Наши. Автор «Спутника» съездил на Донбасс

Сразу скажу, чтобы не было недоразумений. Я не проводил социологических опросов, не вел журналистских расследований, не сидел в окопах и не проливал кровь. Я не претендую ни на глубину, ни на широкий охват проблемы. У меня была узкая конкретная задача: привезти гуманитарную помощь в Детский клинический центр города Макеевка в Донецкой республике. Все нижеизложенное — это попутные наблюдения, сделанные по мере выполнения этой задачи. Это то, что я видел в Донбассе сам или слышал от местных жителей, ну и то, что я по дороге думал. Не больше. Но и не меньше.

По Луганску, где грядущее страны тупо смотрит из проломленной стены

Наша команда, Русский клуб Перми, уже как-то раз отправляла гуманитарную помощь на Донбасс — в Ясиноватую. Так что ко второй итерации мы приступали в настроении довольно бодром. Однако с тех пор, как мы посылали туда первый груз, многое изменилось. Донбасс перестал быть популярной темой, и наш прежний канал закрылся. Однако упавшее знамя подхватило пермское отделение ОД «Новороссия». Его руководитель, Николай Логинов, поставил естественное условие: кто-то должен лично ехать с грузом. Так я и отправился в Донбасс.

Помощь мы везли адресно, в Детский клинический центр Макеевки, города-спутника Донецка. Посылать то, не знаю что, туда не знаю куда, было бы глупо, поэтому мы заранее списались с администрацией города и больницы и спросили, чего бы им хотелось в качестве помощи. Нам выдали список медикаментов, и мы пошли в народ с виртуальной шапкой. Нужную сумму набрали стремительно, так что заявку получилось закрыть целиком. Груз быстро скомплектовали. Гуманитарная марля, гуманитарные шприцы, наконец, я — гуманитарная «вата».

Экспедиция включала двоих человек. Николай загрузил свой личный груз для Луганска, мы — наш для Макеевки. Здоровенный джип забили под завязку — и тронулись.

За пару дней мы бодро доехали через все Поволжье от Перми до Изварино. Миновали печальные зады холодного Татарстана, живописные равнины Саратовской области, бесконечный Волгоград, роскошные степи вокруг него. Николай продемонстрировал просто-таки феноменальную способность крутить баранку: он рулил десятки часов подряд — и не уставал.

Миновали Донецк — но не столицу ДНР, а российский пограничный городок. Он довольно ухоженный и вообще производит впечатление благополучного местечка. На пограничное положение указывали разве что указатели типа «Украина, 10». Ну а дальше наш путь лежал в Изварино.

У пограничного перехода Изварино есть одна волнующая воображение особенность: там ты сразу видишь, что въезжаешь в Донбасс. Колорит создают терриконы, вырастающие на горизонте по мере приближения. Как в кино, ей-богу: страна, в которую ты въезжаешь, сразу задает атмосферу. Таможню миновали благополучно, благо, нас встречал лейтенант луганского ополчения, который сразу же сориентировал, что делать, как проходить контроль и куда потом деваться. Вообще, местным жителям, с которыми мы встречались в ЛНР и ДНР — огромное спасибо и нижайший поклон. Когда узнавали, что мы везем гуманитарку, помогали все, сразу и без разговоров.

Изварино похоже на восточный базар. Толпы людей, машины, все носятся, всё крутится. Если не оглядываться на КПП, то кажется, что ты на обычном рынке где-то в нашей глубинке. Однако ты отъезжаешь на полста метров — и тут уже начинают задавать атмосферу. Первое, что видишь, уйдя от КПП — это жутковатый нечаянный шедевр. Разрушенное здание с упавшей внутрь крышей и огромный плакат «Спасибо, Россия!» Правда, как местные потом сообщили, сгоревшее сооружение — это бывший украинский пост пограничной стражи, так что композиция приобретает еще одно значение.

Первый город по дороге в Луганск — это Краснодон, известный у нас главным образом подпольщиками из «Молодой гвардии». Это, на первый взгляд, настолько обычный русский провинциальный город, что пару раз хотелось ущипнуть себя, чтобы убедиться: нет, это не Кунгур и не Глазов. Правда, на второй взгляд ты их уже не перепутаешь.

Первое, на что обращаешь внимание — множество выбитых окон, забитых фанерой или заклеенных полиэтиленом. Говорят, много народу уехало или в Луганск и Донецк, или на Украину, или в Россию, поэтому решили оставить так. Города не выглядят вымершими, но местами попадаются следы ударов. Ты едешь по улице, на которой все вроде бы нормально. И тут натыкаешься на пятиэтажку, у которой полностью выгорел подъезд. Или отрублена пара балконов. Или нет крыши. Картины тотальных разрушений почти нигде нет, три покалеченных дома подряд под Луганском я видел лишь однажды. Однако повреждения и разрушения повсюду натыканы пятнами. Луганск представляет собой похожую картину, только в больших масштабах. Несколько раз, наоборот, заметил детальку, которая еще в 1992 году на другой войне поэта поразила. Испещренная осколками стена — но аккуратно вставленные стекла. «Страшновато и нелепо вместе с тем: будто стекла оказались крепче стен». Там было про Бендеры в Приднестровье, но и к Донбассу тот стишок отлично подходит.

Повсюду брошенные заправки. Многие из работающих продают только солярку. Вообще в Донбассе заправка — отличный индикатор благополучия ближайшего города. Если есть только ДТ или колонки вообще не работают, дело швах. Если есть бензин, значит, что-то как-то теплится, если бензин разных марок, значит, все почти окей. Ну а если цифровое табло работает — значит, во люди живут, буржуазия.

По дорогам ездят машины с удивительно пестрым набором номеров. Многие оставили украинские номера, но у части из них украинская «вилка» (именование местное) заклеена ЛНРовским или новороссийским флажком. Процентов, пожалуй, 10–15 машин украшены лентами-гвардейками, и тут это, в отличие от России, реально политический жест. Множество самопальных памятников и граффити вроде «Слава героям Донбасса», «Спасибо нашим защитникам», причем видно, что это не официоз какой-то: явно рисовали от руки.

Там же, по дороге в Луганск, около Хрящеватого, стоит самый трогательный военный памятник, какой я когда-либо видел. Легендарный уже ополченский Т-64, подбитый летом 2014 года во время попыток «Збройных сил» окружить Луганск. В этой машине тогда погиб мехвод. Сам танк оттащили на обочину, поставили на бетонку, покрасили, возвели оградку и оставили как есть — с пробоинами и сорванной гусеницей. Он действительно производит впечатление, весь в перекрученной арматуре, изувеченный, осевший после пожара. И цветы к нему приносят до сих пор. Мы с Николаем всего минут пять его осматривали, и то около него машина, ехавшая из Луганска, остановилась, и двое мужиков постояли около этой «шестьдесятчетверки».

Из рекламных щитов примерно половину занимают официальные ЛНРовские воззвания — от призывов вступать в народную милицию до надписи «Мы возвращаемся домой» с изображением медведицы с медвежатами. Видимо, обычную коммерческую рекламу мало кто дает. Вообще когда едешь по Луганской области, понимаешь, что после конца света будет что-то именно такое. Армагеддон был вчера, ну, и это же не повод ложиться и помирать. К ЛДНР как нельзя лучше подходит известный отрывок из Вольтера: «Боже, как я счастлив! Ведь мне говорили, что Вас захватили пираты, изнасиловали, больше того, отрезали Вам одну ягодицу, зажарили и съели. И Вы погибли. Какое счастье, что все это — подлейшая ложь! — Нет, мой друг. Все это — правда. Но от этого не умирают». Ну да. И под Луганском очень хорошо видно, как именно не умирают после таких вещей.

В крупных городах идет почти нормальная жизнь. Ключевое слово — «почти». Когда въезжаешь в Луганск, кажется, что вроде ничего особенного и не произошло. Дома стоят. Ездят машины. Постоянно ходят маршрутки, правда, они какие-то африканистые: на «Газель» или что-то подобное надстроен скворечник из фанеры и металла с обшарпанными креслами внутри. Причем это не один и не два таких автобуса, явно фабричным способом сделаны, и их множество. Но, в общем, первое впечатление — бедноватый российский город. Потом начинаешь замечать припудренные шрамы. Уже привык, расслабился — и тут ты едешь мимо торгового центра. Обычный совершенно торговый центр, обделанный сэндвич-панелями, как у нас любят. И вот эти панели — как будто обрызганы гвоздями. Тут и там заборы в мелкую дырку, иногда в крупную. Тут и там таблички с номерами домов, вывески или дорожные знаки с пробоинами. Как говорят местные, следы большинства «прилетов» заделаны, но мелкие пробоины на всем подряд встречаются регулярно. Складывается четкое ощущение, что по Луганску били без всякой системы, абы куда, просто по крупным объектам. Скажем, не представляю, каких ополченцев неприятельские артиллеристы искали в автосалоне, который поломало метким попаданием. Фото этого салона потом публиковали в украинской прессе, дескать, до чего русский мир довел. Что там не показали, так это следы осколков украинского мира на бетонном заборе за салоном. Спасибо, кстати, бетонному забору: за ним какие-то жилые избушки стоят.

В Луганске процентов 20 всего — магазинов, кафе, контор — закрыто. Почти все заведения, скажем так, для среднего класса не работают за отсутствием среднего класса. Примерно таков же процент контор, работающих до 3–5 часов дня. Чтобы бросить денег на телефон, я минут двадцать искал нужную точку в центре полумиллионного города.

Всё дешево, но все бедные. В местном кафе за 100 рублей можно нормально посидеть, а за 200 даже гульнуть — и сервис часто не хуже российского. При этом я своими глазами видел объявления о наборе на работу за 10, 7, даже 5 тысяч рублей. И это были нормальные специальности, не картошку на базаре таскать. Для местных пенсионеров существует хлопотный и унизительный «квест» — брать две нищенские пенсии, украинскую — за которой приходится ходить «за рубеж» — и российскую. Кстати, гривнами я не то что не расплачивался, я их ни разу даже не видел — как и не слышал ни одного слова по-украински.

Понятно, что именно РФ в огромной степени поддерживает и Луганск, и Донецк на плаву. И, кстати, это один из веских признаков того, что никто Донбасс не «сольет»: даже при таком нищенском уровне поддерживать области в несколько миллионов человек — это серьезные расходы. По городу много закрытых или кое-как функционирующих заводов, и если отсюда уйдет Россия, республики быстро ждет экономический коллапс. Кстати, если вообразить, что республики Донбасса разобьют прямо завтра, и это произойдет при нулевых потерях, у Украины просто денег не хватит поддерживать эти области. Украинцам следует, пожалуй, ответить хотя бы себе, что они собираются делать со «спивитчизниками», если их удастся огнем и мечом загнать в лоно родины мать-мачехи.

Толпу на улице не отличишь от российской. Если взять произвольно человек сорок отсюда и переместить в условный Нижний Новгород, не заметишь разницы. Вон мелкий коммерс, хипстер с прической под канадского дровосека, офисная девочка, марь-иванна (разговорились — оказалось, что и правда учительница). И это как-то особенно укололо: это люди, которых я привык видеть вокруг в Перми, Москве, Тюмени, Екатеринбурге… Только они в поганых, совершенно недостойных обстоятельствах, зависшие между Украиной, которая здесь почти не чувствуется, и Россией, которая их не удосуживается принять. Экзотику привносят разве что ополченцы. Их на улицах довольно много, но заметно меньше, чем, скажем, полицейских в Москве. Надо отметить, все ополчи, которых я видел, производят очень хорошее впечатление. Трезвые, подтянутые, дисциплинированные и целеустремленные. Не буду притворяться, что по моим впечатлениям можно делать какие-то обобщения и выводы, но я даже удивился. Уже любопытно, откуда журналисты берут столько фриковатых кувшинных рыл для репортажей: живьем бойцы выглядят значительно лучше, чем в среднем на видео. Видимо, журналистам интереснее мрачные перекошенные физиономии. Однако типичный народный милиционер — это по виду совершенно обычный человек, которого одели в камуфляж.

Из ряда выбиваются казаки. На второй день видел странную кавалькаду: на УАЗиках, ободранных до состояния багги, с выбитыми фарами, ехали люди в кубанках и горке. Наследники атамана Платова смотрелись довольно забавно, а что это был за заезд — так и осталось тайной.

Кстати о машинах. Жизнь пробивается через войну и блокаду довольно экзотическим образом. Скажем, в Луганске функционирует автосалон, набитый машинами с грузинскими номерами. Как именно их туда провозят и почему именно грузинские, не могу сказать, но подержанные авто, причем часто премиум-класса, продаются за умеренные деньги. Среди предложений был, например, «Мини-купер» за полмиллиона рублей.

Во время прогулки по Луганску особенно сильное впечатление произвел парк около местной администрации. Там скучали двое «сталкеров»-часовых, а сам парк выглядел совершенно идиллически. Ухоженный, уютный, детская площадка рядом. Это то самое место, по которому влепили со штурмовика летом 2014 года, убили десяток гражданских. В украинском сегменте интернета потом много рассказывали потрясающие истории про ракету, наведшуюся на кондиционер и смертельно раненную «самку колорада», о которой и переживать не стоит.

Как на занятой украинцами территории полно наших сторонников, так и в Донбассе есть поклонники Украины. Надпись «Слава Украине» я потом видел в Снежном, причем шагах в двадцати меланхолично курил ополченец. В Луганске же война граффити приобретает просто комичные формы. Там я видел, скажем, надпись «Зрадников ненавидят», где слово «зрадников» было аккуратно зачеркнуто, а поверх написано «укропов». Окончательно сразила потрясающая надпись «ПТНАШ ПНХОРОШИЙ». Правда, на месте украинцев я бы не обольщался. В России я никогда не слышал, например, чтобы кто-то говорил «укропы» или «укры». Чтобы кто-то цедил этих «укропов», как будто сплевывал. И в целом антипатия, которую испытывают россияне к Украине, это очень бледная тень тех нежных чувств, которые питают к Киеву жители Донецка и Луганска. Не говорю «все», но слишком многие, чтобы это игнорировать. Россияне могут уехать в Россию, а вот как украинцы собираются «реинтегрировать» этих людей, представить не могу. Классический рецепт «всех убить» обладает не менее классическим изъяном: «А вдруг они нас».

В Луганске же я впервые встретился с представителями специфической социальной группы — это граждане России, укоренившиеся в Донбассе. Сколько их точно, понятия не имею, но по ощущениям — немало. Они ни разу не маргиналы, у них довольно высокий в среднем уровень образования, часто — четкие политические убеждения. Основная масса — воевавшие в ополчении. За два-три года они осели здесь и не собираются никуда уезжать. В этой пестрой компании можно встретить кого угодно, от сисадмина до политтехнолога, и для них Донбасс — нечто большее, чем просто регион, где воюют.

По Луганску непрерывно разъезжают «мороженщики» — белые машины ОБСЕ. ОБСЕшников считают поголовно шпионами. Про одного из них, болгарина, рассказывали истории в духе «он вербовал все что движется, а все что не движется — двигал и вербовал». Посланцы мира перемещались по своим делам, но, как уверяют люди, за ними внимательно следят, чтобы, когда они уедут, как следует попримиряться с «укропами» на линии фронта. Правда, за все время в Донбассе я слышал ровно один выстрел, но там и фронт не совсем близко. Мы предавались «международному терроризму» в основном в южной и центральной части Луганска, откуда до фронта — километров десять.

Здесь я видел, что, может быть, будет с Москвой, Украиной, Уралом

За день мы закончили свои дела в Луганске, Николай оставил свой груз для местных, и мы поехали в Донецк. Попутно заскакивали к знакомым, так что дорога километров в 200 заняла целый день. Поначалу собирались ехать через Дебальцево, но там как раз в очередной раз шел процесс примирения при помощи гаубиц, и мы двинули южным маршрутом — через шахтерский край.

Поначалу все смотрелось просто роскошно. Военной техники практически не видно, разве что «Уралы» катаются довольно регулярно. Что-то бронированное я лично видел один раз за все время — БМП-«копейку» везли на трейлере.

Говорят, еще сравнительно недавно на обочинах лежало довольно много военного мусора — остовов машин, в том числе боевых, но сейчас там уже ничего нет. Вообще. В городах сложно не заметить военные шрамы, но в полях их сложно найти. Правда, под Лутугино можно видеть старые, еще 2014 года, окопы. Кругом изумительно живописная холмистая степь (кстати, сельхозработы явно ведутся, степь засеянная), и на холме, откуда открывается роскошный вид на окрестности Луганска, поблизости от частного сектора — окопы. Маленькие для людей, здоровые — под технику. Но это смотрится как-то даже романтично. Ветер, правда, гуляет по этим степям, и все же они выглядят очень жизнерадостно для горячей точки. Частный сектор, сады. Как рассказывал местный боец, в такой обстановке лучше всего воевалось: жилые дома и магазинчики добавляли комфорта. Иной раз, как утверждал другой солдат, кто-то ходил в дома попить чайку из боя, а затем возвращался на войну, которая шла в сотне метров. Однако же именно тут чаще всего попадались военные руины: пятна разрушений на окраинах и в ближних окрестностях Луганска идут заметно гуще, чем в центре города. Луганск пытались окружить, поэтому сам город пострадал от воздушных и артиллерийских налетов, а вот его окрестности серьезно побило уже в результате контактных боев.

А дальше началась наиболее мрачная и беспросветная часть нашего вояжа. Когда война только начиналась, луганчанин мне написал, что основную массу ополченцев составляют люди из области. Проехав шахтерскими городками, понимаешь, почему. Бедность. Жестокая, тяжкая, ломающая бедность, начавшаяся задолго до войны. Я такое раньше видел только в вымирающих городках Северного Урала. Война обрушила то, что уже висело на ниточке. Из Красного Луча или Миусинска ты убежишь хоть на войну, хоть к черту в зубы. Где-то в этих краях я вылез пофотографировать военные разрушения, потом оказалось, что снятый остов ГРЭС — это заброшка, стоящая уже десятилетиями. Жуткий шахтерский поселок с рассевшимися домами между Снежным и Торезом совершенно не производит впечатления разрушенного войной. Там не надо войны, там ты безо всякой войны сдохнешь, живьем похороненный среди терриконов, копанок, заваливающихся саманных избушек и промышленных развалин. Катастрофа в Донбассе набухала очень давно, и в 2014 году только окончательно взорвалось то, что зрело десятилетиями.

К довоенной разрухе добавились военные разрушения. Много и промышленных объектов, и жилья со следами прилетов. Через Лутугино украинцы пытались окружить Луганск, через Шахтерск — Донецк, в районе Миусинска они прорывались из Южного котла. Трудно вообразить, что это была за каша. Регулярно ты видишь на горизонте вроде бы нормальный завод, но подъезжаешь — и видишь, что трубу как будто грызла исполинская собака, проходная уже зарастает травой, в стенах дыры от снарядов размером с двери сарая.

Красный Луч — специфический город, и тут придется сделать лирическое отступление. К разгону и разгрому независимых атаманов, который пришелся в основном на 2015 год, местные относятся несколько иначе, чем в России. У нас больше заостряют внимание на личностях вроде Мозгового, но под Луганском вам скорее расскажут об атамане Косогоре, который достал в Красном Луче и окрестностях абсолютно всех. Этот карнавальный персонаж из Луцка, ранее работавший конвойным в украинской милиции, осенью 2014 года объявил себя казачьим атаманом, захватил власть в Красном Луче, расставил повсюду блокпосты, объявил, что Луч ждет «светлое будущее, наподобие Советского Союза» и принялся собирать дань и отнимать бензоколонки. ЛНРовского коменданта его казачки арестовали и вроде убили. Сам Косогор очень любил выступать по местному ТВ и нес полную околесицу. Так вот, историю о том, как по душу этого атамана приехали из Луганска и разогнали его банду при помощи пулеметов, рассказывают с удовольствием и без всякого сожаления по поводу судьбы разбойника. Точно с таким же удовольствием в ДНР рассказывают об изгнании чеченцев из их гнездовий восточнее Донецка. Воинам-интернационалистам доходчиво объяснили, что Чечня — это, конечно, круто, но утесы (в смысле, пулеметы «Утес») — еще круче. Тяжелое оружие возымело эффект. Боевики уехали — послушно и бесславно.

Все эти мероприятия дали эффект: наиболее безумных бандитов из Донбасса повыгоняли. Однако местные атаманы по уровню антипатий у людей и по сей день держат твердое второе место. На первом находятся украинские добровольческие батальоны, о которых говорят даже не с ненавистью, а с омерзением. Складывается стойкое ощущение, что Киев много выиграет в глазах жителей Донбасса, развесив на фонарях командование наиболее известных добробатов. Сложно сказать, правда, как отреагируют на такой способ реинтеграции Донбасса в Украину сами добробатовцы.

Говорят, что очень много народу уехало из малых городов в Донецк и Луганск. Это, видимо, и объясняет чудовищное состояние некоторых мест. Закат встретил нас в Миусинске, и Миусинск на закате более всего напоминает великий город Сайлент Хилл. Людей не видать, дорога исчезает. Вывеска «Свадьбы» на брошенном и слегка обгоревшем придорожном кафе заставляет подумать, что сейчас из заколоченных дверей выйдет два месяца как мертвая невеста. Опять же, зримых разрушений в Миусинске мало, катастрофа тут явно случилась задолго до того, как «рашисты развязали войну». Местные кесари от Кравчука до Януковича еще раньше развязали тут такой мир, что только руками развести.

Правда, дальше стало получше. К «получше» пришлось пробиваться. Административный маразм — таможня между ЛНР и ДНР. Нас там попросили заполнить декларацию (!), а после таможенников машину начали досматривать милиционеры. Тут остается только печально ржать. Зато дальше нас ждала неожиданно хорошая дорога.

Снежное и городки ДНР мы пролетели со свистом. Там дистанция между городами бывает меньше, чем у нас между районами одного города, и по городу может стоять на каждые 10 километров — и то между ними поселки. Отдельно выделю Шахтерск. Может, мне что-то и помстилось: проезжали мы его по темноте. Однако. Шахтерск бешено дубасили летом 2014 года, это хорошо заметно по зданиям разной степени увечности, но то, что не разбито артогнем, поддерживается в образцовом порядке. Все фонари горят, разметка на месте, дорога ровная и чистая, газоны подстрижены, и даже граффити «Оплот=победа» выглядит на диво цивилизованно. Вот тут мне захотелось привезти администрации нескольких российских городов в Донбасс и гонять по Шахтерску автоматными шомполами, чтобы посмотрели, сквернавцы, как люди себя блюдут, притом что у них война.

Вообще, как заметил еще путешественник varandej, чьи заметки о Донбассе я безусловно рекомендую, в ЛНР больше памятников, больше плакатов, активнее меняют таблички с украинских на русские, а в Донецке работают более конкретно, и город и область зримо благополучнее. Судя по тому, что мы это независимо друг от друга заметили, тенденция действительно есть. Как бы то ни было, по сравнению с жутко депрессивным юго-западом Луганщины ДНР смотрится неплохо, и чем ближе к самому Донецку, тем более оптимистично.

Именно это роуд-муви у меня лично оставило самые тяжелые впечатления за всю поездку. При том что плотность чисто военных разрушений здесь ниже, чем непосредственно вокруг Луганска, и не сравнится со, скажем, районом Донецкого аэропорта, очень хорошо видно, почему в Донбассе в итоге началось восстание.

Падение Донецкого аэропорта: как это было

Это был не то что голодный бунт, но это была попытка к бегству из царства вопиющей нищеты и несправедливости. Из мира, где между чистым и ухоженным Донецком, мрачным, смотрящим исподлобья Торезом и зоной постапокалипсиса на Миусе — меньше сотни километров. Попытку надеть на эти индустриальные руины вышиванку и запустить ту же карусель с украинским националистическим уклоном восприняли уже как безумное издевательство. Да, сейчас можно спросить тогдашне-тамошних повстанцев: «И что, добыл ты свое счастье?» Но альтернативы-то тут, хочется вопросить, какие? Идти в ногу с Украиной — а что хорошего они от той Украины видели? Бесконечные рассуждения про «даунбасское быдло»? Попытки насадить своих героев и свою версию патриотизма, которые там никому не интересны? Украина сделала все, чтобы себя здесь дискредитировать. Уезжать? Это можно сказать одному человеку, а куда уехать сотням тысяч людей? Куда уехать миллионам? Новороссия совершила самое естественное, что можно было сделать в конкретных условиях весны 2014 года — рванулась к России, от которой можно было ожидать помощи, которая казалась своей хотя бы на уровне риторики. И врезалась в решетку, через которую теперь иногда подкидывают консервы и патроны, чтобы совсем не перемерли.

И еще одно невеселое соображение. Я смотрел на Торез, на Красный Луч, на Шахту №8, и вспоминал небольшие города собственного края. Если в России или еще где в бывшем СССР произойдет смута, то полыхнут не мегаполисы. А такие же заживо похороненные и тихо ржавеющие моногородки. Которые придут мстить за свою бедность, свою загнанность и свои унижения. Если великолепно плевать на собственные депрессивные окраины, они могут тихо загнуться, а могут в один прекрасный момент прийти и выбить дверь прикладом. Очень не хотелось бы думать, что из пустых окон побитых временем и артогнем хрущевок на меня тогда смотрело будущее Урала, Поволжья или Белоруссии.

В Макеевке нас ждали друзья, у которых мы должны были заночевать. Туда въехали уже по темноте.

Страна поет им рок-н-ролльные песни и говорит: все будет нормально

Макеевка — самый большой маленький город на свете. Представьте себе провинциальный городок российской глубинки. А теперь вообразите, что там живет под полмиллиона человек. Вот это Макеевка. К тому же там наиболее запутанная топография в мире. Есть улицы, названия которых дублируются по 3–4 раза. Есть улицы с двойным комплектом номеров домов. Дороги петляют так, что средневековый Гент обзавидуется. Мы въезжаем в город, и в этот момент… О, черт! У нас виснет навигатор. Мы посреди Макеевки, и мы не знаем, куда ехать и, что совсем уж печально, где мы вообще находимся. Но, да здравствует прогресс, у нас есть телефон с забитым в него донецким «2ГИС». Осталось только понять, где мы. Фонари не горят, вокруг темно, как у Безлера на подвале, и линия фронта, между прочим, километрах в десяти, не больше. Табличек с адресами на домах отчего-то не висит.

Завидев трех местных дам, высовываюсь из окна.

— Девушки, добрый вечер, а где улица такая-то?

— Ой, а мы не знаем.

— Ну хорошо, но мы-то сами где? Где я, скажите, девушка, где я? Что это за улица?

Это оказалась улица Ивана Сусанина. Восхитившись чувством юмора высших сил, едем по ней — и через некоторое время теряемся снова, пропустив какой-то неочевидный поворот. Однако мы уже ближе к цели. Фары снова выхватывают из тьмы каких-то дружелюбных людей.

Добрый вечер, скажите пожалуйста, что это за улица. От ответа у меня падает челюсть. Здесь нет улиц. Это микрорайон такой-то, а улиц в этой части Макеевки вообще нет.

Потрясающе. Если ВСУ все же прорвутся к Макеевке, их ждет сногсшибательный сюрприз. Через полсотни лет в газетах появятся заголовки в стиле «Полк „Днепр“ нашел выход из Макеевки». Мы несемся по ночному городу как «Летучий голландец».

Нас спасли местные таксисты. Они все-таки придумали, куда нам ехать, и хотя их указания отличались затейливостью, на уровне «после магазина второй поворот направо и прямо до утра», мы с огромным трудом все же обрели искомое. Улицы петляли по циклопическому лабиринту частного сектора. Отдельно не могу не признать, что кто-то очень не любил наркома просвещения Луначарского: в его честь назвали улицу, где черт ногу сломает. Уже в глухой тьме мы завалились к нашим гостеприимным хозяевам.

Наутро, собственно, нас ожидал главный пункт программы. Детский клинический центр города Макеевка.

Макеевка закрыта от линии фронта Донецком и Ясиноватой, поэтому туда было мало прилетов. Непосредственных разрушений я лично не видел ни разу, хотя они там, наверное, где-то есть. Однако местное лечебное учреждение сильно нуждается. На медикаменты выделяется убийственно мало средств, единицы процентов от реальной потребности. С персоналом тоже все тяжко, в больнице — не более половины от довоенного числа работников. Когда началась война, многие медики разъехались. Главврач осталась. Людмила Алексеевна Мальцева работает там уже десятилетия и покидать свою больницу отказалась. Украинская диванная сотня загадила ей почту пожеланиями разных гадостей, обозвала зрадныком и всячески пыталась третировать. В общем, это даже не удивляет. Удивляет только, что этакие патриоты ведут себя то как невероятно разросшаяся подростковая банда, то как тьмотысячный муж-алкоголик, от которого через 20 лет наконец убежала жена.

В больнице нас встретили как родных. С утра перезвонили из администрации, спросили, точно ли мы в городе, а через пару часов мы уже были на месте. Больше всего там обрадовались накупленным средствам от паразитов. Вообще, когда отправляешь медикаменты в горячую точку, интуитивно ожидаешь, что там понадобится шовное, противоожоговое, перевязочное. Это все действительно пригодится, но вот вши оказались еще более серьезной угрозой. В Макеевку часто привозили и привозят детей из области, да и в принципе где война, там всяческие насекомые, которые имеют обыкновение кишеть.

Ну и все остальное — обезболивающие, антисептики — словом, что попросили. Ей-богу, это был просто замечательный момент, когда мы таскали коробки и мешки в больничную подсобку. Сейчас, когда я это пишу, я просто сижу и пятнадцатую минуту пытаюсь придумать, как эти чувства описать. В общем, скажу просто: очень рад, что мы смогли кому-то облегчить жизнь.

 

Однако хочется задать пару риторических вопросов. Дорогая Родина! Почему все-таки это делают какие-то волонтеры? Почему по остро-необходимым позициям потребности крупной больницы в Макеевке закрывают «общественные организации» в виде непонятных мужиков с Урала? Бог с ней, с Украиной, там все понятно, но наша-то страна отчего и почему этого не делает? Льзя ли так обходиться с республиками, которые восстали ради воссоединения с нами? Сначала пообещать защиту, а затем сказать: «Вот вам, сынки, автоматы, и крутитесь как-нибудь»? Хорошо ли, любимая Родина, что на мегастадион к чемпионату по пинанию мяча ногами у нас есть 50 миллиардов, а на медицину региона в прифронтовой зоне — нет? Мы ведь можем так, заткнуть какие-то отдельные дырки, но с системной работой на длинной дистанции мы не управимся. Когда-то повстанец из Славянска, потерявший на войне ногу, мне сказал: «Мы надеялись, что Родина нам подставит плечо». Родина — это не Украина. Это Россия. И я очень сожалею, что вот в этой конкретной ситуации людям пришлось ловить наше хилое плечо частных лиц, отдельных жертвователей, банковских клерков, юристов и журналистов, а не здоровенное, распираемое от мышц и валютных резервов плечо государства Российская Федерация. Восстание в Донбассе подняли, рассчитывая на Россию и получив вполне четкие авансы от России. А теперь миллионы людей зависли между двумя государствами из-за политических игр и стратегических соображений. Может быть, я тут не понимаю каких-то тонких политических расчетов, но, по-моему, это очень худо. Мы в ответе за тех, кого приручили.

Наши автоматы разъяснят, кто за кем

Обязательная программа закончилась, и мы пошли просто гулять по Донецку. Я лично давно хотел увидеть живьем некоторых товарищей, которых до сих пор знал только через «вконтакт» или скайп. Ну и съездить в Донбасс и не посмотреть Донецк — это было бы странно.

Янукович и Ахметов до войны явно смачно плюнули на область, но активно вкладывались в сам Донецк. Это действительно чувствуется. Центр города обихожен лучше, чем большинство российских городов. Основные ужасы войны довольно компактно собраны по северной окраине, где аэропорт, и западной, где Марьинка.

Макеевка примыкает к Донецку почти вплотную, и по большей части они соприкасаются окраинами. Между ними раскинулась усадьба Ахметова. Она сама по себе местная достопримечательность, и просто-таки челюсть падает, насколько «бахато» все сделано. Это комплекс 700×800 метров со дворцом, прудом, и если там где-то пасется табун или раскинулись охотничьи угодья, я не удивлюсь. В это благолепие ведут такие же «бахатые» ворота, а само поместье Ахмет-хана окружено аккуратно подстриженными деревами. На фоне шахтерского края эта роскошь китайского мандарина произвела мощное впечатление.

Сам Донецк, конечно, не китчевый, но очень симпатичный город. Следов войны в центре мало, даже почти нет. Я видел из подобных вещей только офисный небоскребчик, в котором часть окон — неизменная фанера. Ровные дороги, ухоженные скверы, всяческие скульптуры и памятники в отличном состоянии. Тарас Шевченко, насупясь, взирал на нас с постамента на площади: Кобзаря молодая республика снимать не стала.

Парадоксальным образом, Донецк — это город-мечта для фрилансера. Среда вполне уютная, и при этом дешевая. Москвичу, наверное, покажется, что там вообще все даром дают, но и я, пермский человек, чувствовал себя почти неловко. При этом город ощутимо живее, чем даже Луганск, не говоря об области. Все открыто. Дорогой я видел работающее турбюро и даже, с ума сойти, квеструм. Машин на улицах не так много, как в наших мегаполисах, но сравнимо с тем, что в Москве можно увидеть совсем рано утром. Словом, если кто-то думает, что в Донбассе жизни нет и в овраге доедают последнюю лошадь, это ошибка: не волнуйтесь и не надейтесь.

Фронт почти не дает о себе знать, но он рядышком. И это самый безумный парадокс Донбасса: на линии фронта — Первая мировая, траншеи, доверху залитые слезами Ремарка, руины, нет неисклеванной стены, а в трех километрах от этого Вердена гуляют мамы с колясками, парочки, сады, кофеек.

Однако и здесь чувствуется дыхание… ну не войны, нет. Сидя с друзьями в кафешке, я чуть не ляпнул «Я впервые в горячей точке», но на фоне зычных криков «Свободная касса!» и расслабленной толпы это звучало бы невероятно глупо. Однако чувствуется общее неблагополучие, чувствуется, что весь буржуазный уют вокруг — это дерево с подрубленными корнями. Меня там очень зацепила история одной женщины — да, она не такая страшная, как ожидаешь от прифронтовой зоны, но все-таки. Она сильно до войны, где-то в нулевые, открыла маленькую кафешку, потом она заработала бодро, работники, клиентура, все шло отлично. Война разрушила клиентскую базу, она в течение трех последних лет постепенно увольняла людей, и сейчас опять сидит за своей стойкой одна — вернулась туда, откуда пришла. И дело жизни у нее еле теплится. И, боюсь, таких историй там уйма. Вообще все дешево ровно по одной причине: у людей нечем платить за дорогое. Они готовы работать, они готовы зарабатывать, они готовы трудиться, но денег на руках у населения катастрофически мало.

Донбасс — царство паллиативов, временных решений. Начиная с «ДонМаков» вместо «Макдаков», автосалонов с «грузинскими» машинами — и заканчивая самими Луганской и Донецкой республиками. Их тут воспринимают как фиговый листочек, нужный только для того, чтобы прикрыть присоединение к России. На Россию здесь по-прежнему надеются, и больше не на кого. «Мы надеемся, что Россия все-таки нас к себе заберет», — эту фразу я в разных вариантах слышал и в Луганске, и в Донецке. Именно с Россией связывают наведение относительного порядка в 2015 году. И люди надеются, что Россия примет восставший с ее благословения и ради нее регион. Это не «они там надеются, что мы их будем кормить». Это именно желание жить и работать под крылом нормального небедного государства, которое не так топорно и настырно капает на мозги, как покинутая ими страна. Ну что им сказать, чем утешить могли мы их… Местная пресса забита тем же самым — интеграция с Россией, спасибо, Россия, надеемся на Россию. И, смею сказать, тут не скажешь «Ой, а мы вам ничего не обещали» — обещали, причем устами первого лица государства.

О событиях 2014 года думают разное, и в целом вспоминают как жутковатое время анархии и неизвестности. Беспорядка действительно было много, были атаманы-рэкетиры, было черт знает что. Однако нигде кроме Донбасса я не слышал, чтобы слово «революция» говорили со значением, о современных событиях — не в историческом и не в ироническом контексте.

Гораздо сложнее отношение к Украине. Большинство ее сторонников уехало, но там есть такие люди и сейчас. И, если честно, у меня не повернется язык говорить о них что-то плохое. Три года назад для региона началось полновесное хождение по мукам. Бедность, неустроенность — с сыплющимися на голову артиллерийскими снарядами и туманом впереди это не сравнится. Двусмысленность позиции России невероятно деморализует. Даже на ее сторонников минские и околоминские политические маневры действуют угнетающе. Что уж говорить о колеблющихся или о тех, кто изначально был настроен в пользу Украины. С другой стороны, очень многие об Украине говорили что-то в духе «Им нужна наша земля, но не нужны мы». И это здорово похоже на мои собственные ощущения от общения с украинцами — и военными, и гражданскими. Слишком для многих украинских активистов и военных донбассцы — не люди. Слишком для многих донбассцев украинские активисты и военные — нелюди. А между солдатами по обе стороны линии фронта течет слишком много крови.

Ополченцы зримо делятся на две группы. Одна обожает охотничьи истории о том, как у укропов вилами закололи танк, перекусили пополам БТР и замочили сотни снайперш-правосеков. Вторая группа склонна к самоиронии, переходящей в самокозление. Их главный жанр — это розыгрыш в лицах песни «Разведка с мудаками», и рассказывать они будут главным образом о том, кто как прокололся, какая случилась дурь и как общий военный маразм героически «превозмогали». Плохое взаимодействие, отсутствие связи, координация атаки через «вк» и «телеграм» — потому что раций нет или они не работают, зато есть гражданский вайфай, АГС на блокпосту, стоящий в подвале, потому что с ним никто не умеет обращаться. Часто — отсутствие какого-то элементарного снаряжения вроде ракетниц. И при этом энтузиазм, изобретательность и боевой дух отдельных людей и небольших групп, которые тащат войну на себе. Эти люди сделали популярным в Луганске замечательный шеврон «Слабоумие и отвага» с Дейлом в кубанке, и в общем производят впечатление наиболее психически вменяемых людей на войне. Чтобы получить представление об их стиле общения, можно прочесть хотя бы уже классический текст Андрея Морозова «Как брали Дебальцево», и автор — один из самых ярких, но далеко не единственный представитель такого подхода к войне. И, однако, эти непафосные и даже «антипафосные» оптимисты чаще всего очень энергичные и компетентные бойцы. Если война похожа на охваченный пожаром бордель, то именно они его, скорее всего, и потушат.

 

Вообще ополченцы в абсолютном большинстве местные, но с важными нюансами. Чем ниже должность, тем больше вероятность, что это местный солдат. Довольно многие пришли в корпуса народной милиции для заработка (15 тысяч зарплата рядового, это здесь неплохие деньги), и боевая ценность «пятнадцатирублевых» невысока. С другой стороны, в Донецке, Луганске и прочих городах живет множество повоевавших ополченцев, которые после «Минсков» разошлись по домам. В случае по-настоящему серьезных проблем многие из них тут же вернутся, благо, до фронта можно доехать на автобусе, а то и за пару часиков дойти пешком. Причем на фоне военных событий по народным республикам стало гулять изрядное количество стволов, на зависть любому Техасу, и болтают, что у людей по гаражам и нычкам запрятано много чего, вплоть до тяжелого пехотного вооружения. Тем более в ДНР гражданам разрешили законно владеть боевым оружием.

Специалисты по каким-то по-настоящему сложным областям — в основном россияне. Логистика, связь, РЭБ, штабы. Насчет их талантов сказать ничего не могу, но те, кого видел — это реально боевые офицеры в недавних шрамах. Кстати, многие далеко не юноши, и вполне вероятно — действительно отставники, а вовсе не действующие кадровые военные.

Кстати, есть забавный элемент взаимного снобизма между россиянами и местными. Первые уверены, что без них все рухнет. Вторые — что только россияне не позволяют отогнать супостата от Донецка и Луганска. В целом же военные и в ДНР, и в ЛНР производят вполне нормальное впечатление. Все не так хорошо, как надо, но и не так плохо, как может казаться.

Уезжал по темноте. Что такое темнота — проезжая деревню Степановка у подножия Саур-Могилы, я не видел саму высоту.

Сражение года: оборона Саур-Могилы

Тут показали финальный эпизод триллера: деревни на юге Донбасса стали ареной жестоких боев во время Южного котла, и фары постоянно выхватывали на мгновение, как в дурном сне, вывороченные наизнанку избушки. Не уверен, что хотел бы видеть все это днем, но дождливой ночью смотрелось все это жутко. Собственно, здесь и завершился наш путь по Донбассу, и больше приключений до Перми не было.

Ведь ты давно вдова, и кончилась весна

Напоследок позволю себе дать несколько советов тем, кто хотел бы самостоятельно помочь нашим людям в Донбассе.

Нуждается ли Донбасс в нашей помощи? Да. Сотню раз да. Регион пропал из списка любимых мест журналистов, новости оттуда не вызывают прежнего резонанса, но там по-прежнему живут люди, там по-прежнему идет вооруженный конфликт. И именно сейчас, во время войны на истощение, помощь важнее, чем раньше. Лично твое участие сейчас точно ценнее, чем в 2014 году. Тогда борьба за Донбасс была попсовой темой, сейчас лихорадка спала, но война никуда не делась.

Не пренебрегайте поддержкой гражданских учреждений: дети, старики и простые обыватели страдают не менее, чем военные. Однако корпуса народной милиции государство поддерживает куда активнее, чем мирных жителей, так что в тылу ваша помощь может оказаться даже ценнее. Армии необходимо иметь за спиной то, что она защищает. Мы не боремся за то, чтобы стать повелителями пустыни. Мы боремся за, простите пафос, судьбу наших людей, с которыми случилось худшее, что может быть в жизни. И на которых плевать уж слишком многим людям в больших чинах и высоких креслах.

Определитесь, кому именно вы хотите помочь. Постарайтесь максимально конкретизировать адресата. Если речь о фронтовиках, то пусть это будет не ополчение вообще в целом, а, допустим, танковый батальон «Дизель», или 6-й казачий полк, или — впишите нужное. Если это гражданский объект, то не Макеевка вообще, а Детский клинический центр, не Ясиноватая вообще, а Территориальный центр социального обслуживания. Так вы будете точно знать, куда именно посылаете помощь, это не будет отправка средств на деревню дедушке.

Обязательно — совершенно обязательно — уточните, чего именно нужно тем, кого вы намерены облагодетельствовать. Это далеко не всегда тривиальные вещи. Скажем, артиллерии Республиканской гвардии ДНР пригодится хороший метеозонд. А в детском медицинском центре, куда мы приехали в этот раз, как я уже писал, оказалось нужно средство против вшей. А вот, например, одежда им не нужна, одежды избыток. Зато прямо сейчас этим героическим медикам окажется очень полезен дизель-генератор мощностью 10 КвТ, а в идеале — три таких генератора. Если говорить об армии, то тепловизоры, бинокли, рации, бронежилеты, шлемы и тому подобные очевидные вещи само собой пригодятся, но зачастую это далеко не самое актуальное. Если вы помните, начсвязи танкового батальона «Август» Андрей Морозов разыскивал танковые тангенты. И в тот момент они были важнее любого тепловизора. Поэтому обязательно свяжитесь с теми, кому хотите помочь, и спросите, что им требуется.

Вещи лучше денег. Деньги в целом чаще и проще крадут, а кроме того вам же — проверено — будет приятнее лично пощупать ту конкретную вещь, которую вы сможете дать. Если все-таки не хотите морочиться и твердо намерены отправлять именно деньги — пошлите их строго тем людям и организациям, в ком железно уверены. Мы, для примера, работали со стрелковцами из ОД «Новороссия», и дурного от них ни разу не видели. Кроме того, вам в любом случае будет необходим специалист по решению проблем на таможне и границе. Вам в любом случае придется проходить таможню РФ, пограничников, таможню ДНР/ЛНР и их пограничников. У представителей всех этих организаций большие автоматы, маленькая зарплата и длинные инструкции. Даже не пытайтесь самостоятельно тащить что-то контрабандой: попадетесь. Поэтому непременно свяжитесь с теми, у кого уже есть опыт преодоления границы, общения с официальными лицами и знание всех тонкостей и административных нюансов. Извините, не буду о них распространяться, просто учтите, что они там есть, причем такие, о которых вы, если нет опыта, даже подумать не могли бы. Однако офисы той же «Новороссии» есть в большинстве крупных городов, кроме них есть, скажем, Координационный центр помощи Новороссии, в котором состоят, в частности, упомянутый Андрей Морозов и замкомбата «Призрака» Алексей Марков. У всех этих людей и групп есть опыт преодоления границы, которого у вас нет, и знание нюансов и подводных камней нашей бюрократии, о которых вы понятия не имеете. Все они публикуют отчеты о закупках, так что им можно переводить деньги даже в том случае, если вы все же намерены отправить что-то просто на помощь Донбассу, без конкретизации кому именно. Там вас точно не погонят, а поддержат и помогут утрясти все необходимые вопросы. Это не бюрократы, они не менее вашего хотят, чтобы дело было сделано. Так что им смело можно сдавать вещи либо просить помощи с переправкой вас со своим грузом через границу. Они же могут подсказать, что и кому из конечных получателей требуется. Опять-таки сошлюсь на собственный опыт: без неоценимой помощи руководителя пермского отделения ОД «Новороссия» нас бы просто, скорее всего, развернули на границе.

Во время возвращения Крыма всех охватила эйфория. Теперь мы, к сожалению, на собственном опыте убедились, что слишком многие важные дела делаются медленно и неправильно. Однако опускать руки не следует, просто борьба на скорость переросла в борьбу на выносливость. Чем большие усилия приложим, тем больше народу успешно переживет эту войну.

Ну и наконец. Люди. Спасибо, родные. Мы бы никуда не поехали, если бы не десятки жертвователей, отдавших свои кровные на этот груз. Отдельная благодарность — Максиму, Ксении и Игорю Владимировичу за приют, Людмиле Алексеевне и всем медикам Макеевки — за труды и верность профессии вопреки обстоятельствам. Николаю — за феноменальную выносливость и способность крутить баранку, Федору, Сергею и Алексею — за бесценную помощь в организации отправки. А также Данилу, Мирону, Игорю, отдельно — офицерам военкомата Луганска и множеству жителей республик Донбасса — за всяческую помощь, поддержку и компанию. Без них все прошло бы гораздо труднее. Черт, это просто надо сказать: я рад, что вы все есть.

Пермь-Изварино-Краснодон-Луганск-Лутугино-Красный Луч-Миусинск-Снежное-Торез-Шахтерск-Макеевка-Донецк-Мариновка-Пермь