Вчера на Урале один литератор убил другого.
Дело шло к ночи, и двое друзей как раз перешли на водку, потому что русские ночи холодны, а поэтическое горение нужно как-то поддерживать. Выглядело это так: облезлая комната в советской общаге, за окном подвывает вьюга, со стены тихо смотрит портрет Есенина.
Двое литераторов ожесточённо спорят. Один из них прозаик, бездомный, ирбитский Виййон — живёт где придётся, чуть ли не на теплотрассе, шлёт очерки в журналы, признаётся незнакомым девицам в любви прямо на улице. Ему скоро будет семьдесят. Журналы не печатают. Девицы смеются, иногда кокетливо.
Другой — учитель литературы. Днем он преподаёт уральским детям Онегина. Неизвестно, каким именно: допустим, это ирбитские старшеклассники, здоровенные лбы из окрестностей мотоциклетной фабрики. Онегинская строфа их интересует мало; она не резонирует с их повседневностью, как Ноггано или Витя АК. Учитель отводит душу, печатая в местной газете стихи и рассказы.
И вот, вечером эти двое сходятся в общаге. Водку принёс второй, она куплена на учительскую зарплату. Первый тайно считает его филистером и конформистом, но вожделенные бутылки принимает бережно. Тут есть трагический сюжет о противоречии между принципами и горящими трубами, но сегодня будет разворачиваться не он. Слово за слово, заходит спор о литературе.
Один стоит за поэзию, другой за прозу. На столе скудный хлеб советского интеля, в стакане сомнительная водка без акциза, Есенин висит на стенке как бы специально, чтобы попасть в жалобную статью из покойной «Русской Жизни», в какой-нибудь очередной очерк о тяжелой судьбе провинциального интеллигента посреди гнили и ржавчины потухшего советского моногорода. «Не вчера ли я молодость пропил?»
Здесь поэту (он же учитель) является муза. Он достаёт из ящика огромный кухонный нож и сладострастно всаживает его собеседнику прямо в живот. Прямо во всю эту затхлую литературщину а-ля прилепинский чернушный реализм, с портретами Есенина, водочкой на газете «Вечерний Ирбит» и графоманским спором на кухне.
Нна, сука! Вот тебе твоя проза! Вот тебе твой реализм! Вот тебе твой ебучий Джойс! Стихосложение represents! Нна!
Щербатая уральская Эвтерпа смеётся, жадно пьёт свежую кровь. Поэт останавливается, чтобы перевести дыхание, смотрит, как соперник затихает на полу, как у него медленно стекленеет взгляд. Поэт не пьян, хотя и не без этого. Он только что узнал главный русский секрет.
Поэт формулирует: принимая, что русская реальность в основе своей имеет литературу, не следует забывать, что литература в основе своей имеет истории про то, как один парень отрезал другому голову из-за бабы или ради самых высоких целей.
Он свободен и счастлив, может быть, впервые в жизни. Поэт переступает через труп врага и бежит, как Бенвенуто Челлини, в деревню, подальше от мести родни убитого и от преследования свердловского князя, захватив только обагрённое кровью оружие, недопитую чекушку палёной «Столичной» и тетрадь с черновиками стихов.
В деревне его немедленно принимают обалдевшие ирбитские мусора («Чего-чего? За что убил? Не, не, погоди, точно не с целью наживы?»), но это уже всё равно.
Прошло четыре месяца с тех пор, как один простой ростовский пацан расстрелял другого простого ростовского пацана за гон на Иммануила Канта. Возможно, дальше будет только хуже — кто знает? Из литературных кружков и с хипстерских кинопоказов начнут выносить десятки трупов, прерафаэлиты будут драться с боевиками секты святого Шишкина в переулках за Третьяковкой, в метро начнут взрываться студенты Строгановки, выкрикивая перед смертью священные имена пророков парижской школы.
Возможно, однажды Кантемировская дивизия перейдёт на сторону восставших художников-абстракционистов и выкрасит захваченный Кремль в чёрный цвет, потому что русские солдаты любят прогрессивное искусство, и их до глубины честной солдатской души оскорбляют две самых прочных опоры этой власти — Шилов и Глазунов.
Возможно, киноманы однажды повесят Никиту Михалкова не за расхищение бюджетов, не за лизоблюдство и не за хамскую езду с мигалкой по встречке, а просто за то, что он отвратительно плохой режиссёр. Случается всякое. Но, честно говоря, нормально будет и за первые три позиции.
Американский интернет смеётся взахлёб над историей про ирбитского убийцу. «Ах, эти странные русские! Ах, эти смешные русские! Как это трагикомично! Какие аллюзии! Какая тонкая ирония!» Из американского интернета не видно, как труп Многонациональной Федерации медленно набухает отвратительным кровавым насилием — религиозным, этническим, литературным, каким угодно.
Таких смешных и трогательных историй про отмороженную провинциальную поножовщину по безумному поводу будет ещё много. Собственно, у них очень простая мораль: русским нравится насилие, и если чеченцу в качестве повода для убийства всё ещё требуются большой барыш или оскорбление Корана, то русские с недавних пор отбросили условности и убивают друг друга просто так.
Ещё раз: в русской провинции люди начали убивать друг друга из-за споров о философии и литературе.
Будь Рамзан Кадыров чуть поумнее, он бы уже бежал через границу.
