Русские дворяне довольно сильно отличались друг от друга. Орловы, Панины, Воронцовы, Толстые — эти влиятельнейшие и богатейшие роды имели прекрасные поместья и городские особняки, творили имперскую политику, определяли вкусы и нравы общества и часто были лицом России для иностранцев. Однако русское дворянство не заканчивалось на этих небожителях. Одни, быстро отказавшись от предрассудков, занялись промышленностью и коммерцией, другие не любили выезжать из родных поместий, третьи посвятили себя наукам, четвёртые почти всё время проводили в армии. К тому же дворяне отнюдь не были застрахованы от разорения — неурожаи в имениях, неудачи на службе, долги и несчастные случаи довели не один знатный род до крайней бедности. Де-юре они сохраняли статус и привилегии, но фактически имели лишь небольшой участок с домом и самые скудные средства, а быт их внешне мало отличался от жизни бедных крестьян. Существовали ещё и обладатели «личного дворянства», получившие особое положение для себя, но не дослужившиеся до возможности передать титул наследникам и до права владеть крестьянами.
Но несмотря на всю эту пестроту, дворяне всё же смогли создать единый кодекс поведения, действовавший как минимум для активной и просвещённой части сословия, оставившей после себя яркое культурное и политическое наследие. Окончательно эти «правила жизни» сформировались в правление Екатерины II. Конечно, собственные нормы поведения дворянство имело и раньше, но в них еще оставалось немало архаичного. В «золотой век империи» аристократия наконец приобрела достаточно возможностей, опыта и ресурсов для создания особого образа жизни — со своими собственными традициями, предпочтениями и оценками. Как полагалось жить екатерининскому дворянину?
Образование
Времена, когда можно было достичь высокого положения, не имея образования, давно прошли. В начале века Антиоху Кантемиру, Феофану Прокоповичу, да и самому Петру ещё приходилось защищать пользу «наук и искусств» от критиков-традиционалистов. Но уже при Елизавете образованные дворяне с широким кругозором стали нормой, по крайней мере, в крупных городах. В эпоху становления империи действительно требовалось в основном утилитарное техническое обучение, но с середины века стали цениться и гуманитарные науки.
В екатерининском обществе незнание азов европейской культуры, этикета, грамматики, географии, математики и хотя бы одного иностранного языка выглядело странно, а уж для человека, стремящегося сделать хорошую карьеру, и вовсе неприемлемо. О положении в свете тоже стоило забыть. В полном соответствии с идеалами Просвещения — которые ценили не только масоны и вольнодумцы, но и столпы общества, включая саму императрицу — невежество считалось корнем многих зол. В кругу прогрессивных аристократов ограниченность и глупость могла показаться не просто недостатком, а настоящим пороком. А уж доступ ко двору необразованным и вовсе был закрыт — императрица желала видеть вокруг себя только лучших.
Получить вожделенное образование можно было разными путями. Самым престижным, конечно, считалось студенчество. По уже давно установившийся традиции, многие молодые аристократы выезжали за границу и поступали в европейские университеты. Студенты из России ни у кого не вызывали удивления, особенно в Германии. Профессора с радостью рассказывали дворянам о гравитации или римском праве и прививали безупречную латынь. К тому же ученики могли увидеть жизнь в другой стране и получить ещё больше знаний и связей. Однако цена такого разнообразного опыта была немалой, а государство спонсировало обучение за рубежом не так охотно, как в петровское время.
Но выезжать из страны, чтобы получить высшее образование, было теперь необязательно — уже работал и процветал Московский императорский университет, достойная альтернатива Страсбургу и Кембриджу. Там могли учиться даже неимущие — требовалось лишь собрать соответствующие документы, позволявшие претендовать на место одного из «казённокоштных» студентов, то есть тех, кто обучался за счёт государства. Их щедрому содержанию иногда завидовали даже богатые «своекоштные».
Университет, располагавшийся в то время неподалёку от Кремля, представлял собой не только центр наук, но и отдельный, отгороженный от остального города, мир
Поступающие могли выбирать из трех факультетов: медицинского, юридического и философского, на котором рассуждали не о мировом разуме и категорическом императиве — классической немецкой философии мир ещё не знает — а о более практичных вещах вроде этики и политики. На каждом из факультетов, помимо основной программы, обучали также общим гуманитарным навыкам, таким как знание древних и современных языков, истории и теологии. С 1779 года для будущих студентов работал «университетский благородный пансион» — учреждение для подготовки детей к университетскому обучению, где они в совершенстве овладевали всеми базовыми знаниями, от грамоты до танцев. Впрочем, значительные юридические и карьерные бонусы для выпускников университета появились позже, уже во времена Александра I. Во второй половине XVIII века диплом давал лишь повод для гордости и умеренное почтение со стороны интеллектуалов.
Получить образование можно было и в особых училищах, ориентированных на подготовку специалистов. Лучшее и самое знаменитое из них — разумеется, Кадетский корпус. Корпус, учреждённый Анной Иоанновной в 1732 году для воспитания будущих офицеров, готовил отнюдь не только военных. Конечно, предполагалось, что большинство учеников позже отправятся в армию — порядки там стояли строгие. Но любой из поступавших на обучение мальчиков 5–6 лет мог затем сам выбрать между подготовкой к гражданской или военной службе. Офицеры, получившие образование в Кадетском корпусе, могли не только воевать, но и писать пьесы, переводить с иностранных языков и сочинять симфонии. Успехи же выпускников корпуса на службе были настолько впечатляющими, что провинциальное дворянство часто просило правительство открыть похожие училища в отдалённых губерниях и даже предлагало для этого крупные добровольные пожертвования.
Другой способ — домашнее обучение — считался вполне достойным, а если семья проживала в провинции, то и лучшим вариантом. Учителя можно было найти в самых разных местах, но лучше всего — среди тех же выпусков МИУ. Впрочем, не всем посчастливилось учиться у бывшего студента. В 1770-х правительство начало проводить аттестацию сотен домашних преподавателей, и отнюдь не все прошли её успешно. Многие родители предпочитали находить для своих детей иностранных воспитателей, которых в России стало особенно много после Французской революции.
Как правило, учителя не ограничивались преподаванием одного предмета, а занимались общим образованием воспитанника, обучая его чтению, письму, счёту, геометрии, истории, французскому, немецкому, иногда английскому. Некоторые даже давали уроки военного дела и фехтования.
Обычная образовательная программа для девушек была скромней — чаще всего, их обучали лишь грамоте, этикету, музыке, танцам и рукоделию. Впрочем, императрица и И.И. Бецкий лелеяли мечты о равноправном образовании для обоих полов и предприняли некоторые шаги в этом направлении, включая пропаганду полноценного обучения девушек — и, разумеется, создание знаменитого Смольного института. Образованных женщин в империи было немало.
Служба
Государственная служба была для дворян обязанностью со времён Ивана Великого. Отказ от неё или неявка грозили им лишением статуса и имущества, и большую часть сознательной жизни дворяне должны были проводить в отработке своего особого положения. С одной стороны, это разумно — привилегии ещё в древних Афинах предоставлялись не просто так, а за труд на общее благо. С другой — нередко служба, особенно военная, отнимала у дворян столько времени и сил, что многим просто не хватало времени на саморазвитие, обустройство своих поместий и наконец просто на собственные семьи.
Но в 1762 году всё переменилось со вступлением в силу «Манифеста о вольности дворянской». Теперь дворянам позволялось в любой момент уходить со службы — за исключением самых экстренных ситуаций — или вовсе не поступать на неё, искать применение своим талантам за рубежом, свободно путешествовать и многое другое. Аристократы восприняли освобождение с восторгом — теперь они могли устраивать свою жизнь абсолютно независимо.
«Манифест о вольности дворянской» был подписан Петром III и вступил в силу в 1762 г. Основные положения Манифеста подтверждены законодательным актом Екатерины II в «Жалованной грамоте дворянству 1785 г.»
Несмотря на полную свободу выбора, большинство дворян всё равно стремилось к службе. Ей с охотой посвящали себя и аристократы, уже привыкшие к такой жизни, и их сыновья и внуки, начавшие карьеры уже по доброй воле. Дворянство, получив свободу, вовсе не разлюбило службу. Известны случаи, когда из-за недостатка мест в полностью укомплектованной армии юноши просили о временном «внештатном» назначении — без получения официального звания и жалования.
Более того — для аристократов служба была не просто работой, а объектом уважения. Они видели в ней своё естественное, должное поле деятельности. Примеры почтения к труду на благо страны можно обнаружить во множестве документов, даже в прошениях об отставке. Манифест даровал любому дворянину право свободно уходить со службы, но почти никто из оставлявших дела не ссылался на это право в прошениях. Вместо этого просители в извиняющемся тоне писали о болезнях, старости, семейных неурядицах и прочих обстоятельствах, мешавших им полноценно продолжать службу. И даже в личной переписке с друзьями или семьёй после дежурных вопросов о здоровье и благополучии дворяне почти всегда переходили к эмоциональному описанию своих дел.
Само собой, не только патриотизм и чувство долга влекли аристократов на службу. За неё немало платили, а беспечно жить на доходы от поместий могли отнюдь не все. В конце концов, дворянину требовалось обеспечивать себе не только пищу и кров, но и достойный образ жизни — с приличной одеждой, экипажем, прислугой и приёмами. Всё это обходилось весьма недёшево, и отвергать возможность получать хорошее вознаграждение от государства было бы глупо.
Но деньги не стояли на первом месте. Ведь бедность — не такая уж крупная беда, если дворянин имеет положение в обществе. В конце концов, можно воспользоваться кредитом доверия, который дают чин или доброе имя, и сделать пару-другую долгов. Честному человеку с хорошей репутацией никто не откажет. Но вот потеря уважения, достоинства — настоящая катастрофа для дворянина. Честь и служба для русского дворянства были связаны неразрывно.
Конечно, русская аристократия не имела легендарного «гонора» польской шляхты. Но, как и любая другая элита, она осознавала своё особое положение, гордилась им и стремилась дать ему законное обоснование. Были и консерваторы, — например, князь Щербатов — всё ещё верившие в то, что сам факт благородного происхождения заслуживает почтения. Такие мечтательно вздыхали по давно ушедшим временам местничества. Но для большинства основой престижа становилось прямое выражение служебных достижений — место в Табели о рангах. Высокий чин открывал массу возможностей даже бедным выходцам из никому неизвестных родов — они получали постоянный источник солидного дохода, вызывали интерес общества и в некоторых случаях даже могли прямо влиять на политику империи.
«Табель о рангах», утвержденный Петром I в 1722 г.
Служащие дворяне страстно и азартно стремились к росту в чинах. Каждый переход на следующий ранг вызывал у них радость, а упущенная возможность — досаду. Ради более высокого места в иерархии многие даже готовы были перейти с военной службы, которая традиционно считалась более престижной, на гражданскую. Никаких пределов для роста не существовало. Конечно, все понимали, что лишь немногие дойдут до I–II классов, но де-юре возможности были равны. По крайней мере, до весьма почётного пятого класса можно было добраться гарантированно — выслугой лет. Правда, это требовало 24 года службы — могли ведь и уволить.
У амбициозных карьеристов терпения на такое ожидание недоставало, поэтому они искали более быстрые пути к повышению. Самым надёжным вариантом считалось проявление особых талантов — героический поступок в битве, эффективность в исполнении поручений и тому подобные вещи. Полезно было обзавестись покровителем, чтобы успехи точно не остались незамеченными. Ну и, разумеется, каждый мечтал обратить на себя внимание самой правительницы — о благосклонности монарха грезил любой знатный человек Европы, ведь она гарантировала неприкосновенность, богатство и быстрый карьерный рост. Но годился и влиятельный министр, который мог нуждаться во взаимной помощи. Поиски покровителей и протеже заставляли дворян постоянно контактировать с коллегами и превращали даже самую бюрократизированную службу в сложные сплетения связей, симпатий и соревнований, в которых каждый пытался перещеголять других своими дарованиями.
Помимо соображений чести и стремления к уважению, дворян привлекала и эстетика службы. Труды на благо России и монарха всё больше представлялись чем-то не просто благородным и полезным, но и изящным, красивым. Служащие часто получали изящные камзолы, кареты и аксессуары от государства, работали в новых, хорошо обустроенных зданиях и вели образ жизни, весьма привлекательный внешне. Особенно романтичными выглядели карьеры в армии и в коллегии иностранных дел — офицеры могли ненавязчиво хвастаться боевыми подвигами и щеголять в военной форме, дипломатам было проще всего получить доступ к зарубежной культуре, узнать о новых веяниях моды и научиться производить эффект в обществе.
Внимательное отношение к службе часто поощрялось различными бонусами, к примеру — орденами и медалями. Так выглядела мечта, посещавшая любого амбициозного служащего: орден Андрея Первозванного, который получали лишь немногие, самые высокопоставленные сановники
Если какого-то дворянина не интересовали ни патриотизм, ни деньги, ни престиж, ни красота, он мог и отказаться от службы вовсе, не получив даже низший чин. Никаких юридических санкций за это не предусматривалось, кроме одной, на первый взгляд незаметной. Согласно этикету того времени, во всех письмах следовало в подписи указывать свой чин и лишь потом имя и фамилию. Официальные документы без правильного оформления не принимались. Не вступившим на службу полагалось определять себя как «недоросля» — то есть мальчика, несовершеннолетнего. Отказ от работы на государство подразумевал перспективу остаться «мальчиком» до конца жизни. А на такое были готовы пойти немногие.
Искусство
Прекрасное занимало в жизнях людей «галантного века» особое место. Большая часть окружающего мира оставалась печальной и мрачной — бедность, болезни и тяжелейшие условия жизни всё ещё царили в Европе повсеместно. Даже во Франции, от которой весь западный мир перенимал культуру и идеи, больше половины населения не умело писать и читать. Образованные же люди тянулись не только к комфорту, но и к изяществу. Люди эпохи Просвещения находили, что соприкасаясь с прекрасным, человек становится лучше, совершенствует свою душу и развивает в себе стремление помогать окружающим.
Меценатство считалось одной из лучших форм благотворительности. Содержать талантливого артиста, обеспечивать его работой или хотя бы вывести его в свет — в этом видели не тщеславие, а способ улучшить мир и общество в целом. Некоторые аристократы в служении прекрасному заходили ещё дальше и сами становились творцами.
Дворянин мог заниматься творчеством, но только определённым. Становиться профессиональным художником, скульптором или актёром — абсолютный моветон. Живопись, скульптуру и театр ценили повсюду, но считалось, что сами по себе эти занятия низкие и недостойные аристократа. Музыку уважали больше, но ей прилично было заниматься в качестве хобби — на положение в обществе могли рассчитывать только самые успешные композиторы. Искусство, по-настоящему достойное аристократа — литература. Как и во всей Европе того времени, писательство считалось благородным занятием, особенно в стихотворной форме. Проза также была в почёте, но использовалась большей частью для эссеистики и философских сочинений. Романы и рассказы же расходились бойко, но имели репутацию вторичной литературы.
Истинному аристократу-творцу следовало писать оды, поэмы и пьесы. Выбор тем был весьма широк — от любовной лирики до басен. Но больше всего публика любила сатиры, прославление монархов или военных триумфов и сюжеты из отечественной и античной истории.
В XVIII веке читали много, часто и с большим удовольствием. Спрос на литературу вырос настолько, что некоторые учёные даже говорят о своеобразной «эпидемии чтения». Книжные магазины и ярмарки заполнялись до предела самыми разными товарами — от рассуждений о душе и государственном строе до легкомысленных приключенческих, любовных и даже эротических романов. А уж журналы, в которых публиковались эссе, поэмы и сатиры, цвели вовсю. Чтение было доступным и приятным досугом, поэтому любой сколько-нибудь талантливый автор мог заработать.
«Почта Духов» — журнал, основателем и редактором которого был И. Крылов, многими считается вершиной екатерининской журналистики
Писателям-дворянам этого было мало — они всё ещё были частью сословия, в котором главной ценностью оставалась честь. Им приходилось яростно отстаивать своё право на уважение — в конце концов, творчество нередко не оставляло времени на полноценную службу и, следовательно, на приобретение чинов и признания. Они часто напоминали читателям о том, что литература не только развлекает, но и воспитывает публику — показывает примеры для подражания и бичует пороки общества. Таким образом писатели утверждались в социуме и претендовали на своего рода духовное лидерство.
Впрочем, авторам открывались другие, недоступные прочим возможности возвыситься. Правительство Екатерины было весьма заинтересовано в том, чтобы представить императрицу и её сановников не просто властью, а хранителями справедливости, распространителями прогресса и защитниками народа. Требовались архитекторы-монументалисты вроде Фельтена, пишущие торжественные гимны композиторы вроде Сарти и авторы величественных од. Оды пользовались особенным успехом: удачно прославив правительницу или её приближённых, поэт мог рассчитывать на внимание со стороны первых лиц государства и головокружительную карьеру. Именно так, благодаря своим талантам, в элиту империи вошли Державин, Сумароков, Петров и многие другие поэты.
Писатели имели и свои особенные проблемы. Помимо неблагодарных читателей, колеблющихся доходов и вечных неурядиц с авторскими правами, им нужно было опасаться цензуры. К ней относились по-разному. С одной стороны — многие иностранцы удивлялись свободе печати в России, где сама императрица переводила запрещённые во Франции пьесы. К тому же в 1783 году власти официально разрешили работу частных типографий, что освобождало писателей от необходимости согласовывать тексты с государственными издателями. Тем не менее литераторам то и дело приходилось прибегать к помощи эзопова языка, оставлять тексты неопубликованными и избегать некоторых тем.
На самом деле цензура в Российской Империи была не более — а в чём-то даже менее — суровой, чем в других европейских странах. К концу века цензорам на всём континенте пришлось стать жёстче — из-за революции во Франции. Пугающее для любого консерватора и просто нормального человека зрелище: массовые беспорядки, свержение монарха, кровавые казни, беспрестанная война. Современники находили много причин произошедшего, но большинство считало, что «волнение умов» произошло из-за вольнодумных сочинений просветителей. Разумеется, монархи Европы, не желавшие повторения французских событий в своих странах, стали внимательнее следить за тем, что читали и писали их подданные.
Великая французская революция 1789–1799 гг. стала основной причиной цензуры в печати почти всех европейских стран
Конечно, литературная жизнь не остановилась, и даже продолжала вполне успешно развиваться. Но авторам всё же приходилось быть осторожней — никто не хотел уподобиться примеру Якова Борисовича Княжнина, написавшего тираноборческую пьесу с ярким злободневным подтекстом («Вадим Новгородский») в год начала революции.
В остальном писателям в России того времени жилось вполне неплохо — разве что не слишком стабильно, но таково уж бремя всех творческих профессий. К тому же общество знало и любило авторов, да и оставить добрую память потомкам литератору проще, чем даже самому талантливому политику.
Путешествия
Свободные поездки за границу долгое время были для дворян непозволительной роскошью. Помимо общей дороговизны и опасности дорог, жёсткие ограничения на далёкие выезды накладывало государство. Пётр I активно и относительно успешно боролся с предрассудками о «латинянах» и прививал интерес к Западу. Но свободно покидать страну без приказа всё ещё запрещалось, особенно служащим.
Ситуацию полностью изменил Манифест о вольности. Он дал всем дворянам право свободно пересекать границу и даже служить при иностранных дворах. Многие аристократы, давно уже желавшие увидеть собственными глазами то, о чём так часто читали и слышали, отправились в Европу. Но путешествовали они тоже в особенных условиях.
Теперь мы уезжаем заграницу на несколько дней или на пару-тройку недель. Во времена Екатерины короткие вояжи не имели смысла — даже на дорогу до Польши в самом лучшем случае уходило несколько дней. А ведь интересные места располагались куда дальше на запад. Поэтому аристократы выезжали из России редко, но надолго, пускаясь в «Гран Тур», путь длинной минимум в полгода, и посещали не одну страну, а несколько.
Удобней всего было совмещать открытие мира со службой, что делало работу в коллегии иностранных дел ещё более привлекательной — послы и дипломаты не только имели возможность во всех подробностях изучить жизнь в других державах, но и получали щедрое содержание. Разумеется, был риск оказаться в не самом безопасном месте — например, в Стамбуле, где посла могли и бросить в темницу — но он того стоил. В своеобразные командировки за границу отправлялись и военные, в екатерининское время — особенно часто. Но их деловые поездки почти не оставляли времени на удовольствия.
Остальным приходилось подстраивать путешествия под свободное время, которого было не так уж много. В дальний путь отправлялись либо до начала карьеры, либо намного позже, уже достигнув солидного и стабильного положения. Требовался солидный запас средств. Конечно, дворяне не платили за оформление виз, а гостиницы стоили недорого. Но зато приходилось тратиться на транспорт, переводчиков, прислугу и прочие мелочи. К тому же никто не застрахован от неприятных происшествий в другом краю, вдали от посольства и без всякой возможности быстро связаться с домом.
Приходилось выбирать между сухопутным маршрутом в экипаже и кораблями из прибалтийских портов. Оба варианта довольно утомительны и непредсказуемы — карета может сломаться, дороги — прийти в полную негодность, а корабли — попасть в шторм или опоздать. Однако других путей нет, да и долгая дорога имела свои плюсы — остановки на постоялых дворах могли принести новые впечатления и знакомства.
Приблизительно так выглядел самый распространённый вид общественного транспорта в Западной Европе тех времён — дилижанс. В такие кареты, курсировавшие на большие расстояния, набивалось до 20 человек. Неудобно, но дешевле, чем собственный экипаж
Ещё одно характерное качество путешествий аристократов — внимание к мельчайшим деталям жизни в других государствах. Осмотром основных достопримечательностей и пробой местной кухни они не удовлетворялись. Просвещённому туристу полагалось отмечать абсолютно всё, что заслуживает интереса — привычки и нравы, религиозность, законы, политику, развлечения, уровень жизни. Мотив таких наблюдений — не праздный интерес, а стремление понять другое общество и научиться у него лучшему. Путешествия часто воспринимались не только как отдых, но и как средство развития личности, а при определённой удаче и возможность оказать пользу отечеству, привезя с собой ценный опыт.
Самыми популярными пунктами назначения для всех европейцев, включая русских, оставались Англия, Италия и Франция — помимо развлечений и приятных видов, каждая из этих стран могла предложить особый опыт. В Лондоне изучали такие необычные — для России, да и для большей части континента — явления, как полностью свободная пресса, политические дебаты в парламенте и борьба за голоса избирателей. Во Флоренции, Милане и Риме приезжие могли увидеть европейское искусство во всём величии и разнообразии, и к тому же познакомиться с десятками знаменитых интеллектуалов. А в Париже дворяне изучали манеры и моды, узнавали о новых идеях и кумирах и в целом становились более искушёнными в «европейскости».
В том числе и из-за этой педагогической стороны вояжей записки вернувшихся из странствий часто и успешно издавались. Путешественники, следуя примерам Вольтера и Монтескьё, вели ежедневные записи, занося в дневник особенности поведения местных, их вкусы, образцы искусства и прочее. Немалая часть таких дневников позже выходила в печать, и жадная до всего нового публика, желавшая тоже однажды отправиться в путь, обеспечивала на них стабильный спрос.
Развлечения
В XVIII веке европейцы полюбили отдыхать. Люди с удовольствием осваивали новые формы развлечений: кофейни, променады, спорт и тому подобные вещи. Светский и относительно интеллектуальный досуг в городах всё реже считался уделом узкой группы богатых сибаритов и становился более разнообразным и доступным.
Развлекаться русские аристократы умели. Выходить из дома для этого было необязательно — книги, музыкальные инструменты, шахматы и многое другое могло украсить вечера с семьёй или в уединении. Но всё это не шло ни в какое сравнение со светской жизнью. Города империи предлагали немало мест для досуга — и в первую очередь, конечно, театры.
Спектакль или опера могли быть довольно обычным, практически еженедельным явлением, или наоборот — большой и торжественной редкостью. Многое зависело от доступности трупп и оркестров, переезжавших из одного театра в другой. К тому же часто приходилось ждать, пока самые талантливые и известные из них отыграют при дворе. Но несмотря на подобные затруднения, многие дворяне любили театр и охотно посещали его — там можно было не только увидеть приятное и интересное действо, но и понаблюдать за окружающими, и показать себя. Богатые помещики-эстеты даже устраивали театральные площадки в своих имениях и организовали постановки с участием слуг и крестьян. Аристократия обожала зрелища — будь то фейерверки, цирковые представления или горячо любимые Алексеем Орловым кулачные бои.
Большими событиями были государственные праздники или просто масштабные выезды императрицы со двором. Екатерина знала цену развлечениям и организовывала пышные и красочные церемонии с народными гуляниями
Самый распространённый вид екатерининского досуга — наведываться друг к другу в гости. Это могли быть визиты самых разных видов: от чинных семейных посиделок до буйных гулянок. А крупные приёмы в богатых домах становились своеобразными произведениями искусства. К ним готовились заранее и основательно — приглашались оркестры, танцоры и чтецы, приготовлялись разнообразнейшие блюда, расставлялся яркий декор. Визиты служили не только увеселению, но и прагматичным целям. Регулярно посещая друг друга, аристократы создавали и поддерживали связи, а кроме того, могли обсудить совместные планы и просто важные вопросы в свободной атмосфере.
Разумеется, никуда не делись такие традиционные развлечения, как охота и употребление алкоголя. Но даже они подверглись переосмыслению. Охота становилась всё более организованной и похожей на спорт, а не на добычу пропитания. Спиртное тоже поглощали более изыскано, уже в рамках гастрономии. Крепкие спиртные напитки постепенно уступали место винам и шампанскому, которые пили умеренно, как часть трапезы.
Огромной популярность пользовалась карточная игра. Дворяне играли повсеместно и почти всегда — на немалые деньги. Не одно состояние было приобретено и потеряно за столами. Для многих карты становились аллегорией, и они действительно отражали жизнь аристократа XVIII века, в которой многое зависело от здравого ума и умения искусно играть, но немало определял и слепой случай, не дававший ничего одним, а других даривший своей благосклонностью.
***
Конечно, жизнь аристократа на этом не заканчивалась. Век Просвещения — век ярких, ни на что не похожих биографий. Благородный человек в эту эпоху редко мог позволить себе пассивную, ленивую жизнь — от дворян повсюду ожидали деятельного участия в делах страны и примера для подражания. Какой бы жизненный путь ни избирал для себя аристократ, он неизменно должен был пройти его с особым искусством жить.
