В дискуссиях вокруг российской миграционной политики зачастую можно услышать отсылки к опыту Соединенных Штатов, представляемых в качестве примера страны иммигрантов.
«Вспомните пример США, где иммигранты составили основу государственности… По сути, это государство иммигрантов. Если посмотреть на национальный состав этой страны, то мы увидим, что многие национальности по численности приближаются к количеству членов общины в титульном государстве. Это свидетельствует о благоприятных условиях, созданных в США для количественного и качественного возрастания уровня этих наций. Во многом этому способствовала американская конституция, борьба за права чёрных меньшинств и ещё много мелких факторов, которые я не буду здесь перечислять. Процесс кипения, брожения привёл к созданию монолита, который стал самым сильным и самым богатым государством мира» (1)
Надо сказать, что представление, согласно которому Америка является нацией иммигрантов, является не совсем корректным. Как показал патриарх политической науки Самюэль Хантингтон в своей книге «Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности», США правильнее охарактеризовать как страну британских переселенцев, последовательно ассимилировавших все последующие поколения иммигрантов. Американская нация была построена вокруг своего этнического ядра, представленного англосаксонскими протестантами, культура которых — язык, религия и социальные нормы — всегда была для страны стержневой. При этом неотъемлемыми компонентами американской национальной идентичности являлись индивидуализм, стремление к успеху и равенство возможностей. Утверждение и сохранение этих ценностей оказалось бы невозможным без усвоения целым рядом поколений иммигрантов культуры первых поселенцев.
На протяжении последней трети XIX и большей части XX столетия Соединенные Штаты применяли ограничительные меры по отношению к иммиграции из азиатских стран. Так, в 1882 году был принят Акт об исключении китайцев, полностью запрещавший приезд иммигрантов из Поднебесной; иммиграционный акт 1924 года наложил твердый запрет на иммиграцию из Японии. Одновременно с этим жестко квотировалось количество иммигрантов из государств Южной и Восточной Европы, ассимилироваться которым было сложней, нежели приезжим из стран, расположенных на северо-западе континента. Согласно уже упомянутому иммиграционному акту 1924 года, предельно допустимый уровень годового притока мигрантов из Германии и Ирландии был установлен на отметке в 51 тысячу и 34 тысячи человек, в то время как из Польши и Италии — всего 6 тысяч и 4 тысячи человек соответственно. Данные ограничения были сняты лишь в 1965 году, когда был принят новый миграционный закон, существенно облегчивший миграцию из неевропейских стран.
Следствием смягчения миграционного законодательства и правил натурализации иностранцев стал массовый приток мигрантов из государств Латинской Америки и Азии. Сегодня главным вызовом доминированию англо-протестантской культуры является приток мексиканских мигрантов, ассимиляции которых препятствует несколько факторов. Во-первых, географическая близость Мексики и США. Если в XIX столетии европейским иммигрантам приходилось преодолевать тысячи миль морского пути, чтобы оказаться в Новом Свете, не имея при этом возможности общаться с родными и близкими, то сегодня мексиканцам достаточно пересечь лишь близлежащую сухопутную границу, а современные средства связи позволяют им поддерживать постоянный контакт с родственниками. Во-вторых, масштабность притока мексиканских мигрантов приводит к формированию большого количества латиноамериканских общин, в которых языком общения является испанский, а не английский, что затрудняет языковую ассимиляцию приезжих. В-третьих, многие мексиканские иммигранты и американцы мексиканского происхождения, ощущающие свое культурное, религиозное и этническое родство, воспринимают переселение в США как освоение родной земли, поскольку почти весь Техас, а также Нью-Мексико, Аризона, Калифорния, Невада и Юта принадлежали Мексике вплоть до Техасской войны за независимость (1835-1836) и Американо-мексиканской войны (1846-1848); ни одна из иммигрантских групп никогда ранее не предъявляла притязаний на территорию Америки.
Какие же уроки из американского опыта в сфере миграционной политики можно извлечь для России?
Первый вопрос, который нужно ставить при выработке миграционной политики, должен звучать следующим образом: приезжим из каких стран легче всего ассимилироваться? Безусловно, иммигрантам из Белоруссии и Украины намного проще интегрироваться в российское общество, чем приезжим из Узбекистана и Киргизии. В признании этого факта нет ничего криминального: точно так же, например, белорусам гораздо сложнее освоиться в Афганистане, нежели таджикам. Поэтому совершенно неразумно строить на одних и тех же принципах миграционную политику по отношению к славянским государствам Европы, с одной стороны, и республикам бывшего советского Юга, с другой.
Во-вторых, для принимающего мигрантов общества чрезвычайно опасно иметь мягкие правила натурализации иностранцев. Паспорт — это документ, удостоверяющий принадлежность индивида к нации. Чтобы стать гражданином, иммигранту нужно влиться в новую для него нацию, т.е. глубоко освоить ее стержневую культуру. Если же для получения паспорта иммигранту достаточно прожить на территории страны 11 лет и при этом вовсе не обязательно изучать язык и культуру, то со временем в стране появится многочисленный слой людей, номинально имеющих то же гражданство, что и у представителей коренного населения, но в реальности принадлежащих к другой нации. Именно такая опасность нависает над современной Россией. Поэтому жизненно важно принять новый закон о гражданстве, увязывающий его получение со знанием русского языка и культуры. Помимо этого, необходимо предоставить право на автоматическое получение российского паспорта русским, а также представителям титульных народов национальных республик, автономных округов и автономных областей, живущим за пределами России, но желающих отказаться от гражданства другой страны и переехать на историческую Родину. Для указанных этнических групп можно будет разработать хорошо финансируемую программу репатриации по аналогии с тем, как Германия и Израиль репатриируют немцев и евреев соответственно.
В-третьих, ни в коем случае нельзя табуировать вопрос национальных и культурных различий между мигрантами и жителями принимающей их страны, а также между самими приезжими. Важно не забывать о том, что распад Советского Союза сопровождался вспышкой межэтнических конфликтов в республиках Закавказья и Средней Азии. Так, вследствие серии погромов, произошедших в Баку в начале 1990-х годов, из столицы Азербайджана были вынуждены бежать около 200 тысяч русских. Неспокойно было и в республиках Центральной Азии, где отъем собственности, насилие и дискриминация в отношении русского населения были широко распространены в первые годы после распада СССР. Как результат — массовый отток русских из Казахстана (2.4 млн. человек), Киргизии (535 тыс. человек), Узбекистана (450 тыс. человек), Таджикистана (320 тыс. человек) и Туркмении (160 тыс. человек). Оставшиеся в Средней Азии русские фактически поражены в политических правах и потому не имеют должного представительства в органах власти. В частности, начиная с середины 1990-х годов не было зафиксировано ни одного случая, когда бы главой хотя бы одной из 17 областей и городов центрального подчинения Казахстана являлся не-казах (2). Помимо этого, в среднеазиатских государствах сегодня не являются редкостью масштабные столкновения на межэтнической почве. Так, в 2010 году на юге Киргизии произошла ожесточенная резня между узбеками и киргизами, в ходе которой с обеих сторон погибли 426 человек, еще 2 300 человек получили ранения; после тех событий более 100 тысяч узбеков были вынуждены покинуть страну. Конфликты между узбекскими и киргизскими мигрантами происходят теперь и в России: например, 20 мая 2012 года в Москве на Олимпийском проспекте прошла массовая драка между представителями этих этнических групп; полиция в тот день задержала 79 человек, принимавших участие в потасовке.
Подытоживая, можно заключить, что нельзя ограничиваться обсуждением исключительно экономических и социальных аспектов миграционной политики. Как показывает практика, этнокультурные факторы здесь играют не менее значимую роль, и их игнорирование по меньшей мере непрофессионально. Жизнь человека не сводится к экономическому интересу, и уж тем более к нему не сводятся процессы изменения общества, принимающего мигрантов из других культур.
