Амексика. Англо-протестантская Америка под натиском Hispanics

amexico

В середине января в центре внимания политических обозревателей оказался митинг против публикации карикатур на пророка Мухаммеда, который состоялся в Грозном. Мероприятие, собравшее свыше трехсот тысяч участников и завершившееся коллективным намазом, по своей форме ничем не отличалось от массовых религиозных сходов, время от времени происходящих в странах Ближнего Востока. Впрочем, в этом нет ничего удивительного. Пространство бывшего СССР испещрено не только административными, но и цивилизационными границами. Этот фактор оказал колоссальное влияние на траектории развития постсоветских государств. Страны Балтии, присоединенные к Союзу в первые годы Второй мировой войны и воспринимавшиеся в метрополии в качестве периферийных, сделали выбор в пользу евроатлантической интеграции, что, в свою очередь, не вызвало удивления у российского социума и элит. Этнически и культурно близкие России Белоруссия и Украина в начале 1990 годов были исключены Брюсселем из зоны дальнейшего расширения ЕС; хотя на рубеже второго десятилетия XXI века руководство Европейского Союза сделало первые шаги в сторону интеграции с официальным Киевом, перспективы вхождения бывшей Украинской ССР в состав крупнейшего в Старом Свете наднационального объединения остаются весьма туманными. Равно как и Молдавии — беднейшей страны Европы, включающей в себя Приднестровье, жители которого не раз высказывались на референдумах за предоставление непризнанной международным сообществом республике полноценной независимости и ее воссоединение с Россией.

Одновременно с этим ключевым внешнеполитическим партнером Азербайджана стала Турция, культурно родственная единственной закавказской республике с преобладающим исламским населением. Иной пример являет собой Казахстан, де-факто бывший на момент распада Советского Союза страной русского большинства и потому всегда участвовавший в интеграционных проектах Кремля, который при этом закрывал глаза на последовательное выдавливание из городов Южной Сибири и русского Семиречья славянского населения. Для другой среднеазиатской республики, Киргизии, в постсоветский период времени также были характерны процессы дерусификации, происходившие вследствие исхода нескольких сотен тысяч этнических русских; однако последнее не оказалось препятствием для заигрывания Бишкека с Москвой с целью извлечения из российской казны денежных ресурсов и обеспечения безвизового порядка въезда в РФ для граждан КР. Наконец, наиболее последовательно русское влияние было ликвидировано в Узбекистане и Таджикистане, которые в социокультурном и экономическом отношении «приблизились» к стандартам Афганистана и Пакистана — беднейших исламских стран Третьего мира, являющихся крупнейшими на планете экспортерами наркотических средств и служащих плацдармом для различного рода террористических групп. Это, впрочем, не мешает российскому руководству раз за разом отказываться от внедрения с этими государствами визового режима, даже несмотря на серьезное недовольство среди жителей русских регионов России, обеспокоенных наплывом приезжих из культурно чуждых стран.

Картинку, схожую с той, что была видна во время прямой телевизионной трансляции из Грозного 19 января, можно ежегодно лицезреть в Москве в дни празднования Ураза-байрам и Курбан-байрам, когда возле Соборной мечети на Проспекте мира собираются тысячи мусульман, подавляющее большинство из которых являются выходцами из государств Центральной Азии. Массовых скоплений верующих в пророка Мухаммеда нет, например, в Лондоне, хотя треть его жителей составляют семьи иммигрантов из исламских стран. Нельзя этого увидеть и в Париже, в некоторых округах которого доля арабского населения приближается к 40%. В этой связи правомерно говорить о том, что именно Москва является цитаделью мультикультурализма и толерантности, пусть даже многие представители российской элиты позиционируют себя в качестве консерваторов и приверженцев традиционных ценностей. Дело, впрочем, не в идеологических интенциях и политических воззрениях глав регионов и депутатов Государственной думы. Даже если бы последние действительно стремились не допустить повторения ошибок послевоенной Европы в проведении миграционной политики, им все равно было бы сложно преодолеть последствия стратегии открытых дверей, которой российские власти придерживались после распада СССР. Приток иммигрантов из государств бывшего советского Юга в последние годы оказался настолько велик, что его результирующее влияние будет чувствоваться на протяжении еще долгих лет. Хотят ли власти того или нет, они получили источник головной боли на десятилетия вперед.

amex1

Нация британских переселенцев

Показательным в этом отношении является опыт Соединенных Штатов, оказавшихся прибежищем для миллионов выходцев из Мексики. Консенсусом среди практически всех без исключения представителей американской политической элиты является необходимость ограничения иммиграции из государств Латинской Америки. Однако приток мексиканцев увеличивается с каждым десятилетием, причем это касается как легальных работников (640 тыс. человек в 1970 годы, 1 656 тыс. человек в 1980 годы и 2 249 тыс. человек в 1990 годы), так и нелегалов, количество которых выросло с 1 600 тыс. человек в 1960 годы до 12 900 тыс. человек в 1990 годы. Казалось бы, нет ничего удивительного в том, что страна, во всем мире известная как нация иммигрантов, является привлекательной для последних. Но загвоздка в том, что американская нация нацией иммигрантов не является. Как показал патриарх политической науки Самюэль Хантингтон в своей работе «Кто мы?», США были основаны переселенцами из Великобритании, белыми англосаксонскими протестантами, культура которых оказалась стержневой для зародившейся в восемнадцатом столетии американской нации. Ее основу составили, во-первых, английский язык, во-вторых, идеалы протестантизма, а в-третьих, политические и юридические установления, базировавшиеся на принципах главенства закона над действиями правительства, разделении властей на судебную, исполнительную и законодательную и незыблемости свободы слова. Неотъемлемыми компонентами американского социального этоса стали также ценности индивидуализма и рабочей этики.

amex-infog

В становлении американской нации Хантингтон выделяет несколько этапов. Первым из них стала третья четверть восемнадцатого столетия, когда зародилась американская идентичность, которую начали перенимать британские колонисты. Вплоть до этого времени само название «Америка» применялось к территории, но никак не к обществу. Начиная же с 1740 годов началось стремительное развитие общеамериканского коллективного сознания. Этому в немалой степени способствовало Первое Великое пробуждение, которое было связано с именем англиканского проповедника Джорджа Уайтфилда, выступавшего с проникновенными проповедями перед массовыми аудиториями. Переезжая из колонии в колонию, Уайтфилд сумел мобилизовать тысячи жителей и, как подчеркивает Хантингтон, фактически стал первым общеамериканским публичным политиком. В результате его деятельности была подготовлена почва для возникновения трансколониальных движений за независимость, которые обрели силу после Семилетней войны 1756–1763 годов. Победа Американской революции 1776–1783 годов фактически нивелировала прежние идентичности жителей Атлантического побережья, ранее считавших себя бриттами. Примерно треть населения колоний продолжала сохранять верность Его Королевскому Величеству, из-за чего часть переселенцев, около ста тысяч человек, была вынуждена перебраться в Канаду, Британию и Вест-Индию. Победа в войне против метрополии означала для американцев и потерю врага, наличие которого служило условием возвышения идентичности национальной над всеми прочими видами идентичностей.

Революция, как подчеркивает Хантингтон, превратила колонистов в американцев, но не сделала их нацией. После обретения Америкой независимости на протяжении более чем полувека национальная идентичность подвергалась вызовам со стороны идентичностей территориальных, что придавало хрупкость только что образованному союзу. Так, в 1803 и 1814–1815 годах представители Новой Англии планировали начать переговоры по вопросу возможного выхода из конфедерации штатов. Вплоть до начала Гражданской войны правительства штатов не упускали возможности отменять федеральные законы и препятствовать их применению. Что немаловажно, после подписания в 1818 году Англо-американской конвенции, определившей границу между США и центральной частью Британской Северной Америки, и присоединения испанских и французских земель на юге и западе для Соединенных Штатов исчезла внешняя угроза. Единственным ее источником оставались индейцы, однако они были противниками слабыми и беспомощными. Опасность не могла исходить и от Мексики, которая лишилась существенной части собственной территории в результате войны 1846–1848 годов. Отсутствие риска иностранного вторжения позволило американцам сосредоточиться на внутренних противоречиях, связанных в первую очередь с проблемой рабовладения и допустимости использования подневольного труда угнанных из Африки чернокожих работников на обустраиваемых землях Фронтира. Следствием оказалась Гражданская война, которая, собственно, и создала американскую нацию.

Последняя обрела зрелость в десятилетия после братоубийственных сражений, унесших жизни шестисот тысяч американцев. Если перед войной тема автономии и отделения была популярна не только в южных, но и в северных штатах, то после 1865 года такая постановка вопроса стала казаться просто немыслимой. Хантингтон приводит слова Вудро Вильсона, который в 1915 году в своем обращении к народу по случаю Дня памяти заявил, что Гражданская война «создала в стране то, чего в ней никогда ранее не существовало, — национальное сознание». Его укреплению в немалой степени способствовал бурный экономический рост, начавшийся во второй половине 1860 годов и приведший, в частности, к появлению трансконтинентальной железной дороги, воедино связавшей до того разрозненные штаты. Одновременно с этим как грибы после дождя стали появляться действующие на национальном уровне коммерческие корпорации и добровольные ассоциации. Достаточно сказать, что половина всех массовых организаций, привлекавших когда-либо в свои ряды более одного процента граждан Америки, была учреждена между 1870 и 1920 годами. В свою очередь, национальное правительство, бывшее до Гражданской войны весьма слабым, после нее стало быстро набирать вес. В частности, был создан целый ряд новых министерств — сельского хозяйства (1862), юстиции (1870), торговли (1903) и труда (1913). В 1870 годы на федеральном уровне началось регулирование иммиграции, а в 1890 годы — использования железных дорог. Наибольшего же могущества национальное правительство достигло в годы Второй мировой войны.

Важнейшей составляющей роста общенационального самосознания стало примирение Севера и Юга. Уже в 1870 годы ветераны-конфедераты добровольно участвовали в вооруженных акциях против индейцев. К середине 1890-х они уже регулярно приглашались на ежегодные собрания Великой армии республики — низовой организации ветеранов Севера, члены которой к тому времени приняли объединяющий бывшие враждующие стороны лозунг «Одна страна, один флаг, одна судьба». Американо-испанская война 1898 года, предоставившая Югу возможность продемонстрировать собственную лояльность стране, завершила процесс примирения. Кульминацией демонстрации национального единства оказалось, по мнению Хантингтона, празднование пятидесятой годовщины битвы при Геттисберге в 1913 году, которую совместно отмечали полсотни тысяч ветеранов Союза и Конфедерации.

amex2

Другим символом укрепления национального самосознания стал культ звездно-полосатого флага, под котором американцы практически ни разу не сражались до мексиканской войны 1846–1848 годов, но который обрел почти сакральный смысл в первые десятилетия после войны Гражданской. В этот же период времени начали регулярно отмечаться День памяти и День благодарения, служившие поводом для проведения религиозных церемоний. Наконец, решающий вклад в процесс строительства нации внесли Первая и Вторая мировые войны, которые вызвали колоссальный прилив патриотизма и полностью подчинили все расовые, этнические и профессиональные идентичности идентификации национальной.

Волны иммиграции в США

Здесь важно отметить, что вплоть до последней трети двадцатого столетия в основе дискуссий об ассимиляции мигрантов лежало представление о том, что приезжие из континентальных стран Европы перенимают стержневую для Америки англо-протестантскую культуру, а не изменяют ее. Процесс интеграции выходцев из Старого Света наиболее точно передавала метафора томатного супа, куда иммигранты добавляют различные ингредиенты и приправы, улучшающие вкус блюда, но при этом полностью поглощаются им. И действительно, если обратиться к периодизации истории иммиграции в США, разработанной профессором Нью-Йоркского университета Хейшем Дайнером, можно убедиться, что Америка достаточно успешно «перемалывала» представителей четырех волн мигрантов. К первой из них относятся поселенцы из Великобритании, прибывавшие в Америку с начала семнадцатого по начало девятнадцатого столетия; единственной значимой небританской группой были чернокожие рабы, ввоз которых был законодательно запрещен в 1808 году. Вторая волна иммиграции, продолжавшаяся в период между 1820-ми и 1880-ми годами, была представлена в основном немцами (свыше десяти миллионов человек) и ирландцами (около двух миллионов человек). Третья волна иммиграции началась в последние десятилетия девятнадцатого столетия и продолжалась вплоть до окончания Первой мировой войны; за это время в США прибыли почти двадцать пять миллионов человек, большинство из которых являлись выходцами из стран Южной и Восточной Европы.

Начало четвертой волны иммиграции Дайнер относит к рубежу 1920-х годов, когда в США было серьезно ужесточено законодательство о правилах долгосрочного пребывания иностранцев. В 1921 и 1924 годах Конгресс принял законодательные акты, установившие миграционные квоты, которые основывались на национальном происхождении приезжих: наибольшее предпочтение отдавалось выходцам из северо-западных стран Старого Света, при этом значительно ограничивалось количество прибывающих из Южной и Восточной Европы, а прием представителей Азии вообще объявлялся нецелесообразным. Одновременно с этим иммигранты из Мексики получили возможность относительно свободного переезда в США. С началом Великой депрессии американское правительство ликвидировало эти послабления и начало финансировать программу репатриации для мексиканцев, которой воспользовались четыреста тысяч человек. После войны Министерство юстиции США осуществило операцию Wetback, благодаря которой из страны было депортировано свыше одного миллиона приезжих из Мексики. В годы непосредственно самой Второй мировой войны было осуществлено насильственное перемещение в специальные лагеря около ста двадцати тысяч проживавших в США японцев, почти две трети из которых являлись американскими гражданами. Интернирование было санкционировано президентом Рузвельтом, подписавшим в 1942 году Чрезвычайный указ № 9066. В 1944 году Верховный суд подтвердил конституционность этих мер, признав, что ограничение прав расовой группы допустимо, если того, цитата, «требует общественная необходимость».

Начиная с 1965 года отсчитывается последняя волна иммиграции — именно тогда был принят Закон Харта-Селлера, который отменил систему квот, базировавшуюся на принципе национального происхождения. Это привело к серьезному изменению характеристик миграционного притока. Если в 1960 году в число пяти основных стран-адресантов иммигрантов входили Италия (1 257 тыс. человек), Германия (990 тыс. человек), Канада (953 тыс. человек), Великобритания (833 тыс. человек) и Польша (748 тыс. человек), то в 2000 году — Мексика (7 841 тыс. человек), Китай (1 391 тыс. человек), Филиппины (1 222 тыс. человек), Индия (1 007 тыс. человек) и Куба (952 тыс. человек). Как видно, за четыре десятилетия резко выросло общее количество мигрантов, при этом приезжие из Азии и Латинской Америки вытеснили уроженцев Канады и европейских стран; наконец, еще одним значимым изменением стало появление одного доминирующего источника иммиграции — Мексики, на долю выходцев из которой в 2000 году приходилось 27,6% от совокупного числа мигрантов, что существенно больше удельного веса иностранцев, прибывших из Китая (4,9%) и Филиппин (4,3%). Что характерно, выходцы из латиноамериканских государств составили более половины от общего количества иммигрантов, прибывших на территорию Соединенных Штатов в период между 1970 и 2000 годом. Это, в свою очередь, дает все основания для того, чтобы охарактеризовать современную волну миграции в качестве преимущественно испаноязычной. По подсчетам демографов, к 2040 году доля Hispanics в составе населения США возрастет до 25%.

amex3n

Latinos и англо-протестантская культура

Целый ряд факторов осложняет интеграцию мексиканских иммигрантов в принимающее общество. В первую очередь чрезвычайна затруднена языковая ассимиляция; в случае всех предыдущих миграционных волн она проходила по следующей схеме: если первое поколение приезжих испытывало трудности в овладении английским языком, то их дети уже говорили как на английском, так и на языке своих родителей, а их внуки почти полностью забывали язык предков. У современных мексиканских иммигрантов, в силу многочисленности Latinos, сохраняется возможность поддерживать высокий уровень знания испанского не только во втором, но и в третьем поколении, которое, впрочем, пока только складывается. Другим барьером инкорпорирования мексиканцев в американский социум является их региональная концентрация: большинство Hispanics сосредоточены на Юго-Западе США, в Калифорнии, Аризоне и Техасе, то есть в штатах, которые вплоть до середины девятнадцатого века находились в составе Мексики. В силу этого мексиканцы не только сохраняют традиции и нормы родного для них общества, но и, что не менее важно, воспринимают переселение в США как освоение не по праву отнятых у них земель. Еще одним препятствием служит постоянство миграционного давления, вызванное наличием у Мексики и Штатов общей протяженной границы с одной стороны, и сохранением колоссального разрыва в уровне благосостояния между двумя странами с другой; эти факторы обуславливают низкую вероятность прерывания иммиграции, как это было в случае второй и третьей миграционных волн, описанных выше.

В конечном счете действие всех этих факторов ставит под удар сохранение Америки как нации со стержневой англо-протестантской культурой. В долгосрочной перспективе над Соединенными Штатами может нависнуть угроза превращения в билингвальную страну, наподобие Канады или Бельгии. Это, в свою очередь, поставит под угрозу само существование американской идентичности, исторически определявшейся через устои британских переселенцев, потомки которых смогли ассимилировать несколько десятков миллионов европейских иммигрантов. Как подчеркивает Хантингтон, основой национального единства не может являться исключительно политические принципы. Подтверждением тому служит пример СССР, Югославии и Чехословакии — государственных образований, попытавшихся объединить представителей разных национальностей на базе коммунистической идеологии, но в итоге распавшихся по этнокультурным границам. Точно так же ценности свободы, равенства и торжества закона, являясь важными маркерами американского общества, не определяют его границы и состав. Политические идеи, какими бы замечательными они ни были, не могут дать человеку тот набор эмоциональных переживаний, которые он испытывает от осознания собственной принадлежности к определенной этнической, религиозной и национальной группе. Ровно поэтому, чтобы стать, к примеру, тем же американцем, вовсе недостаточно поверить в принципы демократии: нужно эмигрировать в США, выучить английский язык, хорошо освоить историю Америки, принять образ жизни ее граждан и идентифицировать себя с Соединенными Штатами.

amex-map

Выводы для России

Какие уроки может извлечь для себя из американского опыта Россия? Первый и, пожалуй, самый главный вывод заключается в том, что любая, даже наиболее открытая внешнему миру нация строится вокруг этнического и культурного ядра; действия, приводящие к ухудшению его (ядра) положения, могут нанести серьезный урон нации и даже поставить под угрозу само ее существование. Во-вторых, противопоставление гражданской и этнокультурной нации по меньшей мере является спорным: основу политической общности составляет общность социокультурная, границы которой, как правило, очерчены территорией проживания той или иной этнической или конфессиональной группы. В-третьих, ни одно общество не может «переварить» нескончаемый поток мигрантов из инокультурных стран; даже если у социума есть значительный опыт ассимиляции иностранцев, процесс интеграции «чужаков» перестает работать, когда их приток носит массовый и постоянный характер. В-четвертых, в условиях глобализации ошибочным является отказ от этнической и культурной дифференциации миграционных потоков: в силу высокого уровня развития коммуникационных технологий у мигрантов сохраняется возможность поддерживать идентичность, традиции и нормы родных для них стран, что, в свою очередь, подрывает целостность принимающих их обществ; именно поэтому так важно устанавливать мощные заградительные барьеры на пути приезжих из цивилизационно чуждых государств, и если открывать уж кому-то двери, то только высококвалифицированным профессионалам, которых в странах Третьего мира с гулькин нос.

Россия, к сожалению, осуществляет негативную дифференциацию миграционных потоков, осложняя привлечение выходцев из развитых и этнически близких стран и облегчая въезд для жителей нищих и культурно отдаленных государств. Однако наступивший экономический кризис, под влиянием которого уже начался отток среднеазиатских мигрантов, дает возможность эту ситуацию радикальным образом изменить. Было бы глупо этим шансом не воспользоваться.