Автор текста: Олег Насобин, эксперт, музеолог, искусствовед.

Парадигма современного нам европейского Закулисья окончательно сформировалась примерно во второй половине XV века во Флоренции. Именно в этот период и в это время реальная власть над социумом перешла в руки теневых правителей и тайных обществ. В эпицентре Заговора времен Высокого Ренессанса оказался двор Медичи и так называемая Платоновская Академия Марсилио Фичино.

Корни флорентинских оккультных традиций уходят в глубь тысячелетий, достигая древнего мира — мистерий Пифагора и Орфея, культа Диониса, египетских и шумерских жреческих магических ритуалов, а также учения каббалы, распространившегося в Европе примерно в начале XII века. При этом с финансовой точки зрения флорентинский оккультизм был взращён и почивал на сокровищах Ордена тамплиеров, перешедших от казначеев Храмовников в руки его тосканских «доверенных лиц» после разгрома Ордена в начале XIV века.

Уже вскоре после ареста верхушки Ордена тамплиеров вдруг расцвели пышным цветом банкирские дома Флоренции. Провинциальный городишко, который не имел ни выхода к морю (как Пиза), ни собственного университета (как соседняя Болонья), неожиданно предстал на арене истории в качестве самого богатого города в Европе, располагающего колоссальным ссудным капиталом.

Вероятно, выбор доверенных лиц тамплиеров пал на Флоренцию потому, что уже с XII века Флоренция оставалась республикой. Опираясь на двухсотлетние республиканские традиции, власть в этом городе-государстве могла удерживаться тайной и явной олигархией, которой во всяком случае не мешал местный феодальный суверен.

И всё-таки вся средиземноморская Европа эпохи Возрождения, включая насквозь коррумпированную и погрязшую в мужеложстве Флоренцию, была территорией пусть и формального, изъеденного ересями, но всё же христианства. И потому для правильного понимания сути и формы европейского Закулисья нам неизбежно придется обратиться к истокам и хроникам христианской Церкви.

Современные теологи, а также историки христианства справедливо различают «изначальное учение Христа» и учение одного из якобы последователей Иисуса — апостола Павла. Ниже я приведу цитату из статьи в Википедии, которая, на мой взгляд, отлично резюмирует проблему:

Паулианство, или павлинизм (от лат. Paul — Павел, англ. Pauline Christianity — павловское христианство) — термин, который используется для описания взглядов на традиционное христианство как религиозное учение, возникшее в результате искажения первоначального учения Иисуса Христа под влиянием идей апостола Павла.

Термин вошёл в употребление трудами критических исследователей, отмечавших существование разных взглядов в раннем христианстве, где Павел приобрёл заметное и постепенно доминирующее влияние. Данный тезис получил широкое распространение в среде критиков, рассматривающих идеи посланий Павла радикально отличающимися от других книг Нового Завета, а также от ряда неканонических текстов древних христиан.

Вместе с этим, термин используется современными христианскими исследователями, как, например, Зайслер (Ziesler) и Маунд (Mount), которых интересует восстановление происхождения христианства и вклад Павла в развитие христианской доктрины.

Известные сторонники: Ф. Ницше, Б. Рассел, А. Бадью, С. Жижек, Л. Толстой.

Ф. Ницше в «Антихристе» считал Павла подлинным основателем христианства, «распявшего Спасителя на своем кресте».

В статье Л. Толстого «Почему христианские народы вообще и в особенности русский находятся теперь в бедственном положении», написанной им в 1907 году (опубликована в 1917 году), автор отмечает: Евангелия говорят, что люди равны, Павел же делит людей на рабов и господ; Иисус отменяет подати, Павел их узаконивает; там, где у Христа прощение, у Павла — проклятие. Религия Павла основана на страхе наказания: человек должен придерживаться добрых намерений только для того, чтобы избежать воздаяния и получить награду после смерти. Апостол оправдывает насилие, казни, рабство.

Толстой приписывает Павлу авторство идей воскресения, спасения, посмертного возмездия, учения о повиновении власти. Павел возглавил новую религию, в основу которой положил «очень неопределенные и неясные понятия, которые он имел об учении Христа». Философ А. Бадью в работе «Апостол Павел. Обоснование универсализма», напротив, отмечает положительный вклад Павла в становление христианства как универсалистского учения.

Арабский манускрипт, найденный в Стамбуле в 1965 году, рассказывает о том, как назореи Иерусалима почитали Иисуса как пророка, но не как Бога, и критиковали апостола Павла за фальсификацию учения Иисуса.

Конец цитаты.

Сегодняшнее христианство, к которому мы привыкли, это и есть павлианство в его чистом, практически неискаженном виде.

Павлианское «христианство» с его специфической идеологией «отпущения грехов» в обмен на «исповедь», то есть предоставлением «прощения» «грехов» в обмен на добровольный донос и самодонос, с его «смирением» перед произволом «начальства», чья власть «всегда от Бога», с вожделением награды за страдания и несправедливость получаемой лишь за гробом, представляет из себя идеальную религию для покорных и покоренных рабов. Поэтому вполне оправданной выглядит версия о том что постулаты и идеологическая основа этой религии создавались под наблюдением и в интересах правящей верхушки Древнего Рима.

Будущий «апостол» Павел родился в семье правоверного иудея (фарисея, римского гражданина) в городе Тарс примерно в 7 году от Рождества Христова. Мальчика нарекли Шавлом и обучили семейному ремеслу — изготовлению палаток, а также секретам сбыта этого ходового на Ближнем Востоке товара.

Смышленый и амбициозный Шавл получил начальное религиозное образование в школе при Синагоге и примерно в 22 году, в возрасте 15 лет, отправился в Иерусалим для продолжения учебы под руководством Раббана Гамалеила (Гамалеил трижды упоминается в Новом Завете).

Во время Распятия и страстей Господних Шавл находился в Иерусалиме, но никак не отреагировал на эти библейские события. Прилежный, увлеченный учебой юноша вскоре стал выдающимся богословом, одним из лучших учеников знаменитого раббана.

Однако блестящий богослов Шавл так и не смог найти себе место учителя ни в одной из Иерусалимских синагог. Вероятно, причиной его отторжения иудеями стало безбрачие и бездетность, необычные для еврейского молодого мужчины. По иудейским правилам того времени, ущербные, неполноценные и нездоровые люди не могли претендовать на учительство.

Шавл тем не менее страстно вожделел проповедовать, и с этой целью посещал Иерусалимский Храм. Двор Храма был обнесен стеной, вдоль которой располагались крытые галереи. Внутри этих галерей, словно в современном нам Гайд-парке Лондона, всякий иудей, желающий проповедовать, мог держать свою речь, обращенную к паломникам и посетителям Храма.

Проповеди Шавла успехом не пользовались. По крайней мере, мы не имеем никаких исторических свидетельств об их содержании. Зато в этих же помещениях галереи с успехом проповедовал некий Перводиакон Стефан, один из новообращенных христиан, примкнувших к апостолам Иисуса.

Апостолы, чьим духовным лидером после Распятия стал «брат Господень» Иаков, сын Иосифа — Обручника, находились в Иерусалиме и никуда не прятались.

Иаков и остальные «апостолы» после казни Учителя в своем служении и идеологии оставались правоверными иудеями, и потому сектанты-Галилеане были вполне приняты пестрым религиозным сообществом, вращавшимся вокруг Храма. Иудаизм первого века нашей эры вообще отличался полемичностью и широтой религиозных взглядов.

Однако примерно в 34 году, через год после Распятия, случилось нечто необычное: во время одной из своих проповедей перводиакон Стефан был обвинен в богохульстве, и толпа возбужденных иудеев без соблюдения необходимых юридических процедур линчевала его за воротами Иерусалима. Сразу же после зверского убийства перводиакона, позднее признанного христианской церковью «первомученником», в Иерусалиме начались погромы христиан. Насилие, развязанное иудеями против иудеев было пресечено римской властью лишь под утро. Зачинщики беспорядков оказались под арестом.

О роли Шавла в этих трагических событиях нам известно в том числе и с его собственных слов. Шавл присутствовал в эпицентре скандала с самого начала и прямо соучаствовал в побивании камнями первомученника.

Об активной роли Шавла свидетельствуют также удивительные документы, а вернее несколько «писем», которые были выданы будущему «апостолу» якобы иудейским Первосвященником и его приближенными. Апостол Павел рассказывает, что Синедрион снабдил его этими «письмами», уполномочивающими Шавла арестовывать христиан в Дамаске и приводить их в Иерусалим в оковах на истязание. (Деян. А. 22:5,4)

Подобные «письма» тем более выглядят странно, что на Дамаск власть Синедриона никак не распространялась, а «гнать христиан», то есть представителей одной из иудейских сект, никто не имел права без суда и решения самого Синедриона по каждому из рассматриваемых случаев. Более того, апостолы, во главе с самим «Братом Господним», в это же время благополучно продолжали жить в Иерусалиме, пользуясь заслуженным авторитетом среди иудеев, и никто их не преследовал, в «кандалы не заковывал» и не «истязал». Наоборот, погромщики и убийцы Стефана были арестованы и наказаны.

Св. Иаков же продолжал ежедневно посещать Храм. На его коленях от постоянных молений наросли большие мозоли, и потому Иаков снискал себе прозвище «Верблюд». Но никаких «оков» и «истязаний» по отношению к Иакову в Иерусалиме мы не наблюдаем.

В целом и Иаков, и другие апостолы пользовались уважением в фарисейской среде. Для понимания проблемы достаточно указать, что апостол Иаков был убит в ходе очередной внутри иудейской склоки лишь в 62–63 году после Рождества Христова, то есть через 30 лет после описываемых событий, накануне восстания иудеев против римлян. Все это время Иаков жил в Иерусалиме и постоянно пребывал в Храме.

Поэтому во всяком случае письменное свидетельство «апостола Павла» о данном ему якобы праве насилия над христианами, да еще в Дамаске, выглядит откровенной неправдой. Кстати, обвинения Шавла во лжи нередко встречаются в документах первого века нашей эры. Например, в текстах синоптических евангелий и рукописей Мертвого моря он неоднократно и прямо назван «лжецом».

Также странным кажется факт свободного перемещения Шавла из Иерусалима в Дамаск после его участия в погромах и убийстве (убийствах). Попытки некоторых «богословов» извинить Шавла его «малолетством» несерьезны. В момент убийства Стефана Шавлу уже минуло 25. Шавл обязан был попасть под следствие и суд.

Впрочем, все вышеперечисленные «странности» примиряет простая гипотеза о том, что Шавл был по следам кровавой погромной ночи арестован римской стражей и под угрозой двух смертных приговоров — от римской власти (как римский гражданин, убивший туземцев без суда) и от Синедриона (убийство иудея без суда) — согласился на негласное сотрудничество с тайной стражей Рима.

В качестве гарантий безопасности в обмен на его агентурное согласие римляне отпустили Шавла в Дамаск, а Синедрион предоставил ему письменные «разрешения» «преследовать христиан», которые никакой силы кроме своеобразных «индульгенций» за уже совершенный грех не имели. Смысл этих писем тогда становится вполне очевидным: имея на руках подобные документы, Шавл мог более не опасаться суда Синедриона и заслуженного приговора по делу об убийстве Стефана и погромах.

На пути в Дамаск Шавл устраивает спектакль, уверяя, что видел Господа, и потому ослеп. Иисус, который якобы явился Шавлу, не был замечен никем из его спутников. Хотя во всех других случаях посмертного явления Христа мы отмечаем групповые беседы с Воскресшим Христом, о которых оставлены свидетельства нескольких лиц. Например, к таким событиям относятся встречи с апостолом Фомой, с Марией Магдалиной и другими женщинами, или трапеза в Эммаусе.

Вдруг «ослепший» «апостол», никогда не встречавший Иисуса (по крайней мере, в Его физическом теле), лежа в придорожной пыли при воротах города умоляет случайных попутчиков отвести его по адресу в Дамаске, который ему «чудесным образом» известен заранее.

Если посмотреть на эту ситуацию трезво и с долей здорового скепсиса, то мы придем к выводу, что, вероятно, Шавл попросту опасался быть зарезанным из мести иудейскими «зелотами» в лабиринте кривых улочек города. Поэтому фарисею-убийце был необходим какой-нибудь сопровождающий на его пути к явочной квартире, а еще лучше — несколько сопровождающих.

По указанному адресу в Дамаске, на постоялом дворе, Шавл провел несколько дней не выходя за двери помещения.

Через три дня, после карантина и обычного в оперативной работе разведок/контрразведок наружного наблюдения за «адресом», к Шавлу пришел некий Анания, по описаниям своих деяний весьма похожий на резидента римской тайной стражи в Дамаске.

В соответствии с легендой, которая живет вот уже пару тысячелетий, Анания по наущению Господню охотно «крестил» Шавла, убийцу Перводиакона, не спросив на это разрешения у апостолов.

При этом Анания, насколько нам известно, не был ни рукоположен в священнический сан, ни уполномочен на подобные действия никем из учеников Христа. Ни крестного отца, ни крестной матери Шавлу также не потребовалось. Немедленно после крещения Шавл прозрел.

Вскоре после чудесного прозрения Шавла Святой Резидент Анания и сам Шавл посещают местную синагогу, где Шавл устраивает нарочитый скандал, вероятно, с целью обозначить свое присутствие в Дамаске и инициировать волну слухов о себе как о человеке, пребывающем в настоящее время в этом городе.

После скандала Шавл тайно покидает Дамаск и отправляется на территорию Набатеев, в город Петру (Набатейское государство не принадлежало Риму и оказывало сопротивление Империи).

В течение следующих трех лет Шавл оставался в Петре и, по одной из легенд, изготавливал там палатки. По богословской же версии представителей павлианства, Шавл «проповедовал» в Петре.

Впрочем, длительное и, очевидно, гостеприимное пребывание у набатеев закончилось для Шавла драматически: будущий апостол был вынужден спешно бежать из Петры, а царь набатеян Арета поклялся его убить.

Шавл, скрываясь от наемных убийц и контрразведки набатеев, бежал в Дамаск под прикрытие своего резидента. Диверсионно-разведывательные группы Ареты вскоре обнаружили беглеца в этом городе. Поэтому Св. Анания, проявив находчивость и смекалку, был вынужден спустить Шавла ночью с городской стены в корзине, чтобы избежать прохода способного агента через ворота города, где его с высокой долей вероятности засекли бы диверсанты Ареты.

Вот как сам об этом рассказывает Шавл:

«В Дамаске областной правитель царя Ареты стерег город Дамаск, чтобы схватить меня; и я в корзине был спущен из окна по стене и избежал его рук» (2 Кор. 32-33)

Улизнув из западни и выиграв время, чтобы римские кураторы могли обсудить вопрос его безопасности с Аретой, Шавл отправился в Иерусалим.

В Иерусалиме он представился Иакову и заявил близкого друга умученного с его участием перводиакона Стефана о своей приверженности учению Христа.

Апостолы, не решившись предать Шавла немедленному суду и возмездию, отправили его подальше от себя, «проповедовать» христианскую доктрину в отдаленные иудейские анклавы.

Проповедь была любимым занятием Шавла, и потому эта деятельность ему нравилась. От проповеди иудеям Шавл перешел к проповеди язычникам. Действуя с переменным успехом, Шавл постепенно пришел к пониманию, что для успеха в среде язычников из иудейского пророка-Иисуса выгоднее слепить Бога, а жесткие догмы иудаизма опустить.

Шавл был выдающимся богословом, и компилируя в своей новой религии несколько теократических концепций известных ему еще со времен обучения у Гамалеила, он смог синтезировать весьма интересную версию религиозного культа.

Апостолы Иисуса в Иерусалиме между тем неоднократно приходили в ужас от вестей о проповедях Шавла, который вскоре сменил свое иудейское имя на более эллинизированное — Павел. В конце концов апостол Петр отправился в путь по следам гастролера-проповедника, чтобы опровергнуть его авансы и фантазии «коллеги», и этот конфликт в конце концов вынудил Павла отойти от дел и уехать в Тарс.

Впрочем, приключения вскоре вновь позвали Павла в путь, и он принялся за старое. Опираясь на свой переосмысленный опыт, Павлу удалось создать несколько «церквей», и предприятие стало приносить не только моральное удовлетворение, но и немалый доход.

Желая «помириться» с апостолами в Иерусалиме, чтобы на будущее исключить помехи с их стороны, Павел собирает со «своих» церквей колоссальную сумму золотом и в сопровождении доверенных лиц лично везет ее в Иерусалим:

А теперь я иду в Иерусалим, чтобы послужить святым, ибо Македония и Ахаия усердствуют некоторым подаянием для бедных между святыми в Иерусалиме. (Рим. 15:25, 26)

Вот как поэтично описывает происходящее биограф Апостола Павла Ален Деко в своей книге, вышедшей в серии ЖЗЛ:

Подняться в Иерусалим» — это не просто образ. Пройдя семьсот километров, поднимаешься вверх на восемьсот метров над уровнем моря. <…> Соратники Павла следовали за ним не спеша: каждый ступал тяжело из-за набитых золотом поясов. Разместились они у некоего Мнасона с Кипра, «давнего ученика».

Конец цитаты.

Золото, по некоторым данным, в количестве 20 талантов, то есть около 300 килограммов, Павел предложил Св. Иакову.

Далее снова следует цитата из книги Алена Деко, большого поклонника апостола Павла:

…Первые минуты встречи прошли в сердечной радости. Пресвитеры увлеченно выслушали рассказ Павла о его деяниях среди язычников во славу Господа.

Однако тех, кто прочел послания Павла <…> задело, что «тринадцатый апостол» не считал основополагающим следование закону Моисееву, а обрезание объявил правилом, терпимым допущением. Павел <…> признавал в Посланиях, что он больше не считает себя соблюдающим закон Моисеев.

Иаков, похоже, не хотел столь серьезных последствий. <…> В его глазах Павел, наверное, был человеком непредсказуемым, на чьи проступки не грех и закрыть глаза. Но нельзя же отрицать, что сделано Павлом очень много. Писавший о Иакове П.-А. Бернхайм удивлен тем, что Лука ничего не сообщает о пожертвованиях: ни слова об организации их сбора, о возникших проблемах, а потом и о передаче средств. Может, Иаков не согласился принять деньги? Бернхайм пишет: «Лука должен был бы упомянуть о том, что Иаков принял пожертвования, и это стало бы еще одним свидетельством в пользу единства церкви. Однако не исключено, что Иаков, прежде чем принять собранное, попросил Павла подтвердить свою верность закону Моисееву».

Напротив, Лука пишет, что после первого обмена приветствиями возникла напряженность из-за того, что Павел не отдавал себе отчета: у него дурная репутация и среди иерусалимских христиан, которые почти поголовно принадлежали к иудействующим, и среди всех евреев. Несчастье заключалось в том, что и те и другие прекрасно знали, что проповедовал Павел: «А о тебе наслышались они, что ты всех Иудеев, живущих между язычниками, учишь отступлению от Моисея, говоря, чтобы они не обрезывали детей своих и не поступали по обычаям. И так что же? Верно соберется народ; ибо услышат, что ты пришел» (Деян 21:21–22).

Кто-то, наверное, Иаков, предложил выход: Павел должен совершить обряд очищения. «И узнают все, что слышанное ими о тебе несправедливо, но что и сам ты продолжаешь соблюдать закон» (Деян 21:24).

Павел последовал совету. Вместе с теми четырьмя он отправился в храм, чтобы наметить день, когда будет принесено пожертвование и проведен обряд очищения. Но случилось несчастье: его узнали иудеи из Асии. Их гневу не было предела. Подстрекая толпу, они схватили Павла: «Мужи Израильские, помогите! Этот человек всех повсюду учит против народа и закона и места сего; притом и Еллинов ввел в храм и осквернил святое место сие» (Деян 21:28).

В общем, Павла на подходе к Храму стали попросту бить. Однако римская стража недремлющим оком страховала Павла, и потому «апостола» успели спасти.

Павлу повезло: все это разыгралось в двух шагах от крепости Антония и немедленно стало известно трибуну римской когорты. <…> Нам известно имя этого трибуна: Клавдий Лисий. Лисий незамедлительно отдал приказ одному из центурионов: <…> усмирить разбушевавшихся иудеев. Для Павла это оказалось благом: его перестали бить.

Когда римский отряд (эскорт Павла) ступил на лестницу, ведущую в (башню) Антония, толпа попыталась отбить узника и устроить самосуд. Солдаты своими телами закрыли арестанта, подняли его над головами и внесли в крепость, закрыв за собой ворота. А за воротами раздался тысячеголосый крик: «Смерть ему!»

Когда Павел предстал перед Лисием, то обратился к римлянину по-гречески:

— Можно ли мне сказать тебе нечто?

— Ты знаешь греческий? — удивился трибун.

Павел подтвердил это и, назвав себя, еще больше встревожил Лисия необычной просьбой: «…я Иудеянин, Тарсянин, гражданин небезызвестного Киликийского города; прошу тебя, позволь мне говорить к народу» (Деян 21:39).

Трибун согласился (Лисий, очевидно, получил из Рима соответствующие инструкции, относительно «апостола» и удовлетворял любые его прихоти. Прим. О.Н.) ворота крепости распахнули. «…Сделалось глубокое молчание», — пишет Лука. И Павел заговорил: «Мужи братия и отцы! выслушайте теперь мое оправдание… я Иудеянин, родившийся в Тарсе Киликийском, воспитанный в сем городе…»

Павел говорил долго: рассказал о жизни, об истории своего духовного прозрения и своего призвания, о встрече с воскресшим Христом по дороге в Дамаск. А потом заговорил о своем возвращении в Иерусалим: «Когда же я возвратился в Иерусалим и молился в храме, пришел я в исступление, и увидел Его, и Он сказал мне: поспеши и выйди скорее из Иерусалима, потому что здесь не примут твоего свидетельства о Мне. Я сказал: Господи! им известно, что я верующих в Тебя заключал в темницы и бил в синагогах, и когда проливалась кровь Стефана, свидетеля Твоего, я там стоял, одобрял убиение его и стерег одежды побивавших его. И Он сказал мне: иди; Я пошлю тебя далеко к язычникам».

Но дальше Павлу говорить не дали. Его прервали, осыпая проклятиями: «…а за сим подняли крик, говоря: истреби от земли такого! ибо ему не должно жить» (Деян 21:40, 22:1, 3, 17–22).

Раздосадованный трибун приказал прекратить все это. По его приказу Павла снова водворили в крепость.

Лисий отправился к узнику.

— Скажи мне, ты римский гражданин?

— Да.

— Я за большие деньги приобрел это гражданство.

— А я и родился в нем.

Судя по всему, трибуну в эту ночь не спалось. Он не мог по собственной инициативе отпустить на свободу человека, вызвавшего ненависть народа, но не мог он и оставить его в заточении без суда. Раз этот человек был иудеем, почему бы не отдать его во власть тех, кто сможет с ним разобраться? Почему бы не передать его синедриону?

Синедрион, высшая судебная и религиозная инстанция Иудеи, заседал в те времена за пределами храмовой стены, рядом с башней Ирода. В этом был очевидный расчет римлян. В случае необходимости они легко могли проникнуть на место заседания.

Павла привели и поставили перед синедрионом: семьдесят один человек, гордый своим правом толковать Тору. Первосвященник Анания к тому времени занимал свою должность уже десять лет и пользовался искренним уважением.

Задержанному сказали, что он сам должен выступить в свою защиту. Лука пишет, что Павел стоял, «устремив взор на синедрион».

Павел заговорил, возвысив голос: «Мужи братия! Я всею доброю совестью жил пред Богом до сего дня». Но тут Анания прервал его: этот человек солгал! По обычаю его следует ударить по губам. Анания приказал, и приказ его собирались выполнить.

Но Павел силой голоса заставил отступить подошедшего к нему человека. Слова апостола прозвучали громом: «Бог будет бить тебя, стена подбеленная! ты сидишь, чтобы судить по закону, и, вопреки закону, велишь бить меня».

Из рядов потрясенного синедриона раздались возгласы возмущения: «Первосвященника Божия поносишь?»

Голос Павла смягчился: «Я не знал, братия, что он первосвященник; ибо написано: „начальствующего в народе твоем не злословь“».

Синедрион несколько успокоился: по крайней мере, этот человек знает Священное Писание. Однако на разных скамьях реакция была разной. Собрание было разделено на саддукеев и фарисеев. Павел это заметил сразу же, как только вошел. «Ибо саддукеи, — констатирует Лука, — говорят, что нет воскресения, ни Ангела, ни духа; а фарисеи признают и то и другое» (Деян 23:1, 3–5, 8).

Павлу представилась возможность воспользоваться этими разногласиями: «Мужи братия! я фарисей, сын фарисея; за чаяние воскресения мертвых меня судят».

«Сделался большой крик», — резюмирует Лука. Саддукеи были возмущены, но фарисеи дали им отпор: «Ничего худого мы не находим в этом человеке; если же дух или Ангел говорил ему, не будем противиться Богу» (Деян 23:6, 9).

Обе стороны готовы были стоять насмерть в своем убеждении, что должно было еще больше растревожить трибуна Лисия. Что станет с его пленником среди этих раздоров? Трибун отдал приказ, и Павла немедленно выволокли из зала заседаний.

Слухи о произошедшем на заседании синедриона распространились мгновенно, подогревая гнев иудействующих. Сорок человек собрались на рассвете и поклялись предать смерти Павла, иудея-предателя. Они принесли клятву: «не есть и не пить, доколе не убьют Павла». Выработанная ими тактика была стара как мир: поймать Павла, увести в надежное место, а там убить. Однако заговорщики проявили достаточную изобретательность. Несколько человек из этих «защитников закона» обратились к синедриону, члены которого еще пребывали в растерянности после случившегося, с настойчивой просьбой потребовать у Клавдия Лисия снова привести заключенного на суд: ведь трибун доверил синедриону суд над отступником, а вызывающее поведение узника помешало собранию довести свою задачу до конца. Первосвященникам идея понравилась. Трибун не мог отказать привести узника снова на суд. Для иудействующих судьба Павла была предрешена.

Но они ошиблись. В этой истории, изобилующей неожиданными поворотами, появляется некий юноша, племянник Павла, проживающий в Иерусалиме. Каким же образом он узнал о заговоре? Точно известно лишь то, что ему удалось проникнуть в крепость и предупредить дядю. Павел отреагировал моментально. Он попросил одного из центурионов отвести юношу к трибуну, поскольку у племянника есть для военачальника важные сведения.

По тону заключенного центурион понял, что спорить не стоит, и проводил молодого человека к Лисию. Племянник разъяснил: «Иудеи согласились просить тебя, чтобы ты завтра вывел Павла пред синедрион, как будто они хотят точнее исследовать дело о нем. Но ты не слушай их; ибо его подстерегают более сорока человек из них, которые заклялись не есть и не пить, доколе не убьют его; и они теперь готовы, ожидая твоего распоряжения» (Деян 23:20–21).

Лисий оказался человеком действия. Сославшись на угрозу безопасности Римской империи, он решил перевезти Павла в Кесарию и отдать его в руки прокуратора Иудеи, которому принадлежала высшая судебная власть в провинции. Призвав двух центурионов, Лисий отдал им приказ: «Приготовьте мне воинов пеших двести, конных семьдесят и стрелков двести, чтобы с третьего часа ночи шли в Кесарию. Приготовьте также ослов, чтобы, посадив Павла, препроводить его к правителю Феликсу» (Деян 23:23–24).

Я предлагаю прочесть все вышеизложенное критически, и тогда за витиеватыми и «чудесными» событиями и странными «племянниками» четко проявится воля тайной стражи Рима сначала по реабилитации, а потом по спасению и эвакуации своего особо ценного агента.

Обратите внимание на эскорт Павла на пути в Кесарию, к прокуратору Феликсу: двести пехотинцев, семьдесят всадников и двести лучников. Это почти половина всего римского гарнизона Иерусалима, и этот отряд уходил ради Павла из взволнованного города, в котором оставались лишь 500 римских военных.

Дальнейшая судьба «апостола» вполне предсказуема: несколько лет жизни в «шарашке», в роскошных условиях, во дворце в Кесарии. Несколько лет — это время, необходимое для создания теоретических основ новой религии. А после — героическая легенда о христианском мученике Святом Павле, усекновение главы, из раны льется молоко, могилка, и уход «по программе защиты свидетелей».

Наследие Павла — идеальная религиозная концепция для порабощенных масс, — впрочем, не было использовано в полной мере в течение следующих двух столетий. Христианство (Павлианство) оказалось востребованным в полной мере лишь позднее, с появлением на исторической сцене дальновидных и стратегически одаренных политиков и тиранов.

Далее: идеология