Фома Мекензи для спецпроекта «Спутник Первой мировой»
Война-сюрприз
ервую мировую войну в мире вспоминают как страшный сон. Казалось бы, круг держав-победительниц широк, а ликованья нет. Горечь русских, у которых кучка самозванцев украла уже достигнутую победу заключением позорного Брестского мира, понятна. Но ведь Британия или Франция — другое дело. Не другое. Остановка германского экспансионизма или ликвидация четырёх империй не были подлинным содержанием этой войны. Геополитические, колониальные и прочие расклады составляли ткань, но не жилу этого конфликта, в котором страны противостояли не столько друг другу, сколько общему для всех вызову, пришедшему за своей кровавой жатвой, — вызову, чьё лицо трудно разглядеть в прицел.
У Сергея Переслегина есть замечательный пассаж о дисбалансе между физическими (ускоряющими) и гуманитарными (управляющими) технологиями. Мысль эта весьма проста и наглядна. Скажем, когда образуется разрыв в пользу гуманитарных технологий, мы попадаем в ситуацию с колонизацией космоса, к которой человечество психологически, юридически, идейно готово, но в техническом отношении нынче даже высадка на Марс кажется едва посильной задачей. При обратном дисбалансе рвущегося вперёд технологического коня постоянно осаживает гуманитарный ямщик. Сегодня наличие всех возможностей для клонирования человека упирается в скалу христианской этики.
Но если конь вырвался из упряжи, пиши пропало. Несмотря на то, что гуманитарной проблематикой робототехники занимались весь ХХ век, ни «Я, робот» Айзека Азимова, ни «Искусственный интеллект» Стивена Спилберга не дали полноценной этической программы роботизированного мира, что означает одно: к массовой встрече с автоматическими друзьями мы скачем, как японские самураи на пулемёт.
Подобно этим самураям человечество наскочило на огненные зубы Первой мировой войны. Война эта потому и названа первой, что стала первой в своём роде. К ней готовились десятилетиями, а встретили череду мрачных сюрпризов.
Судите сами. План немецкого стратега Альфреда фон Шлиффена — вершина рационального планирования немецкого генштаба — подразумевал поочерёдный блицкриг на Западном, а затем на Восточном фронтах. К началу войны стратег почил в бозе и воплощение задумки легло на Хельмута фон Мольтке-младшего, который с задачей не справился, за что был отправлен в отставку. Проблема, однако, в том, что план этот, как заметил Игорь Христофоров, был невыполним в принципе. Подобной болезнью оторванного от реальности и пороховой гари планирования болели штабы всех без исключения держав-участниц. По словам Христофорова, задание для одного только английского 13-го корпуса в битве на Сомме составляло 31 страницу и, конечно же, не было выполнено. Гуманитарная мысль витала в облаках, периодически получая по зубам копытом от галопирующих физических технологий.
В канун войны эта заоблачная управленческая мысль развязала гонку дредноутов — плавучих смертоносных крепостей, на которые лучшие адмиральские умы первостатейных стран делали ключевую ставку. В ответ Германия выставила скромное техническое новшество — субмарину U-9 с экипажем 28 человек, которая за полтора часа пустила на дно крейсера «Кресси», «Абукир» и «Хоуг», продемонстрировав потенциал надводного флота. Изнурительная позиционная борьба порой заставляла отвоёвывать один километр фронта месяцами. Немцы использовали другое скромное техническое новшество и выпустили 168 тонн хлора на позиции французов, обратив их в бегство без единого выстрела. Массовое использование противогазов, казалось, решило проблему химических атак. Не вопрос. Танковая атака британских ромбовидных чудовищ сдвинула линию фронта на 5 км за 5 часов. Доселе глубокий тыл, тем паче на Туманном Альбионе, считался всецело безопасным. Германские «Цепеллины» закидали бомбами ночной Лондон, ввергнув мирных граждан в лапы фронтового ужаса. Одним словом, шестнадцатью миллионами убитыми человечество ещё дёшево расплатилось за вопиющее отставание гуманитарных технологий от физических. Хотя нет, не дёшево. Ещё 80 миллионов жертв стальной бог смерти доел во Вторую мировую, которую подавляющее число историков считают продолжением и логическим завершением Первой.
Американские матросы верхом на орудиях USS «Техас» радуются успехам в Первой мировой. Кликните для увеличения
Человечество потерпело поражение в схватке управляющих технологий с ускоряющими — прежних представлений о тактике, этике, логистике с новой научно-технической реальностью. Экономика державы-«победительницы» Франции, по данным Дмитрия Зыкина, вернулась на довоенный уровень только в 1924 году. Другая «победительница», Англия, восстановила промышленное производство лишь в 1929 году. Единственными победителями без кавычек в схватке можно назвать лишь американцев, вступивших в игру под самый занавес благодаря крупной победе в гуманитарной сфере: один их Комитет общественной информации чего стоит.
Атака физических технологий на Россию
о Второй Отечественной войне, как её окрестили русские, своими границами Новороссия лишь прикасалась к Восточному для немцев и Юго-Западному для России фронту боевых действий. Здесь, в пространстве фронтового и армейского тылов, разворачивались невидимые войны, в которых управленческие технологии терпели удар за ударом.
В своём скрупулёзном исследовании организации тыла Юго-Западного фронта в 1914 году, охватывавшего и запад Новороссии, Иосиф Трутко провёл анализ, из которого нельзя назвать ни одного успешного направления деятельности тыловиков: запоздалая и неудачная нарезка тыловых районов, неудовлетворительная организация санитарной эвакуации, медицинской и ветеринарной помощи, продовольственного снабжения и поставки боеприпасов. Характерная деталь — совершенно не нужная организация громоздкого аппарата тыла: «Между главначснабом и исполнительными тыловыми учреждениями (складами) стояли, таким образом, три ступени управления: канцелярия (штаб главначснаба), начальники служб фронта и довольствующие управления двух военных округов. Кроме того, основные вопросы тыла главначснаб, прежде чем получить по ним решение главнокомандующего, согласовывал с начальником штаба фронта ген. Алексеевым». Такая безудержная черепашья прыть тыловиков мало способствовала наступательному темпу русских войск в Галицийской операции. Однако тут стоит ещё раз повториться: подобный управленческий провал типичен для всех без исключения держав в этой войне.
Хуже того, Россия начала войну с потери либо парализации боевыми действиями сразу двух крайне важных промышленных районов — Польского и Прибалтийского. По данным Сергея Журавлёва, на утраченных территориях (без учёта сохранённых, но скованных театром военных действий) проживало 23% населения Европейской России, производилось 16% национального дохода страны, 20% промышленной продукции и размещалась пятая часть акционерного капитала. В некоторых отраслях, таких как производство паровых двигателей, электромоторов, кислот и тому подобного, удельный вес был ещё выше. Стало трудно не только производить, но и покупать товары: прекратился товарооборот по западной и черноморской границам. К примеру, импорт кокса буквально обрушился с 973 тысяч тонн в 1913 году до 4,5 тысяч тонн в 1915-ом. В число парализованных близостью фронта попала и большая часть Новороссии.
Дальше больше. Железный Молох физических технологий стал съедать транспортные коммуникации: резко возросла нагрузка на железные дороги. По цепочке это подстегнуло спрос на топливо. По оценке Льва Кафенгауза, если в 1913 году все железные дороги империи потребили 14 миллионов условного топлива, то уже в 1914 году, даже несмотря на выпадение польских и прибалтийских железнодорожных участков, потребление выросло до 14,6 миллионов тонн, а в 1915 году — до 16,7 миллионов тонн. В условиях сокращения импорта это спровоцировало топливный дефицит. Топливный дефицит ударил по производству чёрных металлов. Выплавка чугуна за первый год войны по сравнению с прошлогодним аналогичным периодом упала с 4,2 миллионов до 3,8 миллионов тонн, стали — с 4,4 миллионов до 4,2 миллионов тонн. И это несмотря на всевозможное усиление металлопроизводства для военных нужд. Сокращение чёрной металлургии привело к урезанию выпуска железа для невоенных нужд — строительства или сельского хозяйства, например. И это только одна из линий невидимого наступления.
Другая линия атаки известна как оружейный и снарядный голод. Россия вступила в гонку перевооружения немногим позже прочих европейских наций и к началу войны попросту не поспевала. По сведениям Антона Керсновского, в 1914 каждый из призванных 4,6 миллионов человек получил по винтовке, но на этом запасы закончились. Расширение призыва к концу 1915 года до 6,25 миллионов человек привело к тому, что одна винтовка приходилась на каждых четырёх бойцов, а в тыловых частях и вовсе на десять солдат. В армиях Западного фронта до трети солдат были безоружны. Подобная картина острого дефицита наблюдалась во всех видах вооружения и боеприпасов вплоть до патронов, и дефицит этот, по крайней мере с фактической точки зрения, хорошо изучен. Меньше афишируют действия союзников России по восполнению этого голода. А кажутся они на первый взгляд странными. К примеру, Англия монопольно контролировала размещение русских заказов на военных заводах нейтральных стран и особенно Америки, что приводило к удорожанию и проволочкам. В статье П. Виноградова о миссии вице-адмирала Александра Русина по изысканию военного импорта наглядно показано, как увиливали от союзной помощи члены Антанты: «По вопросу о масштабах помощи, которую союзники могли оказать России, они в один голос отвечали, что в настоящий момент их промышленность ещё не достигла максимального выпуска оружия и других предметов военного назначения, и поэтому в первую очередь они снабжают собственные армии». Разгадка же такого поведения европейских стран проста: всё это было сущей правдой. Вновь приходится напомнить, что страны-участницы Великой войны долго готовились к ней, но готовы не оказались.
А теперь представьте, что на фоне подобного дефицита, когда, чтобы попасть в руки военных, каждый снаряд, по выражению Анатолия Уткина, «в среднем проделывал путь в шесть с половиной тысяч километров, а каждый патрон — в четыре тысячи километров», русские сумели вести успешные боевые действия, а линию наступления германцев остановили намного дальше, чем в победоносной Второй мировой войне. Отсюда, кстати, становится понятнее, как стрелковцы в Славянске умудрялись терроризировать противника, умело маневрируя единственной «Ноной»: искусством тактики восполняется тяжёлое положение в стратегии. Параллелей с Великой войной и конфликтом на Донбассе столько, что и проводить неловко: очевидны. Скажем, ни тогда, ни сейчас высшее руководство страны не горело желанием вступать в неё, но Николай II гораздо лучше понимал реальную ситуацию, потому и вступил, заслужив уважение первостатейных держав и фактически выручив французов, обеспечив им знаменитое «чудо на Марне».
Первая мировая Новороссия
астроения, с которыми встретила Новороссия Вторую Отечественную войну, хорошо иллюстрируют материалы, составленные Владимиром Полушиным в том числе по выдержкам из приднестровских газет того времени. Сообщается, что в Тирасполе, ставшем прифронтовым городом, был опубликован приказ по Одесскому военному округу, согласно которому гражданские губернаторы Бессарабский, Херсонский, Таврический и частично Екатеринославский подчинялись отныне генерал-губернатору Михаилу Эбелову. Поддержка русского воинства была всеобщей в буквальном смысле слова. В конце июля состоялось молебствие в синагоге. «К началу молебствия вся огромная синагогальная зала со всеми проходами, хорами и прилегающими к синагоге помещениями была совершенно переполнена молящимися. Раввин И. Н. Зейлигер с Торой в руках произнес молитвы за Царя, весь Царствующий дом, главнокомандующего русской армией и все русское воинство, за ниспослание победы русской армии, за ниспослание победы русскому оружию. Многие молящиеся плакали». Подобный же молебен был совершён в старообрядческой церкви Покрова Пресвятой Богородицы.
Единичным случаем это не назвать. В сентябре в синагогах города на Йом-Киппур были отслужены моления о ниспослании победы русскому оружию, а также отслужены заупокойные молитвы по павшим на поле брани воинам. Если читатель имеет представление о смысле для иудеев Йом-Киппура, то больше ничего объяснять не надо. «Патриотический подъем был настолько высоким, что из города мальчишки стали убегать на войну. А. Фавелюкис пришел жаловаться в сентябре, что сын Миша и его друг Л. Молдавский сбежали на войну». Не иссякал этот подъём и на следующий год. «В марте в городе состоялось благодарственное молебствие в честь взятия русскими войсками Перемышля. На Покровской площади собралось огромное количество народа, выстроились отдельной колонной учащиеся всех местных учебных заведений. После молебствия отец Алексей произнес речь, которую покрыли раскаты громового „Ура“, и вся толпа двинулась по Покровской улице по направлению к собору».
Практически сразу русские Приднестровья стали сражаться не только на физическом, но и на гуманитарном фронте. В городе начали проводить лотереи-аллегри в пользу семейств запасных нижних чинов. На очередном собрании комитета по призрению семейств запасных нижних чинов было решено провести в городе кружечный сбор в пользу раненых не только в Тирасполе, но и в Дубоссарах, Григориополе, Раздельной, Катаржино, Гросулово, Захарьевке, Ближнем Хуторе, Гребениках, Ермишкино, Петроверовке. В иллюзионе прошли сеансы в пользу семейств запасных и раненых воинов, прибывших в Тирасполь, где демонстрировалась картина о похождениях знаменитой авантюристки «Сонька — золотая ручка». В первых числах сентября на заседании думы решено было избрать комиссию для устройства спектаклей, приютов-яслей, оказания юридической и медицинской помощи семьям запасных. В поддержку фронта на местном стадионе устраивали даже велосипедные гонки.
Почти каждому из перечисленных Трутко поражений управленцев в армейском тылу можно сопоставить пусть и неравное, но контрнаступление общественной инициативы. Провалы в организации санитарной эвакуации восполняли организацией госпиталей в общественных зданиях. Полушин указывает, что особенно отличилась директор женской гимназии Ольга Берестнева, переоборудовавшая своё училище под лазарет. Она же была одним из инициаторов проведения лотерей. Помощь пострадавшим бойцам была всеобщей и личной. «Чтобы раненые не чувствовали себя забытыми, брошенными, за ними (кроме санитаров) приходили ухаживать дамы из Дворянского собрания, жены первых лиц города. Например, лазаретом, расположенным в городской амбулатории, занималась жена городского головы Софья Ивановна Ольшевская». Доходило до того, что горожане массово жертвовали в пользу госпиталей собственные кровати.
Провал ветеринарного обеспечения восполнили организацией в городе «немого лазарета», где лечили фронтовых лошадей. Посещавших ветеринарную лечебницу репортёров поражала чистота, в которой он содержался. Удивление санитаров вызывал гнедой с перебинтованной головой, висевший на широких бинтах. Конь, служивший в артиллерии, получил ранение в бою, прошёл ещё 200 верст от того места, где неприятель всадил в него шесть пуль. Когда пушку отрезали от коня, он свалился на землю. Санитары думали, что конь легко ранен, и это спасло ему жизнь, иначе бы его пристрелили. «В лазарете ему сделали несколько операций, и глаза у коня засветились надеждой».
Через некоторое время после начала войны стали исчезать тираспольские турки, занимавшиеся преимущественно хлебопечением. Оказалось, что они получили объявление о мобилизации и отправились на родину. Вступившая в союз с Германией Турция могла создать России колоссальные проблемы, ударив в южный тыл и расстроив сообщение между причерноморскими частями империи. В октябре 1914 года турецкие и немецкие корабли под османскими флагами обстреляли Одессу, Севастополь и Феодосию, потопив и повредив отдельные суда. Крейсер «Бреслау» сбросил мины в Керченском проливе, на которых подорвались и затонули два парохода. Ответ севастопольского флота — южного форпоста Новороссии — оказался достаточным для расстройства германо-турецких планов. Русские суда выставили тысячи мин в качестве заграждения по всем возможным направлениям удара от Днестровского лимана на западе до Батуми на востоке и даже смогли создать минное заграждение в районе Босфора. В дальнейшем Черноморскому флоту удалось нанести ряд ударов по турецкому побережью, сковать снабжение противника по морю, прикрыть действия Кавказского фронта. Активным участником этих событий стал эскадренный броненосец «Три Святителя», названный в честь знаменитого корабля-участника Чесменского сражения и Архипелагской экспедиции 1760-х годов, когда русские впервые с юга дотянулись до заветных проливов — по сути, крёстных отцов Новороссии.
Эскадренный броненосец «Три Святителя» после вступления в строй
В другом конце Новороссии сражались с топливным кризисом. Добыча угля предприятиями страны, по оценке Кафенгауза, с 1913 по 1916 год достигла рекордных показателей, и подавляющая часть её была обеспечена донбассцами. К примеру, из 31,5 миллиона тонн каменного угля и антрацита, добытых на российских копях, в 1915 году 26,5 миллионов тонн дал Донецкий район. Следует отметить, что углепроизводство, включая жжение кокса, сохранилось в целом на одном уровне, несмотря на массовый военный призыв мужчин. Тот случай, когда отсутствие падения равно росту.
Строительство механического цеха эвакуированного рижского чугуно-литейного и машиностроительного завода «Фельзер и К» в Нижнем Новгороде. Кликните для увеличения
Страна впервые училась эвакуации целых узлов промышленности. На Днепре Александровск (Запорожье) принимал предприятия, вывезенные из захваченных противником Польши, Прибалтики и прифронтовых районов. В. Бондарь и Е. Величко указывают, что уже в конце 1914 года из Варшавы в Александровск перебазировались авторемонтные мастерские 3-го отделения Центральных автомастерских. «В следующем году в городе появился механический и чугунно-литейный завод акционерного общества «Борман, Шведе и Ко», производивший оборудование для военных кораблей, якоря, насосы, а также походные кухни, двуколки и пр. В 1916 году в Александровск был переведен проволочный завод из Риги. В этом же году в городе появилось новое производство. Завод акционерного общества электромеханических сооружений в Петрограде при субсидии от казны организовал отделение в Александровске, которое называлось заводом авиационных двигателей «Дека». Завод изготавливал авиационные двигатели типа «Мерседес». Без этой генеральной репетиции в новороссийских землях не была бы столь эффективной эвакуация заводов на Урал и в Сибирь уже в Великую Отечественную войну, ведь прежде подобных управленческих мегапроектов попросту не было.
Учились разворачивать работу с массовыми потоками раненых и беженцев. По данным Александра Курцева, Екатеринославская губерния приняла больше всего беженцев на тыловой территории Европейской России — почти 235 тысяч человек. Сам Екатеринослав стал крупным госпитальным центром, где уже к концу 1914 года было 11 больниц на 2000 раненых. Здесь же в 1915 году развернули первый в России завод по производству собственного йода, который добывали из черноморской водоросли филлофоры. Организация медицинского тыла вошла в историю практически всех новороссийских городов — скажем, Херсона, где в декабре 1914 года Николаем II Херсонской общине сестёр милосердия было присвоено имя наследника престола Цесаревича и Великого князя Алексея Николаевича с наименованием «Алексеевская».
Херсонская община сестёр милосердия
Работу же с беженцами обеспечили гуманитарной новацией этой войны — учреждением «Комитета Ея Императорского Высочества Великой княжны Татианы Николаевны для оказания временной помощи пострадавшим от военных бедствий», или попросту Татьянинского комитета, чьи функции и статус понятны из названия и отделения которого были открыты во всех ключевых городах Новороссии. Одно из направлений его работы бросается в глаза на фоне советского, да и нынешнего, представления об устройстве беженцев — это, как указывает Курцев, забота об «интеллигентных беженцах», «поскольку интеллигентные люди с большим трудом, чем простолюдины, приспособляются к тяжким условиям беженской жизни, а с другой стороны, весьма ограниченный спрос на интеллектуальный труд, в противоположность широкому спросу на рабочие руки, чрезвычайно затрудняет для беженца, принадлежащего к интеллигентным труженикам, подыскание подходящей работы». Учитывалось, что обычный «паек беженцев, достаточный для крестьянина, является, безусловно, недостаточным для интеллигентного человека».
Порой последствия Первой мировой войны рождали совершенно неожиданные эффекты для будущей мирной жизни городов Новороссии. Виктор Файтельберг-Бланк, например, обратил внимание, что в Одессе с успехом прошли курортные сезоны лета 1915 и лета 1916 годов. «Наплыв отдыхающих возрос в связи с тем, что война сделала невозможным отдых на европейских курортах. В это время российская публика открывает для себя целебные грязи Куяльницкого лимана, в эти годы, впервые, поступила для лечения отдыхающих и в продажу минеральная вода „Куяльник“. На курорте „Куяльник“ был организован большой оздоровительный комплекс для раненных на фронтах офицеров».
Завершение начала
резидент Российской ассоциации историков Первой мировой войны Евгений Сергеев исчерпывающе охарактеризовал состояние изученности войны, которую русские называли Второй Отечественной: «Эта война до сих пор остается, в известной мере, „terra incognita“ отечественной истории. Гражданская война и Великая Отечественная заслонили ее, отодвинули на второй план в нашем сознании». Ещё меньше известна эта война на землях Новороссии. Ещё меньше — в её начальный период. Тот же Кафенгауз отмечает неполноту или вовсе отсутствие статистики промышленности по Южному округу.
Почти единодушно советские, русские и зарубежные историки войну эту рисуют как начало катастрофы, сокрушившей Российскую Империю. Краски сгущаются даже там, где имеют место общие для всех стран-участниц проблемы, просчёты и провалы: победителей не по статусу, а по сути, кроме Америки, в этой войне не оказалось. Потому и катастрофа эта не исключительно русская. Но и победа тоже не исключительно чужая. Ряд заслуженных пощёчин от физических технологий переплавили в гуманитарные нововведения, а затем успешно конвертировали в победу во Второй мировой войне. И города Новороссии сыграли в этом первостатейную и своевременную роль. Нельзя отказываться от своих поражений. Но от побед — тем более.