Битва при Лепанто, произошедшая 7 октября 1571 года в Патрасском заливе Ионического моря, была крупнейшим морским сражением своей эпохи. И подобно тому, как, спустя почти 400 лет, сражение под Прохоровкой станет бенефисом танковых войск, Лепанто стало звездным часом галер. В том бою по средиземноморским амбициям турецких султанов был нанесен тяжелейший удар, и весь христианский мир смог вздохнуть с облегчением.
Бой при Лепанто нередко представляют этакой встречей «сборной Европы» с одной стороны и Порты — с другой. На самом деле это далеко от истины. В сражении не были представлены ни французские, ни английские, ни португальские эскадры — из тогдашних ведущих держав корабли в Ионическое море послала только Испания. Это не значит, что на палубах христианских кораблей не было французов, англичан, немцев и т. д., но это были частные лица — авантюристы, вроде известного на всю Европу английского наемника Томаса Стакли, о котором ходил слух, будто бы он был незаконнорожденным сыном Генриха VIII. Помимо Испании ударное ядро христиан представляла Венецианская республика и силы, собранные папой Римским. Но и этот триумвират отнюдь не был прочным — стороны, за исключением, пожалуй, Папы, в большей степени преследовали частные цели, и общее дело спасения Европы от османских орд скорее шло как бонус.
Что же касается самого сражения, то и оно во многом являлось следствием определенного стечения обстоятельств и вполне могло как произойти раньше, так и не случиться вообще. Не столь однозначными были и последствия тех осенних событий 1571 года, но все же это была победа. Победа, достигнутая вопреки всем препятствиям, трудностям и разногласиям. Победа, подарившая Европе шанс.
Кипр: кровь и вино
Со смертью Сулеймана I Великолепного в сентябре 1566 года закончилась самая блистательная эпоха в истории Османской империи. Могучая Порта все так же грозовой тучей нависала над Европой, но неудача мальтийской экспедиции 1565 года и смерть султана, острый ум которого и стал залогом столь успешной турецкой экспансии в минувшие десятилетия, давали повод для надежд на лучшее. Христианский мир ликовал.
Если в Сулеймане буквально все выдавало воина и правителя, то его сын Селим II походил скорее на лавочника. Невысокий, склонный к полноте, известный распутник и любитель вина, он практически не занимался государственными делами, вверив их сподвижнику отца — великому визирю Соколлу Мехмет-паше.
Мехмет, как и большинство представителей политической элиты Порты тех времен, не являлся этническим турком. Это был боснийский серб, родившийся в деревеньке Соколовичи, в детстве взятый турками в обучение и обращенный в ислам. А дальше следовала типичная для той поры карьера — служба в янычарском корпусе, участие в походах Сулеймана, в которых удалось проявить себя многим будущим звездам стамбульского двора. Ставший великим визирем еще при Сулеймане, именно этот человек фактически стоял во главе страны на протяжении недолгого правления Селима Пьяницы.
Несмотря на забрезживший было перед христианами свет надежды, небо над Срединным морем вскоре вновь заволокли тучи — султан Селим положил глаз на Кипр. Ходили слухи, будто им двигал не столько политический интерес, сколько известное пристрастие к крепким кипрским винам. Так ли это было на самом деле, мы вряд ли когда-нибудь узнаем, но и сам по себе остров оставался важным стратегическим узлом в средиземноморском бассейне. Кипром на тот момент уже почти век владела Венецианская республика, изрядно пострадавшая от турок при Сулеймане, но на момент описываемых событий пребывавшая в состоянии мира с ними. Селиму нужен был легитимный повод для развязывания войны, и тут на помощь пришел хитроумный визирь Мехмет-паша, предложивший, как это нередко бывает в подобных ситуациях, сослаться на «преданья старины глубокой». Дело в том, что однажды Кипр уже находился под контролем мусульман — они захватили его в VII веке, на заре арабских завоеваний, и пребывали на острове три столетия. Правда, турки в те времена еще даже не сложились как этнос, да и власть арабов над Кипром не была безраздельной — он находился под совместным протекторатом халифов и византийских императоров, пока ромеи в середине X века окончательно не подчинили остров себе, изгнав мусульман. Мехмет и Селим решили, что в глобальных политических процессах такие мелочи не очень важны, и объявили Кипр исконной собственностью Османской империи как правопреемницы великих халифатов прошлого. Под это дело издали соответствующую фетву, в которой говорилось, что мир с неверными возможен лишь тогда, когда он выгоден всем мусульманам, а если он начинает мешать их естественным историческим интересам — ну его к шайтану, такой мир.
Когда был найден благовидный повод для войны и соответствующим образом подготовлено общественное мнение, Мехмет-паша в январе 1570 года вызвал к себе венецианского посла, которому представил официальную позицию Стамбула по Кипру. За этим последовали массовые аресты венецианских купцов, которых обвинили в шпионаже, а торговые корабли республики, стоявшие в турецких портах, были задержаны в гавани. Наконец, 28 марта сенату Венеции представили ультиматум султана: либо торговая республика добровольно отказывается от Кипра и передает его туркам, либо Селим возьмет остров силой.
Нельзя сказать, что Венеция не знала заблаговременно о надвигающейся опасности. Еще в 1568 году начали поступать сведения о том, что на Кипре действует османская агентура, которая собирает сведения о гарнизонах и крепостях острова, а также ведет подрывную деятельность и разжигает среди греческого населения недовольство венецианским владычеством. Тем не менее, даже зная об опасности, в одиночку Венеция не имела шансов удержать Кипр в грядущей войне.
Имелся целый ряд причин, по которым остров не мог стать «второй Мальтой». Во-первых, практически все его укрепления безнадежно устарели в техническом плане и не соответствовали требованиям времени. Во-вторых, венецианские власти, не проводившие практически никаких реформ и, по сути, так и оставившие Кипр в феодальном Средневековье со всеми вытекающими из этого последствиями, не могли полагаться на абсолютную лояльность местного греческого населения, которому изрядно приелась власть «латинян». В-третьих, сама метрополия находилась в полутора тысячах миль от острова, что делало сообщение с ним весьма затруднительным, поскольку в море свирепствовали османские корсары.
В этих условиях гордым венецианцам ничего не оставалось, как обратиться за помощью к крупнейшим христианским монархиям. И здесь случилось то, чего и следовало ожидать, зная характер взаимоотношений ведущих держав христианского мира в те годы. На призыв откликнулись лишь папа Пий V и король Испании Филипп II, причем последний сделал это не столько ради Венеции, которой не очень-то доверял, сколько из-за желания закрепить за собой статус защитника католической веры. Франция, где регентствовала всесильная Екатерина Медичи, оспаривавшая у Филиппа Фландрию, отказалась от участия под предлогом давнего мира с турками. Максимилиан V Габсбург тоже находился в состоянии перемирия с Портой, заключенного на 8 лет, и не спешил его разрывать. Король Португалии Себастьян I оказался занят войнами в своих африканских владениях, а к Елизавете I Английской, отлученной от церкви папой, даже не стали обращаться.
То, что происходило дальше, в известной мере напоминало сюжет знаменитой басни Крылова «Лебедь, щука и рак» — взаимное недоверие и разобщенность союзников похоронили все начинание. Стороны даже не смогли прийти к соглашению касательно сроков выступления и места сбора. В итоге венецианец Джироламо Дзане два месяца прождал папскую и испанскую эскадры возле Задара, понеся первые небоевые потери — на кораблях его эскадры началась эпидемия какой-то заразы. Прибыв 12 июня к острову Корфу, он узнал, что папский адмирал Маркантонио Колонна все это время ждал испанцев у Отранто, но те так и не показались. Как выяснилось позднее, адмирал Филиппа II генуэзец Джованни Андреа Дориа вообще не выходил в море, продолжая сидеть на Сицилии. Свой поступок он объяснил тем, что не получил от своего сюзерена приказа куда-либо выдвигаться. Надуманность этой отговорки очевидна — Венеция и Генуя были давними противниками, и переступить через эту застарелую неприязнь высокомерный Дориа не хотел даже ради общего дела. Лишь после личного вмешательства папы Филипп II послал своему флотоводцу приказ выдвигаться к месту общего сбора.
Европа и Османская империя в 16 веке
Пока союзники мерялись авторитетами, османы не теряли времени даром — 1 июля они достигли берегов Кипра. Во главе экспедиции стояли три военачальника — неудачники мальтийского похода Пияли-паша и Мустафа-паша, а также молодой капудан-паша (адмирал) Муэдзинзаде Али-паша, про которого говорили, что он «никогда в своей жизни не управлял даже лодкой». Естественно, что Али-паша был при экспедиции скорее статистом, в то время как всем руководили «заклятые друзья» Мустафа и Пияли. Поскольку противника на горизонте не наблюдалось, паши решили в этот раз действовать более осторожно, и приступили к осаде крепости Никосия лишь 22 июля, когда подвезли все припасы и прибыли подкрепления.
В то время как турки выгружали пушки на кипрский берег при полном непротивлении защитников острова, союзники только-только приближались к месту общего сбора у острова Крит. На свои нелепые распри они «убили» все лето и в итоге соединились у Крита лишь 1 сентября. Их общие силы составили 205 кораблей, у турок же насчитывалось максимум 150 судов, что в теории давало отличные шансы на победу. Однако это уравнение не учитывало переменную по имени Андреа Дориа.
На первом же общем совете генуэзец заявил, что сомневается в способности венецианской эскадры Дзане вести войну ввиду потерь, понесенных ею от дезертирства и эпидемии. Кроме того, вблизи Кипра у христиан не имелось дружественных гаваней, что в условиях приближающихся осенних штормов создавало угрозу флоту, а он, Дориа, получил от Филиппа строгий наказ вернуть корабли в целости. Окончательно же Дориа «добил» ошалевших союзников, заявив, что имеет приказ вернуться назад не позднее октября. Маркантонио Колонна, в свою очередь, настаивал на том, что успешно осуществлять навигацию в тех водах можно чуть ли не до самой зимы, а Дзане отправил в Венецию пропитанный ненавистью доклад, в котором выставлял Дориа виновником всех бед экспедиции.
Пока адмиралы спорили, турки 9 сентября взяли Никосию и обложили Фамагусту — последний оплот христиан на Кипре. Командовавший осадой Мустафа-паша отправил в крепость парламентеров с предложением почетной сдачи и отрубленной головой коменданта Никосии Николо Дандоло для пущей убедительности. Руководившие обороной Маркантонио Брагадин и Асторре Бальони отказались сдаваться. Началась долгая осада.
Командующие объединенным флотом христиан лишь 16 сентября узнали о том, что турки высадились на Кипре. Понимая, что безнадежно опаздывают, они выступили на следующий день, но уже через несколько часов получили весть о падении Никосии. Был собран экстренный совет, на котором «первая скрипка» принадлежала Дориа, утверждавшему, что в сложившихся условиях и подавно ловить нечего, а посему нужно возвращаться. Колонна и Дзане, при всей своей неприязни к генуэзцу, были вынуждены согласиться. В тот же день союзный флот развернулся и отправился восвояси, так и не показавшись у Кипра, а экспедиция, имевшая все шансы поставить крест на средиземноморских амбициях Селима II, закончилась самым бесславным образом. Венеция не простила Джироламо Дзане — несмотря на то, что он сразу же подал в отставку, его заключили под стражу по обвинению в провале экспедиции. И хотя позже его оправдали, самому адмиралу уже не было суждено увидеть море — он скончался в тюрьме в сентябре 1572 года, не дожив до конца слушаний. Что же касается главного виновника неудачи, Джованни Андреа Дориа, то Филипп II не только никак его не наказал, но и повысил в звании, так как тот в точности исполнил все инструкции короля и сохранил флот.
Турки же осаждали Фамагусту без малого год, пока 1 августа 1571 года защитники, которых к тому моменту осталось всего 500 из изначальных 8 тысяч, не вывесили белый флаг, выражая готовность к переговорам о сдаче. Мустафа-паша, и ранее не страдавший избытком человеколюбия, пренебрег неписаным законом дипломатической неприкосновенности и вероломно перебил их прямо во время переговоров. Как гласит легенда, в тот день перед его палаткой сложили холм из 350 отрубленных голов христиан. Захватил он с острова и подарок для султана — кожу Маркантонио Брагадина, набитую соломой.
Священная лига в персоналиях
Неудача союзного флота и потеря Кипра оказалась весьма болезненной для христианского мира. Османская угроза вновь приобретала явственные очертания и стало очевидно, что христианским силам необходимо объединяться, чтоб «не пропасть поодиночке». Проблема заключалась в том, что каждая из сторон преследовала свои собственные цели — Венеция хотела побыстрее расправиться с турками (по возможности — чужими руками), наносившими колоссальный урон ее морской торговле; Испания, практически не ведшая торговлю в Средиземном море, стремилась к роли лидера католического мира и защищала свои владения в Южной Италии; итальянские вассалы Испании во главе с Генуей с одной стороны были связаны с Филиппом II определенными обязательствами, а с другой — имели торговые контакты с Османской империей и все как один желали, чтобы Венеция ушла под воду. Кампания прошедшего года наглядно показала, как мало толка может быть даже от самой сильной армии, если ее командующие разобщены и каждый из них преследует собственные цели.
Папа Пий V справедливо рассудил, что всю эту компанию можно заставить работать сообща, только связав их каким-нибудь договором. Всю весну 1571 года Папа провел в бесконечных переговорах с союзниками, сломив сопротивление даже неуступчивого Филиппа. Как итог всех стараний, 25 мая 1571 года под звон колоколов собора Святого Петра был зачитан договор о создании Священной лиги — военного блока христианских государств. Стороны обязались ежегодно общими усилиями выставлять армию в 50 тысяч пехотинцев, 4,5 тысячи кавалеристов и флот в 200 галер и 100 вспомогательных судов для совместных действий против турок. В случае нападения на одну из стран-участниц лиги, остальные должны были немедленно вступить в войну на ее стороне. Все решения должны приниматься коллегиально, самоуправство строжайше запрещалось. Во главе объединенных сил встали три командира: Маркантонио Колонна представлял Папскую область, Себастьян Веньер — Венецию, дон Хуан Австрийский, единокровный брат Филиппа II — Испанию.
К слову, изначально Филипп подумывал остановиться на кандидатуре Джованни Андреа Дориа, но потом, видимо, представив себе реакцию Колонны и Веньера, поставил во главе Хуана, а Дориа сделал его правой рукой. Для того, чтобы не упустить морскую кампанию 1571 года, сторонам следовало собраться вместе не позднее середины лета. Местом сбора был выбран сицилийский порт Мессина.
Мессина в 1571 году
На момент описываемых событий дону Хуану исполнилось 26 лет, он был известным красавцем и любимцем высшего света. Молодой человек являлся незаконнорожденным отпрыском Карла V и немки Барбары Блуменберг, и, хотя испанской короны ему было не видать, богатству и славе Хуана могли позавидовать многие родовитые доны. Несмотря на то, что еще накануне официального провозглашения Священной лиги папа отправил Филиппу II тайное послание, в котором просил отправлять в поход испанские силы как можно быстрее, дон Хуан выехал из Мадрида лишь 6 июня. В путь с ним отправилась его фаворитка, а также целый сонм приближенных, и в дороге вся эта честная компания особо не торопилась — посетив по пути Сарагосу и монастырь Монсеррат, кортеж прибыл в Барселону лишь 16 июня. Подобный вояж напоминал скорее романтическое путешествие, чем сборы на войну, и некоторые современники и историки впоследствии оправдывали действия дона Хуана правилами испанского светского этикета, не позволявшими знатным персонам проявлять в своих делах спешку. В пример даже приводилась поговорка, гласившая, что многие люди хотели бы, чтобы смерть явилась к ним из Испании. Так ли это было на самом деле — доподлинно неизвестно, но, вероятно, действия Хуана были частью тонкой игры, призванной задержать выход в море объединенных сил для того, чтобы затем занять их зачисткой прибрежной зоны Туниса и Алжира, что было выгодно в первую очередь Филиппу Испанскому, имевшему владения в Северной Африке.
Неизвестно, чем бы все закончилось, но папа в очередной раз в письме поторопил испанского короля, и тому ничего не оставалось, как в конце июня приказать дону Хуану следовать из Барселоны в Мессину.
Филипп II, известный своей едва ли не патологической опасливостью, был готов скорее до самых своих похорон дуть на воду, чем хотя бы раз обжечься на молоке. Для поддержания уверенности в успешном исходе дела, он отрядил в помощь дону Хуану целую команду морских стратегов. Не то, чтобы король сомневался в родственнике, скорее его смущал слишком молодой возраст последнего, а ставки в игре, которую вел Филипп, были слишком высокими, чтобы вверять их в руки спесивой юности.
Правой рукой дона Хуана, как уже говорилось выше, был Джованни Андреа Дориа, генуэзец на службе испанской короны. Некоторое представление о характере итальянца у любезного читателя уже сложилось, однако здесь нельзя не учитывать дополнительные обстоятельства. Дориа приходился внучатым племянником легендарному адмиралу Андреа Дориа, и, будучи полным тезкой знаменитого родственника, живя в тени его славы, он неизменно старался во всем на него походить. Являясь самым опытным среди испанских адмиралов, он не раз и не два ставил под угрозу успех всего предприятия из-за собственной заносчивости, склочности и упорного нежелания идти на компромисс с венецианскими союзниками. Надо ли говорить, что нелюбовь к Венеции он тоже перенял от знаменитого родича? Как бы то ни было, именно Дориа был главной «страховкой» Филиппа — король дал ему особые полномочия, среди которых имелось и исключительное право налагать вето на решения Хуана, если генуэзец сочтет их слишком рискованными или потенциально губительными для испанских сил.
Другим «серым кардиналом» в испанском командовании был Луис де Реквезенс, который впоследствии стал наместником в испанских Нидерландах.
Филипп поручил ему довольно интересную роль — Реквезенс отправлялся в поход в качестве «наставника» дона Хуана и должен был следить за душевным равновесием молодого флотоводца, не давать тому поддаваться эмоциям и горячности, присущей людям его лет. Иными словами, Реквезенс был кем-то средним между опекуном и личным психологом Хуана, и, хотя непосредственное планирование баталии находилось вне его компетенции, по замыслу короля его советы должны были уберечь главнокомандующего от непродуманных решений. У Реквезенса, как и у Дориа, имелись дарованные Филиппом исключительные полномочия — его подпись должна присутствовать под всеми приказами, изданными Хуаном.
Еще одним видным военным деятелем при доне Хуане являлся адмирал Альваро де Басан, маркиз Санта-Крус, который впоследствии стал одним из авторов плана по захвату Англии «Непобедимой армадой», и лишь ссора с Филиппом II не позволила ему возглавить тот поход. Внезапная замена де Басана герцогом Медина-Сидония за считаные дни до отправки некоторыми историками считается одной из главных причин итоговой неудачи экспедиции.
С учетом всего вышесказанного, реальная роль дона Хуана в походе выглядит существенно меньше, чем могло показаться сначала. При нем находилось как минимум два человека, Дориа и Реквезенс, имевших полномочия оспаривать его решения, что приводило к довольно неоднозначной ситуации — с одной стороны, более опытные советники страховали Хуана от возможных просчетов, с другой — отсутствие единоначалия могло сыграть с испанцами злую шутку.
Эскадры Папской области и Венецианской республики прибыли в Мессину значительно раньше своих испанских союзников и ожидали там дона Хуана еще с середины июля. И если Маркантонио Колонна в своих действиях обнаруживал исключительную приверженность общим целям лиги, ради которых был готов не то что наступить на горло собственной песне, но и задушить ее окончательно и бесповоротно, то с его венецианским коллегой все обстояло гораздо сложнее. Как мы помним, причиной неудачи кипрского похода во многом стал конфликт между Дориа и прочими союзниками, в первую очередь венецианцами, из которого горделивый генуэзец вышел победителем. Однако в лице нового капитан-генерала венецианского флота Себастьяна Веньера испанская «коса» нашла-таки достойный себя «камень».
Веньеру было хорошо за 70, но в свои годы он оставался на редкость темпераментным и деятельным мужчиной. Он происходил из знатного рода, по образованию был юристом и практически всю жизнь занимал различные административные должности, не имея фактического военного опыта. С целью компенсировать этот недостаток венецианские власти придали ему в помощники опытного адмирала Агостино Барбариго, который выходил на первый план при решении всех вопросов, непосредственно связанных с военной стороной дела. Веньер же, на дух не переносивший генуэзцев, и Дориа в том числе, был нужен для поддержания позиций торговой республики в стане союзников. Как показали дальнейшие события, подобное решение дало неоднозначный результат — там, где Джироламо Дзане проявлял излишнюю податливость, Веньер, напротив, оказывался чересчур упрям и категоричен.
Корабли и планы
Встреча главных действующих лиц Священной лиги в Мессине произошла 23 августа 1571 года. К началу сентября должны были подоспеть Дориа и де Басан со стороны испанцев и критская эскадра Венецианской республики. Иными словами, сбор всех сил был возможен лишь к осени, что означало фактический конец кампании 1571 года. Воевать в оставшиеся теплые месяцы осени всерьез никто не планировал — по всем канонам тогдашнего военно-морского искусства союзникам следовало зазимовать в Мессине и выдвигаться на оперативный простор весной следующего года. В ожидании прибытия оставшихся частей флота, союзники погрузились в череду балов, праздничных шествий и торжественных богослужений. Однако, как оказалось, дон Хуан отнюдь не собирался откладывать обретение своего лаврового венца до весны — он решил выступать, едва в гавани соберутся все христианские корабли. Он знал, что османы проводят операции у побережья Адриатики, и что именно там надо искать главные морские силы султана.
Для того, чтобы лучше понимать тактические приемы в морских баталиях интересующего нас периода, необходимо иметь некоторое представление о том, какие типы кораблей составляли противоборствующие флотилии.
Основой как христианского, так и османского флотов в битве при Лепанто стали галеры. Галера представляла собой парусно-гребное судно 40 — 45 метров в длину, и 5,4 — 5,7 метра в ширину, с одной палубой. Вооружение судна, как правило, составляли 5 пушек крупного и среднего калибра, а также несколько более мелких орудий. В сражении галеры перемещались исключительно на весельном ходу. Носовая часть галеры заканчивалась шпироном — специальным выступом, выполнявшим функции тарана. Помимо этого, во флоте христиан имелось несколько галер-бастардов — судов, построенных по частной инициативе корабелов-экспериментаторов с существенными отличиями от канона. По размерам они превосходили стандартные образцы.
Приведенная характеристика является неким общим стандартом, т. к. галеры разных государств имели определенные конструкционные отличия, которые глазу далекого от морского дела человека уловить довольно трудно. Например, испанские, генуэзские и папские галеры обладали более низкой осадкой, чем венецианские, их пушки имели больший калибр и длину ствола. В носовой части таких судов испанские корабелы сооружали рамбады — защищенные боевые платформы, на которых располагались дополнительные орудия и стрелки с аркебузами. Помимо этого, испанские суда несли на своих бортах более многочисленные (в среднем по 150 бойцов) и лучше вооруженные абордажные команды. К слову, писатель Мигель де Сервантес, получивший в битве при Лепанто тяжелое ранение, поставившее крест на военной карьере и, как следствие, подарившее нам одного из величайших гениев пера, участвовал в сражении в должности начальника абордажной команды на галере «Маркеза». Будучи по своему назначению десантно-штурмовыми кораблями, сочетавшими высокую огневую мощь и большие экипажи, эти галеры заметно теряли в скорости.
Корабли Венеции, в свою очередь, делали ставку именно на скорость. Там, где испанцы использовали лобовую атаку, подавление огнем и последующий абордаж, галеры Светлейшей республики предпочитали искусный маневренный бой, вовлекая противника в вихрь обманных движений и финтов с изяществом, присущим фехтовальному поединку, и, измотав и обескровив его, наносили смертельный удар. Экипажи венецианских галер уступали по численности испанским и генуэзским, орудия, как уже было сказано, были легче, к тому же рамбад заменяла небольшая разборная надстройка, которую возводили непосредственно накануне сражения и где располагались мелкокалиберные орудия. Важной особенностью галер Синьории было и то, что на веслах сидели свободные горожане, более мотивированные, чем невольники.
Что же касается османских галер, то они обладали самой высокой скоростью парусного хода, в то же время уступая венецианцам на веслах. Орудия носовой части этих галер были защищены существенно слабее, чем у испанских аналогов. Абордажную команду османских судов составляли янычары, вооруженные как огнестрельным оружием, так и луками, что давало туркам некоторые преимущества при сближении галер перед абордажным боем — скорость перезарядки у лучников была существенно выше, а на короткой дистанции различия в мощности выстрела лука и аркебузы становились второстепенным вопросом.
Помимо галер в сражении принимали участия такие типы судов, как галеасы и галиоты. Галеасы появились на свет, можно сказать, случайно — за пару лет до описываемых события на верфях Венеции заложили несколько больших купеческих кораблей. Однако в процессе постройки выяснилось, что содержание таких крупных судов с многочисленными экипажами влетит местным купцам в копеечку. В то же время просто оставить корабли на стапелях было бы еще большим транжирством, поэтому негоцианты и сенат Синьории приняли решение превратить корабли в своеобразные плавучие крепости. С точки зрения конструкции галеас представлял собой большую галеру с высокой кормой и баком, которые служили естественной крышей для гребцов. Численность экипажа также была существенно выше, а количество орудий колебалось в диапазоне от 20 до 36.
Что же касается галиотов, то это были небольшие парусно-гребные суда, вооруженные мелкокалиберными орудиями и приспособленные для разведки и действий на мелководье. Также при обоих флотах находилось некоторое количество более мелких кораблей различных типов, выполнявших вспомогательные функции, но в сражении они прямого участия не принимали, да и общая их роль была крайне незначительна, поэтому отдельно останавливаться на их описании мы не будем.
Согласно докладу, составленному доном Хуаном накануне выхода из порта Мессина в сентябре 1571 года, флот христиан состоял из 209 галер, 6 галеасов, 27 иных крупных парусных судов (корабли снабжения, которые шли отдельным конвоем и не принимали участия в сражении) и множества малых. На кораблях находились 28 тысяч солдат, свыше 2 тысяч добровольцев и около 50 тысяч моряков и гребцов. Все бесполезное в бою и отягощающее суда лишним грузом имущество решили оставить на берегу. Также с кораблей ссадили на берег всех больных и немощных. Впоследствии несколько судов будут вынуждены убыть на ремонт, но на общей боеспособности флота Хуана Австрийского это не скажется.
Силы распределялись следующим образом: центр баталии занимал сам дон Хуан вместе с Маркантонио Колонна и Себастьяном Веньером — 62 галеры, левое крыло занимал Агостино Барбариго с 53-мя галерами, почти все из которых были венецианскими, наконец, правое крыло составляла эскадра Джованни Андреа Дориа с 58-ю галерами. Галеасы были распределены поровну — по 2 на каждую эскадру. Оставшиеся галеры составляли резерв, которым командовал Альваро де Басан, маркиз Санта-Крус. Концентрация быстроходных венецианских галер на левом фланге, очевидно, воплощала замысел Хуана, согласно которому в критический момент боя эскадра Барбариго должна выполнить молниеносный маневр и переломить ход сражения. Правое крыло и центр, не обладавшие такими скоростными характеристиками, компенсировали тихоходность своим числом и огневой мощью.
Враги и союзники
После всех приготовлений 16 сентября объединенный флот христиан вышел из Мессинской гавани, дабы найти и сокрушить османскую армаду во имя чести, веры и безопасности грядущих поколений. Данная формулировка — отнюдь не просто фигура речи. Грядущее сражение воспринималось едва ли не как решающая битва добра со злом, и проводы флота проходили в торжественной обстановке — распевались псалмы, играл оркестр, а папский нунций благословлял каждую уходящую в открытое море галеру. Спустя 10 дней, 26 сентября, объединенный флот прибыл к острову Корфу, а оттуда выдвинулся к городку Игуменица на побережье Греции, где адмиралы рассчитывали пополнить припасы. Именно там произошел инцидент, который чуть не поставил крест на всей экспедиции.
Выдвижение флотов накануне сражения при Лепанто. Нажмите для увеличения
Еще в Мессине для усиления экипажей венецианских судов на них были размещены испанские солдаты, что сделало абордажные команды венецианцев смешанными. Мы уже обращали внимание любезного читателя на особенности взаимоотношений между союзниками, и в этом свете описываемое происшествие является скорее закономерностью, нежели волей случая.
Второго октября Джованни Андреа Дориа решил наведаться с инспекцией на галеры Веньера и Барбариго с тем, чтобы справиться о боеготовности расквартированных на них испанских бойцов. Веньер, который терпеть не мог генуэзца, сходу дал тому от ворот поворот, заявив, что против самой инспекции он не возражает, но лично Дориа к своим кораблям не подпустит даже на расстояние выстрела. Разъяренному Джованни Андреа ничего не оставалось, кроме как вернуться на свой флагман, но искра грядущего конфликта уже вспыхнула. На венецианских кораблях начался ропот, постепенно перерастающий в открытое возмущение. В четыре часа пополудни на одном из судов между моряками-венецианцами и испанскими солдатами разгорелся конфликт, который моментально перерос в поножовщину. Когда же Веньер отправил на галеру своих людей для выяснения ситуации, находящиеся там испанцы обстреляли посланцев адмирала и грязно обругали его самого. В ответ на это дон Себастьян приказал окружить мятежное судно и силой захватить бунтовщиков, что и было исполнено. Расправа была скорой и суровой — после формального суда спустя считаные часы мятежники уже болтались на реях.
Когда о случившемся доложили дону Хуану, он привел всю испанскую флотилию в боевую готовность, всерьез намереваясь наказать венецианцев за самоуправство — повешенные хоть и несли службу на галере Синьории, все же являлись подданными испанского короля, к тому же главнокомандующим был именно дон Хуан, и Веньер, вынеся и приведя приговор в исполнение без его ведома, грубо нарушил субординацию. Над объединенным флотом повисло напряженное молчание — орудия были заряжены, экипажи готовились к жестокой междоусобице, и всё в эти мгновения зависело исключительно от стратегов.
Наконец, спустя еще несколько часов, тысячи солдат и моряков смогли облегченно выдохнуть — дон Хуан внял увещеваниям Маркантонио Колонна и Агостино Барбариго, которые выступали в качестве посредников между ним и Веньером, и дал своим кораблям отбой. Это решение, без сомнений, далось молодому и горячему адмиралу нелегко. После того случая у него до самого конца оставалась определенная антипатия к Себастьяну Веньеру, и вести переговоры с венецианцами он в дальнейшем предпочитал через Агостино Барбариго, но, что самое главное, критическая точка была пройдена.
Что же касается турецкого флота, то он к середине сентября стоял в гавани Превезе, там же, на греческом побережье Адриатического моря, но южнее. Османы находились в море с марта, поэтому командование решило отвести корабли в гавань Лепанто в Патрасском заливе Ионического моря, где флотилия могла пополнить припасы. К концу сентября турецкие суда достигли пункта назначения.
Во главе всех сил стоял уже упоминавшийся нами молодой адмирал Муэдзинзаде Али-паша. Главным его недостатком было отсутствие опыта в самостоятельном руководстве крупными морскими силами, но он успел блестяще проявить себя на вторых ролях, что и заложило фундамент его успешной карьеры. Об одаренности этого человека говорит уже хотя бы то, что титул капудан-паши он получил в молодом возрасте, будучи при этом человеком низкого происхождения. Сын простого муэдзина, Али являлся еще и этническим турком, в то время как военную элиту Османской империи в интересующий нас период составляли в основном выходцы из янычарского корпуса, который, как известно, комплектовался из принявших ислам чужеземцев. Иными словами, это было что-то вроде особой касты, попасть в которую извне можно только при определенных условиях. Естественно, молодому паше было что доказывать оставшимся в Стамбуле скептикам, поэтому он с самого начала склонялся к тому, чтобы дать христианам бой.
В военный совет Али-паши кроме него самого входили: второй визирь, босниец по происхождению, Пертев-паша, бейлербей (наместник) Алжира знаменитый корсар Улудж Али, санджак-бей Александрии Сулудж Мехмет-паша, более известный в Европе под именем Мехмета Сирокко, и пират Кара Ходжа. На генеральном совете, который состоялся 6 октября, после недолгих прений турки решили дать христианам генеральное сражение. Во многом на это судьбоносное решение повлиял доклад разведчиков Кара Ходжи, которые ошиблись в оценке размеров объединенного флота более чем на 50 единиц, упустив из виду всю эскадру Барбариго. Эта ошибка очень дорого обойдется мусульманам.
Что же касается флота самих турок, то он состоял из 210 галер и 65 галиотов. В центре боевого порядка намеревался идти сам Али-паша во главе 91 галеры и 5 галиотов, левое крыло занимал Улудж Али с 61 галерой и 32 галиотами, и, наконец, справа должен был следовать Мехмет Сирокко с 53 галерами и 3 галиотами. Еще 5 галер и 25 галиотов составляли резерв флотилии.
Баталия
Христианский флот вышел из гавани Игуменицы 3 октября 1571 года и 6 октября был уже у Патрасского залива, преграждая путь выходящей оттуда мусульманской флотилии. Ранним утром 7 октября наблюдатели на судах авангарда объединенного флота заметили впереди проступающие сквозь туман силуэты неприятельских кораблей. Когда же утренняя дымка стала постепенно рассеиваться, христиане поняли, что идут навстречу всей османской флотилии, выстроенной в боевой порядок. Долгожданный момент настал. Дон Хуан поднялся на галеру Себастьяна Веньера и, словно отгоняя последние сомнения, спросил его: «Значит, битва?», на что венецианец ответил «Да, мы должны это сделать. Кроме нас — некому».
По всем кораблям христианского флота был передан приказ готовиться к сражению. Паруса были спущены, бойцы в последний раз проверяли оружие, на палубах вдоль весел и рядом с орудиями раскладывали ломти хлеба, сыра и кувшины с вином — солдат не должен отправляться в мир иной голодным. Всем невольникам-христианам, находившимся на галерах лиги в качестве гребцов в наказание за те или иные провинности, даровали прощение.
Схема расположения флотов перед сражением
К 9 часам утра флотилии выстроились друг напротив друга на расстоянии в 6.5 километров. Правое крыло флота Лиги, ведомое Дориа, оказалось напротив левого крыла турок, возглавляемого Улудж Али, а левому крылу христиан, ведомому Агостино Барбариго, предстояло померяться силами с эскадрой Мехмета Сирокко. Дон Хуан Австрийский и Муэдзинзаде Али-паша возглавляли центры своих флотилий и явно планировали решить исход битвы в очном противостоянии.
Как только развертывание сил окончилось, флагманская галера дона Хуана «Реал» сделала символический выстрел в сторону неприятеля. Ответ «Султаны» Али-паши не заставил себя ждать, после чего армады стали медленно сближаться. Величайшая битва в истории гребного флота началась.
Примерно к половине одиннадцатого утра флоты достигли зоны прямого артиллерийского контакта, и обе стороны начали пристреливаться, однако первая кровь пролилась в северной части баталии, где сошлись корабли Барбариго и Мехмета Сирокко. Уже третьим выстрелом венецианцам удалось поразить одну из турецких галер — пушкари Светлейшей республики вогнали ей ядро в носовую часть ниже ватерлинии, и судно начало тонуть. Христиане встретили этот первый успех восторженным ревом, а Али-паша, как впоследствии рассказывали турецкие пленные, стал нервно теребить кончик бороды — он посчитал столь раннюю потерю дурным знаком.
К 10:40 противоборствующие эскадры северного края сошлись в прямом столкновении, завязался упорный бой. Турецкие галеры налетели на два галеаса эскадры Барбариго подобно мухам, роящимся вокруг слонов, но венецианские гиганты и не думали уступать, отвечая ураганным огнем своих орудий. В критический момент боя Мехмет Сирокко решился на хитрость — он задумал частью кораблей обойти венецианцев по прибрежной зоне и обрушиться на них с тыла, но Агостино Барбариго разгадал план османа и ответил контрманевром. Он отправил несколько галер на перехват десятка турецких галиотов, которым уже удалось прорваться, а сам приказал разворачивать основной строй против часовой стрелки, оттесняя турецкую эскадру к прибрежному мелководью.
«Битва при Лепанто», художник Хуан Луна
Первой к месту прорыва подоспела «Санта Мария Маддалена», и ее капитан Марино Контарини отдал самоубийственно-бесстрашный приказ в одиночку атаковать галиоты и брать их на абордаж. Закипел неравный бой, в ходе которого сам Контарини был убит выстрелом из аркебузы, а большая часть его экипажа погибла в бою, но они смогли выиграть для всей эскадры драгоценные мгновения и не дали туркам завершить прорыв. Бойцы на галере отстреливались из последних сил, когда в бой включилась подоспевшая «Иль Соле» под командованием Винченцо Кверини, а за ней и еще несколько судов. Им удалось блокировать группу прорыва и дать возможность всей эскадре Барбариго завершить маневр.
Мехмет Сирокко, видя, что прорыв не удался и его корабли прижимают к берегу, принял вполне логичное решение — во главе семи галер и галиотов он атаковал флагман Агостино Барбариго, рассчитывая, что смерть командующего внесет сумятицу в порядки христиан. Корабли сблизились, и толпы янычар живой волной хлынули на палубу венецианского флагмана, однако Барбариго не растерялся — он лично повел в атаку своих бойцов и сумел выбить превосходящие силы неприятеля со своего судна. Теснимые христианами, турки отступали к палубам своих галер, спотыкались в толчее, теряли равновесие и летели вниз головой прямо в холодные объятия моря.
В это самое время галеры «Санта Мария Маддалена», «Иль Соле», «Санта Катерина» и «Ностра Донна» вели тяжелый бой с турецкими галиотами группы прорыва. В критический момент боя рабы-христиане на османских судах, видя, что их единоверцам нужна помощь, со всем отчаянием набросились на надсмотрщиков, перебили их, собрали оружие с тел султанских солдат, убитых в бою, и ударили в спину своим мучителям. Рабы неудержимой волной прокатились по палубам нескольких галиотов, и турки, не имея более сил противостоять бьющему с двух сторон неприятелю, стали выбрасывать белые флаги.
Видя это, капитаны «Санта Катерины» и «Ностра Донны» развернули свои суда и поспешили на выручку Барбариго, который с яростью, достойной льва, украшавшего герб Светлейшей республики, один отбивался от множества неприятелей. В свою очередь, Альваро де Басан, маркиз Санта-Крус, тоже видя тяжелое положение венецианского флагмана, отправил к нему на помощь десять галер под началом Мартина де Падилья.
«Битва при Лепанто», художник Йоханнес Лингельбах, 17 век
Увы, помощь пришла поздно — османы под прикрытием густого порохового дыма, повисшего над местом битвы, подвели еще одну галеру к корме флагмана Барбариго и высадились там. Команда судна, оказавшись в глухом окружении, рубилась и отстреливалась из последних сил, когда метко пущенная каким-то янычаром стрела поразила Агостино Барбариго в левый глаз. Адмирал осел на руки верных товарищей — он был жив, но уже с трудом мог говорить, и всем было ясно, что рана его смертельна. Офицеры бережно подхватили своего командира и отнесли его в нижние помещения галеры (адмиралу суждено было дожить до победы, он скончался 9 октября). Турки приободрились и ринулись в решительную атаку, но принявший командование вместо Барбариго Федерико Нани сумел быстро перегруппировать своих бойцов, отразить натиск неприятеля и двинуться в контратаку.
В это время подоспели корабли, отправленные маркизом Санта-Крус, которые сходу открыли огонь по галере Мехмета Сирокко, снеся своими ядрами ей корму и рулевой механизм. Постепенно сопротивление турок начало ослабевать, их строй рассыпался и пришел в беспорядок. Эскадра Мехмета Сирокко как целое оперативно-тактическое соединение прекратила свое существование. Сам адмирал был взят в плен, но в скором времени скончался от полученных в бою ран. Экипажи некоторых османских галер попробовали найти спасение на берегу, но христиане высадили десант и в ходе короткого боя частично уничтожили, частично пленили противника.
Тем временем в центре схватка только разгоралась — корабли вступили в прямое соприкосновение около 11:40. Оба командующих изначально нацелились решить исход боя в очном противостоянии и шли друг на друга подобно рыцарям на средневековом турнире. Два строя буквально врезались друг в друга, раздался гул орудий, глухой, словно бы кряхтящий, треск корабельного дерева, и выкрики тысяч глоток вознеслись вверх, к холодному и равнодушному осеннему солнцу. А в самом центре этого побоища, подобно двум пылким любовникам, слившимся в объятиях, сцепились «Реал» дона Хуана и «Султана» Али-паши.
«Бой „Реала“ и „Султаны“», художник Антонио Бругада
Едва галеры полководцев сошлись, как испанцы устремились в яростную атаку на борт «Султаны», однако там их поджидал неприятный сюрприз — защитники перед боем полили палубу галеры маслом, и атакующие в своих тяжелых сапогах, скользя и падая, смогли с боем дойти только до грот-мачты, где были окончательно остановлены. Вокруг двух флагманов выстроилось по нескольку кораблей каждой из сторон, которые по трапам отправляли на это импровизированное поле боя свежие силы из числа своих команд. Испанцы, получив подкрепление, снова и снова бросались в атаку на «Султану», но неизменно оказывались отбиты. Туркам, правда, тоже не удалось развить успех и перевести схватку на палубу «Реала».
Схема боя, 12 ч.—14 ч.
Маркантонио Колонна на своей «Капитане» поспешил на помощь флагману дона Хуана, но попал под таранный удар галеры Пертев-паши, отчего «Капитану» развернуло, она по инерции врезалась в «Султану» и оба корабля содрогнулись. С другой стороны на помощь «Реалу» спешил Себастьян Веньер при поддержке генуэзского капитана Этторе Спинолы, однако последнего вовлекли в бой несколько османских галер, и дон Себастьян остался один. Тем не менее его галера смогла пробиться к месту боя флагманов и нанести «Султане» удар, но тут же оказалась в окружении нескольких турецких судов. Турки предприняли попытку коллективного абордажа галеры Веньера, но к нему на выручку подоспели несколько испанских посудин, и в итоге христианам удалось отбиться.
К половине первого Маркантонио Колонна в упорном бою сумел одолеть Пертев-пашу — последний получил тяжелые ожоги от разорвавшегося вблизи зажигательного снаряда и был вынужден покинуть бой. Папский адмирал тотчас же поспешил на подмогу «Реалу», ибо именно там решалась судьба всей баталии.
Бой вокруг двух сцепившихся флагманов не утихал ни на секунду. Сгрудившиеся вокруг корабли также вступали в схватки между собой, обмениваясь орудийными выстрелами и затевая абордажные атаки. Как вспоминал современник, время от времени вода в том месте вообще исчезала из виду, скрытая корпусами множества кораблей. Турки использовали при стрельбе из крупнокалиберных пушек каменные ядра, которые давали эффект шрапнели — попадая во вражеский корабль, они разлетались на множество осколков, которые буквально выкашивали людей на палубах христианских судов. Некоторые галеры были утыканы стрелами настолько, что напоминали дикобразов, стоны раненых тонули в грохоте выстрелов и звоне стали, и, казалось, весь мир в одночасье заволокло густым и едким пороховым дымом. На борту «Султаны» кипел яростный бой у грот-мачты, палуба, несколько раз переходившая из рук в руки, стала склизкой от крови защитников и атакующих.
«Битва при Лепанто», художник Андреа Висентино, фрагмент
Командир резерва флота Лиги Альваро де Басан, наблюдавший за этим, понял, что только решительный ввод в бой оставшихся у него свежих сил может помочь переломить ход схватки в пользу христиан. Подоспевшие к месту битвы галеры резерва блокировали «Султану», лишив ее возможности получать подкрепления с ближайших османских судов. Зажатые на палубе своего флагмана, янычары соорудили баррикаду из того, чтобы было под рукой, и продолжали ожесточенно огрызаться, однако хлынувшую на борт галеры Али-паши волну христиан было уже не остановить. Муэдзинзаде Али лично повел своих оставшихся в живых воинов в последнюю самоубийственную атаку, при нем было подаренное султаном зеленое знамя, на котором золотыми нитями были вышиты изречения из Корана. Именно в этой атаке паша и встретил свой конец — выстрел из аркебузы оглушил турецкого флотоводца, и едва он упал на палубные доски, подоспевший испанский солдат молниеносным ударом обезглавил его. Голову тут же насадили на пику, и с криками «Победа!» подняли высоко над кораблем. Гибель адмирала подорвала боевой дух турок — их сопротивление начало угасать, и все чаще они или сдавались в плен или спешили покинуть поле боя на своих галерах или лодках. Судьба центральной части баталии была решена.
Если в центре битвы все действо представляло собой одну большую свалку, то на южном направлении противоборствующие эскадры начали свою дуэль со скоростных маневров. Алжирские галеры Улудж Али были менее приспособлены для линейного боя, чем суда Дориа, но обладали большей скоростью.
Решив разыграть этот козырь, бейлербей со своей эскадрой резко взял на юг, намереваясь по широкой дуге обойти строй христиан и ударить им в спину. Дориа разгадал замысел Улудж Али и тоже двинул свои корабли в южном направлении, стараясь не дать алжирцам оторваться на расстояние, необходимое для обходного маневра. Две эскадры двигались параллельными курсами, обмениваясь выстрелами, которые, правда, не давали сколь-либо ощутимого результата. Несмотря на все усилия, Дориа не удавалось догнать противника, к тому же в погоне за алжирским бейлербеем он отошел слишком далеко от остальных сил флота лиги. Улудж Али заметил это и решил воспользоваться ситуацией. Он приказал всем своим галерам по команде дать залп из всех орудий в сторону испанцев, и когда османскую эскадру накрыли клубы порохового дыма, под покровом этой завесы Улудж развернул корабли и на всей скорости ринулся к упомянутой прорехе. Поняв, чем все это может обернуться, Дориа тут же просигналил всем кораблям разворачиваться и преследовать алжирца, и именно здесь, повинуясь загадочной прихоти судьбы, меньшая скорость испанских судов по отношению к галерам Улуджа впервые сыграла на руку христианам. Дело в том, что некоторые галеры Дориа попросту отстали от основной группы во время преследования бейлербея, но, когда эскадры развернулись для обратного маневра, эти корабли оказались естественным авангардом сил Джованни Андреа. Они бросились наперерез эскадре Улуджа Али и, несмотря на то, что находились в абсолютном меньшинстве, самоотверженно дали османам бой, замедлив их продвижение. Примерно в это же время бейлербей получил известие о гибели Али-паши и поражении северной и центральной эскадр. Опытному флотоводцу стало ясно, что продолжать сражение просто нет смысла, тем более что к месту схватки подходили все новые корабли христиан из сил центра, освободившиеся после победы над Али.
Улудж принял решение с боем прорываться в открытое море, но дорогу ему заступили несколько галер Мальтийского ордена, находившихся в оперативном подчинении дона Хуана. Заклятые враги снова встретились и, сойдясь в абордажном бою, сцепились не на жизнь, а на смерть.
Схема боя, 14 ч.—16 ч.
Численность рыцарей в сравнении с османами была ничтожной, но они до последнего вздоха рубились на палубах своих кораблей, ведомые командором ордена Пьетро Джустинини. Увлекшись битвой, турки не заметили, как к месту сражения подошли еще несколько христианских галер, на этот раз испанских, под командой дона Хуана де Кардона. Они налетели на эскадру Улуджа Али подобно тому, как коршун набрасывается на добычу, начали трепать и рвать на части османский строй. Когда впоследствии христиане осматривали трофейные суда, на некоторых из них не нашлось ни единой живой души, лишь мертвецы устилали их палубы. Еле-еле алжирскому бейлербею удалось вырваться из залива с жалкими остатками своей некогда могучей эскадры. Величайшая битва в истории гребных флотов завершилась.
Потери и последствия
Масштабы разгрома, учиненного объединенным флотом османам, оказались поистине неописуемыми — 113 судов султанской флотилии было потоплены, 117 — захвачены христианами. Убитыми и раненными османы потеряли около 30 тысяч человек, еще 8 тысяч попали в плен. Христиане же безвозвратно потеряли 21 корабль и, по разным источникам, от 9 до 15 тысяч человек убитыми и раненными.
Христианский мир ликовал — то, что еще вчера казалось невозможным, сегодня свершилось. Венецианцы встречали свои корабли в обстановке всеобщего праздника — на площади Сан-Марко, где собрался весь город, до глубокой ночи раздавались песнопения, люди веселились, и, казалось, не были ни одного дома, где бы не горели свечи в честь этой победы.
Осознавая всю важность победы при Лепанто, христианские монархи тем не менее прекрасно понимали, что смертельный удар Порте еще не нанесен. Средиземноморским амбициям Стамбула был нанесен тяжелейший удар, однако раненый зверь, как известно, опасен вдвойне. Папа Пий V вновь направил предложения присоединиться к лиге императору Максимилиану и Карлу IX Французскому, но вновь получил вежливые отказы. Деятельный понтифик обратился также к дону Хуану с тем, чтобы тот держал флотилию в боеготовности в преддверии весны следующего года, когда кампанию надлежало продолжить. В те радостные дни никто и подумать не мог, что, спустя всего два года, Венеция, так и не вернувшая себе Кипр, будет вынуждена заключить мир с турками на их условиях. Что всего через семнадцать лет гибель Непобедимой армады нанесет смертельную рану испанскому морскому могуществу, что в считаные годы после этого Мадрид лишится своих владений в Тунисе. Но все это будет потом, а осенью 1571 года ликующий христианский мир готовился к новым грандиозным победам, на верфях закладывали новые корабли, борьба продолжалась.
Впервые с 1453 года черные грозовые тучи, нависшие над Средиземноморьем, рассеялись.
Мадрид встречает победителей
