2014 годах — лишь 2,1%.
И в этом нет ничего удивительного: решения о том, на какие цели будут направлены бюджетные средства, принимают чиновники, которые вовсе не рискуют своими деньгами; поэтому они из раза в раз пускают отчисления налогоплательщиков на товары и услуги, которые оказываются невостребованными на рынке. Вот почему возможными становятся те самые мегапроекты, которые так критикует Калашников, будь то инфраструктурные объекты в Сочи, ставшие ненужными после завершения Олимпиады, гигантский мост на малонаселенный остров Русский или замороженные трубопроводы «Южный поток» и «Турецкий поток», на которые были потрачены сотни миллиардов рублей.
Никакие госрасходы не смогут интенсифицировать экономический рост и тем более сделать конкурентоспособным отечественный реальный сектор. Поэтому если вы хотите ввести режим национальной экономии, просто уберите из федерального бюджета статью «Национальная экономика». От того, что у чиновников не будет возможности «играться» с мегапроектами, экономика не развалится. А вот значительная часть бюджетных ресурсов будет сохранена.
Максим Калашников также предлагает «вывести РФ из Всемирной торговой организации (ВТО)» и «приступить к созданию мер… избирательного протекционизма». Удивительно, но г-н Калашников не замечает, что эта рекомендация уже начала воплощаться в жизнь. В августе 2014 года Россия ввела продовольственное эмбарго в отношении развитых стран, тем самым осуществив самую что ни на есть протекционистскую меру и заставив ЕС подать иск в панель арбитров ВТО по вопросу ее соответствия правилам организации. Впрочем, главными пострадавшими оказались не страны-члены Европейского союза, а российские потребители, которые в результате контрсанкций получили более чем двадцатипроцентный рост цен на продукты, попавшие под эмбарго. Об этом, в частности, говорится в докладе Аналитического центра при правительстве, который был опубликован в августе 2015 года. Его авторы были вынуждены признать, что эмбарго не стало стимулом для российских сельхозпроизводителей, которые не сумели занять образовавшуюся на рынке нишу: ее заполнил импорт из латиноамериканских и азиатских стран.
Еще одна идея Максима Калашникова — реализация «чрезвычайных налоговых мер»: он считает целесообразным ввести налог на вывоз средств из страны, установить прогрессивную шкалу НДФЛ, а также внедрить налог на роскошь. Всё это подается под соусом снижения налогов для реального сектора и отмены системы «Платон». Что ж, пресловутую систему «Платон» действительно нужно ликвидировать, равно как и снижать налоговое бремя для бизнеса, тем более что Россию страной с низкими налогами назвать сложно. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть рейтинг Paying Taxes, ежегодно публикуемый PwC: согласно его данным, совокупная налоговая ставка в РФ (47%) существенно превышает показатель не только славящихся низкими налогами Сингапура (18,4%) или Гонконга (22,8%), но и Казахстана (29,2%), имеющего схожую с Россией структуру экономики.
В связи с этим сложно понять, как снижению налогового бремени может помочь внедрение прогрессивной шкалы НДФЛ. Стоит напомнить, что она действовала в 1990-е годы, когда проблем с собираемостью налогов было немало: одна из этих причин заключалась в том, что бизнес скрывал от налогообложения доходы, которые официально должны были облагаться по прогрессивной шкале. Решить эту проблему и была призвана налоговая реформа начала 2000-х, в ходе которой была внедрена плоская шкала НДФЛ, унифицирована ставка социальных взносов, отменен ряд льгот по уплате НДС, а также ликвидирован налог с продаж. Реформа позволила снизить налоговую нагрузку на экономику, которая в 2001–2006 годах ежегодно снижалась в среднем на 1% ВВП, и при этом сделать устойчивым профицит федеральной казны. Это, в свою очередь, дало возможность рассчитаться с бюджетниками и без проблем погасить внешний долг.
Печатный станок — любимая игрушка всех российских дирижистов, и г-н Калашников здесь исключением не является. Напечатать побольше рублей и раздать их подконтрольным государству банкам, чтобы те кредитовали промышленность — вот в чем заключается мечта идейно близких Глазьеву экономистов. Правда, Глазьев сотоварищи почему-то все время забывают про опыт 1992–1994 годов, когда у руля ЦБ находился Виктор Геращенко, который выдавал централизованные кредиты в адрес промышленных и сельскохозяйственных предприятий, что приводило к четырех- (2508,8% в 1992 году) и трехзначной инфляции (840% в 1993-м и 214,8% в 1994-м). Экономическому росту это нисколько не помогло: он стал устойчивым лишь в 1999-м, когда была достигнута макроэкономическая стабильность.
Не может быть роста в условиях гиперинфляции, которая неизбежна при бесконтрольной эмиссии, — вот в чем заключается один из уроков 1990-х.
Еще одна идея Калашникова — выпуск инфраструктурных облигаций «для обеспечения… подъема реального сектора». Она также принадлежит к числу программных тезисов российских дирижистов. Хотелось бы у них спросить: господа, а кто будет эти облигации приобретать? Граждане, работающие в бюджетном секторе и скупающие их по подписке в добровольно-принудительном порядке, как это было в СССР? Нет уж, спасибо, здесь вам не Советский Союз. Если так сильно хотите приобрести инфраструктурные облигации, купите, к примеру, долговые бумаги РЖД. Вот и будет радость: деньги пойдут «из потребительского сектора в производительный», как и предлагает сделать Калашников. Однако население почему-то долговые бумаги РЖД скупать не спешит.
Калашников также предлагает повысить минимальный размер оплаты труда и при этом карать тех работодателей, которые будут платить подчиненным более низкую з/п, нежели это будет установлено законодательством. Удивительно: стоит открыть учебник по экономике, и сразу выяснится, что установление МРОТ (и тем более его повышение) негативно влияет на занятость. Во всяком случае, это верно для минимальной почасовой ставки оплаты труда, а не ее месячного уровня, применяющегося в России при расчете административных штрафов.
Так или иначе, но повышение МРОТ приведет к усложнению отечественного трудового законодательства, которое и без того не является простым. Согласно данным индекса защиты занятости ОЭСР, ранжирующего трудовое законодательство по шкале от 0 (низкий уровень регулирования) до 6 (высокий уровень регулирования), в сегменте постоянных работников российский ТК был оценен в 2.5 балла, тогда как законодательство США, Великобритании и Австралии — в 1.2, 1.6 и 1.9 балла соответственно.
Жесткое регулирование рынка труда затрудняет работодателям привлечение новых сотрудников, которых тяжело нанять и тяжело уволить. Как результат — рост как официальной, так и скрытой безработицы: последняя выражается в невыплате заработных плат, как это было в 1990-е годы.
То, что Калашников презирает реформы первого постсоветского десятилетия, видно из его предложения создать комиссию по расследованию «незаконной приватизации стратегически важных и ресурсных предприятий в 1990-е годы (особенно по залоговым аукционам 1997–1998 гг.) и по национализации их активов». К сожалению, господин Калашников заблуждается: залоговые аукционы, в ходе которых в частные руки были переданы предприятия, состоялись не в 1997–1998 годах, а в ноябре–декабре 1995 года. При этом ряд приватизированных тогда активов (в частности, нефтедобывающие предприятия компании «Юкос») впоследствии были национализированы, а их владельцы — посажены в тюрьму.
Иначе говоря, желания господина Калашникова уже давно воплотились в жизнь. После покупки «Роснефтью» «Юганскнефтегаза» национализации были подвергнуты нефтяные мейджоры («Сибнефть», «ТНК-ВР», «Башнефть»), финансовые институты («Гута-банк», «КИТ-финанс», «Тройка-диалог») и девелоперские компании («Система-Галс»). Стало ли экономике от этого лучше?
Нет.
Она, как уже упоминалось выше, скатилась к стагнации, которая затем переросла в полноценный кризис.
Исходя из краткого анализа «10 шагов» мы можем заметить, что предложенные меры уже или реализуются правительством РФ, или были реализованы в 90-е годы, не принеся ничего хорошего российской экономике.
