«АРХИСТРАТИГ славянской рати,
Безукоризненный герой!
Под кровом Божьей благодати
Да совершится подвиг ТВОЙ!
Да сохранит в борьбе кровавой
ТЕБЯ Всевышнего рука,
И память дел ТВОИХ со славой
Пройдет в далекие века!»
— О. Миллер
Иногда рождаются национальные герои, чей образ совершенен. Они являются полным воплощением каких-то национальных идеалов и соответствуют этим идеалам на протяжении всей своей жизни. Таким героем был генерал Михаил Григорьевич Черняев. В фигуре Черняева объединяются все характерные черты русских и России: аристократизм, любовь к войне и умение воевать, глубокий патриотизм, внутренняя тяга к «расширению», какой-то трудноописуемый склад ума, ставящий Черняева на службу Вечной России и всего славянства.
Путь нашего героя начинается 3 ноября 1828 года, когда в обнищавшей дворянской семье Могилёвской губернии рождается сын. С 12 лет он проходил курс в военном училище для аристократов — Дворянском полку. Спустя семь лет, в 1847 году, молодой Черняев поступает в Лейб-гвардии Павловский полк. Многие дворяне обожали службу в гвардейских полках: легкие условия службы, достаточно редкое участвие в войнах, освобождение от службы на неприятных окраинах империи. Черняев, прирожденный воин, был недоволен таким положением вещей. Он мечтал о службе в скучных массах «простой» армии, понимая, что именно «простые» пехотные полки из центральных губерний участвовали во всех, всех, войнах Российской империи от первого до последнего выстрела, от Польши до Приамурья, именно они несли судьбу империи на своих плечах (вроде 65-го пехотного Московского Его Величества полка, воевавшего от 1700 до 1918 года). Скоро он поступает в Академию Генерального штаба, а после обучения назначается в Дунайскую армию. Его ратный путь начинается в рядах 4-го корпуса, с которым он принимает участие в сохранении «старого порядка» в Матушке Европе, подавляя революцию во время «Венгерского похода» 1849 года. Спустя пять лет его отправляют в Крым, где он участвовал в Восточной войне. Здесь он отличился храбростью, решительностью и военным талантом. За битву под Инкерманом его награждают орденом Св. Владимира 4-й степени, позже он получил золотое оружие «За храбрость» и чин подполковника за участие в обороне Севастополя. Во время эвакуации Севастополя он находился в арьегарде, прикрывая отступление наших войск и переправу через Северную бухту. Черняев был одним из последних офицеров, покинувших Севастополь: он находился на последней лодке, переправившейся через бухту.
После окончания Восточной войны Черняева назначили начальником штаба 3-й пехотной дивизии, которая в то время стояла в Польше. Никаких восстаний тогда не случилось и не предвиделось, и мирная служба явно вызывала скуку и грусть у него. По собственной просьбе его переводят в Оренбург — там, на окраине нашей империи, его ждали славные дела. Черняев участвует в экспедиции Бутакова. Алексей Иванович Бутаков (на изображении ниже) — представитель того типа офицера, о котором мы писали ранее, — исследователь, ученый, действительный член Русского географического общества.
Он одним из первых исследовал Аральское море, а в июне 1858 года вместе с Черняевым поднялся на пароходе «Перовский» по Аму-Дарье до Кунграда, где он помогал русскому посольству в Хиве заниматься колониальными делами (восстанием против хивинского хана). Десантом в 140 человек командовал Черняев. Во второй половине XIX века у русского офицера, желавшего принимать участие в настоящих боевых действиях, было два варианта: азиатские окраины (где не прекращались стычки с кочевниками) и Кавказ (где по жизни партизанили горцы). После бутаковской экспедиции Черняева направляют на Кавказ, где он служит под начальством графа Евдокимова — старого, опытного генерала, покорителя Кавказа. Если в Оренбуржье Черняев научился навыку азиатской, «конкистадорской» службы в пограничных степях, то Кавказ сделал его ветераном борьбы с горской партизанщиной. После очередного усмирения Кавказа он вновь отправляется в Оренбургский край — на этот раз в качестве начальника штаба генерала Безака.
Во время службы на окраине у Черняева появилась идея, которая лучше всего определяется выражением историка Шмурло «Русскій DrangnachOsten»: присоединение Туркестана к империи. Петербург тогда ещё относился весьма равнодушно к этой идее, и у Черняева случился конфликт со столицей по некоторым вопросам колониального управления. Несмотря на это, ему поручили важнейшую операцию по укреплению русского присутствия в Азии: возведение укрепленной линии между Оренбургской и Сибирской губерниями, для чего предстояло отвоевать некоторые территории у Кокандского ханства. Черняева назначили командиром «особого западносибирского отряда», и он с удовольствием принялся за любимое дело — воевать и расширять империю.
Отряд формировался в Верном — русско-казачьем военном городе, нынче по Божьему недосмотру называющемся «Алма-Атой». Скромный отряд Черняева берёт крепость Аулие-Ата, а в сентябре — Чимкент. В Чимкенте стоял сильный ханский гарнизон, крепость обладала высокими стенами и сильными укреплениями — город считался неприступным. Но когда бы русские знали слово «невозможно»? Солдаты Черняева проникли в крепость по водопроводу (через сводчатое отверстие в стене крепости) и резким, ошеломительным ударом захватили город. Перепуганные защитники крепости даже не поняли, что произошло, и не смогли оказать реального сопротивления. За отважный штурм Чимкента Черняеву дали орден Св. Георгия 3-й степени.
Дальше началась эпопея, прославившая Черняева на всю империю. После одной неудачной попытки взятия Ташкента Черняеву поручили не предпринимать никаких дальнейших действий в этом направлении. Но разве могут какие-то приказы усмирить дух русского конкистадора? Черняев выдвинулся из Чимкента в апреле 1865 года со своим отрядом, солдаты которого гордо называли себя «черняевцами». Отряд состоял из восьми пехотных рот, двух сотен казаков и десяти орудий, позже к осажденному Ташкенту подошли ещё две роты и два орудия. Мулла Алимкул, фактический правитель ханства и главнокомандующий кокандской армией, двинул свои силы навстречу Черняеву, чтобы не допустить падения Ташкента. Кокандское ханство на тот момент являлось глубоко архаичным государством, с феодальной экономикой, настоящим рабством и прочей отсталой исламо-азиатчиной; конфликт носил не только военный, но и цивилизационный характер. Армия Алимкула была огромной: 40 тысяч солдат — из них 10 тысяч линейной пехоты, с регулярным строем и оружием, — и сорок единиц артиллерии. Атака на русский лагерь началась с тяжелейшего обстрела из всех орудий. За два часа боя кокандксая армия была разгромлена целиком;
она перестала существовать как тактическая единица, разбежавшись кто куда. Сам Алимкул оказался убит в бою. Такая неожиданная и в принципе физически невозможная победа посеяла панику в рядах защитников Ташкента. Стоит отметить, что в самом городе существовала «русская партия» — купцы и земледельцы, желавшие подчиниться Белому Царю и очень правильно видевшие в превращении в русскую колонию повышение статуса (по сравнению с ханскими работорговцами). Однако «бухарская партия» — сторонники перехода Ташкента под власть бухарского Эмира — оказалась самой влиятельной политической силой города, и город отправил послов в Бухару с предложением верноподданства.
Осада продолжалась, но новый Ермак получил сведения о том, что в Бухарском ханстве собирается огромная армия, идущая на выручку Ташкента. Черняев оказался в безвыходной ситуации. С одной стороны, угроза быть раздавленным между Ордой и стенами Ташкента, с другой стороны — отступление и оставление Ташкента в руках бухарского эмира. Оба варианта означали поражение, значительный урон русскому престижу и позор. Черняев решился на дерзкий, невероятный шаг: срыв осады и штурм города со стотысячным населением, пятнадцатитысячным гарнизоном и сотнями орудий, имея в своем распоряжении около двух тысяч солдат.
План Ташкента
Считается, что при классическом штурме крепости число нападающих должно быть в три раза больше числа защитников. Здесь же гарнизон защитников обладал восьмикратным численным превосходством и тотальным преимуществом огневой мощи. Даже с поправкой на военную дисциплину и техническое преимущество расклад был пугающим. Черняев не мог бросить всё и кинуть весь отряд на штурм города: гарнизоны остались в Виязбеке, на Ногай-кургане и на кокандской дороге. В самом штурме участвовала лишь тысяча бойцов — тысяча, закаленная в степных боях, штыковых боях с ханскими войсками и беспрерывными боями с кочевниками. Атака началась в два часа утра. Штурмовая колонна поднесла штурмовые лестницы на руках (!) к крепости. Черняевцы стилетом ползли по темноте и вплотную подошли к стенам города. Вражеский караул наткнулся на них, когда лестницы уже были поставлены, но он был уничтожен за считанные секунды, и наши мгновено захватили стену. Защитники ворот впали в панику, увидев черняевцев, и бросились в паническое бегство.
После взятия ворот завязался бой в самом городе: пришлось брать с боем каждую башню, каждую улицу, каждый переулок. Черняевцы зачищали весь город, но врагов было так много, что бои, казалось, будут длиться вечно. Утром следующего дня собралась делегация «почетных» жителей города, доложивших Черняеву, что город будет сдан, если он прекратит огонь. Черняев, уже собравшийся взрывать цитадель из орудий, действительно прекратил огонь, и город действительно сдался. «Ташкентский Лев» хорошо знал азиатскую психологию и уже на следующий день начал разъезжать по городу без существенной охраны, посещать бани и т.д., показав, что русские — отличные колонизаторы, способные удерживать колониальные владения не только силой (как немцы), но и умом (как англичане). Со взятием Ташкента русское продвижение в Азии перешло в новое измерение и начало затрагивать «Большую Игру». Черняев был отозван, и новым губернатором Туркестанской области стал генерал Романовский. Государственный секретарь Половцев записал в своем дневнике следующее, узнав о взятии Ташкента: «Сегодня пришло сообщение, что генерал Черняев взял Ташкент. Никто не знает, почему и зачем. Есть все-таки что-то эротическое в происходящем на границах нашей империи».
О значении перехода русского колониализма на следующий уровень написал Джордж Натаниэл Керзон в своей книге «Россия в Центральной Азии и англо-русский вопрос»:
«При отсутствии каких-либо физических препятствий и во враждебном окружении… вся логика дипломатии сводится к пониманию альтернативы: победа или поражение. Россия была просто вынуждена продвигаться вперед, как Земля — вращаться вокруг Солнца. […] В течение целого столетия в намерения российских государственных деятелей входила возможность добраться до Индии через Центральную Азию. […] Они очень серьезно рассматривают вопрос о проникновении в Индию, причем с конкретной целью, о чем многие из них достаточно искренне признаются. Их реальная цель не Калькутта, а Константинополь. Ради сохранения возможности использования колоний в Азии Британия пойдет на любые уступки в Европе. Вот вкратце итог и сущность российской политики».
Таким образом, действия Черняева в Туркестане объединяют в себе и личный характер «Ташкентского Льва» — его любовь к войне, его стремление к расширению границ Империи — и гранд-стратегию Российской империи, вековые метазадачи, стоящие перед русским государством. К сожалению, у Черняева не было влиятельных друзей в Петербурге — его огромный военный талант и умение обращаться с восточными народами так и не нашли себе приложения. Совершив уже больше, чем подавляющее большинство людей за всю свою жизнь, он стал общественным деятелем. Черняев приобрел газету «Русский Мир» и сотрудничал с московскими славянофилами, дружил с Аксаковым. В газете он излагал проблемы бюрократического аппарата империи (который, например, не нашел места для военного гения и идеального колониального администратора Черняева) и считал немецкое влияние в России вредоносным. Казалось бы, Черняев проведёт остаток дней за письменным столом, ругая бюрократическую систему, оставившую его не у дел… Однако судьба решила иначе, и начался процесс, в ходе которого он получил второе прозвище — «Архистратиг славянской рати». 1875 год стал кульминацией славянских настроений по всей Европе: славянские народы на Балканах решили освободиться от турок, а по всей России общественное настроение требовало решительной помощи братьям-славянам. Черняев сразу углядел в славянских восстаниях шанс дать славянам за пределами России субъектность и создать кольцо дружественных России стран. Он начал общаться с сербским правительством, которое пригласило его в Белград. Российская бюрократия хотела остановить его, но Черняев в июне 1876 года всё равно оказался в Белграде. Восставшие сербы назначили Черняева главнокомандующим своей армией. Узнав о том, что герой Черняев будет руководить сербами, огромное количество русских добровольцев отправились к нему. По сути, сербское восстание стало элементом русского национального проекта. О русских добровольцах он писал:
«Мой идеал войска — добровольцы. Отношения прямые, ровные, не напыщенные, искренние. Дрались как львы. Ни одного случая неповиновения или неудовольствия относительно меня во все время до выезда моего из Белграда не было. Приказания исполнялись точно, беспрекословно, с самоотвержением. Добровольцы были в Сербии тою же Кортесовскою дружиною, с которой я взял стотысячный Ташкент. За короткое время войны из них выдвинулись замечательные боевые люди… Сколько бы времени ни прошло, я встречусь с каждым из добровольцев, с искренним удовольствием. Если и были отдельные неоправдываемые случаи, то все они произошли уже по прекращении военных действий».
Примечательно, что Черняев и сам осознавал себя «наследником дела Кортеса», настоящим конкистадором. Русские добровольцы не стали той славянской армией, о которой мечтали славянофилы, но, тем не менее, они вынудили Россию вмешаться в события на Балканах. Сделав всё, что было в его силах для поддержки братьев-славян, Черняев, уже ставший культовой фигурой международного славянства, отправился в Прагу, где имел намерения общаться с местными славянскими организациями. Австро-венгерское правительство (вполне справедливо) насмерть перепугалось от появления Черняева в регионе с проблемным славянским населением и немедленно потребовало от него, чтобы он покинул пределы страны. Страх был столь велик, что австрийцы выставили у гостиницы, в которой находился Черняев, артиллерию! Из-за одного человека! Целый эскадрон отвёл его к вокзалу, а полиция сопровождала его вплоть до границы.
Когда в 1877 году началась русско-турецкая война, Черняев попытался вновь поступить в армию, но ему не нашлось применения, как и на Кавказе, куда он отправился потом.
К сожалению, у Черняева были враги в Петербурге, плохо относившиеся к инициативам генерала. Разочарованный и грустящий, Черняев продал газету «Русский Мир» и отправился обратно туда, где он лучше разбирался в людях и не надо спорить с бюрократией, — в Туркестан. Черняев занял пост генерал-губернатора Туркестана и ряд других административных должностей. Через несколько лет он стал членом военного совета, а в 1898 году «Ташкентский Лев», «Архистратиг славянской рати» и национальный герой России скончался в своем родовом имении. В своей книге «Старая Армия» Деникин написал о Черняеве следующее:
«Так, вознесённый более почитанием армии, народа и общества, выдвинулся Белый генерал — Скобелев. Другой достойный его современник Черняев остался в тени. Покоритель Ташкента жил в отставке, в обидном бездействии, на скудную пенсию, на которую, вдобавок, накладывал руку контроль по нелепым, чисто формальным поводам. И Черняев с горечью рапортовал: «Сохраню себе в утешение неоспоримое слово считать, что покорение к подножию русского престола обширного и богатого края сделано мною не только дёшево, но отчасти и на собственный счёт».
Вероятно, при прочтении статьи дорогой читатель углядел некоторые параллели с современностью, в частности — с полковником Стрелковым. Как и Черняев, Стрелков любит и умеет воевать. Как и Черняев, Стрелков участвовал во всех войнах, до которых мог дотянуться, из чувства долга и из личной любви к войне. Стрелков в качестве добровольца защищал славянскую честь в Приднестровье и в Боснии, он находится в оппозиции к нынешней власти. Разве что «Русский Мир» Стрелкова пишется не пером, а «Ноной». У Стрелкова много врагов в столице, и политическая бюрократия не желает помогать ему, а то и активно мешает. Как действия Черняева в Сербии, поход Стрелкова в Новороссии привёл к всплеску национального чувства в России.
Пожелаем же ему, чтобы, как Черняев в Сербии, господин Стрелков со своими добровольцами всё же сумел принудить российское правительство к решительным действиям.
