Ранее: часть I, начало карьеры и борьба с революцией
В начале XX столетия Россия оставалась преимущественно сельской страной. Больше 86% населения Империи обитало за пределами городов, однако не все из сельских жителей были крестьянами — за городом жили торговцы, ремесленники, дворяне. Непосредственно крестьяне, для которых сельское хозяйство и животноводство были основой существования, составляли 73% населения Российской Империи. При этом численность крестьян быстро росла. На фоне сохранения высокой рождаемости и планомерного снижения смертности в годы правления Николая II естественный прирост населения в России был самым высоким в Европе. С 1897 по 1913 год численность сельского населения выросла со 100 до 140 миллионов человек. И это при том, что многие крестьяне переселялись в города. В Москве и Петербурге тех лет 60–70% населения были выходцами из сельской местности. Разумеется, лояльность этих людей государственной власти была вопросом национальной безопасности. Это прекрасно понимал Столыпин, равно как и другие государственные мужи до него. Понимали они и то, какие конкретно сложности стоят перед русским крестьянством и российским сельским хозяйством. Ключевой проблемой было неравномерное заселение территории Империи и, как следствие, крайне разная степень освоения земельного фонда. Подавляющее большинство — 85% всех крестьян — проживало в Европейской России, в то время как пригодные для сельского хозяйства просторы Южной Сибири и Средней Азии практически пустовали или были населены инородцами. В некоторых великорусских губерниях — Курской, Тульской, Орловской — плотность населения превышала цифру 50 человек на 1 кв. версту. Рост числа крестьян приводил к дальнейшему уменьшению наделов, чему способствовала бытовавшая в русской деревне традиция делить полученную от отца землю поровну между сыновьями. Новой же и пригодной для освоения земли практически не осталось. По подсчетам Комиссии, образованной в 1901 году по поручению императора, в 50 губерниях Европейской России среднедушевой надел за полстолетия уменьшился с 3,5 до 2,6 десятин. Все более интенсивная эксплуатация природных ресурсов приводила к их истощению. Воронежские чиновники в начале века следующим образом характеризовали ситуацию: «В короткий пореформенный период местность губернии изменилась до неузнаваемости. Леса поредели и сократились в площади, реки обмелели или совершенно исчезли, летучие пески надвинулись на поле, сенокосы и другие угодья…».
Малоземелье приводило к росту числа «лишних» людей, не способных выжить и прокормить семью на унаследованном наделе. Многие из них уходили в города, другие превращалась в «сельский пролетариат» — безземельных батраков. Все это делало обстановку в деревне взрывоопасной, очевидным подтверждением чего служат крестьянские выступления в годы революции 1905 года. Ситуация отчасти смягчалась благодаря работе созданного в 1882 году Крестьянского поземельного банка, выдававшего ссуды на покупку земли под сравнительно невысокие проценты — 7–8% годовых, благодаря чему крестьяне за два дореформенных десятилетия выкупили свыше 7 млн десятин земли (казенная десятина = 1,09 гектара).
Также читайте: Сельское хозяйство Российской Империи
Другим фактором, препятствовавшим росту благосостояния крестьянства, была, по мнению Столыпина, община. Безусловно, на протяжении столетий сельская община — «мир» — была средой, где складывалось мировоззрение русского крестьянства. Известно и то, какую помощь могла оказать община своим членам — были широко распространены «вдовьи помочи», «тихие милостыни» и прочие формы поддержки сирот, вдов и больных. Все это понимала и власть, видевшая в общине важный социальный институт. Однако вместе с тем община несла в себе целый ряд устаревших традиций несовместимых с переходом деревни к капиталистическому пути развития. Это, во-первых, система круговой поруки (которая будет полностью ликвидирована накануне реформы). Во-вторых, земельные переделы внутри общины, целью которых было выделить каждому хозяйству землю в соответствии с числом «едоков». Прямым следствием этого становилась чересполосица: когда земельные наделы разных хозяйств делились на множество участков, оказывавшихся в разных местах владений общины, зачастую в нескольких километрах друг от друга. В результате крестьянину приходилось объезжать один свой участок за другим, теряя драгоценное в период сева и уборки время. К этому стоит добавить и принудительный севооборот, лишавший крестьянина возможности выбирать время сева. Именно в общине скапливались нищие крестьяне, не способные ни продать свою землю, ни сдать в аренду разбросанные на огромной территории десятки узких полос земли.
Всё это прекрасно понимали и крестьяне, в результате чего с каждым годом росло число беспередельных общин, в которых сельские сходы отказались от передела общинных земель вообще. Таковых в великорусских губерниях к 1905 году было больше половины. Еще одной проблемой, отчасти связанной с общиной и ставшей особенно актуальной после введения «винной монополии» в 1894 году, было пьянство. К началу века без употребления алкоголя не обходились ни сельские сходы, ни «помочи», в рамках которых организовывалась помощь соседям по общине. Хотя крестьяне почти никогда не пили в рабочие дни, потребление алкоголя в праздники было традицией: «Кто празднику рад — тот до свету пьян». Проблема была в том, что в начале XX века в русских деревнях насчитывалось по 120–140 праздничных дней.
Разумеется, Столыпин был не первым, кто поднял вопрос о необходимости проведения аграрной реформы и полной реорганизации крестьянской жизни. Подобные законопроекты обсуждались задолго до революции 1905 года. Еще в годы правления Николая I в рамках проекта министра госимуществ Киселева рассматривался вариант замены общинных земель семейно-наследственными. В 1893 году, уже при другом министре госимуществ, Валуеве, был установлен минимальный двенадцатилетний срок между земельными переделами в общине. Созданное в 1896 году Переселенческое управление должно было помочь переезду и обустройству крестьян на востоке страны. В 1903 году благодаря усилиям Витте (тогда еще министра финансов) и министра внутренних дел Плеве ликвидируется круговая порука, а в 1904 принимается новый закон о переселении. Вопросы дальнейших преобразований обсуждались в комиссиях под руководством Гурко, Куглера и Кривошеина. Однако именно Столыпин стал человеком, обладавшим достаточной властью и политической волей для полноценной аграрной реформы, тесно связанной с общественно-политической обстановкой в стране. Как писал сам Петр Аркадьевич:
«Крепкое, проникнутое идей частной собственности богатое крестьянство служит везде лучшим оплотом порядка и спокойствия; и если бы правительству удалось проведением в жизнь своих землеустроительных мероприятий достигнуть этой цели, то мечтам о государственном и социалистическом перевороте в России раз навсегда был положен конец».
Шанс провести реформу появился у Столыпина после роспуска I Думы, ранее еще в период своей работы успевшей заблокировать законопроект В.И. Гурко. Когда Дума была распущена, Столыпин как глава правительства решительно настоял на том, чтобы проект аграрной реформы был принят императором в соответствии с 87-й статьей основных законов Российской Империи, позволявшей монарху принимать законопроекты в период чрезвычайных обстоятельств — то есть на фоне отсутствия Думы и продолжавшейся революции. При этом Столыпину пришлось столкнуться с сопротивлением целого ряда высокопоставленных чиновников — министра финансов Коковцова, обер-прокурора Оболенского и прочих. Значительная часть консервативной правящей элиты выступала против каких-либо радикальных реформ, а именно таковой им казалась аграрная реформа нового главы правительства. Эти люди попросту не понимали, что без кардинальных преобразований в социальной и экономической сфере Россия может не пережить новых волнений. Зато это прекрасно понимали враги русской государственности и русского народа — левые. В частности, лидер большевиков Ульянов-Ленин позже признавал, что «если, несмотря на борьбу масс столыпинская политика продержится значительно долго, аграрный строй России станет вполне буржуазным, крупные крестьяне заберут себе почти всю надельную землю, земледелие станет капиталистическим и никакое, ни радикальное, ни нерадикальное, „решение“ аграрного вопроса при капитализме станет невозможным».
Несмотря на противодействие ряда членов Государственного совета, Николай поддержал начинания Столыпина и 9 ноября 1906 года был издан указ «О дополнении некоторых постановлений действующего закона, касающихся крестьянского землевладения и землепользования». С большим трудом, уже через III Думу и в 1910 году, Петру Аркадьевичу удалось провести указ 9 ноября, а позже законопроект о землеустройстве. Однако де-факто к этому моменту положения «столыпинской» аграрной реформы реализовывались уже несколько лет. Краеугольным камнем реформы была, разумеется, предоставленная крестьянам возможность свободно выходить из общины и закреплять землю в личную собственность. Однако кроме этого предусматривался еще целый ряд преобразований: землеустройство общинных земель и ликвидация чересполосицы, передача крестьянам части казенных земель, увеличение числа ссуд со стороны Крестьянского банка, полная отмена выкупных платежей, реализация новой переселенческой политики и многое другое.
Также читайте: русские и демократия — серия статей о Государственной Думе и Госсовете Империи
Крестьянин получил возможность выйти из общины, сведя все положенные ему отрезки земли в один отруб и остаться в деревне, либо переселиться на отдельный хутор. При этом часто крестьяне оформляли в личную собственность только пахотную землю, продолжая пользоваться лесом, сеновалом и выпасом вместе с соседями, из общины не выходившими. В обоих случаях требовалось согласие двух третей участников сельского схода. Однако если сход не принимал решение в течение 30 дней, это означало его согласие на выход подавшего прошение. Число вышедших из общины крестьян хорошо известно. Именно оно используется противниками Столыпина для доказательства якобы провала реформы. В действительности же все обстоит иначе. Во-первых, ни Столыпин, ни его предшественники никогда не ставили задачу полной ликвидации общины. Для них было важным само появление многомиллионной группы крепких землевладельцев, трудящихся на своей земле и являющихся опорой государства.
Во-вторых, традиционно называется лишь число вышедших из общины хозяйств — 2,5 млн домохозяйств или 27% от общего числа. Однако далеко не все желавшие выйти из общины успели это сделать. Всего заявление подали свыше 3 миллионов 300 тысяч домохозяев — 37% от 9 миллионов крестьянских хозяйств. Причем речь идет о довольно коротком периоде продолжительностью менее 8 лет — выход из общины по понятным причинам практически прекратился после начала Великой войны. Число вышедших из общины было очень разным в отдельных регионах и губерниях. Там, где крестьяне были лучше обеспечены землей — на Русском Севере, в Приурале — заявление подали очень немногие. Наибольшую активность проявили русские (как великороссы, так и малороссы с белорусами) крестьяне Юго-Западного и Северо-Западного краев, Курской, Орловский и Самарской губерний. Другой важный момент, который полностью игнорируется противниками реформы — активная работа по землеустройству с целью решения межевых споров, ликвидации многополосицы, чересполосицы и сведения разрозненных кусков земли, принадлежащих одной крестьянской семье, вместе. Всего заявления на землеустройство подало свыше 6 миллионов хозяйств — 2/3 от общего числа. Землеустроительные работы проводили специально создаваемые комиссии, титанический труд которых так и не был оценен по достоинству. К 1914 году свыше 6,5 тысячи землемеров на всей территории огромной империи занимались разверсткой земли, еще сотни студентов обучались в открывшихся училищах и Межевом институте. Несмотря на это поток желающих был слишком велик, и лишь треть подавших заявление крестьян успела дождаться завершения процедуры землеустройства своих наделов к моменту начала войны. Те, кто подавал заявления, были в основном членами беспередельных общин, в которых переделов земли не было с 1861 года. Теперь они стали владельцами выделенных и размежеванных участков, фактически навсегда отходивших к их семье. Более того, после принятия закона «О землеустройстве» в мае 1911 года крестьянин, чья земля прошла через процедуру землеустройства, получал ее в собственность без необходимости выходить из общины.
Таким образом вышли из общины или дождались землеустройства своей земли свыше половины всех крестьян, было создано свыше 1,5 миллионов хуторов и отрубов. Это было первым успехом реформы. Продолжал свою работу и Крестьянский банк, с помощью которого крестьяне за период с 1906 по 1915 год выкупили до 10 миллионов десятин помещичьих, «кабинетных» и удельных земель, причем до 80% этой земли было приобретено бедными крестьянами. Положительный результат землеустроительных работ и выделения хуторов и отрубов появился почти сразу. К 1909 году средняя урожайность с десятины выросла с 35–40 до 52 пудов ржи и 61 пуда озимой пшеницы. Это было бы невозможно без дальнейших усилий государства — правительственные расходы на агрономическую помощь населению выросли с 3,7 миллиона рублей в 1905 году до 23 миллионов в 1913-м.
Второй важной составляющей аграрной реформы была переселенческая политика в Сибири. Сам Столыпин, будучи буквально очарован идеей русской колонизации этого по-прежнему глухого и малонаселенного края, в своем письме Николаю II восторгался первыми успехами переселения:
«Сибирь растет сказочно: в безводных степях, которые два года тому назад признавались негодными для заселения, в несколько последних месяцев выросли не только поселки, но почти города. И прорывающийся из России в Сибирь смешанный поток богатых и бедных, сильных и слабых, зарегистрированных и самовольных переселенцев — в общем, чудный и сильный колонизационный элемент. Прибавлю, элемент — крепко монархический, с правильным, чистым, русским миросозерцанием».
Сам Николай придерживался схожей точки зрения, отмечая, что главной задачей является «прочное землеустройство поселенцев в Сибири». Важней предпосылкой для широкомасштабной колонизации стало развитие транспортной инфраструктуры, прежде всего строительство Транссибирской магистрали. Шло строительство и новых дорог — Бухарской, Алтайской, Минусинской, участка Транссиба в Забайкалье, было проложено 13 тысяч верст грунтовых дорог. Параллельно реализации переселенческой политики шла подготовка земель для новых колонистов: землемерами отводились готовые участки для поселенцев, осушались болота и прокладывались дороги. Всего за 1908–1914 годы было проведено 98 исследовательских экспедиций, участники которых изучили свыше трех тысяч кв. верст в Сибири и Степном крае. Это дало 43 миллиона десятин земли, подготовленной для заселения. Руководствуясь интересами русского крестьянства, губернские власти «отрезали» для заселения пустующие земли, на которых формально располагались кочевья, принадлежащие сибирским и среднеазиатским инородцам — бурятам, хакасам и киргизам. Для придания законности этой процедуре, ряд народов из числа кочевых был переведен в разряд земледельческих (для таких подушевая норма земли была в 10 раз меньше).
Число колонистов за период 1906–1914 годов выросло втрое по сравнению с предыдущим десятилетием — всего в Сибирь отправилось свыше трех миллионов человек. Главной причиной, приведшей к росту числа переселенцев, был как раз начавшийся выход из общины и землеустройство. Ранее многих сдерживала необходимость расставаться с землей бесплатно, передав ее общине. Теперь крестьянин имел возможность продать землю или сдать ее в долгосрочную аренду, что давало ему средства для переезда и обустройства на новом месте. Для властей же отныне главной задачей было упорядочить поток переселенцев. Закон 1904 года разрешил свободное переселение, но с обязательной отправкой «ходока», изучавшего место будущей жизни, дабы потом вернуться вместе с семьей. В результате до 80% семей переселялись самовольно, без получения проходного свидетельства. В первые годы реформы правительство столкнулось с огромным, трудноконтролируемым потоком переселенцев — в летние месяцы 1907 года, по оценкам чиновников, каждый день на восток проезжало до 10 тысяч человек. В силу этого в 1907 году свобода «ходачества» была ограничена. В 1911-м, когда система организации приема колонистов была налажена, свободу переселения восстановили.
Разумеется, большевики, а позже и советские историки, единодушно писали о том, что переселение сопровождала высокая смертность, а крестьян везли словно скот в до отказа забитых вагонах. Правды здесь, как водится, нет практически никакой. Для организации столь масштабного движения Переселенческое управление было подвергнуто полной реорганизации. Вся Азиатская часть России была разделена на 12 переселенческих районов, куда были отправлены чиновники Управления для помощи крестьянам в переезде и устройстве на новом месте. На пути движения по Транссибирской магистрали было создано несколько десятков переселенческих пунктов, на территории которых размещались больницы или медицинские пункты, столовые и бараки. На этих пунктах кормили обедами, которые первоначально были бесплатными. Позже, в силу недостаточного финансирования, наряду с бесплатной пищей появились и платные обеды. Для поселенцев было выделено несколько тысяч вагонов, часть из которых использовалась еще для переброски войск в годы русско-японской войны, а часть была построена непосредственно для колонизации Сибири.
Предоставлялись льготные билеты, по цене вчетверо ниже, чем билеты для вагонов IV класса. Непосредственно на переселенческих пунктах вагоны повергались дезинфекции. Неизвестно и о фактах какой-либо массовой смертности от инфекционных заболеваний или тем более от голода. Так, за 1910 год в Иркутской губернии умерло 88 поселенцев из 18 тысяч прибывших в губернию или проехавших через нее дальше на восток. Разумеется, при организации переселения были недостатки. Их невозможно избежать при перемещениях огромных масс людей. Ревизоры отмечали перебои с питанием, очереди в медицинских пунктах, проблемы с расселением в бараках. Случались задержки движения, из-за чего поезда могли простоять на станции несколько часов, а то и суток.
В первые годы основная масса крестьян стремилась осесть в Западной Сибири или Степном крае. Позже, когда эти земли оказались заняты огромным числом колонистов, переселенцы начали активнее заселять Восточную Сибирь и Дальний Восток. Наиболее активно переселялись на Восток русские крестьяне из Центрально-Черноземного региона — Воронежской, Тамбовской, Курской губерний, а также малороссы из Юго-Западного края — Екатеринославской, Черниговской, Херсонской губерний. При этом переселение почти не затронуло промышленные центральные губернии — Московскую, Ярославскую, Владимирскую и Русский Север. Согласно подсчетам чиновников Управления, за 1906–1914 годы на восток страны проехало свыше 3 миллионов поселенцев и еще 700 тысяч «ходоков», большинство которых затем вернулись обратно за своими семьями. Из этого числа почти три миллиона поселились в Западной Сибири и Степном крае, в результате чего в последнем доля русских среди населения выросла с 20 до 40%.
Многие крестьяне вернулись из азиатской части страны назад. Если не считать «ходоков», то таковых было 17,4% от общего числа переселенцев. Причины были разными. Многие крестьяне, не желавшие ехать вопреки распределению чиновников Управления дальше на восток, останавливались в уже переполненной переселенцами Западной Сибири, где выделенные для заселения участки были заняты. Часть из них либо пошла на работу к местным старожилам, другая уехала обратно в Европейскую Россию. Имели место жалобы поселенцев и на качество выделенных участков, особенно на лесистость местности, непривычную для выходцев из степной зоны. Важной причиной для возвращения был и финансовый фактор. Учитывая, что средняя стоимость десятины в Европейской России составляла порядка 80 рублей, продажа небольшого надела давала крестьянской семье в среднем 250–300 рублей, из которых приблизительно 100 уходило на дорогу и питание. Для обустройства на месте — строительства избы, приобретения еды на время обустройства, покупки скота и инвентаря (если семья приезжала без них) требовалось от 200 до 400 рублей. Таких денег у многих крестьян уже не было. В правительстве и Переселенческом управлении это прекрасно понимали, поэтому была предусмотрена выдача ссуд переселенцам. Однако, в первые годы реформы ее размеры (100–150 рублей) были недостаточны. Лишь в 1912 году максимальный размер ссуды вырос до 400 рублей.
Но к этому моменту многие переселенцы предпочли вернуться домой. Можно ли было избежать потока «возвращенцев»? Определенно — нет. Ни одно масштабное переселение, организованное или нет, не обходится без тех, кто не смог устроиться на новом месте. Даже из США, страны поистине безграничных возможностей, в XIX–XX веке на родину несолоно хлебавши вернулись миллионы иммигрантов.
Говоря об аграрной реформе, нужно учитывать ее незавершенность. Выход из общины и землеустроительные работы практически прекратились во второй половине 1914 года. Миллионы крестьян были призваны в армию, что прервало вторую волну переселения в Сибирь — лишь за первую половину 1914 года в Азиатскую Россию переехало 250 тысяч человек. Но даже и в таком виде реформа принесла свои плоды. Миллионы крестьян обустроились на выделенных хуторах и отрубах или начали новую жизнь в Сибири. Оформились разные виды крестьянской собственности на землю — лично-наследственной, корпоративной. Практически утратило свое значение помещичье землевладение, выросли урожайность и посевные площади. Были заложены основы капиталистической модели сельского хозяйства.
Но Столыпин полагал аграрную реформу лишь частью грандиозных преобразований; глава правительства связывал с ней масштабные преобразования в сфере местного самоуправления. По мысли Петра Аркадьевича, реформирование местного бюрократического аппарата, с его коррупцией, косностью и кумовством, должно было стать основой, базой для реализации других реформ. В 1906–1907 годах в Думу был внесен целый ряд документов, ключевым среди которых были «Положение о поселковом управлении» и «Положение о волостном управлении». Предполагалось учреждение самоуправления начиная с низшего уровня — поселковых обществ, руководящие органы которых формировались путем прямых выборов жителями населенного пункта. Следующей ступенью выступало волостное собрание. При сохранении уездных и губернских органов власти выстраивалась целостная система, в которую, начиная с самого низового звена, вовлекались жители губернии. Управление губерниями наряду с губернатором осуществлялось коллегиями, набираемыми как из числа правительственных чиновников, так и местных жителей. Эти проекты, как и некоторые другие, потонули в бумажной волоките. Сначала «Положение о волостном управлении» в течение трех (!) лет рассматривалось Государственной думой, а затем было отклонено Государственным советом уже после убийства его автора.
Столыпин полагал абсолютно необходимой ликвидацию всех форм сословных, религиозных и национальных ограничений, поскольку без их уничтожения было невозможно построение правового государства. В 1906 году выходит указ «Об отмене некоторых ограничений в правах сельских обывателей и лиц других бывших податных сословий», полностью уравнивающий в правах крестьян и других жителей Российской Империи. Недовольство многих членов Синода вызвали предложения Столыпина об уравнивании старообрядцев, в которых Петр Аркадьевич видел «русских по духу и крови людей», в правах с православными. Однако настоящее возмущение консервативных представителей правящей элиты спровоцировало желание главы правительства ликвидировать черту оседлости и уравнять евреев в правах с другими жителями государства. Сам Столыпин в письме к Николаю II апеллировал к тексту манифеста 17 октября 1905 года: «Еврейский вопрос поднят был мною потому, что, исходя из начал гражданского равноправия, дарованного манифестом 17 октября, евреи имеют законные основания домогаться полного равноправия… Затем я думал успокоить нереволюционную часть еврейства». Однако император, отчасти впечатленный гневной резолюцией, составленной делегатами съезда «Союза русского народа», предложения Столыпина отклонил. Позже Петр Аркадьевич сумел добиться публикации циркуляра, запрещавшего высылку евреев, находившихся за пределами черты оседлости. При этом Столыпин оставался последовательным защитником интересов русского народа, особенно на национальных окраинах. С призывом защитить «русский этнический элемент» он обратился к депутатам III Государственной думы в мае 1910 года.
Речь шла о распространении Земского положения на западные губернии, в местных органах управления которых заправляла польская шляхта. В результате Николай II подписал закон «О введении земского самоуправления в Прибалтийском, Северо-западном, Юго-западном крае и Царстве Польском», который предусматривал разделение русских и польских депутатов на отдельные курии, независимо друг от друга выбиравшие своих представителей. Принятие закона спровоцировало серьезный политический кризис, о котором мы еще скажем.
Не менее категоричен был Столыпин и в отношении финляндского вопроса. Признавая особый статус Великого княжества Финляндского, Столыпин выступал категорически против слишком больших полномочий Сейма, которые были серьезно ограничены законом от 17 июня 1910 года. Ключевые вопросы, касающиеся языка делопроизводства и образования, воинской повинности, таможенных пошлин и налогов перешли в ведение Государственного совета. Важное место в реформаторских планах Столыпина занимали образование и положение рабочих. Министерством народного просвещения был подготовлен проект «О введении всеобщего начального обучения в Российской Империи». Хотя в конечном итоге вступили в силу лишь отдельные положения законопроекта, даже в таком усеченном виде реформа образования обеспечила устойчивый рост уровня грамотности, а также численности обучающихся в начальной и средней школе. В сфере положения рабочих еще в 1906 году было утверждено положение Совета министров, ограничившее рабочий день 12 часами. В июне 1912 года, после четырех лет споров, Государственный совет принимает законопроекты «Об обеспечении рабочих на случай болезни» и «О страховании рабочих от несчастных случаев».
Однако параллельно активнейшей работе Столыпина и его подчиненных нарастало недовольство действиями главы правительства и, как следствие, сопротивление преобразованиям. Причем критика все чаще раздавалась со стороны консерваторов и монархистов. Одним из подобных критиков был и известный русский националист М.О. Меньшиков, автор известных «Писем к русской нации», со страниц «Нового времени» обвинявший Столыпина в слабости и нерешительности, потакании инородцам:
«То мирное водительство инородцев, которое А.А. Столыпин называет империей, на самом деле есть упадок империи, разложение ее на элементы. Как только imperium царственного народа слабеет, инородцы поднимают голову, и все „водительство“ сводится к тому, что инородцы начинают водить за нос своих победителей и „руководить“ их по дороге в пропасть». Причиной критики было, само собой, желание Столыпина уравнять всех подданных русского императора в правах. В действительности же, как мы видим на примере политики Петра Аркадьевича в Польше и Финляндии, он выступал последовательным защитником русских интересов и сторонников жесткого пресечения сепаратизма. Впрочем, уже после убийства Столыпина Меньшиков признавал, «что Столыпин был человек мужественный, непреклонный, неспособный к сдаче».
Непросто складывались и взаимоотношения с парламентом. Хотя в целом III созыв Государственной думы был по своему составу гораздо более правым и готовым к сотрудничеству, многие законопроекты тонули в препирательствах и бесконечных обсуждениях думских комиссий. Однако даже если законопроект принимался Думой, он весьма вероятно мог быть блокирован Государственным советом, в состав которого входили последовательные оппоненты Столыпина — П.Н. Дурново и В.Ф. Трепов. Именно это произошло с законом «О введении земств в Западных губерниях», отклоненным Советом в марте 1911 года, после чего Столыпин демонстративно подал в отставку. Весьма примечательно, что считавшие себя монархистами и защитниками национальных интересов члены Совета блокировали законопроект, призванный в реальности защитить интересы русских жителей западных губерний. Николай отклонил отставку Столыпина, после чего принял законопроект своим Высочайшим указом. Хотя Петр Аркадьевич формально и добился своего, однако слишком дорогой ценой — отношения с Советом были испорчены, и дальнейшая конструктивная работа фактически стала невозможна. И хотя в данном случае Николай поддержал Столыпина, с каждым годом император все больше удалялся от премьера. Свою роль в этом сыграла как критика со стороны правых, так и жесткая позиция Столыпина по многим вопросам, в частности, крайне негативное отношение к личности Распутина и его появлениям при дворе. Весьма показательно, что с каждым годом император и глава правительства встречались все реже. В 1907 году таких встреч было 44, в 1909 — 23, а в 1911 лишь 17.
Фактически к середине 1911 года глава правительства лишился самого главного и последнего надежного союзника. Для представителей крупнейших политических сил Столыпин к этому моменту стал в лучшем случае оппонентом, в худшем — открытым врагом. Левые уже давно клеймили его как «вешателя» и «душителя революции». К этому хору голосов присоединялись и либералы. Еще в 1907 году кадет Родичев на заседании III созыва Государственной думы в ходе своего выступления сравнил действия Столыпина в деле борьбы с революционным террором с безжалостными мерами М.Н. Муравьева по подавлению польского восстания 1863 года. Так, в речи господина Родичева «муравьевский галстук» превратился в «столыпинский». Это фраза привела к страшному скандалу в стенах Думы, а сам Столыпин вызвал кадета на дуэль. Родичев, однако, струсил и публично попросил прощения за свои слова. Которые, тем не менее, с охотой подхватила либеральная пресса. Удивительно, но при этом среде правых консерваторов Столыпин заслужил ярлык чуть ли не либерала. Многие представители элиты, полагая общину опорой самодержавия, выступали категорически против попыток ее реформирования. Члены «Союза русского народа» негодовали по поводу предложений уравнять всех жителей Империи (включая евреев) в гражданских правах. Вызывало тревогу и то влияние, которое глава правительства оказывал на занявшего осенью 1910 года пост министра иностранных дел С.Д. Сазонова, с которым был связан родственными узами — их жены были родными сестрами. Сам Столыпин был категорическим противником втягивания России в европейские конфликты, особенно отрицательно относясь к перспективам столкновения с Германией, которую полагал надежным торговым партнером.
Именно по настоянию Столыпина было принято неоднозначное решение принять требования Австро-Венгрии в ходе Боснийского кризиса. Отчасти такая уступчивость Петра Аркадьевича была связана с его информированностью — он понимал, что государство не готово к большой войне. В эти годы в России происходит широкомасштабное реформирование и перевооружение армии и флота. Принят новый Воинский устав, изменен принцип комплектования армии, в войска поступили новые виды оружия — в частности, знаменитый пулемет «Максим» и модернизированный вариант винтовки Мосина. В 1910 году открыта первая школа по подготовке военных летчиков, годом позже формируются первые авиаотряды. После катастрофы при Цусиме был фактически возрожден Российский императорский флот, со стапелей сходят все новые подводные лодки и дредноуты. Хотя перевооружение армии и программа развития флота, как и многие другие начинания столыпинского периода, не были завершены, они дали русской армии возможность достойно сражаться в годы Великой войны и накануне Февральской революции представлять собой грозную силу, фактически нанеся военное поражение Австро-Венгрии и Турции.
Однако сам Столыпин этого уже не узнает. К концу лета 1911 года он прекрасно понимал, что оказался в изоляции, лишившись поддержки императора. При этом Николай отказался принять отставку главы правительства, поставив того в безвыходное положение — премьер не мог ни полноценно проводить реформы, ни уйти на покой. Гибель стала для Столыпина единственным выходом, и он это прекрасно осознавал. Петр Аркадьевич не боялся смерти, видя в ней еще одну жертву, принесенную ради России. Смерть от пули ли эсера или от бомбы анархиста в те годы в любой момент могла настигнуть любого государственного чиновника. Известна фраза премьера, брошенная русскому националисту и депутату Государственной думы В.В. Шульгину: «Вы увидите, меня как-нибудь убьют, и убьет чин охраны».
На начало сентября 1911 года был намечен приезд императора и иных высокопоставленных лиц, включая Столыпина, в Киев. Это, разумеется, заставило местное Охранное отделение и жандармерию усилить меры безопасности — из других городов прибыло более 450 агентов охранки. Общее руководство осуществлял командир отдельного корпуса жандармов генерал П.Г. Курлов. Ему подчинялись полковник А.И. Спиридович, и.о. вице-директора Департамента полиции М.Н. Веригин и начальник Киевского охранного отделения Н.Н. Кулябко. Стоит отметить, что ранее Столыпин был категорическим противником назначения Курлова командиром ОКЖ. Однако протекцию тому оказал дворцовый комендант Дедюлин, один из главных недоброжелателей Столыпина в столице. Таким образом, охрана главы правительства была поручена человеку, имевшему все причины его ненавидеть. Стоит отметить, что Спиридович имел репутацию квалифицированного сотрудника, сыгравшего ключевую роль в аресте Гершуни — одного из лидеров БО эсеров. Противоположность ему являл собой Кулябко, которого обвиняли в растрате средств и развале агентурной работы.
26 августа 1911 года к Кулябко пришел молодой человек по фамилии Богров. Он был хорошо известен начальнику Киевской охранки, поскольку уже несколько лет был агентом отделения под псевдонимом «Аленский». Дмитрий Григорьевич Богров родился в Киеве, в богатой еврейской семье. Его дед имел репутацию талантливого писателя, автора книг с весьма характерными названиями: «Записки еврея», «Еврейский манускрипт. Перед драмой». Хотя дед Богрова перед смертью перешел в православие, остальные члены семьи формально сохранили верность иудаизму. Сам же Дмитрий, как и его отец, состоятельный домовладелец и присяжный поверенный, были людьми совершенно нерелигиозными и разговаривали исключительно на русском. Сам Богров никогда не пользовался своим еврейским именем и отчеством Мордко Гершкович, предпочитая русифицированный вариант. Хотя отец Богрова по политическим взглядам и был либералом, сам Дмитрий довольно рано стал сторонником революционных партий. В общем, перед нами классический портрет нерелигиозного еврея, коих в те годы в Российской Империи было множество. Порвав связи с еврейской общиной, они при этом остро ощущали свою чуждость русскому обществу, становясь прекрасным человеческим материалом для революционных партий.
Закончив престижную Первую гимназию, Богров поступил на юридический факультет Киевского университета, а затем был отправлен родителями на учебу в Германию. Там радикальные взгляды Богрова обретают окончательные очертания, он сближается с эсерами-максималистами, а затем с анархистами, с кружками которых продолжает сотрудничать по возвращении в Киев. Именно анархисты в эти годы были главной головной болью офицеров Охранного отделения. Не объединенные партийной структурой, разбитые на десятки автономных групп, анархисты даже на фоне эсеров отличались крайней неразборчивостью в средствах и жестокостью. При этом если БО эсеров был нанесен серьезный удар после разоблачения Азефа, внедрить агентов во все группы анархистов было крайне непростой задачей. В свою очередь, Богров стал среди киевских анархистов заметной фигурой, не принимая при этом участие в убийствах и экспроприациях. Поэтому когда в конце 1906 года Богров неожиданно предложил начальнику киевского охранного отделения стать агентом-осведомителем, Кулябко с радостью согласился. Трудно сказать, что послужило причиной. Вряд ли деньги — хотя Богрову как агенту было положено жалованье в размере 150 рублей в месяц, Дмитрий и без них безбедно жил благодаря помощи отца. По всей видимости, Богров разочаровался в анархистском движении, увидев вместо «рыцарей революции» обыкновенных уголовников и психопатов. Сам Кулябко крайне положительно отзывался о работе «Аленского», в особенности о предоставлении сведений, позволивших в 1909 году предотвратить покушение на Николая II. В 1910 году Богров с февраля по ноябрь проживает в Санкт-Петербурге, где по приезде обращается к начальнику местного охранного отделения фон Коттену. Вернувшись в Киев, Богров некоторое время никак не напоминает агентам охранки о своем существовании. До конца августа — потом Богров явился к Кулябко с новыми сведениями, а тот, восприняв их со всей серьезностью, предложив затем «Аленскому» прийти к нему на квартиру. На квартире у начальника киевской охранки Богров повторил свою историю: якобы еще в Петербурге на него вышел некий эсер, представившийся «Николаем Яковлевичем», который позже приехал к нему на дачу под Кременчугом. Там он сообщил о готовящемся в Киеве покушении на Столыпина и министра народного просвещения Кассо. Кулябко не смутило, что его агент сообщил об этом лишь спустя два месяца, якобы прочитав о приезде Столыпина в газете и вспомнив о визите «Николая Яковлевича». Более того, позже Кулябко привел на встречу со своим агентом Спиридовича и Веригина, которым Богров повторил ту же самую историю.
И здесь в деле появляются все новые странности. Опытнейший Спиридович, по собственным словам, целиком и полностью поверил Богрову. Сведения о столичном эсере «Николае Яковлевиче» не были проверены, а запрос на подтверждение его личности не отправлен фон Коттену. Не была установлена «наружка» за самим Богровым, а за его квартирой на Бибиковском бульваре филеры наблюдали лишь с 9 утра до 10 вечера, а не круглосуточно. Словом, всё было сделано для того, чтобы история Богрова не развалилась и могла быть использована Кулябко и Спиридовичем позже, для оправдания. 31 августа Богров сообщил Кулябко о том, что «Николай Яковлевич» якобы прибыл в Киев, и потребовал от Богрова отправиться в Купеческий сад, дабы «собрать точные приметы министра Столыпина». Отметим — собрать «приметы» одного из самых узнаваемых лиц в государстве. В случае же если Богров не появится в Купеческом саду, сообщники «Николая Яковлевича» заподозрят его в предательстве. Кулябко поверил (или ему было приказано поверить) в эту белиберду со сбором «точных примет» главы правительства, выдав Богрову входной билет. В итоге тот без проблем попал в Купеческий сад, где в это время находились как Столыпин, так и император.
Примечательно, что несмотря на информацию о подготовке покушения, охрана Столыпина так и не была усилена. Поздно вечером Богров сообщил Кулябко о том, что «Николай Яковлевич» поселился у него в квартире с некой девицей «Ниной Александровной», после чего попросил билет на представление в городской театр, на котором должны были присутствовать все высокопоставленные гости города. Кулябко вновь выдал билет без лишних вопросов. Справедливости ради чуть позже Кулябко сообщил о готовящемся покушении начальнику охраны Столыпина капитану Есаулову. Затем ту же самую информацию самому Петру Аркадьевичу передал уже Курлов. Столыпин совершенно справедливо не поверил истории про якобы приехавшего в город «эсера и девицу с бомбой». Удивительно, но согласно официальной версии, располагая сведениями о местоположении опасных террористов, готовящих покушение, опытные борцы с революционным террором Курлов, Спиридович и Кулябко не сделали ничего для их задержания, а терпеливо ждали покушения. Богров еще раз встретился с Кулябко и Веригиным 1 сентября в гостинице «Европейская», после чего начальник Киевского охранного отделения выдал Богрову третий билет — на этот раз на ипподром, где для императора был организован парад гимназистов. И вновь Богров без проблем прошел по выданному билету. Наконец, вечером 1 сентября наступила кульминация этой абсурдистской пьесы.
В 21:00 в городском театре начался оперный спектакль «Сказка о царе Салтане». Богров беспрепятственно попадает в здание по билету в 18-й ряд партера. Там он встречает самого начальника охранки, который отправляет Богрова домой, проверить, на месте ли «Николай Яковлевич». Богров, выйдя из здания и для вида прогулявшись немного вокруг театра, возвращается, но на входе его не пропускает жандарм. Однако рядом «неожиданно» оказывается Кулябко, и Богров вновь попадает внутрь, уверив начальника охранки в том, что мифический гость ужинает у него в квартире на Бибиковском бульваре. Затем, дождавшись второго антракта, Богров направляется к Столыпину, и, достав пистолет «Браунинг», производит два выстрела. Петр Аркадьевич сумел сам опуститься в кресло, и, осенив крестным знамением подошедшего императора, произнес: «Счастлив умереть за царя». Тем временем пришедшие в ярость зрители принялись избивать Богрова, которого от серьезных увечий спас подполковник жандармов А.А. Иванов, вытащивший убийцу из толпы.
Ранения, полученные Столыпиным, оказались смертельными. Первая пуля раздробила кисть левой руки. Вторая же, летевшая в сердце, попала в висевший на груди Петра Аркадьевича орден Святого Владимира и изменила направление, пробив грудную клетку. Осколки раздробленного ордена попали в печень. Несмотря на сильнейшие боли, смертельно раненный Столыпин сумел принять нового и.о. главы правительства Коковцова. 4 сентября сознание Петра Аркадьевича помутилось, он пребывал в бреду. Дабы облегчить мучительные боли, врачи начали давать раненому морфий. У постели умирающего до последнего находился брат — Александр Аркадьевич. В 10 утра 5 сентября 1911 года врачи констатировали смерть. В завещании Столыпина была фраза «я хочу быть похороненным там, где меня убьют», и Петра Аркадьевича было решено похоронить в Киево-Печерской лавре. Примечательно, что похороны не почтил своим присутствием Николай II, ранее посетивший панихиду. Произошедшая трагедия не привела и к изменению программы или сокращению поездки императора.
Тем временем ускоренными темпами шло расследование покушения. На первых допросах Богров подчеркивал, что действовал единолично и по собственному желанию. Любопытно, что в ходе допросов убийца всячески оправдывал Кулябко:
«Решив еще задолго до наступления августовских торжеств совершить покушение на жизнь министра внутренних дел Столыпина, я искал способ осуществить это намерение… Конечно, Кулябко вполне искренне считал мои слова истинными… Все рассказанное мною Кулябко было вымышлено».
Параллельно допрашивались Спиридович, Курлов, Веригин и Кулябко. Последний вполне ожидаемо всю вину возлагал на себя, оправдывая поведение своего руководства неосведомленностью. По всей видимости, он отыгрывал уготованную ему роль «козла отпущения», рассчитывая на дальнейшую помощь покровителей.
Менее чем через неделю после начала следствия дело Богрова передали в военно-окружной суд, хотя преступление должен был рассматривать гражданский. И вот в ходе процесса Богров дает совершенно иные показания, согласно которым его принудили к убийству раскрывшие его агентурную деятельность киевские анархисты. При этом вместо убийства императора Богров почему-то совершил убийство опального главы правительства. Суд, приняв эти показания, признал Богрова виновным и приговорил к казни. Подобная поспешность весьма подозрительна — обычно следствие по таким резонансным делам занимало несколько месяцев. Однако Богров был повешен уже 12 сентября на Лысой Горе — не прошло и двух недель с момента покушения. И это притом, что суд в своем решении назвал боевика членом террористического подполья, даже не попытавшись установить личность сообщников. Из всех тех, кто нес ответственность за безопасность Столыпина, наказание понес лишь Кулябко. Он был снят с должности, что не помешало ему в дальнейшем пережить революцию и умереть своей смертью. Спиридович и Курлов сохранили свои посты, а после февраля 1917 сумели бежать за границу, где и прожили последние годы.
Так почему же Богров стрелял в Столыпина? Официальная версия — убийца пошел на это под давление раскрывших его анархистов — не выдерживает критики. Давление на Богрова прямо отрицал уже после революции один из лидеров киевских анархистов Петр Лятковский. Действовал ли Богров по собственному почину? Возможно. Личная переписка, воспоминания брата и его знакомых анархистов рисуют образ лишенного корней и ориентиров молодого неврастеника, склонного к депрессии. Такой вполне способен был расстаться с жизнью, громко хлопнув при этом дверью. Наиболее же вероятная версия — убийство Столыпина было организовано кем-то сверху. В нем был заинтересован сам Курлов, поскольку Столыпин планировал ревизию фондов МВД, которая могла вскрыть многочисленные хищения казенных средств. Поручение организовать убийство Столыпина, свалив все на местных анархистов, могли дать его давние недоброжелатели — Дедюлин и министр Императорского двора барон Фредерикс. Наконец, сам Николай II. Поведение императора — а в таких случаях каждое действие это взвешенный и осмысленный жест — говорит о том, что монарх был не слишком опечален случившимся. Однако сомнительно, что Николай мог сам решиться на подобное и дать прямое указание кому-либо из приближенных.
Столыпин погиб, но маховик реформ уже был запущен. Даже в неполной форме они оказали благотворное воздействие на русское общество и государство, позволив добиться внутреннего спокойствия после окончания революции. Столыпин один из немногих не только говорил и писал о необходимости трансформации русского общества, но и попытался осуществить ее на практике. Столкнувшись с сопротивлением как справа, так и слева, он тем не менее упорно двигался намеченным курсом. Ясно видя перед собой цель — построение свободного и процветающего русского государства.
В сентябре 1913 года, спустя два года после убийства Столыпина, в центре Киева был открыт памятник в его честь — на Думской площади, которая теперь превращена в Майдан Незалежности. Деньги на строительство были собраны благодаря пожертвованиям горожан, от лица которых была сделана надпись: «Петру Аркадьевичу Столыпину — русские люди». Работу бесплатно выполнил итальянский скульптор Этторе Ксименес. На пьедестале памятника возвышалась фигура самого Петра Аркадьевича, а у его подножия расположились скульптуры «Витязя» и «Женщины-России» и были выбиты знаменитые столыпинские высказывания: «Твердо верю, что затеплившийся на западе России свет русской национальной идеи не погаснет и вскоре озарит всю Россию» и «Вам нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия». Великой России, равно как и этому памятнику, оставалось существовать меньше 4 лет.
Литература
Список книг, так или иначе посвященных жизни и деятельности П.А. Столыпина, весьма обширен. Основная масса этих трудов вышла после 1991 года, когда стала возможна иная, помимо отрицательной, оценка столыпинских преобразований. Увидели свет две работы из серии «ЖЗЛ» за авторством С.Ю. Рыбаса и Табачника/Воронина соответственно. Целый ряд трудов, посвященных реформам и механизмам их реализации, вышли из-под пера П.А. Пожигайло, К.И. Могилевского, а также В.В. Шелохаева, лекции которого автор слушал в студенческие годы. Ряд работ посвящен крупнейшей проведенной Столыпиным реформе — аграрной. Это в частности сочинения, авторы которых А.Я. Аврех и С.М. Сидельников исходили из представления о провале реформы. Противоположной точки зрения придерживался В.Г. Тюкавкин, труд которого — «Великорусское крестьянство и Столыпинская аграрная реформа» — содержит огромное количество статистического материала, оказавшегося весьма полезным. При описании реалий революционного периода автор опирался на классические работы Анны Гейфман и Леонида Прайсмана по революционному террору. Среди источников необходимо отметить выпущенный в 2001 году двухтомник, содержащий документы и материалы столыпинских реформ, а также полное собрание выступлений Петра Аркадьевича в Государственной думе и опубликованную переписку Столыпина. В период перестройки был выпущен сборник документов, связанных с убийством Столыпина.
