«Dégradation nationale» во Франции после Виши: как Четвёртая республика разбиралась с коллаборационистами

В «Тёмной стороне демократии» Майкла Манна высказывается мнение, что демократизация общества обычно сопровождается масштабными чистками, поскольку широкие массы ищут, на кого бы излить свой гнев, и под руку им попадаются именно те группы населения, которые хоть немного были бенефициарами политики предыдущего режима.

Не стала исключением и такая развитая страна, как Франция, где после освобождения страны в ходе Второй мировой начались масштабные политические чистки, затронувшие не только основных функционеров старого режима, но и широкие массы населения.

Сегодня мы хотели бы рассказать именно об этой забытой стороне истории послевоенной Франции, из которой можно извлечь определённые уроки.

Сорняки старого режима

Истоки и история режима Виши весьма неоднозначны, резюмировать же можно так: в годы ВМВ Франция сыграла за две команды и два раза меняла сторону, в результате чего оказалась в лагере победителей. А самое главное, страна осуществила финальный «дипломатический переворот» вовремя, в отличие от других союзников Гитлера — поэтому и получила место в Совбезе ООН. Тем не менее это был тот самый случай, когда «лес рубят — щепки летят».

Ещё в 1943 году «альтернативное правительство» де Голля объявило о том, что будет карать карателей зачищать Францию от коллаборационистов и гитлеровских пособников. Начали с колоний, где де Голль укрепился до высадки во Франции — к концу 1943-го по обвинению в сотрудничестве с немцами были арестован 352 француза и 233 араба (во французских источниках того периода автохтонное население Алжира поголовно называют «мусульманами»); также там интернировали 203 человека, состоявших в определённых коллаборационистских организациях. Однако первые официальные процессы непосредственно в метрополии стартовали только в начале 1945 года, сильно позже прихода Союзников на территорию Франции. В чём причина подобного промедления? Кроме сложностей устроения делопроизводства на недавно освобождённых территориях (незначительных, поскольку за это время во Франции ничего особенно не изменилось), имелся и другой фактор — разгул «народной самодеятельности».

Как всем известно, после освобождения занятых немцами территорий во всех европейских странах происходили гонения на женщин, сожительствовавших с немецкими солдатами и офицерами. Наиболее популярным методом наказания было остригание жертвы и провод её по главной улице. Официально известно о примерно 20 тысячах француженок, подвергавшихся публичному унижению после отступления сил вермахта с территории Франции, но реальные цифры могут быть значительно выше по двум причинам. Во-первых, женщины не особенно стремились распространять информацию об этих событиях из понятных соображений. А во-вторых, сегодня, «когда стало можно говорить об этом», стала известна численность детей, рождённых во Франции от немецких солдат: она оценивается примерно в 200 тыс. человек (по другим оценкам — 80 тыс.).

Нельзя сказать, что французские власти и отдельные командиры Сопротивления не мешали процессу публичного унижения, но по факту этот процесс при всей своей уродливости позволял наиболее активным слоям населения выпустить напряжение — поэтому волна публичных обриваний повторилась после возвращения во Францию военнопленных и узников концлагерей в конце 1945-го. Виновные в «горизонтальном коллаборационизме» (так это называли во Франции) составляли одну из самых беззащитных групп населения и власти не считали нужным вступаться за них.

Значительно больше новые французские власти беспокоила волна самосудов и убийств на местах. За первые несколько месяцев, прошедших с момента высадки в Нормандии, во Франции во внесудебном порядке было убито 4500 людей, подозревавшихся в коллаборационизме. Установить степень их реальной вины не представляется возможным, поскольку речь идёт именно о самосуде. Террор на местах во французской провинции становился обычным делом. Это объясняется двумя факторами:

• В небольших поселениях и городках, где все друг друга знают, нетрудно установить, кто был активным коллаборационистом.
• В таких районах до информационной эпохи власть центра не ощущалась так же сильно, как сегодня, поэтому было велико искушения свести накопившиеся счёты с оппонентами, объявив их коллаборантами постфактум.

Реально во Франции одновременно с освобождением от немцев происходила замена одного режима другим, и такие процессы всегда сопровождаются ростом числа расправ и криминальных разборок под видом борьбы с «врагами народа». Примерно то же самое можно увидеть сегодня на Украине (и пару лет назад в ЛДНР). Например, в Коньяке местного шефа полиции Авеля Бонне, героя Сопротивления, похитили и запытали до полусмерти коммунистические боевики в отместку за то, что в 1939 году (ещё до войны) он арестовал несколько их соратников.

В регионах Франции со значительным присутствием Сопротивления и левых элементов (см. карту выше) работники предприятий организовывали «патриотические комитеты» для расследования военной деятельности своих нанимателей. В одном только Лионе их было 160 (!), и они самостоятельно арестовали (!) десятки местных менеджеров и работодателей по обвинению в сотрудничестве с режимом Виши. Резко усилился прессинг аристократии, немалая часть которой, кстати, была на стороне Сопротивления. Например, неизвестные похитили и без доказательств казнили графа Пьера де Кастельбаяка и Кристиана де Лоржери. По Парижу уже гуляли слухи о том, что на юго-западе страны полным ходом развивается революционный террор. Преувеличения в этих словах было немного: только в январе-декабре 1945-го в регионе убили двух действующих офицера полиции и одного бывшего комиссара, зафиксировали более 120 вооружённых атак и 213 подрывов.

Государство действительно теряло монополию на применение насилия, чего оно допустить никак не могло. Дело в том, что во Франции фактически образовался вакуум власти, хотя в отличие от России после февраля 1917-го Франция могла какое-то время работать «в режиме автопилота». В итоге «Свободная Франция» де Голля установила контроль над различными частями страны посредством придуманного ей за полгода до «Дня Д» института региональных комиссаров, наделённых полной властью во вверенных им регионах. Про комиссаров де Голль не рассказывал даже союзникам, для них это стало сюрпризом уже в июне 1944-го. Французская «подпольная администрация» назначала комиссаров в месяцы, предшествующие восстанию, и одной из основных их задач стало составление списков вишистов для будущей люстрации. Что интересно, ещё до освобождения они занимались расследованием экономической деятельности коллаборационистов, что потом сыграло свою роль в конфискации у них денег, заработанных на сотрудничестве с оккупантами.

На тот момент легитимности у де Голля в глазах граждан Франции было не так много, как может показаться, поэтому прочно утвердиться в стране можно было только активными мерами (не преемственностью же с Петэном?), «а там война план покажет». Поэтому процесс поиска и назначения виноватых быстро взяли под контроль и бюрократизировали.

Здесь надо отметить «конструктивную роль государства» в этом процессе. Всего из 126 тыс. человек, интернированных в первые 5 месяцев продвижения Союзников во Франции, 36 тыс. были отпущены силовиками сильно позже того, как была установлена их невиновность — власти ожидали, что за это время самые горячие головы из числа борцов с наследием Виши успеют успокоиться и это позволит несколько снизить накал напряжения в обществе, где бессудные расправы всё ещё были в ходу. Собственно, широкий размах арестов был обусловлен желанием голлистов спасти подозреваемых от линчевания в переходный период. Вопреки распространённому заблуждению, голлисты не собирались устраивать тотальную люстрацию, и позиция самого де Голля выражалась его же словами: «Франции нужны все её сыновья».

«Бывшие французы»

За коллаборационизм официально было казнено только 770 человек — сильно меньше, чем было убито в результате самосуда. В тюрьму отправили 38 тыс. человек и большая часть из них вышла на свободу после амнистии 1947 года. Оставшиеся 1.5 тыс. выпустили после амнистии 1951-го. Значительно более широким было использование «национального понижения» (фр.: «dégradation nationale») — наказания, введённого в судебную систему 26 августа 1944-го после того, как в законодательство ввели понятие «национального бесчестья» (фр.: «indignité nationale»), которое охватывало всех коллаборационистов. Основания для этого обвинения были следующие: пост в кабинете Виши; исполнительные должности в министерстве пропаганды или ведомствах, связанных с «решением еврейского вопроса»; активное участие в провишистских демонстрациях; факт членства в коллаборационистских организациях. Если с первыми двумя пунктами всё и так ясно, то с другими у следователей и судей возникали серьёзные проблемы. Участие в демонстрациях и членство в организациях даже в демократических странах (и даже сегодня — посмотрите на антитрамповскую активность вузов Калифорнии) часто является частью карьеры, скажем, для академических специалистов. Что уж говорить про эпоху Виши? Человек мог никак не участвовать в деструктивных активностях этих объединений и ходить на митинги для «галочки», укрывая у себя еврейских соседей.

Работала система, прямо скажем, очень избирательно.

Например, «национальное понижение» счастливо миновало Мориса Папона, бывшего начальника полиции Бордо, отправившего в концлагеря больше 1.5 тыс. евреев — впоследствии он занимал высокие посты в полиции деголлевской Франции.

Наказание состояло из следующих ограничений:

• Запрет носить военные награды;
• Запрет занимать должности нотариуса, адвоката, учителя в государственной школе;
• Запрет выступать в качестве свидетеля в суде;
• Запрет владеть издательством, радиокомпанией или киностудией (иными словами — владеть СМИ);
• Запрет быть директором банка или страховой компании.

Также у осуждённых по этой статье конфисковали имущество и налагали на них денежный штраф. То есть людей превращали в граждан второго сорта.

Этому наказанию подвергли 49723 французов (из общей массы в 124751 соответствующих дел, рассмотренных французскими судами). При этом длительность наказания варьировалась от 5 лет до пожизненного и определялась для каждого дела индивидуально. Вообще «национальное понижение» на срок больше десяти лет и пожизненно получили только 1/3 всех осуждённых.

Хотя логично было бы ожидать масштабных чисток в чиновничьем аппарате, но этого не произошло. Вернее, они имели место (работу потеряли 11 тыс. чиновников — всего 1,3% всех госслужащих), но чистки оказались скромнее даже периода Виши (35 тыс. человек). Правда, эта цифра увеличится до 16113, если мы добавим сюда также служащих принадлежащих государству предприятий (например, железных дорог). Из общей массы госслужащих «решительно уволены» (т. е. без сохранения пенсии) были 4052 человека, 1.5 тыс. временно отстранены от работы и только 822 изгнаны из профессии. Вроде бы цифры значительные, но в масштабах всего французского правительства не такие драматические.

Сложнее всего было расследовать дела служащих министерства образования (их было 185 тыс. человек) — как установить степень их вины? С ними обошлись относительно мягко. Из 2362 дел учителей и служащих министерства 370 получили выговор, 359 перевели на другое место работы, 259 уволили без пенсии, 194 получили запрет на преподавательскую деятельность (на всю жизнь или временно), 110 разжаловали, а 90 отправили на пенсию. С учётом последующих апелляций и пересмотров дел получается, что из французского Минобразования в результате чистки убрали всего 357 сотрудников, и только 18 из них получили запрет на работу в этой отрасли в дальнейшем. Это одновременно и много, и мало — масштаб коллаборации в этой отрасли в любом случае был велик (такое время на дворе стояло), и рубить все головы правительство не стало; но, как можно увидеть из этих цифр, делами занимались всерьёз — реальную сложность составляло только определение тяжести проступков, совершённых служащими при администрации Виши.

Здесь мы можем увидеть, что на «технических» должностях новая администрация вела себя максимально корректно, хотя каждое дело разбиралось очень тщательно. Того же Папона, скорее всего, не «проглядели», а решили оставить как специалиста в своём деле. В этом плане он, кстати, показал себя вполне аполитичным персонажем: в Париже 1960-х он давил как протесты алжирских арабов, так и симпатизантов «черноногих». Масштаб расследований (всего их было около 400 тыс.) и степень проработки говорят о том, что французское правительство всерьёз воспринимало потенциальную угрозу со стороны профессионалов, работавших при Виши. То, что осудили немногих, говорит не о том, что виновны были не все. На всех причастных была заведена папка, в которую аккуратно складывалось всё, что имело отношение к их деятельности за вишистскую четырёхлетку (что и познал на своей шкуре тот же Папон в 1980-х, когда «внезапно выяснили» о его участии в Холокосте).

Другое дело — политика. Новая администрация основательно зачистила всё политическое поле страны. Из 639 процессов над сенаторами, депутатами и госсоветниками только 1/3 окончились возвращением им прежнего статуса. Как мы уже говорили, французы меняли правительство, и сильнее всего (в процентном соотношении) суды «проехались» именно по политикам. Причем именно по первым лицам. Например, из 506 дел французского МИДа наказания получил каждый шестой. При этом самая высокая «политическая смертность» была среди послов (2/3 от их общего числа), следом шли служащие посольств (2/5), затем советники (1/4) и генеральные консулы (1/5).

По тоже судам прошлись основательно: из 363 дел против представителей судебной системы (17% всего корпуса) 237 закончились отстранением обвиняемых.

Не миновали чистки и прессу, однако здесь грань между коллаборационизмом и Сопротивлением была очень тонкой. Во Франции начала эпохи Виши публиковалось 600 газет (в 2.2 раза меньше, чем накануне войны). Соответственно, «круг подозреваемых» вроде должен был сузиться до тех изданий, которые появились уже в эпоху войны. Всего через суд прошли 538 изданий (из более чем 900 зарегистрированных), из которых осуждены были 115, а от конфискации пострадали только 64. Многие, однако, активно пользовались правом апелляции и даже выигрывали процесс, отбивая потери: в 1949-м журнал L’Illustration закрыли, а суд конфисковал 10% его имущества, но в июне 1954-го юристы издания добились отмены судебного постановления и журнал снова стал издаваться. Вообще, самым сложным в закрытии изданий был тот факт, что даже открыто сотрудничавшие с немцами издательские дома могли публиковать как вишистскую пропаганду, так и авторов Сопротивления. Зачастую на страницах одного и того же сборника или издания. В частности, коммунистические писатели Луи Арагон и Эльза Триоле (кстати, младшая сестра известной Лили Брик, о которой много писал Галковский в своём цикле о Маяковском) публиковали свои произведения в издательствах Gallimard и Denoel — самых крупных издательских домах эпохи немецкой оккупации.

С армией дело было несколько проще — «чистка» началась ещё в Северной Африке, где де Голль создавал верную ему армию «Свободной Франции». Тем не менее львиная доля французского офицерского корпуса досталась вишистской администрации. После занятия Франции новая администрация отменила все решения о повышении офицеров при режиме Виши и создала комиссию по чистке офицерского корпуса. Из 10270 офицеров, чьи дела были рассмотрены комиссией, 2570 были уволены, а ещё 650 были отправлены на пенсию. Конечно, для этих чисток имелись серьёзные основания: в годы, предшествующие освобождению, Франция (а так уж получилось, что режим Виши управлял большей частью страны и почти всеми её колониями) довольно резво воевала против сил Союзников, в частности, на Ближнем Востоке. Так что не все из офицеров старой армии (многие с хорошим послужным списком, предшествовавшим ВМВ) были довольны сменой режима (ведь у них не было опыта службы в «Свободной Франции», кузнице кадров нового режима). Но также важно помнить о том, что в рядах «Свободной Франции» сделало карьеру очень много людей. Поэтому даже без «отягчающих обстоятельств» в виде коллаборационизма старого офицерства в интересах де Голля было расчистить дорогу близким соратникам к дальнейшему продвижению в армии. Интересно, что из 99 топовых офицеров, находившихся в плену всю войну, по итогам проверки к действительной службе вернули только 7. Видимо, по итогам расследования вскрылись факты сотрудничества с немцами (неудивительно, ведь речь шла о пленении), но в интересах сохранения престижа армии предпочли ограничиться относительно скромными мерами. Неофициальная политика армии сводилась к тому, чтобы отправлять коллаборационистов из числа армейских офицеров служить в Индокитай, где начиналась большая война против вьетнамских бойцов за независимость. Там же, кстати, можно было встретить немало ветеранов вермахта в рядах Иностранного легиона.

Всё это — «итоговые цифры»: изначально большая часть обвиняемых получила обвинительные приговоры разной степени тяжести. Потом они отменялись через апелляции или заменялись менее суровыми наказаниями (в частности, без полного набора мер «национального понижения»). Причём чем дальше стояли даты заседания суда от времени освобождения страны, тем более мягкими были приговоры. В 1948–1949 гг. многие суровые приговоры первых лет либо отменялись, либо сменялись смягчёнными наказаниями. Причём реального наказания можно было успешно избежать, спрятавшись до 1950-х. Многие из заочно осужденных вишистов, получивших смертные приговоры сразу после освобождения, вернулись во Францию в середине 1950-х (!), где их прощали (!) за истечением срока давности преступления. Например, так поступили с вишистским дипломатом Шарлем-Антуаном Роша, который после возвращения из эмиграции получил «национальное понижение» на пять лет, и суд снял его сразу в зале суда.

Отдельно стоит сказать про чистки в сфере бизнеса — они были минимальными и наказания получили только мелкие предприниматели. Изначально предполагалось отобрать все деньги и имущество, заработанные в ходе коммерческих отношений с немцами, но в условиях послевоенной разрухи это оказалось невозможным — де Голлю также нужно было восстанавливать экономику страны. К примеру, в октябре 1946 года владельца предприятия по изготовлению изделий из металла отпустили с миром даже несмотря на наличие всех возможных составляющих преступления: там было не только коммерческое сотрудничество с вермахтом в годы оккупации, но и нескрываемые (даже после войны!) симпатии к немцам и Германии.

Другое дело — чёрный рынок. На этом в годы Виши делались огромные состояния, и голлистская администрация не преминула воспользоваться таким хорошим поводом пополнить свою казну. Вот взять дело Андре Марке: сын владельца текстильного предприятия, женился на своей немецкой поварихе, и та через свои контакты в Германии доставала контрабандное дешёвое сырьё; в течение войны они заработали сотни миллионов франков на заказах немецкой армии (они купили себе несколько замков, имущество в Пирже и Монако, в общем, жили широко). По итогам расследования, начавшегося ещё за несколько месяце до «Дня Д», сумма конфискаций и штрафов у семьи Марке составила 1.1 млрд франков. Это было одно из самых крупных дел против спекулянтов эпохи Виши, но далеко не единственное — с этой публики администрация де Голля собрала хороший финансовый урожай.

За одно и тоже «национальное преступление» двух разных людей судили по-разному. Например, в октябре 1945-го по делу о «национальном бесчестье» был оправдан 23-летний музыкант, вступивший в фашистскую организацию, чтобы благодаря членству в ней получить работу; через месяц другого музыканта, который рекрутировал коллег в ту же самую организацию, осудили на 15 лет «национального понижения».

Связь с осужденными по более «опасным» статьям могла повлиять на приговор самым радикальным образом, даже если реальные причины для расследования отсутствовали: актриса Коринн Люшер, дочь казнённого по обвинению в коллаборационизме Жана Люшера (в эпоху Виши — председатель Государственного комитета французской прессы и главный редактор журнала «Новое Время») за связь с немецким офицером получила 10 лет «национального понижения», не имея никаких иных преступлений за плечами (в конце того же десятилетия она умерла от туберкулёза).

Осуждённые не сидели сложа руки и даже объединялись по профессиональному признаку (одной из самых больших организаций был Союз защиты прав бывших госслужащих — Union pour Ia Restauration et Ia Defense du Service Public). Они отправляли петиции в ООН с целью защитить свои права и даже инспирировали создание целого пласта «ревизионистских исследований», в которых завышалась численность «национально пониженных» (по их версии, до 1 млн человек) и казненных без суда и следствия (в их отчётах убитых было больше 100 тыс. человек). Их деятельность в немалой степени повлияла на смягчение позиции французских судов и французского правительства, которое понимало шаткие основания идеи «понижения».

Сама идея суда над коллаборационистами во Франции рассматривалась новыми французскими властями как очень тонкий вопрос. Ведь в случае Виши речь шла о правительстве, которое имело дипломатическое признание таких игроков, как США — то есть реальным оккупационным режимом его назвать сложно. Но если с верховными функционерами всё было более-менее понятно (и их не так много), то что делать с обывателями, тем самым пушкинским народом, который большую часть своей истории «безмолвствует»? Реальный масштаб франко-немецкой кооперации был гораздо больше, чем можно решить на основании приговоров (одних только «немецкорожденных» там слишком много для зафиксированного числа сожительниц немецких солдат). Немецкая оккупация Франции и режим Виши — это как раз тот самый случай, когда «дружно же жили». Но коллапс любого режима (особенно недемократического) приводит к возвышению одной группы населения за счёт другой, и вся Франция во главе с де Голлем искала козла отпущения. Как хорошо выразился по этому поводу журналист Le Monde Жака Фове: «Хотя они иногда и считали преступление слабостью, они также считали слабость преступлением».

Но нельзя сказать, что процесс назначения виноватых бы спонтанным. К чисткам подготовились очень основательно — многие досье были составлены ещё до освобождения страны. Разбирались дела тоже серьёзно. Хотя, как вы можете судить по приведённым примерам, некоторые подсудимые в своих правах оказались «равнее» других.

Выводы

Самое интересное во французских процессах «национального бесчестья» это два момента:

• Ретроактивность закона;
• Введение наказания за поведение в гражданской жизни с точки зрения «государственной патриотической» этики.

То есть граждан можно было судить на основании недавно введённых норм за «антинациональное поведение» при павшем режиме — то есть вполне законные (но только с точки зрения предшествующей администрации) действия.

Де Голль не просто одолел вишистов в противоборстве, а объявил их нелегитимными. При этом во внутреннем устройстве Франции новые власти ничего особенно менять не стали (вот это как раз грозило анархией), но устроили «выборочную люстрацию».

«Dégradation nationale» — это очень интересный «кейс» масштабной зачистки остатков смещённого режима, но при этом с минимумом кровопролития и без полномасштабной гражданской войны. В принципе, сегодня этот рецепт может повторить любая страна мира, которая недавно пережила стремительную смену режима. Народ (и политическая обстановка) в такой ситуации обычно требуют крови, и «ретроактивные практики политической переоценки» (извините за такую формулировку) закладывают фундамент будущей стабильности, поскольку из политико-экономической структуры общества выбивается опора гипотетической «реставрации». Во многом из-за этих судебных процессов французские ультраправые так и не вернулись во власть мирным путём даже спустя многие десятилетия после окончания ВМВ.

Использованная литература:

Keith Lowe «Savage Continent: Europe in the Aftermath of World War II»

Tony Judt «Postwar: A History of Europe Since 1945»

Herbert R. Lottman «The Purge: The Purification of the French Collaborators After World War II»

Éric Conan, Henry Rousso «Vichy: an ever-present past»

Сборник «Transitional Justice: How Emerging Democracies Reckon with Former Regimes»

Richard Joseph Golsan «Vichy’s afterlife: history and counterhistory in postwar France»

Поддержите «Спутник и Погром» покупкой подписки (клик по счетчику просмотров справа внизу) или подарите ее друзьям и близким! У нас нет и никогда не было никаких других спонсоров кроме вас — наших читателей.