Уже несколько раз на СиП выходили блестящие статьи Артема Рондарева о русских композиторах, а потом и о российской поп-музыке в ее разных ипостасях.
Артем прошелся по русскому року, русскому шансону и русскому хип-хопу. Вывод, который следовал бы, по-хорошему, из всех этих статей, он лучше всего обозначил в статье про хип-хоп. Если очень упростить и огрубить, звучит он так: в русской поп-музыке абсолютно все — импорт, адаптированный «под наши дороги», причем сборка у этого импорта, как водится, кривая-косая, «своя», а потому пригоден он исключительно для внутреннего потребления.
Невозможно не согласиться, не так ли? С этим связано и почти что полное отсутствие русских исполнителей на мировом поп-небосклоне, и жалкое виляние хвостом перед всевозможными «евровидениями», и придыхание, с которым российские музыкальные критики сообщают о якобы «успехе на Западе» того или иного коллектива. Poland cannot into space. Russia cannot into pop-music.
Однако я неслучайно оговорил — «почти». Есть маленькие, почти незаметные, но исключения. Я живу в Европе больше 10 лет, сменил пару стран и наблюдал некоторые из этих исключений вживую. Итак, какая же русская музыка популярна на Западе?
А как у других?
Во-первых, сразу утешительное: мы такие не одни. Немецкая поп-музыка, например, в основной своей массе — это точно такая же британская и американская франшиза, адаптированная под местную публику. «Немецкий рок» — явление в разы более убогое, чем рок русский.
Предвидя контраргументы в духе «а как же Tokio Hotel?», «а как же Лена Майер-Ландрут?» или «а как же Guano Apes?» (если кто-то еще помнит таких) — эти группы на слух абсолютно не идентифицируются как немецкие.
Проще говоря — это американские группы, собранные в Германии из немцев. В них нет ничего, что каким-то краем напомнило бы о немецкой культуре.
И тем не менее Германии удалось сказать свое веское слово в мировой попсе. И, что характерно, это удавалось каждый раз, когда немцы переставали пытаться быть американцами с немецким акцентом, а вытаскивали из себя на свет божий все, что в них есть немецкого. Свою национальную идентичность вытаскивали.
Группа Kraftwerk в начале 80-х имела необычайный успех, и, по сути, определила звучание электронной музыки всего мира на десятилетия вперед. Это, напомню, происходило тогда, когда вся молодежная музыка называлась «рок», и то, что играли меланхоличные дюссельдорфцы, тоже окрестили «капустным роком», «krautrock». Но никакого рока там и близко не лежало. Поняли, прочувствовали, потому что немец не может быть патлатым, не может играть зубами на гитаре, ломать аппаратуру и биться в конвульсиях. И дышать в микрофон, и петь грудным голосом что-то смутно-эротическое — тоже не может. Это неправильный немец. Правильный — в галстуке, правильный — похож на инженера, правильный вообще не знает, что такое эмоции, и такой же должна быть его музыка — холодная, сконструированная, технологичная. Такого немца знает и понимает весь мир, таким образом черты немецкого национального характера преломились в музыке дюссельдорфской четверки и попали в мировые чарты.
Вторая очень известная в мире немецкая группа — это Rammstein. Тут, мне кажется, комментарии вообще излишни. То, что такая группа возникла относительно недавно, а не 30–40 лет назад, можно объяснить только феноменальной трусостью немцев по отношению к своему недавнему прошлому. Rammstein не испугались и сорвали банк. Их немец — это суровый, чуть сентиментальный тевтон, ведущий культурную генеалогию напрямую от Вагнера. Такого немца тоже знает весь мир, а некоторые даже и любят, хоть и втайне.
https://www.youtube.com/watch?v=GrvxphixepM
Популярность на Западе
Сразу предупреждаю: говоря о популярности каких-то наших коллективов на Западе, я не имею в виду многотысячные стадионы, первые места в чартах и горячую ротацию на радио. Западная поп-культура куда более нишевая, а узкая, но стабильная аудитория здесь — это тоже успех. Я говорю скорее об узнаваемости, о способности среднего европейца выделить определенный коллектив из общего потока FM-диапазона. Для большей части нынешней российской музыки и это — уже очень и очень много.
Европейцы и американцы не понимают русского, а даже если б и понимали — наши тексты бы все равно ничего не сказали ни их уму, ни сердцу. Чисто музыкально же русский поп для западного человека чудовищно монотонен и ритмически неизобретателен, он слушается как некое среднее арифметическое всего слышанного ими по радио, где уху вообще не за что зацепиться. В этом смысле какой-нибудь «бухгалтер, милый мой бухгалтер» исключительно благодаря своей запредельной придурошности имеет больше шансов запомниться, чем любой трек группы ВИА ГРА.
Выбиваются из ряда, «садятся на ухо», и, более того, идентифицируются как русские только те исполнители, которые несут в себе это самое «русское». Итак, что это?
Rock around the pogrom — Red Elvises и другие
Red Elvises — коллектив уже весьма заслуженный, переехавшие в Калифорнию в середине 90-х русские эмигранты, стабильно гастролирующие по США, имеющие ротации на радио, периодически мелькающие по телевизору и отметившиеся на саундтреках к ряду фильмов.
https://www.youtube.com/watch?v=hS5jEbr_bYk
Казалось бы, группа играет серф и рокабилли, песни их почти все на английском, а лидер еще и косит под Элвиса — таких в Калифорнии сто тысяч, каким боком они русские?
Тем не менее им удалось придать абсолютно американскому саунду узнаваемый русский акцент, заставить слушателей полюбить его, и тем самым выделиться из этих ста тысяч. Пусть вас не смущает «Red» в их названии, в музыке нет ровно ничего советского, а эксплуатируемые ими стереотипы массового сознания — они хоть местами и отдают развесистой клюквой, но они, бесспорно, русские.
Серф и рок-н-ролл они нарезают лихо, с молодецким присвистом, превращая его в танец «шапки в снег». В регги, который во всем мире музыка солнечная, у них — зима и «Wolga Bootman», а в гитарные соло они вплетают цитаты из еще одного экспортного русского продукта — классической музыки.
Похожая музыка играет в Берлине, в заведении под названием «Café Burger», более известном среди обитателей этого района под названием «Russendisko». Русских дискотек в Берлине много, однако здесь отрываются исключительно местные немцы. Заведение принесло организатору «русских танцевальных вечеров» («Russische Tanzabende» — несколько высокопарная авторская формулировка), российскому эмигранту Владимиру Каминеру, успех совершенно выдающийся. Написанная им книга «Russendisko» стала бестселлером в Германии, Австрии и Швейцарии, в 2012 году ее экранизовали — дорого, с немецкими звездами первого эшелона в главных ролях, а самого Каминера до сих пор узнают на улицах.
А все потому, что на своих вечеринках вместо «Руки Вверх» или ремиксов на «звенит январская вьюга» он догадался ставить «Ленинград», «Два Самолета», «Ля-Миноръ», тех же Red Elvises — и попал в яблочко.
Населению района Prenzlauer Berg, хипстерам-креаклам вперемешку с новыми яппи, не хочется отмечать конец недели под загрузное техно, под дебильный хаус — им хочется «чо-чо-чо!» и «опа-опа!», духовая секция и мелодика того же «Ленинграда» хороша что под vodka, что под кокаин.
Русские в фильме «Russendisko» плясали под эту музыку каждый день как в последний раз, глядя на них, немцы хотели так же. Они понимали: русский mouzhik — он настоящий, исконный рок-н-ролльщик, Russians know how to party.
И успех заведения, равно как успех фильма и, кстати, пластинки «Russendisko», месяц лежавшего в витринах крупнейших музыкальных магазинов — он, как мне кажется, идет именно оттуда, от этой завернутой в музыку лихости и бесшабашности, которую западные люди прочитывают как русскую пассионарность. Воплощенную в слове, имеющемся в большинстве языков мира, слове, присутствующем также в названии издания, на странице которого и публикуется этот текст — Pogrom. Да простят меня музыканты перечисленных коллективов, если по какой-то причине не хотят ассоциироваться с ним — я образно.
Future Sounds of Sputnik
Вторая ипостась, в которой русская музыка имеет на Западе узкую популярность — это сфера чистого разума, территория холодного света других планет, посвистывания электрооргана и китчевых синтезаторных мелодий. Иными словами — это космическая футуристика, на пластинках встречающаяся в виде easy-listening, lounge и mondo, для среднего западного человека выразимая словом Sputnik.
Казалось бы, все это — тот же «krautrock», на который все права застолбили Kraftwerk, а следом за ними и другие немцы. Однако все не так просто. У дюссельдорфцев песен про космос — только «Kometenmelodie», которая и не песня вовсе, а инструментальная композиция, причем из «раннего», не особо известного. Культовыми они стали с песнями про автобаны, поезда, велосипеды и компьютеры — в космос они не лезли.
Космос стал нашим в шестидесятых, и на уровне культурных ассоциаций нашим так и остался — и этого не смог отменить даже Боуи с его гениальной «Space Oddity». Всё, что было про планеты, про ракеты и космическое будущее, где звучали свистящие, вибрирующие синтезаторы — все это автоматически ассоциировалось с русскими.
В нулевых, вместе с модой на шестидесятые и, соответственно, на «творческую» обработку тогдашних хитов в современном электронном прочтении, вернулась и мода на русский космос.
Более того, даже совершенно не имеющие отношения к России западные электронные проекты нулевых старались называть «русскими» именами: Sputnik, Laika, Sojuz.
Кое-кто, наверное, еще помнит группу «ППК», дуэт, ставший известным благодаря композиции «Resurrection». Опять же — всемирно известным, ибо после того, как их заметил Пол Оукенфолд, сингл в одной только Великобритании разошелся тиражом в 200 000 копий.
https://www.youtube.com/watch?v=Sja4y5HzYu0
Все, что сделали ребята — это смешали правильные компоненты. Трансовая подложка, сверху — смутно-космическая мелодия Эдуарда Артемьева, сверху — сэмплы с переговорами советских космонавтов, взболтать — и мировой хит готов.
Испортить его не смог даже чудовищный клип с даже по тем временам топорнейше нарисованными космическими кораблями.
Интересно, что ту же мелодию в 90-х уже использовала другая электронная группа, узко популярная в Голландии — они из нее сделали даб и назвали «Андромеда». Группа же называлась «Sputnik».
Эта же мелодия звучала на открытии сочинской олимпиады.
В начале нулевых гамбургский лейбл What’s so funny about? открыл для себя команду «Нож для фрау Мюллер», которую в Германии позже назовут Kaputtes Radio, «сломанное радио». Про эту группу можно было бы написать целую статью, я обозначу только несколько моментов.
На момент их «клубной» популярности в Европе «Нож» состоял из двух человек: клавишника Олега Кострова, который как музыкант явно выстраивал свою преемственность от советских «спутниковых» композиторов — Эдуарда Артемьева и Вячеслава Мещерина, и басиста Олега Гитаркина, до встречи с Костровым игравшего трэш-хардкор и отвечавшего в проекте за анархию и безумие.
Результатом, так вдохновившим немецкий лейбл, стал совершенно ни на что не похожий звук: советский музыкальный фильм, попавший в мясорубку. Или спутник, упавший с орбиты в самый эпицентр погрома.
Одну из мелодий группы, проходящей по классу наглухо авангардной и «непонятной», купил и использовал в своей телевизионной рекламе Deutsche Bank. Не Kraftwerk, заметьте, у которых в одной из песен есть им прямое посвящение («Interpol und Deutsche Bank, FBI und Scotland Yard…»), а какое-то «ломанное радио» из далекой России.
Та Ту, или революция по-русски
Когда я начинал писать этот текст, я понимал, что группу «Тату», как самую «прорывную» нашу группу в смысле успеха на Западе, мне обойти не удастся. Однако чисто музыкально запихать ее в концепцию «национального характера» никак не получалось. Песня «Я сошла с ума» ни по звучанию, ни по тексту ничем не отличается от того, что записывали в то время сотни и тысячи западных групп. Видеоклип, который действительно крутили на местном MTV пять раз в день, тоже как бы ни о чем. Ну, девочки, ну, малолетки, ну целуются под дождем — будто у нас тут, в гейропе, целующихся девочек не видели. Конечно, если копать вглубь, девочки эти — родственницы Лолиты, то есть как бы наследуют образам, созданным великим русским писателем. Но это все очень «за уши» — если вспомнить, где MTV, а где русские писатели. Одним словом, было уже решил вписать их в графу «исключения» — но не вписал.
Потому что у девочек в клипе, за пеленой дождя — колючая проволока и сторожевые вышки. А это — наше, родное, если не русское, то уж точно советское, и точно во всем мире узнаваемое. Драйв «Тату» — в надломе, их «Я сошла с ума» — не просто об однополой любви (будто мы не видели однополой любви), а о любви в репрессивном окружении. «Нас не догонят» — о том же, и неслучайно в клипе девочки сбегают не на спортивной, скажем, машине, а на бессмысленно-огромном тоталитарном грузовике, и всю драму это создает контраст подростковой нежности и железной огромности.
То, о чем кричат девочки ломающимися голосами, — это все тот же Pogrom, та же пассионарность плюс протест, то есть революция. Тоже, между прочим, один из знаменитейших русских экспортных продуктов.
Многие, кстати, полагали, что «Тату» стали популярными просто потому, что продюсеры сделали, наконец, качественный по западным меркам продукт, нашли нужное положение ручек на пульте — и вот, пожалуйста. Тем не менее все ровно наоборот. «Качественная музыка» (которая на самом деле там никакая) — это только повод, приманка для продюсеров и программных директоров радиостанций, чтобы протащить в их эфиры этот совершенно достоевский девчачий надрыв. Как только надрыв из музыки ушел — моментально ушла и популярность, да так, что никакие саунд-продюсеры не смогли удержать проект на плаву.
Зато все то же самое без «качественной музыки» работает прекрасно, в этом мы все с вами могли убедиться. Ведь недавно в России был создан еще один поп-проект, снискавший популярность, сравнимую с популярностью «Тату». Причем собран он был из абсолютно тех же деталей и по абсолютно тем же лекалам, что и «Тату», только минус музыка, которой там не было даже для вида. Зато решетка и колючая проволока были точно как в клипе «Я сошла с ума», но только теперь они были уже вполне настоящими. Проект тот называется Pussy Riot.
