«…непокорных, упрямых, лишь формально принявших католичество, гордых, как подобает испанцам, коими они, как ни крути, и были, денно и нощно мечтавших вернуть себе утерянные свободу и независимость, изо всех сил сопротивлявшихся намерению влить их в единую испанскую нацию…»
— Артуро Перес-Реверте, «Корсары Леванта»
Роман Рамирез, Мария де Кордоба, Диего Лопес, Луис де Кастро, Доминго де Луна — на первый взгляд, вполне обычные испанские имена, не так ли? Так сразу и не скажешь, что за ними скрываются тайные верующие мусульмане, которые в разное время были пойманы за соблюдением ислама и осуждены инквизицией.
В первой части нашего исследования мы рассмотрели вопрос об исламском генезисе Испании и первых десятилетиях существования испано-мусульман. Во II части мы постараемся закрыть эту тему и разобрать, как испанское государство реагировало на реальные и мнимые проявления нелояльности мусульманского населения — тема крайне злободневная и в наши дни.
Как сообщества морисков умудрялись так долго сопротивляться всем попыткам ассимиляции? Какую роль в сохранении ислама играла испанская аристократия? Как мориски пытались переходить в наступление и как выглядела дальнейшая дискуссия в испанских верхах касательно «мусульманского вопроса»? Наконец, какое наследие мориски оставили в самой Испании и за её пределами?
Преданный мудехар: что мешало ассимиляции испанских мусульман
Встаёт, однако, вопрос: а почему мориски так упорно (и успешно) цеплялись за ислам в условиях прессинга?
Во-первых, идентичность даже сегодня, в эпоху глобализации, значит очень много в социальном и материальном плане — поэтому русские и на Украине, и в Латвии сохраняют свою идентичность, [справедливо] ожидая скорее ухудшения своего положения в случае принятия навязываемой им «господствующей» идентичности, поскольку это, скорее всего, приведёт к потере ими того скромного социального капитала, который они успели сколотить, а новый им никто не гарантирует*. Мориска Мария ла Монья на суде перед инквизицией Куэнки сказала, что «ни за что бы в жизни не отказалась бы от своего происхождения, поскольку оно даёт ей величайший повод для гордости». Много позже во Французском Алжире миллионы арабских туземцев имели возможность получить полноценное французское гражданство при условии выхода из-под юрисдикции исламской общины — но они не делали этого не из идеологически соображений, а потому, что во французском обществе с его дискриминацией им не светило ничего лучше бидонвиллей и тяжёлой низкооплачиваемой работы, а также бытовой дискриминации. Хорошо известно, что на юге Испании в период 1559–1567 гг. королевская земельная комиссия аннулировала права собственности на землю многих местных морисков, потому что их документы относились к исламскому периоду и от этого становились «недействительными». Также известно достаточно случаев (заверенных самым пристрастным к морискам судьёй — инквизицией), когда христианские соседи бойкотировали полностью христианизированных морисков*. Например, как-то раз в Кодо (Сарагоса) горцы из числа «старых христиан» перебили всех местных морисков после того, как в драке с ними местный мориск убил горца. То есть это версия дилеммы заключённого и равновесия Нэша, в которой участники не предпринимают никаких действий, которые могут негативно повлиять на их отношения с другими заключёнными в условиях, когда они находятся во враждебном окружении. В эпоху, о которой мы говорим, общество недалеко ушло от полисной логики жизни: сын и внук сапожника был отцом и дедом сапожника — и всё это происходило в пределах одного и того же квартала; мобильность капитала и людских ресурсов были сравнительно низкими — вот так «взять и просто переехать» без материальных и социальных потерь было тяжело. Мориски сохраняли свою идентичность также под влиянием среды. А когда доброго слова было недостаточно, в ход шла сила: известно о случаях убийства морисками своих христианизированных собратьев, отринувших ислам — так, в Альпухарре было убито несколько женщин, принявших христианство. Ну и большая часть морисков уже вырастала в сообществе, где быть причастным к тайному исламу было нормой жизни. В 1580-х Мария де Луна, женщина из морисков Фуэнтеса, донесла инквизиции в Сарагосе на своего отца, который с 8 лет принуждал её соблюдать мусульманские обычаи и участвовать в исламских обрядах.
Во-вторых, играл свою роль экономический фактор. Из-за своего богатства и полезности у них были влиятельные покровители среди испанской знати, которые банально не хотели резать дойную корову. Гранды и сеньоры имели значительные доходы со своих подданных-морисков и часто просто не пускали инквизиторов в свои владения — сегодня нечто подобное можно увидеть в США с их противостоянием между администрацией городов-убежищ и федеральными миграционными агентами. Кроме финансов стоял вопрос политических прав: Испания состояла из королевств с сильнейшими регионалистскими традициями, и феодалы яростно защищали местные обычаи и законы («фуэрос»), поскольку инквизиция прямо нарушала их юрисдикцию в этих землях (и как мы помним, это было одной из неофициальных задач, возложенных на неё королём).
Когда же инквизиторы всё-таки находили склады Коранов, подпольные мечети и медресе, то начинались длительные судебные процессы, которые оканчивались большими денежными штрафами. Впрочем, платили их всегда сами мориски, прекрасно понимавшие, кому обязаны своей свободой. Одним из крупных защитников крипто-мусульман был адмирал Арагона Санчо де Кардона, который преследовался инквизицией за свою чересчур мультикультурную политику*. Другие гранды вроде графа Аранда и дона Гонасало Диксара не только скрывали тайных мусульман, но и помогали им бежать в Алжир. Была ещё одна причина, по которой гранды постоянно конфликтовали с инквизицией по поводу морисков и ставили ей палки в колёса: инквизиторы стремились конфисковать имущество осуждённого вассала, в то время как по феодальным порядкам оно должно было отойти сеньору.
Опять же, экономическое процветание многих морисков позволяло им откупаться от официальных властей, которые за мзду были готовы смотреть на крипто-мусульманские гетто сквозь пальцы — в том числе и благодаря как бы легальным штрафам. Собираемые суммы были огромными: за время 1566–1609 гг. в одной Валенсии мориски выплатили инквизиции 225.6 тыс. дукатов — в 8 (!) раз больше, чем население всей остальной Испании за тот же период. Эти санкции за проявления мусульманской ереси были вполне легальным средством обогащения для низовых и средних функционеров инквизиции, которым подпольное мусульманство морисков было выгодно.
Остро стояла проблема подготовки католических кадров, когда людей банально не хватало и приходилось ставить смотреть за морисками кого попало. Ввиду этого имели место совсем курьёзные случаи: в начале 1540-х выяснилось, что священник Бартоломе де Лос Ангелес (между прочим весьма образованный, поскольку знал арабский) вымогал у своих прихожан-морисков деньги за сокрытие их криптомусульманства, а через несколько лет его не просто восстановили, а дали в его зону ответственности 128 (!) морискских городов и деревень — и через 2 года его снова поймали за тем же.
Иногда богатый мориск мог обратить в ислам своих христианских слуг, как это сделал в 1605 году валенсийский скотовод Факине. Вообще состоятельные и высокородные мориски на практике позволяли себе очень много. Богатый мориск Хуан Надар обратил в ислам нескольких своих сожительниц родом из «старых христиан». А Мигель Хуан Рата позволял себе прилюдно (!) прерывать священника во время проповеди, как только тот переходил к теме ислама и пророка Магомета. А невероятно богатый дон Косме Абенамир попадался несколько раз на исламских собраниях и проповедях, но его влиятельные патроны в Мадриде всегда его защищали и помогали избежать наказания.
Переговорная позиция инквизиции, однако, была гораздо сильнее, поскольку они могли в случае чего морисков сжечь (и жгли в больших количествах, больше, чем прочих еретиков и даже крипто-иудеев). Поэтому иногда инквизиция и мориски заключали официальные рэкет-договора, посредниками в которых были сеньоры: мориски платили отступные каждый год в обмен на то, чтобы имущество осуждённых инквизицией морисков не конфисковалось*.
Иногда случались прорывные сделки для автономистов: полностью морискский Орначос с населением 5 тысяч человек в 1590 году купил у Филиппа II право собственной юрисдикции (которому сопутствовало право ношения оружия) в своём городе за 30 тыс. дукатов*. Но это скорее исключение, поскольку сумма была невероятная по тем временам (она составляла ¼ от стоимости всей недвижимости в городе). К слову, «орначерос», как их называли в Испании, были пристальным объектом внимания инквизиции, поскольку их скрываемое мусульманство было слишком явным и даже вызывающим. Инквизиторы рекрутировали в их рядах доносчиков и посылали туда агентов, с которыми орначерос, хранившие тайны своей общины и организовавшие эффективную «контрразведку», безжалостно расправлялись, как и с пришлыми христианами, которых они грабили и убивали. Весь этот конспирологический триллер вскрылся в 1608 году, когда испанский следователь нашёл в полях вблизи Орначоса 83 (!) трупа и по итогам расследования вскрылся действительно масштабный заговор администрации города: 10 членов городского совета были повешены, а 170 причастных к делу были сосланы на галеры.
В разных регионах Испании местные власти пользовались возможностью давить морисков как бы нейтральными экономическими мерами. Например, производство шёлка в Гранаде, контролируемое морисками, облагалось очень большими налогами, и через какое-то время шёлк из христианской Мурсии (где налоги были заметно меньше) начал вытеснять морискский на региональном рынке Гранады. «Католик! Покупай у католика!».
Некоторые мориски не выдерживали и эмигрировали в другие мусульманские политии. Но пик эмиграции пришёлся на 1520-е гг., кода по сообщениям из арабских источников той эпохи после неудачных вооружённых выступлений морисков против католических властей в Алжир переселились около 70 тыс. испанских мудехаров.
Опасные классы: сопротивление морисков
Разговор о причинах реальной и мнимой нелояльности морисков это разговор о курице и яйце: морисков угнетали, опасаясь их нелояльности, отчего они становились действительно нелояльными и давали поводы к дальнейшему угнетению. Местные власти (в частности в Валенсии) пытались поощрять их интеграцию через смешанные браки, для чего даже вводили налоговые льготы, но успех такого рода мер был ограниченным. О правовой дискриминации морисков мы уже писали выше, к этому стоит добавить то, что на региональном уровне морискам могли навязывать дополнительные налоги для поддержания инфраструктуры*, им могли запрещать менять место жительства или заниматься определёнными профессиями. Жертвами произвола инквизиции могли стать и честные мориски, прошедшие полную христианизацию. Например, в Мурсии в 1550-х гг. мориска Хуана де Спуче оговорили в тайном магометанстве на основании свидетельств о том, что он… омыл руки и лицо после рубки деревьев. Инквизитор Кристобаль де Салазар пытал несчастного до тех пор, пока тот не сознался в крипто-исламе, и потом де Салазар пытал его ещё (!), после чего тот умер от заражения в тюрьме. Конечно, такие истории, как говорят в подобных случаях апологеты большевистских зверств, относились к разряду «перегибов на местах» и не являлись правилом. С другой стороны, именно такие эксцессы подвигали вполне христианизированных морисков ставить VPN и TOR возвращаться к религии предков и уходить в подполье.
По этим причинам мориски были мощной пятой колонной для тех же Османов. Недовольные постоянным нарушением своих прав, некоторые мориски к середине XVI века снова начали открыто выступать против официальных властей с оружием в руках. В определённых районах мориски-разбойники начали собираться по религиозному признаку. Особенно активными они были на юге страны, где шайки мусульманских бандитов под предводительством Эль Партала и Гонсало Эль Сениса избирательно грабили только христианское население.
В прибрежных районах Испании мориски могли оказывать содействие магрибским и османским корсарам, устраивавшим налёты на эти области в течение большей части XVI века. Так, в Табернасе в 1560-х гг. в ответ на рейд инквизиции мориски призвали османских корсаров, которые устроили большой набег на эту область и увели десятки христиан в неволю.
В 1560-х испанские власти и инквизиция решили устроить масштабную прополку сообщества морисков, но не на пустом месте — для них важную роль играли военные и экономические соображения: для короля репрессии позволяли пополнять боевые галеры дешевыми гребцами-невольниками, а инквизиция штрафами и конфискациями боролась со своим дефицитом бюджета. Также важны были соображения политики и укрепления внутренней вертикали власти: если приглядеться, то в 1560-х заметная доля активности инквизиции пришлась на беспокойный Арагон, где местные феодалы всё ещё обладали огромной властью и большим количеством вооружения (в отличие от ранее разоруженных соседей из Валенсии). Так что инквизиция создавала «чёрный вход» в королевство. В связи с этим жившие под защитой своих вассалов крипто-мусульмане были первыми кандидатами на раскулачивание.
Религиозные регуляторы начали активно исполнять давно принятые (но отложенные или игнорируемые за взятки) законы об обязательном обучении морискских детей кастильскому, запрете на арабский, полной катехизации морисков* и мн. др. Также в период 1559–1567 гг. светские власти и инквизиция провели ревизию прав на землю, в ходе которой у морисков конфисковали 100 тыс. га, поскольку они не могли доказать свои права на владение ей, ведь никаких действительных документов испанского времени у них не было. Также к этому примешивались постоянные инспекции жилища и быта морисков, совсем как в современном китайском Синьцзяне коммунисты поступают с уйгурами.
Недовольство морисков привело к большому восстанию в Альпухарре в 1568 году, в котором на пике участвовало до 60 тыс. человек. Для Филиппа II это было очень некстати, поскольку войска католического короля в ту пору воевали по всей Европе и в Средиземном море. Порта не замедлила воспользоваться такой возможностью и отправила к повстанцам-морискам огромную флотилию из 40 кораблей с оружием и добровольцами. Из-за погодных условий берегов Испании достигли только 6 кораблей, но и этого было достаточно: за несколько лет боевых действий на стороне морисков успели повоевать около 200 османских «военспецов» и почти 4000 добровольцев из Магриба*. Эмиром мориски выбрали члена городского совета Гранады и представителя старой династии монархов Аль-Андалуса по имени Эрнандо де Кордоба-и-Валора, который по вступлении в должность принял более мусульманское Абен Умейя.
Восстание вызвало среди морисков всплеск интереса к исламу, который привёл к антихристианским погромам и массовым убийствам служителей церкви. Не обеляя погромщиков, заметим, что они, скорее всего, мстили за насильственную христианизацию предшествующих лет и связанные с этим злоупотребления.
С чисто военной точки зрения восставшие, несмотря на многочисленность, были не так опасны, но благодаря поддержке зарубежных доброжелателей в сердце Испании появилось враждебное Габсбургам исламское государство. Провинциальный мятеж очень быстро перерос в большую гражданскую войну, поскольку участвовавшие в подавлении испанские войска чрезмерно увлеклись разорением селений морисков и охоте за рабами*. Мало-помалу войска Габсбургов сумели реорганизоваться и нанести мятежникам ряд ощутимых военных поражений. Несмотря на первоначальный успех, мятеж остался локальным, поскольку мориски в других регионах страны не поддержали восставших, рассчитывая продолжить более-менее мирное сосуществование с христианами.
После подавления восстания в 1571 году Габсбурги устроили масштабные депортации (около 100 тыс. морисков) с целью переселения морисков в другие области Испании и начали заселять районы, примыкавшие в Альпухарре колонистами из числа «старых христиан», но там по-прежнему оставалось несколько тысяч бандитствующих повстанцев, причём проблема оставалась актуальной до 1630-х. Здесь, правда, встаёт вопрос о том, почему «окончательное решение мусульманского вопроса» произошло не тогда, в момент военного триумфа испанцев, а через 40 лет? Как говорилось выше, мориски были очень продуктивным с экономической точки зрения классом. В Испании Филиппа II, несмотря на поток золота из Америки, вечно не хватало денег на прожорливые войны в Европе и Средиземноморье, а сам король трижды (!) объявлял банкротство. Поэтому реально жёсткие действия в отношении морисков (этнические чистки и выселение из Испании), которые предлагал испанский командующий Дон Хуан Австрийский, не были предприняты.
Впрочем, некоторые мориски решили не испытывать на прочность границы испанской толерантности, и вместо этого толерантно избавили от себя Испанию сразу после подавления восстания, эмигрировав в Северную Африку. Фернан Бродель говорит о примерно 60–80 тыс. мигрантов, что было весьма значительным числом.
Карта расселения морисков в Испании после 1570 г.
Летом 1580 года, в период короткого, но интенсивного испанского завоевания Португалии, на фоне дефицита товаров и шпиономании власти Севильи «раскрыли» заговор морисков Андалусии с целью устроить синхронизированное восстание морисков Севильи, Кордовы и других городов региона, и затем дождаться военной помощи североафриканских пиратов. Реально это, конечно, аналог ерофеевского «нашу синеглазую сестру Белоруссию — расчленить и отдать на откуп диктатору Камеруна Мише Соколову», поскольку все детали заговора* были получены под пытками, в то время как ни один из отчётов региональных властей не подтверждает наличия в регионе банд морисков, терроризирующих местное население (в ту пору преимущественно женское, поскольку бо́льшая часть мужчин Андалусии были заняты на флоте/армии или отправились колонизировать Новый Свет). Как не нашли и оружия, боевых штандартов и пр. предметов, указанных подозреваемыми в ходе допросов. Но, возможно, с точки зрения властей города, последовавшие за этим показательные казни и погромы имели воспитательный эффект на морисков. Вообще инквизиция в период, предшествующий изгнанию, уделяла морискам диспропорционально большее, чем другим еретикам*.
Впрочем, нет дыма без огня (простите за каламбур). Испанцами были зафиксированы факты сотрудничества с европейскими врагами Габсбургов — что объясняет внезапное повышение интереса инквизиции к морискам с 1570-х гг. на фоне французских религиозных войн. Например, известно, что в 1575 году мориски Арагона просили оружия и помощи у властей французского Беарна. Французский король Генрих Наваррский, бывший гугенот, согласно донесениям агентов инквизиции, состоял в переписке с заговорщиками-морисками, которые обещали ему поднять на войну против испанцев 60 тыс. человек — вероятно, посредниками здесь могли послужить представители небольшой общины морисков, проживавших на юго-западных границах Франции, в опасной (для испанцев) близости к еретикам-гугенотам. Возможно, это был «кровавый навет», но в то время голландские мятежники-протестанты, например, заключили военный союз с Османскими султаном, поэтому сотрудничество с французами было совсем не таким уж невероятным вариантом*. Косвенным подтверждением этого факта является то, что сам Генрих приглашал испанских морисков селиться во Франции, а некоторые из них могли добиться там высокого положения. В частности, агент кардинала Ришелье Альфонсо Лопес был выходцем из семьи Абена Абу, одного из лидеров восстания в Альпухарре и занимал очень высокое положение в Париже.
Постепенно среди морисков распространялась протестантская литература и взгляды, так что они способствовали распространению протестантской ереси в метрополии — в чём были заинтересованы, поскольку сходились во взглядах на ключевые вопросы (например, отрицали монополию церковных властей на толкование Священного Писания). Поэтому, например, когда англичане устроили налёт на Кадис в 1595-м, власти города запретили морискам покидать свои дома, опасаясь, что те поддержат пиратов-еретиков.
Османские связи не ослабевали, отчасти благодаря диаспоре испанских мусульман в пределах Порты и при дворе султана Марокко. Так, в 1580 году был установлен факт тайных сношений морисков с марокканским послом; а в 1578-м и 1581-м испанцы раскрыли несколько заговоров, в которых были вовлечены алжирские пираты*. А в 1604-м испанские мориски вообще предупредили магрибских пиратов об испанском рейде, чем помогли спасти их.
Также представители диаспоры помогали налаживать контакты общины и с другими державами: так, голландцы общались с испано-мусульманами в своём стамбульском посольстве через посредство мориска Мехмета Абулака, лечащего врача дочери шейх аль-ислама Османской империи.
К началу XVII века мориски составляли очень заметную часть населения Испании: 61 тыс. человек проживали в Арагоне; гранадские мориски составляли около 130 тыс. человек (ввиду событий XVI века они также были разбросаны по Кастилии, поэтому реальные цифры могут быть выше); ещё 135 тысяч жили в Валенсии. То есть речь шла о примерно 300 тыс. человек в стране с населением около 8–9 млн человек*.
После восшествия Филиппа III на престол в 1599 году окончательного решения о выселении ещё не приняли — новая администрация, подталкиваемая церковными деятелями, надеялась на активную христианизацию морисков. Изначальная мягкость нового монарха также объясняется его зависимостью от знати, в лице которой он изначально искал поддержку — а знать, как мы помним, очень ценила экономическую пользу, приносимую морисками. Тогда ещё топовые интеллектуалы Испании не могли определиться, что им всё-таки делать с морисками, однако предлагаемые варианты решения были крайне нетолерантными.
Педро де Валенсия, даром что считается гуманистом, предложил активную христианизацию в противовес поголовной резне, поскольку испанцы и так тратят значительные усилия на привлечение американских дикарей к католичеству, а уж на жителей метрополии сил могут не жалеть. Также он обсуждал возможность обращения всех морисков в рабство с целью ограничения роста их численности — но считал, что в этом случае в Испании всегда будет зреть угроза мятежа. Алонсо Гутьеррес ещё в 1588 году предлагал собрать всех морисков в гетто, где над ними начальником будет христианин и они смогут жениться только с его дозволения и им будет запрещено носить оружие, а ещё должны будут отдавать 1/5 своего дохода и платить королю значительную сумму каждый год. Также, по задумке Гутьерреса, им должны были ставить клеймо на лицо (чтобы они не могли сойти за старых христиан), а часть популяции морисков надо было кастрировать, чтобы они не так активно плодились. Мануэль Понсо де Леон на предложение ответил тем, что забирать репродуктивные органы — это совсем не по-христиански, и поэтому лучше заставить морисков заплатить деньгами за своё латентное мусульманство: со всех желающих жениться морисков требовать большую сумму, а ещё строить за их счёт крепости в Средиземноморье против Османов.
Свинцовые книги Сакромонте: последняя попытка позитивного пиара морисков
Масштабной бойне всегда предшествует какая-нибудь масштабная фальсификация. В конце XVI века на месте снесённого минарета в Гранаде испанцы нашли 22 свинцовые таблички с текстами на арабском и латыни, где святой Иаков (по преданию, принёсший христианство в Испанию) много рассуждал о разных теологических вопросах и об арабах (о них он говорил в очень хорошем тоне), и пытался примирить каноны христианства с исламом. Много позднее к концу XVII века было установлено, что текст является подделкой. Что касается авторства — то очевидно, что это были мориски, пытавшиеся за счёт фальсификации улучшить имидж своего сообщества в глазах католического большинства. «Обнаружение» текстов сопровождалось успешно распространяемыми слухами о чудесах и пр. Как бы то ни было, функционеры королевского двора хорошо восприняли эту интеллектуальную провокацию (возможно, они и приложили к ней руку), так что следующие 10 лет до изгнания мориски наслаждались [относительно] более высоким престижем в глаза большинства, поскольку тема с табличками была поддержана на официальном уровне. Это показывает нам, что более позднее решение об изгнании морисков не было результатом долгосрочных планов испанской монархии, поскольку незадолго до этого испанцы поддержали «толерантную» фальсификацию, надеясь на обращение морисков.
Но итоговое решение было сформировано под влиянием Хуана де Риберы, архиепископа и государственного деятеля. О нём стоит рассказать более подробно, поскольку его жизнь отражает повороты политической мысли в самой Испании.
В начале своей очень долгой карьеры, проповедуя среди морисков Валенсии, де Рибера был ярым защитником «новых христиан» и саботировал по мере сил все попытки насильственного насаждения христианских обычаев среди морисков и марранов*. Он не одобрял насильственных крещений предшествующих десятилетий, поскольку считал христианизацию эффективной только при условии добровольного (а значит честного) принятия основ веры. Однако в Валенсии царила своя атмосфера, и это касалось не только морисков (в наибольшем числе представленных в этой части державы), но и среди «старых христиан», которые в организации и обрядовой части сильно отличались от того образа католического христианства, который пытались навязать всей Испании мадридские власти. Например, в Валенсии миряне часто разводились без санкции церкви (!), а потайное мусульманство морисков и вовсе было секретом Полишинеля. В основании этого конечно лежал валенсийский автономизм — не такой нахальный, как арагонский, но всё равно заметный (валенсийская знать не считала регион частью Испании, предпочитая называть Филиппа II «королём Валенсии»). Де Рибера принялся за активное строительство католической (и, как следствие, промонархической и централизаторской) вертикали власти, издавая один за другим декреты, ограничивавшие автономию региональных институтов и элит. Мориски особенно упорно сопротивлялись попытками их христианизации и уже с начала 1580-х де Рибера становится всё менее толерантным и всё больше склоняется к «окончательному решению мусульманского вопроса», то есть изгнанию. Де Рибера начал лоббировать масштабное изгнание морисков из Валенсии, что не нашло понимания у Филиппа II. Однако его радикальные идеи встретили тёплый приём у той части элит Испании, которая поднялась с приходом нового монарха.
Герцог Лерма, фаворит нового короля, в 1599 году представил Филиппу III записку по морискскому вопросу, написанную под влиянием Риберы. В ней обсуждался вариант раскулачивания морисков: герцог предлагал обратить всех морисков в рабство, чтобы их подневольный труд шёл на благо Испании и/или будут выкупать свою свободу за большие деньги; несогласных же предполагалось убить/изгнать. Экономическая направленность плана является косвенным свидетельством того, что мориски занимали видное место в экономической иерархии Испании, в том числе и как ростовщики (конечно, в обход исламских правил — ну «такия» дела), поэтому Лерма* говорил за весь класс аристократов — если не хочется отдавать заём, то можно избавиться от кредитора (или отобрать деньги у кого-то). В период 1551–1604 гг. испанская аристократия жила на широкую ногу и рост её долгов опережал рост доходов — поэтому дальнейшее изгнание морисков встретило молчаливое согласие со стороны валенсийской аристократии, получившей возможность поправить своё финансовое состояние за счёт ограбления вассалов.
Столь брутальные меры оправдывались тем, что к следованию мусульманским обычаям примешивалась и государственная измена: испанские шпионы получали донесения о том, что мориски отправили тайную делегацию к марокканскому султану с просьбой вторгнуться в Испанию и освободить угнетаемых единоверцев. Памятуя о репутации морисков как пятой колонны исламских держав, стоит сказать, что, возможно, эти донесения имели отношения к истине — ведь несмотря на экономическое процветание мориски постоянно находились под прицелом инквизиции и их переговорную позицию в теории могло укрепить серьёзное поражение католического монарха от рук исламской державы.
Vamos a matar, compañeros*: уничтожение мусульманской Испании
В период 1609–1614 испанские власти «за несколько декретов»* устроили масштабные депортации морисков из страны. Время было выбрано подходящее — на время прекратились войны с Францией и Нидерландами, относительное затишье царило на средиземноморском фронтире империи. Собственно, недостаток свободных войск на протяжении всего XVI века был веской причиной оттягивать решение проблемы морисков. Например, в Альпухарре 1570-го основные силы испанцев составляли всего около 13 тыс. человек. Тогда пленных морисков сгоняли в кучу и конвоировали, многие сбегали, и у королевских властей не хватало людей, которых можно было бы отрядить на их поиски. Позже, относительный мир позволил Габсбургам стянуть в Испанию крупные силы для организации депортаций и подавления сопутствующих кровавых восстаний самих морисков.
«Испанский Геракл побеждает лернейскую гидру неверных» (1612)
Надо сказать, хотя мориски сражались отчаянно, чистка застала их врасплох. Де Рибера благоразумно уговорил архитекторов депортации от предшествующих ей в течение нескольких лет инквизиторских проверок и больших показательных процессов, поскольку он справедливо полагал, что лидеры морискских общин, наученные опытом столетнего угнетения, могут насторожиться и начать готовиться к войне, поэтому нужно усыпить их бдительность временным сохранением «щадящего режима». Однако несмотря на относительную краткость, война с восставшими морисками была ужасно кровавой, совсем в духе 1570-го. Ожесточение достигло таких пределов, что в мае 1611-го власти выпустили указ о вознаграждении за морискских мятежников: 30 золотых фунтов за мёртвого мусульманина или 60 золотых фунтов за пойманного (причём с правом оставить его себе в качестве раба). Беспредел и разорение в областях морисков заставляют вспомнить описания разрухи 30-летней войны. Общее количество убитых в ходе депортации оценивается в 70 тыс., хотя достоверность этих цифр небесспорна.
Изгнание морисков в литературе: отрывок из романа Артуро Перес-Реверте «Капитан Алатристе»
Оливарес с любопытством взглянул капитану в глаза, где вспыхнул опасный огонек, и вновь углубился в бумаги.
— Похоже на то, — заметил он. — Однако, судя по отзывам, в мирной жизни вы вели себя не так образцово, как на войне… Тут упоминается драка в Неаполе, повлекшая за собой смертельный исход… Ага! Во время подавления восстания морисков в Валенсии вы отказались выполнить приказ. — Оливарес нахмурился. — Вам что же — не пришелся по вкусу королевский эдикт об их изгнании?
Прежде чем ответить, Алатристе немного помолчал.
— Я — солдат, — произнес он наконец. — А не мясник.
— Мне казалось, что вы прежде всего — верный слуга нашего государя.
— Так оно и есть. Я служу королю лучше, нежели Господу Богу, ибо Его десять заповедей нарушал постоянно, а королевские приказы до того случая — ни разу.
Оливарес вскинул бровь:
— Мне докладывали, что там, в Валенсии, наши полки покрыли себя славой…
— Вас ввели в заблуждение. Когда грабишь дома, насилуешь женщин и рубишь головы безоружным крестьянам, покрываешь себя не славой, а позором.
Оливарес слушал его с непроницаемым видом.
— Они не желали признавать истинную веру, — веско заметил он. — И отречься от Магомета.
Капитан пожал плечами.
— Очень может быть. И поэтому их надо убивать? Я не желал.
— Вот как? — с деланным удивлением сказал министр. — А убивать по заказу и за плату вам милее?
— Я не убиваю ни детей, ни стариков.
— Ну, ясно. И, стало быть, вы покинули свой полк и поступили в Неаполе на королевский галерный флот?
— Если уж надо уничтожать неверных, то пусть это будут настоящие мусульмане — турки, которые умеют защищаться.
Оливарес некоторое время разглядывал его, не произнося ни слова, потом вновь принялся листать бумаги. Видно было, что последние слова Алатристе заставили его призадуматься.
Пунктом назначения морисков были испанские владения в Северной Африке, что по факту означало то, что мориски должны будут в большинстве своём расселяться в пустыне посреди ничего: католическому королю принадлежало только несколько крепостей, за пределами которых начинался арабский аналог североамериканского индейского фронтира с чересполосицей племён в дикой глухомани.
Агилар, испанский комендант Орана, приняв 22 тыс. морисков, отказался принимать остальных. После этого мориски начали расселяться по мусульманским территориям Северной Африки (некоторые общины отправились в другие европейские политии, благоволившие им как квалифицированным работникам вроде Франции и Милана). На этом пути их грабили, захватывали в плен — в общем, такова была судьба беженцев. Постепенно они разошлись по разным мусульманским политиям.
Изгнание было масштабным, но не абсолютным. Кроме интегрированных представителей немногочисленной элиты в стране осталось около 15 тыс. морисков. Поодиночке или группами они подавали петиции, доказывая, что являются верующими христианами и/или указывая на заслуги своих предков перед католической монархией*. Некоторые возвращались тайно в прежние места проживания, нередко при помощи старых соседей-христиан, что показывает, что на бытовом уровне многие испанцы не считали морисков «внутренними иностранцами» (каковыми, например, многие русские Крыма видят местных татар). Здесь, кстати, будет уместным вспомнить эпизод из «Дон Кихота» Сервантеса, где старый друг Санчо Пансы, мориск Рикотте, возвращается в родные края под личиной паломника из Германии, чтобы откопать клад, спрятанный им до изгнания. Вообще в Испанию разными путями, тайно и открыто, в последующие десятилетия смогли вернуться аж 30 тыс. морисков — и почти все они впоследствии получили амнистию.
Испанская карта изгнания морисков. Полосатые круги — это место расселения до депортации, стрелки — направление миграционных потоков во время изгнания. Красные квадраты — принимающие города. Красным также обозначены области, где возникли поселения морисков
Вообще сам термин «мориски», если уж на то пошло, является лукавством, поскольку по справедливости [и в соответствии с элементарной логикой] эта категория населения должна была охватывать гораздо большее число жителей Испании на начало XVII века. Неладно скроенная история Реконкисты с её огромными логическими дырами в качестве основания держит теорию о том, что по мере отвоевания земель у «мавров» их заселяли неизвестно откуда взявшиеся христиане, а сами «мавры» уходили куда-то*. Но на самом деле, как мы уже смотрели раньше, всё было гораздо сложнее и менее очевидно. Поэтому, например, есть мальтийский народ католиков, у которых семитский язык пишется на латинице, а христианский Бог называется Аллах. Да и еврейский след в родословной не помешал Томасу Торквемаде стать инквизитором, а многим другим крещёным иудеям или их потомкам достались влиятельные церковные должности — можно вспомнить епископов Алонсо Бургосского, Хуана Ариаса и Пабло де Санто Марию; духовника королевы Изабеллы Эрнандо де Талаверу и мн. др.*.
Неудобные вопросы возникают уже из цифр, получившихся в результате пересчёта. Некоторые современные авторы (Антонио Палестерос, Пьер Шоню, Мухаммед Инан, Мулуд Гаид) называют огромные цифры морисков, проживавших в одной только Гранаде в начале XVI века — от 700 тыс. до 900 тыс. человек, а уже в 1540-х гг. сами мориски называли в письме османскому султану свою численность на уровне всего лишь 350 тыс. человек. Куда делись остальные? Убийства морисков в самой Испании имели место, но не были настолько массовыми (иначе бы в стране постоянно натыкались на братские могилы). Миграция из-за репрессий была весьма ограниченной, потому что в ту эпоху исход большой массы населения оставил бы куда более заметный генетический след в регионах, которые их приняли (и был бы соответствующим образом отражён в источниках). Собственно, нам известно о миграции сотни тысяч морисков в Алжир, и в этой стране до сих пор заметна разница между светлыми и тёмными арабами (светлые выглядят даже большими европейцами, чем многие жители юга Италии), а ещё там остаются неотличимые от европейцев кабилы. Соответственно, более широкий поток оставил бы более заметный след где-то в Средиземноморье. Например, в конце XIX века миграция белых мусульман с Балкан в Османскую империю серьёзно повлияла на генофонд и культуру будущей Турции, из-за чего в местном обществе до сих пор существует раскол на «белых» и «чёрных» турок (выливающийся в политику). Судя по всему, «пропавшие» полмиллиона мусульман и их потомков (и не забываем о мудехарах других частей королевства, численность которых неизвестна) растворились среди местного испанского населения.
Так что реально настоящими морисками в Испании могло быть минимум 35% населения всей Испании, просто на момент непосредственного завоевания Гранады и последовавшим за этим легендированием с целью нацбилдинга к старым христианам могли приписать задним числом огромное количество как мусульман, так и их крестившихся потомков в первом поколении. Это также служит дополнительной причиной процветания морисков — учитывая их дискриминацию и постоянные кризисы, такие капиталы и влияние могли существовать только при реально большей представленности в населении страны. В качестве своеобразного примера можно привести современную Украину, где в политике тон задают сторонники украинского языка, но в экономической элите доминируют русскоязычные, а очень большая масса населения не знает «литературного украинского» (также сравнительно мало хорошо знающих мову на украинской стороне фронта в зоне АТО) и русский до сих пор занимает лидирующие позиции в повседневной жизни.
А в 1609–1614 гг., когда скрытая исламская угроза была более-менее локализована, испанские власти приняли решение «бить не по морде, а по паспорту», и вместе с крипто-мусульманами депортировали огромную массу уже христианизированных морисков. Власти это понимали, поэтому морисков-возвращенцев часто брали под покровительство влиятельные особы, а в 1626 году король разрешил оставшимся морискам не покидать страну при условии того, что они будут жить подальше от берега. Также неизвестное число мусульман сумело скрыться в рядах цыган, что сильно затруднило их поиски ввиду многочисленности, мобильности и, ну… общей «восточности» цыган, назовём это так*. Характерно, что у испанской католической церкви не было единого официального мнения по вопросу о морисках. С позицией сторонников изгнания мы уже успели ознакомиться ранее, а что же с противниками? Как это ни удивительно, но против изгнания высказывались некоторые кардиналы, которые приводили не только очевидные экономические, но и вполне себе теологические доводы. Кардинал Гевара, например, считал, что нельзя отправлять пусть и вероотступников, но всё же крещёных христиан в Северную Африку, где они, скорее всего, станут магометанами.
Ещё в стране остались и рабы-мориски, бывшие частым зрелищем в портовых районах (к слову, они очень часто встречаются в романе «Золоте короля» Артуро Переса-Реверте, посвящённом морской тематике). Рабы-мориски, куда более квалифицированные и способные, чем невольники из Африки, ценились в Испании очень высоко. В Кордове, например, одна дворянская вдова купила раба-мориска и продала его всего через сутки за цену на 25% выше.
Самым видимым бенефициаром изгнания стал сам герцог Лерма, которому досталась большая часть собственности морисков, реквизированной королевскими войсками. Но его реальная доля была выше, поскольку ещё в период депортаций его агенты ездили по селениям и скупали дома морисков за бесценок. Однозначными проигравшими впоследствии стали феодалы с наибольшей долей морисков-вассалов, в долгосрочной перспективе лишившиеся налогов и вынужденные заключать новые, куда менее выгодные договоры с христианскими арендаторами на опустевших землях — это, в принципе, вполне устраивало короля, ведь это сбивало со знати спесь, поскольку без денег сильно не пофрондерствуешь. Само по себе изгнание морисков принесло короне больше экономических проблем, нежели выгод, однако христианских ремесленников и крестьян можно считать непрямыми победителями — конкуренция на рынке труда значительно ослабла. В связи с этим любопытно вспомнить, что известные своей любовью к автономии каталонцы и баски изгнали своих морисков и марранов за 100 лет до этого как раз из экономических соображений.
«Люби Аль-Андалус в себе»: испано-мусульмане после изгнания
А что же изгнанные испано-мусульмане? В культурном и расовом отношении они отличались от местного арабо-берберского населения не меньше, чем нынешние французы от жителей Ливана. Арабский многие из морисков не знали, а их исламские практики из-за многих поколений жизни в качестве мудехаров тоже сильно отличались от общеарабских — и по свидетельствам морисков-очевидцев, с ними в массе своей с ними обращались как с христианами. Тем не менее через некоторое время практически все мориски сумели устроиться в Тунисе, Марокко и Алжире как квалифицированные работники и в вооружённых формированиях, созданных в этих политиях. Их и их потомков там называли «андалузцами»*. Очень быстро они стали местной элитой в этих государствах.
Бремя белого человека в тюрбане: европейские мусульмане завоёвывают «чёрную» Африку
Задолго до изгнания из Испании в Северной Африке уже существовала большая диаспора морисков. Многие из них были хорошими военными и техническими специалистами, поэтому они пользовались доверием и почётом у местных правителей. Особенно много их было в Марокко. В 1590-х гг. султан решил подчинить африканскую империю Сонгай и отправил туда армию, состоявшую из белых мусульман*. Они завоевали для Марокко эти территории и сумели закрепиться в нескольких крепостях, позволявших им контролировать торговлю золотом, рабами и слоновой костью. Войны с местными вождями и потери от болезней требовали постоянных подкреплений из метрополии (за первые 20 лет марокканского правления туда пришлось отправить ещё примерно 15 тысяч солдат, многие из которых были европейцами), поэтому с 1620 года султан Марокко перестал назначать наместников Тимбукту и местные гарнизоны оказались предоставлены сами себе. Но многие из европейских воинов джихада осели в этих краях и впоследствии даже образовали элитный субэтнос, получив название «арма»*. Со временем у них появился свой собственный испано-арабский диалект, также благодаря им до наших дней сохранилась крупная библиотека литературы, написанной на альхамиадо. Они самостоятельно правили в этом регионе до нашествия туарегов в 1770-х гг., после чего начали терять свои господствующие позиции. Сегодня небольшие группы «арма», остающиеся в Нигере и Мали, не могут похвастать влиянием и положением своих иберийских предков, хотя внешне имеют с ними немало общего.
В самой Испании ислам даже после изгнания долгое время оставался актуальной темой и на протяжении всего века испанская инквизиция искала и находила тайных мусульман в стране. Нередко эти процессы касались связей потомков мусульман с Госдепом магрибскими политиями*. Скорее всего, в стране всё равно осталось достаточно крипто-мусульман, поскольку по свидетельствам марокканского посла в Испании Мухаммада аль-Гассани, в одной только Андалусии 1690-х гг. ему встретились десятки тайных мусульман, в том числе и среди чиновничества. Мусульмане могли также принимать участие в автономистских и сепаратистских движениях. В одном таком случае в 1641 году андалусийская знать (где были и тайные мусульмане, например, принц Тахир аль-Хорр) подняла мятеж против метрополии.
Проблема перешла и в XVIII век. Ещё в 1712-м (напомним, на фоне огромной всеевропейской войны) испанские власти выпустили очередной указ об изгнании всех мусульман в Северную Африку (последний указ такого рода), а в 1726 году в одной только Гранаде в тайном исповедании ислама обвинили аж 1800 человек. Даже много позже в Испании находили исламский след — так, в Картахене в 1769-м нашли тайную мечеть. В то же самое время другой марокканский посол (сам бывший потомком мориска из Малаги) сообщал султану о том, что на юге Испании всё ещё много тайных мусульман. О мусульманских следах на юге Испании сообщали ещё многие годы путешественники из разных стран. Для нашей истории, впрочем, важнее то, что «бывшая мусульманская» Андалусия стала одним из эпицентров автономистских движений и восстаний в более поздней Испании — в 1823-м, 1831-м, 1857-м, 1868-м и 1884-м. Причём в 1857-м крестьяне Андалусии восстали не просто так, а требуя отдать им земли, конфискованные у их мусульманских предков; а в 1868 году требовали отмены католицизма как государственной религии. Движение 1884-го всё ещё придерживалось происламских взглядов и идеализировало Аль-Андалус вполне в духе романтического национализма. Впоследствии под руководством Бласа Инфанте оно сохраняло «происламскую» ориентацию. А разделение на «старых» и «новых» христиан оставалось в Испании до 1860-го, когда от поступающих в кадетское училище перестали требовать сертификаты об отсутствии мусульманских/еврейских предков.
Изгнанные мориски и их потомство стали самыми упорными и безжалостными противниками Испании в Средиземноморье, где дали новый импульс пиратской активности в Магрибе. Причём местные властители прекрасно понимали потенциал морисков и радушно встречали военспецов первой волны беженцев уже в 1609 году: так, власти Туниса дали андалусскому моряку Ибрагиму бен Ахмаду (который до изгнания был опытным матросом и главным корабельным пушкарём на испанском военном корабле) под командование 200 испано-мусульман, множество оружия, денег и всего, что было необходимо для пиратской экспедиции. Башель Касин, бывший глава Орначоса, в Магрибе стал пиратским капитаном. Но в процентном соотношении, конечно, испано-мусульмане уступали пиратам других национальностей. Например, из 6500 корсаров, напавших на канарский остров Лансароте в 1618-м, только 250 были морисками. Это и понятно — большинство чисто физически не могло пойти на флот, хотя испано-мусульмане предпочитали набирать команду и офицерский состав экспедиций из других европейцев-мусульман. Но в то же время все мориски Северной Африки были так или иначе связаны с пиратством — покупали захваченных пленников и товары, складывались на организацию экспедиций и т. д. Одни только «орначерос» могли финансировать снаряжение 30–60 пиратских кораблей в год.
Любопытно, что военный потенциал изгнанников-морисков стремились поставить себе на службу не одни лишь мусульманские правители. Например, 1625 году на фоне войны с Испанией англичане отправили в Марокко своего агента Джона Харрисона, дабы тот набрал там армию морисков для рейда на Кадис и блокады Гибралтара. Морискам идея понравилась настолько, что они были готовы сами профинансировать кампанию и выставили 10 тыс. бойцов для атаки на североафриканские анклавы Испании и в дальнейшем были готовы поднять 40–50 тыс. человек для экспедиции в Испанию. План, однако, не был реализован по причине поражения Англии в том же году.
Мориски вместе с белыми ренегатами способствовали стремительной модернизации магрибского судоходства. В итоге благодаря этому североафриканские пираты смогли устраивать более удалённые и дерзкие экспедиции, что отразилось на статистике пленения испанцами своих врагов на море. Если в последней трети XVI века только 1% противников был пленён испанцами в районе Атлантики, то за первые 40 лет XVII века доля захваченных там врагов Испании дошла до трети от общего числа захваченных на море. Мориски участвовали во всех топовых боевых акциях магрибских пиратов, терроризируя не только южное побережье Испании, но и удалённые европейские регионы.
Несмотря на крайнее ожесточение морских войн (морисков обычно не брали в плен), некоторые общины не оставляли надежд вернуться на испанскую родину даже спустя много лет после изгнания. Так, власти морискского селения Сале, прославившиеся грандиозным морским разбоем, в начале 1630-х гг. вступили в переговоры с властями Испании о сдаче своих крепостей и кораблей в обмен на дозволение вернуться на родину и реституцию своих имущественных и гражданских прав. Переговоры тянулись до 1636-го, пока в Сале не произошёл переворот, по итогам которого к власти пришли убеждённые враги католического короля, что похоронило проект. Впрочем, маловероятно, что испанские власти согласились бы на это, поскольку в том веке часто бывали случаи, когда в Испанию прибывало посольство из какой-либо мусульманской политии, и на испанскую землю пускали всех, кроме морисков. И это при том, что в раже прозелитизма испанцы с большим удовольствием крестили не только индейцев, но и прибывавших из исламской части Средиземноморья в Испанию этнических мусульман из числа арабов, негров, турок и пр. (да, бывало в Испании и такое — одну такую церемонию провёл архиепископ Гранады), которых потом старались интегрировать в своей иерархии. Но в отношении морисков действовали жесточайшее табу, поскольку их уже в силу происхождения считали опасными двойными агентами.
В локальном плане мориски как члены команды пиратских кораблей нанесли большой ущерб прибрежным районам Испании, поскольку, будучи уроженцами этих мест, могли помогать мусульманским корсарам находить незащищённые лакомые районы. Память о пиратских набегах осталась в испанском языке*.
Размышления о морисках: отрывок из романа Артуро Переса-Реверта «Корсары Леванта»:
Диего Алатристе качнул головой. Не все было так, и он это знал.
— Случалось мне встречать среди них и людей, искренно обратившихся в истинную веру, верноподданных нашего короля. Один такой служил у нас во Фландрии в полку… Да и вообще это работящий, трудолюбивый народ. Среди них нет идальго, проходимцев, монахов, нищих-попрошаек… И тем они с самого начала отличны были от испанцев.
Все воззрились на него, и повисло довольно продолжительное молчание. Потом прапорщик, отгрызя и выплюнув за борт кусочек ногтя, высказался так:
— Этих достоинств, пожалуй, маловато будет. Непременно следовало покончить с постоянным источником смуты. Вот, с Божьей помощью, и покончили.
Алатристе подумал, что на самом деле ничего еще не кончилось. Глухая междоусобная война, на которой одни испанцы убивали других, продолжалась — только иными средствами и в других местах <…> Клокотавшие в них ненависть и жажда мести в сочетании с высоким воинским мастерством и решимостью сражаться, пощады не давая и не прося, делали их лучшими бойцами на всем турецком флоте, так что разбавленные ими экипажи ценились выше тех, что набирались из одних мавров. Никто не мог превзойти их в жестокости, никто не обращался с пленными беспощадней, и, одним словом, на средиземноморском театре не было у Испании врагов злейших, нежели мориски.
Османы поощряли миграцию испано-мусульман в Северную Африку, поскольку их можно было противопоставить небелым автохтонам и поддерживать на должном уровне исламскую городскую культуру. Позднее, во второй половине XIX века, последовала вторая волна иберийской колонизации Магриба, когда во Французский Алжир хлынули колонисты из Испании. Также любопытно, что туда и в Тунис в заметных количествах переселялись жители бывшего христиано-мусульманского пограничья, например из Сицилии.
Кроме Магриба, развитию которого толчок дал именно исход огромного количества умелых европейских ремесленников и воинов, мориски также осваивали по мере сил Америку — но об этом мы поговорим в III части нашего исследования, посвящённой исламской стороне испанского колониализма.
Выводы
«Поскреби испанца — найдёшь мавра» — такой вывод можно сделать из рассказанной нами истории. Во всяком случае, сами испанцы искали их в себе несколько веков и в процессе пролили немало крови. Получилось ли найти «всех мавров»? Надо сказать, оставшиеся этнические и культурные следы исламской Испании видны в жителях страны и сегодня, поэтому окончательной христианизации не вышло. И в наши дни некоторые правители могут предпринять попытку переписать кровью историю нескольких веков подвластного им региона, чтобы создать на его месте нечто новое. Кроме поднадоевшей Украины примером такого может быть современная Сирия, где Башар Асад (кстати, голубоглазый) методично зачищает городские и культурные центры от суннитского большинства и реколонизирует страну при помощи христианских, шиитских, алавитских и прочих меньшинств. И у него даже получается! Если так пойдёт и дальше, то через поколение потомки нынешних шиитских поселенцев будут говорить, что «Киев Дамаск всегда был нашим». Так, сегодня испанская национальная идентичность неотделима от кастильского языка и католической веры — а ведь 500 лет назад всё было совсем иначе.
Стоило ли такое кровавое переформатирование затраченных усилий? Король укрепил вертикаль власти, но потерял в денежном отношении; большинство населения, очевидно, избавившись от раздражавших их инородцев-конкурентов, повысило свой уровень благосостояния. Вообще учитывая, что это внутрииспанский вопрос, то здесь не нам судить, но история показывает, что если кто-то пожелал оседлать подобный процесс и сумел удержаться во главе его, то созданная конструкция простоит века. Единую Испанию собирали из самых разных реликтовых образований с их древними вольностями*, и в фундаменте её лежат каталонские, арагонские и баскские мятежники. Самой крупной жертвой централизации стали мориски, ибо никакой футбол не сплачивает нацию так же, как совместное преступление изгнания тех, кто не желает вписываться в новый порядок. Но какие актуальные уроки мы можем извлечь из истории ислама в Испании?
Во-первых, испанский опыт ценен тем, что показывает все вызовы, связанные с существованием в стране очень большого нелояльного сообщества. Это актуально для европейских стран и сегодня, когда, например, в Бельгии «мирные жители» из числа мусульман пытаются отбивать у полиции задержанных террористов, или во Франции, где весьма значительный процент мусульман поддерживает ИГИЛ. В отличие от беженцев (которые по бумагам в силу статуса являются никем), здесь речь идёт именно о гражданах, обладающих правами и свободами, а потому ввиду этого действительно опасных. Выделение их в отдельную группу населения («новые христиане», «мориски») позволяет вести за ними наблюдение и эффективно контролировать. Хорошим примером этого в современных условиях является китайская деятельность в уйгурских провинциях: современные технологии и концепция «социального кредита» дают широчайшие возможности по эффективной профилактике мусульманского экстремизма там, где раньше инквизиция вела себя подобно слону в посудной лавке, не добиваясь при этом уверенной победы.
Во-вторых, настойчивая индоктринация с целью ассимиляции меньшинств со временем даёт результаты. Да, катехизация потомков мусульман не дала превращения всех их в испанцев, но как мы видели выше, учитывая исламскую родословную Испании, успех был огромным — только активное меньшинство упорствовало в сохранении исходной идентичности. Наконец, столетие упорной христианизации сделало даже из самых упёртых криптомусульман морисков-исламоиспанцев, ликвидировав арабскую компоненту. Даже в толерантной Дании это, наконец, поняли и в некоторых районах (жители которых почти поголовно мусульманские мигранты, так что все всё понимают, против кого это делается) обязали местных жителей отдавать своих детей на курсы обучения датским ценностям под угрозой лишения их социальных выплат и льгот.
В-третьих (и это уже анти-урок Испании): политика в отношении идентичностей может и должна быть более гибкой. Католических королей можно понять: в ту пору крупные политические идентичности складывались из региональных медленно и с большим трудом, поэтому выбранная позиция «испанский значит католический» была понятной, так как религиозную систему опознавания «свой-чужой» навязать населению было проще (традиционный национализм смог заработать в полную силу много позже). Но, с другой стороны, с выбранным путём развития испанцы промучались с морисками больше века, прежде чем закрыть этот вопрос окончательно. В современном мире ввиду его цветущей сложности возможны и более гибкие комбинации — неплохим примером будет опять-таки Китай: кроме угнетаемых тюрков-уйгуров там есть вполне ханьские мусульмане-хуэй, которым в обмен на отказ от опасных ближневосточных связей и политической субъектности китайские власти дали значительную автономию. История не знает сослагательного наклонения, но учитывая федеративный характер всей испанской монархии с её разными правовыми системами для разных регионов, испанский король мог попробовать вариант с объявлением себя как покровителя и монарха испано-мусульман как отдельной категории подданных. Во всяком случае, это не было бы такой уж и несусветной экзотикой на фоне системы миллетов в Османской империи — можно было бы объявить о создании шариатских зон в американских колониях (а почему нет?). В более позднюю эпоху католическая монархия Габсбургов, совершенно не теряя своего европейского характера, стала покровительницей боснийских мусульман, а исламские учёные ещё и оправдали это для мусульманских трудящихся с точки зрения шариата. И ведь сработало! Боснийцы даже на войне за кайзера потеряли в процентном отношении больше мужчин, чем непосредственно австрияки. Здесь будет уместным вспомнить и современную Францию, где поголовно мусульманское и живущее по шариату население Майотты поддерживает в большинстве своём «Национальный фронт» ле Пен*, а поколение назад арабы вместе с ультраправыми националистами сражались за империю в Алжире даже более активно, чем граждане полевевшей метрополии. Как это ни странно, но более разумными в Испании оказались иезуиты, развивавшие проповеди на арабском языке и вообще демонстрировавшие на всех континентах понимание региональной специфики.
В-четвёртых, Испания показывает нам, как важно подбирать качественных исполнителей (да, это снова пример «как делать не надо»). Инквизиторская коррупция затягивала процесс реальной христианизации морисков. Хуже всего то, что на самом верху это понимали, но людей элементарно не хватало, поэтому даже такие фанаты своего дела, как де Рибера, вынуждены были назначать приходскими священниками глупых или просто жадных людей, неспособных пояснить прихожанам символ веры и уж тем более обратить криптомусульман в истинное христианство. Упорное столетнее сопротивление морисков было бы невозможным без саботажа инквизиторов низового и среднего уровня, которым были выгодны штрафы и взятки, которые они могли собирать с тайных мусульман.
В-пятых, на примере Испании лучше всего видно, какую роль в положении меньшинств может играть позиция элит, не всегда очевидная массам, которые за деревьями своей ксенофобии не видят леса чужих интересов. Испанские аристократы из своекорыстных соображений покрывали криптомусульман и обеспечивали их своей протекцией, что позволяло им сохранять свою инаковость и даже оппозиционность, поскольку феодалы не были заинтересованы в унификации населения и усилении короля. Изгнание морисков стало возможным только после усиления центральной власти и долгих переговоров, в ходе которых аристократия получила свою долю в ограблении морисков. Да и король с инквизицией угнетали мусульман ровно настолько, насколько им нужно было пополнять казну и галеры, что делало сам факт наличия такой общины выгодным — маловероятно, что такие же фокусы сработали бы с басками или каталонцами. В связи с этим позиция, например, современных немецких властей, безропотно принимавших до недавнего времени вторжение сирийских пришельцев в свои пределы, становится яснее, если знать о лоббистском потенциале немецких автоконцернов, с большим энтузиазмом воспринявших новости о пополнении пула дешёвой рабочей силы. Так и в случае морисков их [относительно] дешевый эффективный труд снижал общий уровень зарплат, хотя и служил целям обогащения их сеньоров. Так и в Европе бенефициарами от наличия мигрантов являются конкретные работодатели, в то время как издержки (соцрасходы, нагрузка на здравоохранение, обращение вспять джентрификации) несут налогоплательщики.
Таким образом, Испания является для нас крайне интересным примером управления мусульманским населением, поскольку в рассмотренных нами примерах речь идёт не о заморских колониях, а о таких же подданных-гражданах, как и другие европейцы, но отказывающихся принимать господствующие ценности и представлявших опасность. В определённом смысле Испания даже сложнее, поскольку мориска от испанца отличить было не так просто, а вот с держателями французских паспортов из каких-нибудь «zone de sécurité prioritaire» таких затруднений не возникнет.
Don’t count me out just cause I’m down
Boy I’ve been down before
Fate has a way of playing games and I’ve been keeping score
They tried to tell me I was lost in the forest like a cub with no mother
When I actually was where I wanted
Don’t show your face, they’ll lock the cage if you’re an easy mark
I made a plan of sweet revenge; I want to take it too far
Bite off the venomous head, follow the chemical scent
Look for the hole in the fence, take everything you demand as fast as you can
And run for your life! Run for your life!