Гора младенцев, по которой медленно карабкается ребенок. Он ползет, ползет — и в конце концов мы видим, как из этой горы детских тел неожиданно выходит человек в облачении Папы Римского. Он оказывается на балконе собора Святого Петра, чтобы произнести свое первое обращение к верующим. Папа Римский неожиданно обращается со словом о том, что он хочет разрешить аборты, гей-браки, феминизм, что церковь не против того, чтобы прихожане вели максимально свободный образ жизни, а наоборот, будет поддерживать их в этом. Окружающие Папу кардиналы недоумевающе глядят на него, а первый заместитель Папы говорит ему, что он больше не Папа.
Так начинается сериал Паоло Соррентино «The Young Pope», и если после первого абзаца вы решили, что это история о том, как Католическую церковь возглавил молодой социальный реформист, захотевший изменить ее к лучшему — то вы ошибаетесь как никогда. Первая папская речь оказалась сном, фантазией — причем весьма и весьма далекой от реальности. А социальный пафос оказался одним из главных высмеиваемых в сериале явлений.
Невозможно говорить об этом сериале без того, чтобы не рассказать о личности его создателя — Паоло Соррентино, тем более что он не только писал сценарий, но и был режиссером всех серий. Это не такой уж редкий случай в последнее время, но тем не менее и не расхожее явление. Не у каждого автора в жизни появляется шанс на такое большое творческое высказывание.
Соррентино одержим темой старости и воспоминаний о прошлом. По большому счету, все его фильмы посвящены старению, угасанию и поиску красоты в этом постепенном увядании. Герои Соррентино — не визионеры, которые с непоколебимым оптимизмом смотрят в будущее, а меланхоличные мыслители, обращенные в прошлое.
В его фильме «Il Divo» главным героем был старый премьер-министр Джулио Андреотти, уставший от власти и от своих соратников, но все-таки пошедший на выборы — даже не столько ради себя, сколько ради памяти о том, каким он сам был раньше. Он погружен в воспоминания, и они захватывают и нас, то обволакивая меланхолией, то заряжая энергией и ведя по дороге итальянской политики, где кровь, убийства и насилие вплетены в политическую реальность.
Следующий шедевр Соррентино «La Grande Belleza» (на русский его перевели как «Великую красоту», хотя правильнее было бы перевести его как «Красотища»), в общем-то, о том же: постаревшие герои феллиниевской «Сладкой жизни» ведут разговоры о бренности бытия и вспоминают времена своей молодости, погружаясь в сладостные грезы о любви, юности, сексе и красавицах в антураже мраморного Вечного Города. Даже последний фильм Соррентино, «Молодость», рассказывает о старых людях, то сражающихся со своим возрастом и физической немощью, то смиряющихся с этими обстоятельствами.
Сериал Соррентино продолжает и развивает эту линию. Казалось бы, он называется «Молодой Папа» и в качестве главного героя и вправду представляет нам очень молодого понтифика Пия XIII (Джуд Лоу). Но у Соррентино никогда не бывает таких простых и прямолинейных ходов, его реальность многослойна и обманчива. Поэтому нам никуда не уйти от размышлений о том, что мы следим за историей молодого руководителя во главе очень старой организации. Организации древней, как мир, со своими бесконечными правилами, установлениями, отгремевшими столетия назад спорами и сложившейся внутренней политической жизнью. Снова сочетание молодости и старости. Но и это не конец. Разворачивая эту историю дальше, вы понимаете, что она устроена как сложный пазл. Потому что все тот же молодой Папа является, с одной стороны, Папой — отцом церкви, патриархом, если хотите, а с другой стороны, он сам сирота, выросший в приюте, остро переживающий свое одиночество и тоскующий по родителям, постоянно их ищущий и регулярно возвращающийся к воспоминаниям о своем детстве. И еще один перевертыш — очень консервативный по своим идеям Папа очень молод, да ещё и американец — представитель нации, с которой обычно связывают стремление к прогрессу и будущему, а не к консервативному прошлому.
Так построено повествование у Соррентино — многослойные, глубокие персонажи; иногда противоречивые, иногда раздражающие, иногда смешные, но главное — очень живые, с трудом поддающиеся анализу. В них всегда остается какой-то секрет, некое невысказанное «но», притаившееся в глубине глаз. Поэтому фильмы итальянца больше напоминают модернистские романы, в которых сюжет — вовсе не самое главное; ключевое здесь — психологическое состояние, антураж, темы и мысли, которые провозглашают одним своим существованием герои картин. И именно поэтому представляя «Молодого Папу» интереснее говорить о тех идеях, которые прямо или непрямо высказываются в нем, чем рассуждать о сюжетных перипетиях — как хороший глубокий роман всегда не только и не столько про сюжет, так и с картинами Соррентино.
* * *
«Толерантность здесь больше не живет!» — восклицает Папа в своем первом обращении к кардиналам. За его спиной алтарь Сикстинской капеллы, всю стену которого занимает фреска Микеланджело, на которой Христос — атлетичный, мощный и мускулистый герой — вершит свой жестокий и справедливый суд над людьми, отыскивая праведников и грешников. «Мне не нужны верующие время от времени, мне нужны настоящие фанатики!» — проносится под потолком капеллы.
Папа — не просто главный герой сериала; он его сердцевина, мотор, его персонаж придает импульс всему действию. Мы познаем этот мир его глазами, и чем больше раскрывается его образ, тем запутаннее и противоречивее становится его фигура. Для того, чтобы понять этот сериал, нужно понять этого персонажа, снять с него все маски и костюмы, добравшись до самой сути. Только так становится понятна идея и посыл картины — Соррентино не стремится к простому и понятному storytelling (он всегда говорит, что его фильмы — это anti-storytelling), подход Соррентино заключается в том, чтобы создать масштабное внутренне связанное полотно, окружающее ключевых персонажей.
Папа берет себе имя Пий XIII, что, безусловно, отсылает к эпохе Пиев — периоду, длившемуся с начала XIX века по середину ХХ, когда большинства Пап брали себя имя Пий, а кроме того, проводили весьма консервативную политику. Пий XIII (в миру — Ленни Беллардо) не хочет отставать от своих предшественников. В своем первом обращении к верующим с балкона собора Святого Петра он обрушивается с критикой на всех тех, у кого в сердце нет настоящей веры в Бога, провозглашая, что они не нужны ему и что они должны вернуться только тогда, когда найдут путь к вере. Папа отказывается показывать свое лицо и печатать свои портреты, отсылая к Бэнкси, Сэлинджеру и Daft Punk, для которых тайна и скрытность были одним из элементов успеха. Он начинает бороться с гомосексуалистами в церкви, окорачивает всех ватиканских интриганов (отправляя некоторых служить на Аляску) и отказывается от каких-либо пасторских поездок, замыкаясь в Ватикане.
В то же время этот сериал больше говорит о каждом из нас, чем о Католической церкви, Ватикане и Папе Римском. Хотя Соррентино сделал себе имя на том, что показывал скрытые и неожиданные стороны итальянского общества, не стоит думать, что «The Young Pope» — это нечто вроде критики современного католицизма или совет к действию нынешнему понтифику Франциску, как раз являющимся анти-Пием XIII. Конечно, немного критицизма здесь есть, но сам Соррентино говорит, что не думает, что его сериал нужно воспринимать в таком ключе и сообщает, что не верит, что когда-нибудь Католическую церковь может возглавить человек вроде Ленни Беллардо.
Поэтому стоит пристальнее посмотреть на то, что этот сериал говорит лично о нас. Пий XIII произносит громкие слова, кричит, рычит и отказывается показываться на публике, но внутри он полон сомнения. Он, Ленни Беллардо, постоянно думает о том, насколько правильны и морально оправданы его действия. Его грызут воспоминания о родителях, которые бросили его в приюте и уехали в Венецию, откуда никогда не вернулись. В этом он в чем-то даже похож на персонажей Чака Паланика из «Бойцовского клуба», сокрушавшихся о том, что их поколение воспитано матерями, а не отцами, из-за чего им не хватает жесткости, твердости и уверенности в себе; из-за чего они постоянно посещают психоаналитиков и пьют прозак; из-за чего они постоянно неудовлетворены своей личной жизнью, карьерой и отношениями с приятелями. Только Ленни был воспитан не матерью, а Церковью; в остальном его размышления во многом пересекаются с мыслями Тайлера Дёрдена.
У Папы серьезный кризис веры и он не очень верит в Бога. С одной стороны, он отрицает любые авторитеты, а с другой — постоянно пытается себе такого авторитета найти: то в лучшем друге детства, то в настоятельнице приюта, в котором он вырос, то в своем духовном учителе, американском кардинале, который сам мечтал о том, чтобы стать Папой, но был обойден своим молодым учеником.
Папа постоянно сомневается — в кардиналах, в своей вере в Бога, в окружающих людях, в приближенных. И в первую очередь в самом себе. Пий XIII курит в своем кабинете, смотрит на Рим и думает о том, что он делает правильно, а что нет. Он пытается читать знаки, которые посылает ему мир, и интерпретирует их то как положительные, то как отрицательные. Ответа нет, хотя он очень надеется его найти.
Самая же загадочная черта Папы — и для него самого, и для окружающих — это его святость. Его близкие и друзья считают его святым. И небезосновательно. Его слушаются животные — в одной из первых серий он получает в подарок от австралийцев живого кенгуру, который покоряется его воле. Можно было бы счесть это просто одной из небольших игр с реальностью, которые так любит устраивать Соррентино — в «Великой красоте» он показывал нам жирафа в Колизее, который исчезал в результате действий фокусника, в «Молодости» завороженно наблюдал за левитирующим буддистским монахом в швейцарском монастыре. Повинующийся понтифику кенгуру вполне укладывается в эту историю. Но он — не единственное чудо, сотворенное Папой.
У него есть странная связь с Богом — в некоторых, экстраординарных случаях, он словно разговаривает с Богом напрямую — Ленни одновременно и требует, и просит чего-то. Он желает этого так сильно, что, видимо, Богу не остается ничего другого, как уступить. Еще в юности, в приюте, Ленни спас умиравшую маму своего приятеля — он встал на колени и требовал от Бога помочь ей.
Таким же образом он был и избран в Папы. Старая формула о том, что выборы на Папском Конклаве происходят до тех пор, пока на кардиналов не снизойдет Святой Дух и не укажет им правильный выбор, всегда просто маскировала кардинальские интриги и влияние тех или иных значимых кардиналов. Но в этот раз Дух действительно снизошел и указал правильный путь — неожиданно для других претендентов, кардиналов, влиятельных ватиканских интриганов и, в общем, для самого Ленни тоже. С избранием в понтифики чудеса не прекращаются. Пий XIII молится о разных людях вокруг него — иногда чтобы помочь им, иногда чтобы устранить их со своего пути. И его молитва оказывается очень и очень убедительной — результата он добивается.
Эта сторона его личности пугает Папу, он не любит о ней говорить, потому что она слишком странная, слишком непонятная и мистическая. Он боится ее, но в то же время считает, что эта его особенность должна помогать другим людям. И даже победы на конклаве Ленни просит не только для себя, но и для того, как он думал, чтобы спасти Католическую церковь, задавленную экуменизмом и терпимостью, с легкостью прощающую грехи и погрязшую в праздности. В общем, можно представить себе Мартина Лютера на папском престоле и его действия — картина станет яснее.
Папа постоянно пытается разобраться в себе самом до конца, определить — кто он такой, куда он идет и что его ждет. И не может найти ответа — то ли потому, что ответа нет, то ли потому, что ответ настолько банален, что не воспринимается серьезно.
Пию приходится столкнуться с банальностью мудрых ответов, когда в его сне к нему приходит множество Пап из прошлого и он просит у них какого-нибудь совета. Те совещаются, и, наконец, определяются с ответом. «В конце концов, в себя нужно верить немного больше, чем в Бога», — изрекает самый старый из них. Папа удивленно отвечает: «А ничего получше у вас нет? Это ведь слишком банально». Старый Папа отвечает: «Ах, если бы ты только знал, сколь верными могут быть банальности!»
Банальные ответы на сложные вопросы часто бывают правильными. Но они недостаточны, потому что нам всегда хочется чего-то большего. «Этот Папа — дьявол!», — говорит итальянский премьер-министр своему помощнику, выходя с аудиенции от Папы, на которой понял, что так просто наступить понтифику на горло у него не получится. И он же через минуту говорит журналистам, собравшимся на пресс-конференции: «Этот Папа — святой!» Два простых, прямых и четких ответа. И оба неправильные — именно потому, что слишком простые и очевидные.
И это справедливо не только для Папы, но и для нас всех, живущих, как и главный герой этого сериала, в мире где старые социальные институты, такие как Церковь, Семья, Государство, Работа, Университет, Мораль, либо утратили свою суть, либо так видоизменились, что в них не осталось ничего ценного и значимого. А новые институты, адекватные новой реальности, либо слишком слабы, либо и вовсе отсутствуют. Приходится самим искать моральный и ценностный ориентир внутри себя — а процесс это очень непростой и непредсказуемый, потому что таким ориентиром могут оказаться очень неожиданные вещи.
Сериал Соррентино полон таких людей; надломленность и неопределенность — ключевые черты большинства персонажей. Местом действия избран Ватикан — уединенный, сконцентрированный на самом себе. У людей здесь много времени на размышления о себе и о своем месте в мире, и их надломленность только очевиднее и зримее. Первый министр Ватикана, коварный интриган и мастер закулисных игр, оказывается честным и любящим человеком, находящимся в поиске правды и любви. Проведший всю жизнь в Ватикане монах, полный чистоты и смирения — алкоголик, но находит в себе достаточно жесткости, чтобы провести расследование против высокопоставленного американского кардинала, уличенного в педофилии.
* * *
Соррентино — искушенный стилист. Он виртуозно умеет играть со стилем, совмещая вещи, которые, казалось бы, совместить невозможно: протяжные задумчивые композиции Арво Пярта на стихи Роберта Бёрнса с бешеными танцевальными хитами, величие и красоту мрамора Рима с пошлостью современного искусства, грусть старого и влиятельного человека с зажигательной бесшабашностью молодого сорванца, красоту с уродством, мудрость с глупость, секс с затворничеством, старость с молодостью. «The Young Pope» не стал исключением.
Да вот хотя бы сцена подготовки к первому обращению Папы к кардиналам. Пий обряжается в свое облачение — многосоставное, многослойное, помпезное. Мы видим, как кардиналы в ярко красных одеждах идут в зал. И все это происходит под песню LMFAO «I’m sexy and I know it». Такая смесь возвышенного и низменного — один из краеугольных камней во взгляде Соррентино на реальность. Кардиналы Ватикана, в пышных барочных залах слушают трансляции футбольных игр и курят, обсуждают перевороты в темных комнатах и заботятся об инвалидах — такие странные вещи происходят здесь постоянно.
В заставке сериала Папа проходит вдоль галереи картин на религиозные темы, и вслед за ним летит комета, разрушая полотна и оставляя ожоги. В конце концов, комета попадает в статую Иоанна Павла II и рушит ее. Это не просто красивый образ, но и прямая отсылка к самой известной работе современного итальянского художника Маурицио Каттелана. В 1999 году он сделал статую, изображающую Папу Римского Иоанна Павла II, поверженного метеоритом — и назвал ее «Девятый час».
Девятый час в Литургии часов Католической церкви традиционно связан со скорбью о смерти Христа. Тем самым Каттелан намекал на то, что католичество если и не умерло, то очень близко к тому, чтобы исчезнуть. Работа вызвала большое возмущение многих верующих, особенно польских, которые восприняли ее не только как оскорбление их веры, но и Папы Римского, поляка по происхождению.
Соррентино, разумеется, выбрал этот образ неслучайно — наоборот, это одна из центральных идей всего сериала: Папа, который сам выполняет роль метеорита, наносящего удар по одряхлевшей и утратившей связь с реальностью Церкви.
И этот образ нельзя до конца понять без второй составляющей заставки — кавер-версии «All along the Watchtower» Джимми Хендрикса. Грустное наблюдение за жизнью невероятно подходит меланхолично-задумчивой вселенной, придуманной Соррентино:
There are many here among us
Who feel that life is but a joke
But you and I we’ve been through that
And this is not our fate
Вот это настроение одиночества Хендрикса удивительным образом пересекается со стихотворением Лермонтова, которое, конечно, в самом сериале не звучит (а вот Бродского упоминают), но очень ему подходит:
«И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг —
Такая пустая и глупая шутка!»
Жизнь именно такая и есть, и это не раз и не два было подчеркнуто в этом сериале, в котором есть много бессмысленных и смешных вещей — они во многом и делают его живым. Кенгуру, голые феминистки в саду Апостольского дворца, футбольная форма «Наполи» и маленькие слабости больших людей — из таких вещей и состоит наша жизнь.
И прежде всего — это жизнь одинокая. Конечно, если ты Папа Римский, то тебе в принципе ближе одиночество, так как в основном ты беседуешь с Богом, который довольно редко снисходит до прямого ответа. Но и в повседневной жизни одиночество — неизбежный спутник, от которого сложно спрятаться даже человеку, у которого жизнь бьет ключом. Потому что неизбежно наступает момент, когда ты остаешься совсем один, без друзей, любимых и близких — и начинаешь спрашивать себя о том, насколько ты прав и все ли с тобой хорошо.
Кто-то ищет в одиночестве утешения и спасения от суматохи и отвлекающих вещей. Кто-то боится остаться один и прячется от одиночества за суматошным алкоголизмом и бесконечными приятельскими отношениями. Но оно неизбежно приходит к каждому — рано или поздно.
«The Young Pope» именно об этом — об одиночестве в мире разрушающихся или уже разрушившихся институтов. Где никто не ответит, никто не поможет, а истину каждый раз нужно находить самостоятельно, по кирпичику выстраивая новую правду, мораль и справедливость.
И Пий XIII находит все это для себя. Пройдя эволюцию, помучившись и пострадав, он находит в себе взрослого — и это позволяет ему стать отцом для паствы. К концу сериала Соррентино выходит на уровень высокой абстракции. Начав с безумного фантазийного папского обращения к верующим в самой первой серии, Соррентино снова возвращается к этой теме. И вместо того, чтобы говорить о повседневной трескотне вроде абортов, гей-браков, прав меньшинств и разводов, Папа находит в себе достаточно мудрости, чтобы обратиться к верующим практически с новой Нагорной проповедью. Не грозной и устрашающей, а доброй и полной любви речью, заставляя десятки людей улыбаться.
Словно обозначая глубину его речи, камера начинает отдаляться от Папы — все дальше и дальше в космос: вот мы видим только весь город, а вот видим всю Италию, всю Европу, весь земной шар.
Он повзрослел. Теперь дело за нами.
