Итак, 29 и 30 ноября в Лионе состоялся съезд французского «Национального Фронта». Партия была основана в 1972 году и, помимо относительного успеха на выборах 1986-го, долгое время оставалась скорее маргинальной политической силой. В том числе в России, где отец-основатель месье Ле Пен дружил с Жириновским и Сергеем «Пауком» Троицким — то есть с политической точки зрения заведомыми фриками.
Ситуация начала постепенно меняться в 2002 году (через тридцать лет после основания партии!), когда Жан Мари Ле Пен вышел во второй тур президентских выборов во Франции. Несмотря на оглушительное поражение (за победившего Ширака голосовали по принципу «всё, что угодно, только не эти фашисты» и Ле Пен набрал те же 17%, что и в первом туре), для «Национального Фронта» это был гигантский успех и переход в новое качество. Из андеграундных «нациков» люди окончательно выросли до пусть многим и неприятной, но респектабельной партии.
В 2011 году стареющего Жан-Мари Ле Пена сменила на посту руководителя партии его дочь, сорокатрёхлетняя Марин, и успехи «Национального Фронта» стали ещё более впечатляющими. В 2012 году она снова, как и её отец десятью годами ранее, набрала 17% на президентских выборах (в 2007-м Жан Мари Ле Пен набрал всего 10%). На последних муниципальных выборах партии удалось получить 7% голосов избирателей и потеснить многих конкурентов с насиженных мест, после чего Марин Ле Пен поспешила объявить НФ «настоящей третьей силой». Заявление не оказалось голословным, Национальный Фронт выиграл выборы в Европарламент и стал де-факто мотором евроскептицизма и национализма в Европейском Союзе.
На таком фоне и проходил общефранцузский съезд партии, куда съехались делегаты со всех уголков страны. Мероприятие, судя по всему, настолько широко освещалось в российских СМИ, что о нём знает даже моя бабушка, поэтому я постараюсь избавить читателя от привычных коммюнике «слушали — постановили», а расскажу больше о подмеченных деталях.
Центр конгрессов находится в довольно уединённом месте близ большого английского парка, в котором царит умиротворяющая тишина, народу очень мало, и сложно представить более подходящее место для пленеров или философских бесед о вечном. Идя сквозь парк, я предполагал, что по мере приближения к месту съезда будет нарастать шум, издали будет слышна музыка, чьи-то речи из динамиков, скандирования толпы, и в результате я попаду на запаркованную ситроенами C6 многолюдную площадь, переполненную воодушевлёнными людьми с бейджиками, тысячами представителей прессы, беснующимися за полицейским оцеплением протестующими, и неким «дворцом» с циклопической вывеской «Bienvenue au XVeme congres du Front National» с гигантской фотографией Марин Ле Пен и логотипом Национального Фронта в виде пламени из цветов французского флага.
Но ничего этого не было. Парковка была подземной, у центра конгрессов спокойно стояли три ПТС-ки французского телевидения, уровень шума возле самого центра не сильно превышал таковой в парке, а полицейское оцепление состояло из двух человек и символического забора. Прям не съезд, а какая-то проходная конференция не слишком больших людей из не слишком большого бизнеса.
Городом, принимающим съезд, был выбран Лион, где в который раз к власти пришли левые, и на прошедших муниципальных выборах кандидату от Национального Фронта не удалось занять даже второе место. Можно было бы усмотреть в этом некий символизм (высадка в логове врага, «День Д» и всё такое), тем более, что в традиционно социалистическом Лионе в связи с конгрессом произошли даже небольшие беспорядки, устроенные в одном из мигрантских кварталов (полиции довольно решительно удалось оные локализовать и разогнать). Но в Париже к власти тоже пришли левые, причём весьма упоротые. Нынешний мэр — мадам Идальго — выиграв выборы, первым делом провозгласила какую-то бессмысленную, но пафосную чушь вроде «Наша сила в единстве и многообразии, поэтому мы должны беречь демократические права, ведь Франция это хорошо».
Но от вопросов, почему отчётное мероприятие французской партии, напирающей на патриотизм, прошло не в сердце страны, а в 400-тысячном городе, члены НФ предпочитали уклоняться, делать вид, что я плохо разговариваю на французском, или объяснять происходящее в том же духе, в каком организаторы русских маршей в Люблино объясняют, почему их «смотр войск» происходит на полях аэрации.
В России, где общепринятая политическая терминология несколько искажена, Национальный Фронт принято считать ультраправой партией, хотя один из его девизов вынесен в заголовок данной статьи: «Ни правые, ни левые». Иначе говоря, либо это принципиальный «центризм» (сразу нет), либо «третий путь», а проще говоря — классический фашизм, имеющий не так много общего с немецким национал-социализмом, но скопом записанный туда же. Не знаю, в курсе ли депутат Единой России Исаев (чьё выступление я ухитрился пропустить, но и так ясно, что он там говорил), что присутствовал на съезде классической фашистской партии и даже толкал там речь (деды воевали, внуки съезды фашистов посещали, речи толкали), но в России подобное позиционирование позволяли себе разве что нацболы. У которых был лозунг «Да, смерть!», а кампания Марин Лё Пен проходит под лозунгом «Oui, laFrance!»
Поскольку «фашизм» это табу, Национальный Фронт старается выглядеть — и, в общем, выглядит — вполне гламурно: мол, мы за свободную Францию и всё. Тем не менее дьявол кроется в деталях: как и положено «фашистам», члены Национального Фронта пьют пиво. В перерывах можно было купить в буфете разные напитки, но вроде как «родное» французское вино я видел только у немногих женщин, а большинство мужчин беззастенчиво пили то ли Амстел, то ли Хайнекен. Однако внешне участники съезда менее всего походили на фашистов в классическом российском понимании этого слова: вместо членов движения «Реструкт» или каких-то узколобых маргиналов с пещерной ксенофобией, я увидел милейших французов, иногда в своей няшности доходящих до стадии хипстеров-перехипстеров.
Разумеется, как я уже сказал, какой-либо «фашизм» всеми членами НФ резко отрицается, в том числе эстетически. Учитывая, что идеологии ХХ века в веке ХХI являются скорее обёрткой — в целом это вполне разумно. Съезд был оформлен не слишком богато и изобретательно, задний экран почти на всём его протяжении никак не «работал», картинка с официальных камер поражала порой духом советских восьмидесятых, и вообще съезды «Единой России» выглядят в тысячу раз представительнее, и это с учётом того, что сам по себе партийный съезд — мероприятие до невозможности скучное всем, кроме его участников. Но никакого намёка на тоталитарную эстетику даже не допускалось: всё современно, стильно и модно, насколько это вообще было возможно. На «Триумф воли» съезд походил менее всего.
Обстоятельно пообщаться с мадам Ле Пен не удалось, что неудивительно, поскольку партийные съезды — это жуткая беготня и часа свободного времени даже для журналиста из России ни у кого нет. «Даже» — потому что в целом русское происхождение вызывало у участников повышенный интерес. Словно, простигосподи, «по методичке» все принимались рассказывать, как они рады дружить и сотрудничать с русскими, а в ответ на «мы тоже рады, даже выделили вам выгодный кредит на проведение съезда и партийную деятельность» растворялись мыслями в пространстве и очаровывали французской улыбкой. Россию здесь совершенно искренне считают частью Европы: настолько, что не понимают иную постановку вопроса. Мол, если это не Европа, то что это, и что тогда вообще Европа? Даже на стенде депутатов Европарламента от НФ висели флаги европейских государств, и в их числе был русский, а, скажем, украинского — не было.
Примечательная сцена: во второй день по дороге из отеля на конгресс я разговорился с одним французом из НФ. Он слишком сильно тараторил по-французски, и я предложил перейти на английский, на что он спросил:
— А Вы что, англичанин?
— Нет. А я разве похож на англичанина?
— Нет.
— А на кого похож?
— На европейца.
Всё, что говорилось на съезде про Россию, можно было предугадать заранее. Госпожа Ле Пен позиционирует себя и свою партию верными друзьями нашей страны, а европейские санкции, позорную возню с «Мистралями» и прочие ссоры РФ с Европой объясняет колониальной степенью зависимости Евросоюза от США и злой волей брюссельских чиновников, мечтающих превратить родной континент в Латинскую Америку. Этой же позиции придерживаются все однопартийцы, что опять таки неудивительно. На выборах нового председателя Национального Фронта за Марин было отдано 100% голосов, семья Ле Пен пользуется непререкаемым авторитетом. Марин — лидер, действительно харизматичная и обаятельная женщина, источающая волю к власти и в целом соответствующая тому образу, который эксплуатируется на её агитационных плакатах: с широко расставленными руками, улыбкой и запрокинутой от удовольствия быть француженкой головой. Её племянница Марион — молодое дарование, занявшая первое место в прошедших внутрипартийных выборах. Основатель Движения — Почётный Президент Национального Фронта Жан Мари Ле Пен: пожилой и не особо очаровательный, но бодрый старикан с характерной шустрой семенящей походкой. Если даже он — объективно не самый представительный персонаж — смог однажды выйти во второй тур президентских выборов, то, должно быть, у улыбчивой длинноногой Марин это тем более должно получиться.
С другой стороны выходит, что Национальный Фронт — что-то вроде семейной лавочки династии Кимов, только не у власти. Во время круглых столов, посвящённых различным темам от экологии до шенгенской зоны, я увидел крайне мало дискуссий, но достаточно аплодисментов, улюлюканий и скандирований. До Северной Кореи там, конечно, очень далеко, но на футбольный матч, где все болеют за своих — вполне похоже.
«Они говорят нам, что Россия — это диктатура, а Катар — демократия» — произносит со сцены Марин Ле Пен, ругая США и евробюрократов, и в зале раздаётся оглушительный смех. Проекту ЕС национальный фронт противопоставляет старую добрую «Европу наций».
Удивило отсутствие на съезде делегатов от ДНР и ЛНР. Я был уверен, что они появятся, поскольку Национальный Фронт в целом поддерживает Новороссию и при этом является заметной политической силой в главном государстве Европейского Союза, а республикам жизненно необходима хоть какая-то легитимизация и налаживание международных контактов. Тем не менее характерного доброго «гэканья» я за время съезда так нигде и не услышал, не говоря уже о фотосессиях с флагами республик и прочем «пиаре».
Финальная часовая речь Марин Ле Пен была посвящена не столько разговорам о президентских амбициях (они считались чем-то само собой разумеющимся), сколько проговариванию политической позиции Национального Фронта. При этом наибольшей критике подвергался даже не месье Олланд, а месье Саркози, одно упоминание имени которого вызывало в зале громкое улюлюканье и свист. «Левые поощряют массовую неконтролируемую миграцию, и правые тоже её поощряют, и только мы говорим о той опасности, которую она несёт».
В целом политическая позиция госпожи Ле Пен чем-то походит на упрощённую версию взглядов Вацлава Клауса, только об опасностях, которые несёт в себе технический и социальный прогресс, и о традиционных ценностях — говорится сильно больше. У нас принято считать, что товарищ Ле Пен ничего не знает, и считает своими единомышленниками в России мракобесов типа Дугина. На самом деле она во многом действительно является единомышленницей не то чтобы Дугина, а в каких-то вопросах и депутата Мизулиной (насколько можно в принципе говорить о каких-то взглядах у депутата Мизулиной, которая вообще говоря вплоть до 2003 года состояла в «Яблоке» и СПС). Наряду с разоблачениями мультикультурализма и описанием ужасов глобализации, Мадам Ле Пен без тени сомнения говорила об опасностях, которые несёт с собой ладно бы однополая любовь — трансгуманизм! В России это не то чтобы маргинальная точка зрения — маргинальна уже сама тема, во всяком случае если она звучит с политической трибуны. То есть «пропаганда» трансгуманизма — такое же безумие, как и «противодействие» оному. «Технологическая сингулярность» из уст Путина ли, Навального, Ходорковского, или, там, Крылова, звучит одинаково нелепо. На Западе это актуальный вопрос, причём прямо вытекающий из возни с сексуальными меньшинствами (которая, по некоторым версиям, является просто первым этапом приучения общества к той мысли, что каждый волен распоряжаться своим телом, как ему вздумается).
Тем не менее, учитывая непростую политическую ситуацию, в которой пребывает сегодня РФ, Национальный Фронт — важнейшие союзники, декларирующие во многом выгодную нашему государству программу (и даже берущие у российских банков и инвесторов деньги) — от политического национализма до противодействия единой Европе и американской гегемонии, которая за последние два десятилетия стала приносить как-то многовато смерти и разрушений, а поведение американского политического истеблишмента с каждым днём выглядит всё более удивительно. На фоне беснующихся Псак и Обам, на фоне дрейфующих в сторону брежневского политбюро европейских бюрократов, Ле Пен и её партия — действительно луч света в царстве тьмы и отчаяния.
Тем более, что из современной РФ, вообще говоря, довольно странно критиковать хоть отдельные, хоть системные недостатки вообще любой французской партии, по той самой причине, что там эти партии существуют и есть нормальная республиканская политическая жизнь. Россия, конечно, не Катар, но съезд оппозиционной националистической партии, которая ещё и проводит своих кандидатов в местные муниципалитеты, выигрывает выборы в Европарламент, а её Почётный Президент однажды даже выходил во второй тур выборов, — всё это великолепие в нашей стране будет дай бог лет через десять, и поначалу в виде пусть не карго-культа, но абсолютно контролируемого процесса. В этом смысле на съезде Национального Фронта я, конечно, увидел другой мир: такой, где политические инициативы граждан способны воплощаться в жизнь с помощью пусть не самых чистых и благородных, но прозрачных и понятных политических же механизмов. И те, кто желает в этом участвовать, в полной мере получают такую возможность. Вряд ли я хотел ощущать себя одним из членов НФ, распевающим в зале Марсельезу. Но представить нечто подобное в политической жизни Российской Федерации весьма и весьма затруднительно. Чтобы члены какой-нибудь Справедливой России даже убедительно притворялись, что от души поют российский гимн — это должны поколения смениться.
А пока: что французу «Да, Франция!» — то русскому «Oui, la mort!»
