«Китайская культура принадлежит не только китайцам, но и всему миру»
— Из послания президента КНР Ху Цзиньтао федеральному парламенту Австралии, октябрь 2003
3 сентября в КНР прошёл впечатляющий военный парад в честь 70-летия окончания Второй мировой войны. Множество техники и солдат, высокие иностранные гости — китайцы явно намеревались продемонстрировать, что они тоже мировая держава.
Головокружительные экономические успехи Китая в последние 20 лет логичным образом привели страну в мир Большой Игры — уже одна необходимость обеспечить бесперебойные поставки топлива вынуждает Пекин строить сильный флот, что автоматически сталкивает китайцев с США. К тому же для обеспечения морской мощи в регионе Китаю требуется давить на своих соседей, что опять-таки не может прийтись по нраву нынешнему мировому гегемону.
Но сверхдержаве нужны не только армии и корабли. За США стоит огромная сеть агентств и НКО. На стороне Европы старые колониальные связи по всему миру и многочисленные программы политической и экономической интеграции ближайших соседей в сферу влияния ЕС. А как выглядит soft power Китая?
Естественный шарм
Медиа всего мира создают образ Китая как державы, управляемой мудрецами, которые «мыслят на поколения вперёд», что, мягко говоря, не вполне соответствует истине — генезис нынешних китайских элит завершился совсем недавно, и наследники победивших в 1948 году коммунистов не имеют никаких связей с имперским Китаем, где были свои «старые деньги». Элиты Тайваня чуть постарше — но они все родом из революции 1911 года. Гонконгские элиты — это вообще английский «новодел» без политических амбиций.
При беглом осмотре верхушка КПК выглядит вполне однозначно: это обыкновенная коррупционная элита, в своих амбициях не сильно далеко ушедшая от своих коллег из какого-нибудь Бурунди. Впрочем, размеры китайской экономики и численность населения (которым нужно управлять и которое нужно обеспечивать работой) вынуждают Пекин думать о том, как обеспечить соблюдение своих экономических интересов — не только военным, но и пропагандистским путём.
Что характерно, до начала 2000-х сами китайцы об это не особо задумывались, а первым на публике о китайском потенциале в сфере проецирования «мягкой силы» заговорил вообще американец — изобретатель самого термина Джозеф Най. Он считал, что растущий Китай неминуемо захочет опрокинуть нынешний порядок в Восточной Азии — и что прежде всего станет использовать для этого невоенные рычаги давления, наращивая политическое и экономическое влияние в регионе (и за его пределами).
Динамика появления китайских публикаций, посвящённых вопросу soft power
В материалах о присутствии КНР в Африке и Латинской Америке мы уже рассказывали о первых шагах дипломатии коммунистического Китая, работавшего через сочетание гуманитарной помощи и взаимовыгодных экономических соглашений и проектов.
Другим важным шагом стало основание в июле 2010 года круглосуточного канала CNC World, вещающего на английском языке по всему миру. Конечно, китайцам сложно добиться доли на уже поделенном рынке мирового вещания (80% новостного контента в мире генерируется Associated Press, United Press International, Reuters, и Agence France-Presse), но сама попытка заслуживает уважения — к тому же аудитория китайских каналов постепенно расширяется за счёт развивающихся стран.
Проблема китайского soft power в том, что мягкая сила этой страны воспринимается неотрывно от китайского правительства, что неизменно приковывает внимание к политической системе, дискуссиям о свободе слова, ситуации с правами человека — словом, к области, в которой современному Китаю нечем похвастаться. Американские и европейские НПО обладают достаточной степенью автономии от своих правительств хотя бы внешне — страны, где они работают, не воспринимают их как непосредственных эмиссаров конкретных держав, и потому наезды на какой-нибудь Amnesty International местные жители воспринимают близко к сердцу, защищая их из самых лучших побуждений, «люди ведь для нашего блага работают».
Ограниченность китайской «мягкой силы» продемонстрировали события, последовавшие после агрессии КНР против своих соседей на море: антикитайские погромы во Вьетнаме показали, что население этих стран никак не может согласиться с притязаниями Китая, а резкий поворот правительств этих стран к союзу с США (в экономической плоскости недавно ознаменовавшийся созданием Транстихоокеанского партнёрства) явно демонстрирует провал Пекина по части подкупа элит. Китайцев не спасло даже прочное торговое партнёрство с этими странами — для элит политика всегда была и будет важнее экономики. Как показывает недавний опрос, несмотря на экономические перспективы и серьёзные инвестиции КНР, Японию соседи Китая любят больше. Скорее всего, дело в том, что эта страна никому не угрожает. Свою роль, конечно, играет и более гибкий подход японцев к soft power.
Большая часть японских проектов осуществляет бизнес, участие правительства минимально. Хотя в Токио на эти цели могли бы выделять значительно большие средства, но, по крайней мере, культурную дипломатию японцев население обрабатываемых стран не воспринимает в штыки как слишком очевидно государственную пропаганду. Конечно, это всё равно лицемерие — высшие фигуры японского бизнеса так или иначе связаны с правительством в Токио, но в отличие от КНР это личные, а не институциональные связи.
Концептуальный провал китайской мягкой силы лучше всего заметен на примере Южной Кореи — практически все культурные продукты корейской республики уходят своими корнями в китайскую культуру, но популярность КНР в этой стране остаётся на очень низком уровне и даже местные политики относятся к любой идее сближения с Китаем, мягко говоря, очень сдержанно.
Другое исследование, посвящённое восприятию США и КНР в странах Азии, показало, что даже «экономическая дипломатия» не делает Китай более привлекательным в глазах населения этих стран: хотя КНР и является главным источником помощи и инвестиций в Камбодже, только 20,3% жителей этой страны считают китайцев образцом для подражания — сильный контраст с 43,8% камбоджийцев, восхищающихся США. Характерно что даже огромная китайская диаспора в этих странах (например, в Сингапуре, где китайцы вообще составляют большинство) не считает КНР более привлекательной страной, чем США.
Вообще, китайский soft power работает… плохо.
Слева указан процент населения, считающего США или КНР образцом для подражания. Источник: «Follow the Leader? Soft Power of China and the US Compared», авторы Min-Hua Huang и Bridget Welsh
На книжной выставке BookExpo America в этом году к китайскому стенду никто не проявлял никакого интереса, даже представители местной диаспоры, хотя китайской делегации выделили почётное место. Недавний займ $5 млрд для Венесуэлы с её кошмарным кредитным рейтингом не принесли КНР никаких новых концессий — и, как можно увидеть, ни одной китайской военной базы в регионе всё ещё не появилось. Сюда же и относится пресловутое проникновение КНР в Среднюю Азию — это ведь просто бизнес без реальной геополитической составляющей.
С другой стороны, китайский soft power, как ни парадоксально, это во многом продукт для внутреннего потребления. Эпоха 1840-1911 оказалась для китайской цивилизации большим вызовом, который она не осилила — под грузом западных идей имперский Китай развалился и деградировал, хотя даже в период 1910–1930 гг. отдельные центры страны (Шанхай, например) подавали большие надежды. Глобализация во второй половине XX века грозила поколебать власть коммунистической партии, которая начала лихорадочно изобретать новую идеологию, подходящую для поколения, выросшего в эпоху экономической свободы. Иными словами, создание имиджа КНР за рубежом служит делу строительства современной китайской идентичности — по существу, гражданам КНР объясняют, чем они отличаются от всех остальных. В принципе, это такой восточноазиатский вариант «особого духовного евразийского пути», призванный очертить границы, в которых китайцы должны думать и действовать. Есть и свой культ Победы с нездоровой виктимностью и акцентом на зверствах завоевателей вместо бравого империалистического месседжа (который прекрасно видно за вуалью американского «всемирно отзывчивого» либерализма). Исследование, проведённое среди 750 молодых китайцев, обучающихся в 100 американских вузах, показала, что в какой-то степени КПК удалось воспитать лояльное поколение: даже те китайцы, которые восхищаются Америкой, были обозлены на США за постоянную критику КНР.
Война с Японией занимает в официальной идеологии КНР место примерно сравнимое с ВОВ в постсоветской России — это один из ключевых элементов нацбилдинга, что довольно нелепо, принимая во внимание высокий уровень экономического сотрудничества между двумя странами. Но японскими империалистами удобно пугать зашуганных китайских обывателей, так что с точки зрения Пекина всё на своих местах.
Однако есть у Пекина и орудия, направленные исключительно на внешний мир.
Философия превосходства
В 2004 году в Сеуле открылся первый Институт Конфуция (далее ИК). К концу 2010-го их уже было 322, через год 353, к концу 2013-го можно уже было насчитать 440 институтов в 120 странах мира. К 2020 году китайское правительство планирует довести их численность до 1000.
Согласно задумке основателя проекта, доктора Сю Линя (руководителя Государственной канцелярии по распространению китайского языка за рубежом АКА «Ханьбань»), Институты должны популяризовать китайскую культуру и язык — чем они, в принципе, и занимаются. Родилась вся эта идея из двух статей Ли Юминя, вышедших летом 2004 года «Язык мировой державы и язык, который делает мировую державу» и «Стратегии и меры для увеличения силы китайского языка в информационный век». В этих статьях автор утверждает, что великой нации для мирового господства нужен язык мирового уровня и что для дальнейшего экономического и политического развития КНР необходимо продвигать за рубежом китайский язык. Корни стратегии лежат в далёком 1993 году — тогдашний президент КНР Чжан Цзэминь написал статью о том, что в новом веке власть и влияние будут основываться не только на деньгах и насилии, но также и на достижениях в интеллектуальной сфере, в том числе на создании привлекательного образа страны через продвижение её культуры за рубежом.
Типы институтов бывают следующими: напрямую управляемый из Пекина, совместное предприятие с партнёрами на местах и лицензированное местное предприятие. Последние два типа организации институтов и являются самыми распространёнными, поскольку они дешевле всего — что объясняет стремительный рост числа институтов в разных странах. Впрочем, денег не жалеют — партнёрам на местах выделяют «подъёмные» в районе от $100 тыс. до $250 тыс. в год.
Уже к концу 2012-го в ИК обучалось около 655 тыс. студентов из 108 стран. Институты организовали более 34 тыс. классов китайского и 16 тыс. культурных событий, привлекших, в общей сложности, 9,5 млн участников.
Из 20 тыс. сотрудников институтов по всему миру (30% назначает «Ханьбань») недостаточно опытных преподавателей. Очень часто туда идут работать люди из каких угодно отраслей, кроме собственно образовательной, и это большая проблема — всё-таки спрос на изучение китайского растёт, а Институты Конфуция предлагают занятия с носителями языка по очень низким даже по российским стандартам ценам. Непрофессионализм учителей может сильно затормозить дальнейший рост и подорвать доверие к ИК.
Институты часто упрекают в шпионаже и пропаганде, но если с первым это может быть правдой, то с пропагандой всё не так просто. Удивительно, но 90% содержания деятельности ИК это пропаганда вполне традиционной китайской культуры — каллиграфия, рисовая бумага, «Путешествие на запад» и прочее. Ещё 10% — рассказы о жизни современного Китая, но в основном с точки зрения экономики и практически без реальной пропаганды. Сделано всё это немного наивно, но в целом довольно мило и, как говорится, «с душой».
Но есть запретные темы — это Тибет, уйгуры, Тайвань и местные диссиденты. Большинство полуавтономных ИК добровольно выбирают не касаться этих тем вообще, чтобы продолжать получать финансирование и материалы из КНР — в остальном, китайский содиректор не навязывает своих взглядов ни по учебной программе, ни по культурной. Вообще, академическая жизнь в ИК на практике никак не регламентирована, в отличие от западных организаций и вузов. В каком-то смысле ИК это самый открытый вариант т. н. «публичной дипломатии», который когда-либо применял Китай.
Хотя, конечно, у руля организации стоит надёжный человек — госпожа председатель Лю Яньдун, которая в период 2002–2007 годов занимала пост главы Департамента объединённого рабочего фронта, структуры КПК, занимающейся работой с другими партиями — проще говоря, подчинением их китайским коммунистам. Трое из 16 членов совета управления «Ханьбаня» (которому подчиняется ИК) — члены ЦК КПК. Другой член совета правления Ху Чжанфань, генеральный директор центрального ТВ Китая (CCTV), однажды сказал, что журналисты должны быть не независимыми профессионалами, а «разъяснять для народа линию партии, те же, кто этого не понимают, далеко в профессии не пойдут».
Иногда ИК организовывает лекции с особым содержанием, на которых, например, рассказывает о том, как хорошо Тибету живётся в составе КНР (как это было в Австралии в августе 2012-го) — но такое случается гораздо реже, чем можно подумать, и скандалы вокруг таких историй не соответствуют скромному масштабу китайской пропагандистской работы.
ИК есть даже в интернете и обучает там китайскому свыше полумиллиона человек из 124 стран.
Упор на изучение языка в данном случае помогает сгладить шероховатости исполнения и делает ИК местом привлекательным для тех, кто хочет ехать в КНР зарабатывать деньги или просто жить. Проблема здесь только одна — ИК не создаёт никакого особенного позитивного имиджа КНР.
Весь интерес к КНР строится на экономических перспективах этой страны. Без впечатляющих темпов роста Китай никому не нужен. Автор этих строк в своё время достаточно пообщался с учащимися ИК из самых разных стран чтобы понять, что никому из студентов ИК Китай не интересен сам по себе, если кто-то и учит китайский — то только из коммерческих соображений, «перспективно». А ведь экономическая ситуация может внезапно измениться, что, собственно, и происходит на наших глазах.
В этом разительное отличие ИК от других подобных организаций вроде Британского Совета (British Council). Что такое Англия? Это страна дороговизны, плохой погоды и некрасивых людей, и денег там особо не заработаешь — в то же время миллионы людей со средствами и квалификацией стремятся каждый год попасть в Соединённое Королевство (все мы знаем про курсы английского в Англии, на которые каждый год набирают тысячи детей из верхушки среднего класса в России) «просто посмотреть, что там да как». Ведь Англия — это страна Шекспира и Дэвида Юма, а какие культурные бренды есть у китайцев? Шаолиньские монахи и «Летопись трёх царств» привлекут, конечно, незначительное количество туристов, но не дадут особых имиджевых очков. Даже у мертворождённой российской культурной политики потенциал больше — ее поддерживает великая русская культура XIX века с её писателями и композиторами. Старый Китай слишком экзотичен для людей не с востока (индийцам и арабам китайская цивилизация вообще неинтересна — у них своя атмосфера), а иных образцов высокой культуры Китай произвести не успел.
Присутствует и определённое недоверие к ИК как к слишком очевидно государственному образованию — тот же Британский Совет не связан с правительством Англии напрямую, его руководящий состав набирается в основном из людей мира науки, искусства и бизнеса, правительство «светится» только когда выделяет гранты для организации. Конечно, это просто более высокая степень притворства и никто не может себе представить Совет работающим против интересов Англии, но всё же англичане умеют притворяться «объективными».
Впрочем, это всё придирки — копеечные туры для студентов ИК в Китай (какие-то несерьёзные деньги за проживание в приемлемого качества отеле/общежитии) всё равно оставляют благоприятное впечатление хотя бы потому, что Китай даже в 1920-х оставался страной возможностей для выходцев из европейских стран, а сейчас полон жизни и достаточно интересен, так что основную функцию — познакомить иностранцев с Китаем и завлечь их туда — ИК выполняет.
Деятельность Института Конфуция, правда, ограничивает один момент: большинство топовых вузов мира (и почти все они — американские) не желают сотрудничать с ИК по причине тесной связи с правительством Китая. Но положение вскоре может измениться — Англия приоткрыла для Китая окно возможностей в Западной Европе.
Pax Sinica?
Совсем недавно Си Цзиньпин посетил Соединённое Королевство, где его приняли на высшем уровне в Букингемском дворце. По итогам визита он заключил соглашений на $46 млрд.
Этот визит примечателен тем, что китайские деньги пойдут в том числе и в стратегическую ядерную отрасль: в первую в этом поколении британскую АЭС будут вложены китайские $9 млрд, за что китайцы получат 33% в управлении станцией. Обсуждаются инвестиции в ещё две АЭС, одна из которых может использовать сделанные в Китае реакторы. Не стоит недооценивать масштаб сближения Альбиона и Поднебесной — американцы, например, подобные сделки рассматривают по многу лет и в 2012-м Обама даже заблокировал совместный проект — в не самой стратегической сфере ветряной энергетики.
Главным апологетом поворота на восток в Англии остается канцлер казначейства Джордж Осборн, печально известный сокращением доходов и политикой затягивания поясов. По мнению консультанта Александра Кравченко, Осборн обладает огромным влиянием на кабинет нынешнего премьер-министра и отвечает за многие решения, принимаемые правительством Великобритании в том числе и на внешнеполитическом фронте. Что ж, это объясняет, почему китайцам оказали такой роскошный приём (ужин с королевой) и совсем не критиковали нарушения прав человека (за что англичан прямодушно похвалили в одной китайской газете). Осборн китайцам откровенно льстил, клялся, что Англия — это главный друг КНР на западе, предрекал наступление золотого века в отношениях Пекина и Лондона и в ходе своего сентябрьского визита в Китай предостерегал большие державы от взгляда на Китай свысока.
Но и до приезда Цзиньпина в Лондон англичане нередко находили точки соприкосновения с КНР в вопросах внешней политики. Ещё с 2007-го в одном из главных вузов страны University College London функционирует Институт Конфуция, 2008-м англичане признали власть КНР в Тибете, в ходе прошлогодних протестов в Гонконге открыто заняли сторону Пекина, первыми из всех развитых стран подключились к китайскому Азиатскому банку инфраструктурных инвестиций (важнейшее учреждение в китайском проекте Нового Шёлкового пути, конкурента американского Транстихоокеанского партнёрства) и, наконец, поддерживают Пекин в намерении сделать юань резервной валютой.
Последнее, кстати, уже может произойти достаточно скоро — по информации Bloomberg, МВФ одобрил заявку Китая. Если это всё-таки произойдёт, то это ударит в первую очередь по Японии, доля которой в резервах МВФ уменьшится.
Другая монархия с Юнион Джеком на флаге тоже начала разворот в сторону Китая. Новый австралийский премьер Малкольм Тернбулл осторожно говорит о мирном взлёте КНР, но действия важнее слов — уже при предыдущем премьере Австралия сначала отказалась вступить в Азиатский банк, а на следующий день одумалась и всё-таки заняла своё место в китайском политико-экономическом проекте. Конечно, военные и экономические связи этой страны с США пока ещё сильны, но если бы в Канберре разворот на восток не считали перспективным, то Австралия куда активнее критиковала бы политику КНР в регионе (даже предыдущие премьер-министры ограничивались общими ничего не значащими словами про конструктивный диалог).
Такая «группа поддержки» в развитом мире (в совокупности с участием Китая в БРИКС и ШОС) хотя и не делает глобальное влияние Китая особенно ощутимым, но по крайней мере заставляет считаться с китайцами. В условиях нарастающего противостояния между КНР и США (к слову, китайцы предположительно строят себе уже второй авианосец) молчаливое одобрение ряда стран из G20 будет стоить дорого. Можно осторожно предположить, что остальные страны Западной Европы (в первую очередь Франция) последуют за Англией в том же направлении, поскольку Китай это очень перспективный экономический партнёр, который деятельно участвует в финансировании проектов в Третьем мире, в том числе и в бывших европейских колониях.
За пределами цивилизованного мира самым надёжным союзником КНР является Пакистан. С этой страной КНР сотрудничает по ряду ключевых вопросов, китайские многомиллиардные инвестиции в Пакистане способствуют укреплению правящего режима, за что тот платит Пекину лояльностью. Торговаться и капризничать Исламабаду не с руки — к югу находится огромная Индия, с которой Пакистан сражается с момента своего появления, и потому естественный рост прокитайских настроений в этой стране неизбежен. Пожалуй, Пакистан — это лучший образец китайской дипломатии, страна, в которой щедрые инвестиции КНР наконец привели к политическим последствиям. Хотя это не результат собственно стратегии КНР — пакистанцам просто некуда деться, а США дискредитировали себя в этой стране постоянными убийствами гражданских и придирками к правительству (Пакистан в ответ дискредитировал себя укрывательством бен Ладена).
Культурный эпилог
Парадоксально, но даже такой мощный бренд, как гонконгская киноиндустрия, несмотря на легендарную репутацию и рост качества, потерял привлекательность в глазах западного пользователя. Дурацкие старые боевички с Джетом Ли и Джеки Чаном до сих пор имеют культовый статус, а о существовании прекрасной нуар-трилогии «Двойная рокировка» знают только те, кто углубился в историю создания ее голливудского ремейка, «Отступников» Мартина Скорцезе.
Конечно, Голливуд подстраивается под вкусы китайской аудитории, обеспечивающей всё большие сборы (например, в ремейке «Красного рассвета» злодеев с китайцев внезапно изменили на северокорейцев, а в «Мстителей 2» и «Железного человека 3» ввели хороших китайцев второго плана), но на реальный позитивный имидж Китая это не тянет. Крутой советский коп Иван Данко из «Красной жары» появился за 3 года до развала СССР — после чего русские вновь заняли место злодеев в американском кино. Хороший урок для китайских стратегов.
Проблема китайцев, как это ни банально, в отсутствии национальной идеи и имиджа. КНР — это банально «не круто». За Америкой стоит идея свободы и американской мечты (фальшивой, но бесконечно притягательной), у европейских стран есть культура и история, даже Япония может похвастать завидной soft power за счёт самурайских штучек, аниме/манги и хай-тека — а что может предложить миру Китай? Это страна-фабрика, страна-базар, где можно делать деньги, очень хорошие деньги — но какое будущее предлагают построить китайцы?
От ответа на этот вопрос зависит будущее Китая как сверхдержавы.
