Как метко заметил в своё время Богемик, ключевой советский миф — не революция или гражданская война, а Вторая мировая. Между тем проблема официального и общественного отношения к этой войне существует не только в постсоветской России, но и в некоторых европейских государствах.
Германия: от отрицания к признанию и покаянию
Отношение ко Второй мировой войне в Германии всегда было неразрывно связано с отношением к эпохе национал-социализма. Для постоянной проработки властью и обществом периода 1933–1945 годов существует специальный термин «преодоление прошлого» (Vergangenheitsbewältigung). В основном этот процесс характерен для Западной Германии с её плюралистической политической культурой. В ГДР трактовку недавнего прошлого закрепили на государственном уровне ещё при рождении «социалистического государства».
В ФРГ оценка нацистского периода с 1945 года много раз менялась. Изначально, во второй половине 1940-х — начале 1950-х годов, никакой исторической вины обычные немцы не ощущали. «Освободителями» солдат антигитлеровской коалиции никто не считал, полагая, что с помощью антинацистской пропаганды победители лишь навязывают свою волю побеждённым. Преступления национал-социализма если и признавались, то неизменно шли в паре с преступлениями Союзников — бомбардировками, изгнанием немцев из Судет и Восточной Пруссии и прочим.
Власти ФРГ не признавали ГДР и границу с Польшей по Одеру-Нейсе, заявляя претензии на границы 1937 года (то есть на территорию Германии до аншлюса Австрии). Бонн признал границу с Польшей лишь в 1970-м, дипломатические отношения с ГДР были установлены в 1972 году
В более стабильные 1950-е и 1960-е годы в жизнь воплощался лозунг канцлера Конрада Аденауэра: «Платить, но не каяться». «Нацисты, конечно, те ещё отморозки, за их преступления мы расплатимся, но немецкий народ тут ни при чём. А если вы про Вермахт, так Фатерланд надо было защищать. И вообще, у нас самих полстраны красные оккупируют».
Подход начал меняться лишь в конце 1960-х, когда к власти в Федеративной Республике пришли социал-демократы, возглавляемые Вилли Брандтом — Брандт ещё в 1930-е был видным антифашистом. Именно тогда начался процесс «осмысления прошлого», в ходе которого немецкий народ привели к мысли, что именно он ответственен за торжество нацизма у себя на Родине и нацистский террор на оккупированных территориях, должен за это каяться и искупать свою вину.
В 1970 году Брандт во время визита Варшаву преклонил колени перед монументом жертвам Варшавского восстания 1944 года. Этот жест стал символом начала немецкого покаяния
Вернувшиеся к власти в 1980-е годы христианские демократы попробовали исправить ситуацию. Федеральный канцлер Гельмут Коль инициировал общественную дискуссию с участием ряда известных историков — это была попытка пересмотреть некоторые положения «преодоления прошлого». Так, нападение Германии на Советский Союз расценивалось как превентивный удар по противнику, готовому напасть в любой момент. Холокост и прочие примеры массового террора нацистского режима предлагалось рассматривать как реакцию на «большевистскую угрозу с Востока». Однако общественное мнение, сформированное за десятилетие социал-демократического правления, яростно отвергло подобные идеи. В 1985 году был принят закон «О лжи об Освенциме», устанавливающий уголовную ответственность за отрицание Холокоста. В том же году федеральный президент Рихард фон Вайцзеккер в своей речи, посвященной 40-летию со дня капитуляции Германии, впервые назвал 8 мая «днём освобождения» страны. В 1986–1987 годах доводы «ревизионистов» оказались окончательно разгромлены историческим сообществом. Попытки «пересмотреть» недавнее прошлое заклеймили специально придуманным термином «историческая политика» (Geschichtspolitik). Предполагается, что это интерпретация истории по политическим, прежде всего партийным, мотивам, и попытки убедить общество в правильности такой интерпретации.
В ГДР, как уже говорилось ранее, ничего похожего не происходило: восточная Германия все 40 лет своего существования считалась «антифашистским государством», которое сокрушило (!) нацистский Рейх — какое уж тут переосмысление. «Мы все были антифашистами, и Гитлер нас вообще не касается». Германская Демократическая Республика официально не имела с Третьим рейхом ничего общего, и потому ее нельзя было привлечь к ответственности за преступления национал-социализма.
Пример вышеописанного подхода к истории в ГДР — официально-пропагандистское название Берлинской стены: «Антифашистский оборонительный вал». Мол, с Запада всегда приходили фашисты, вот мы и отгородились от бездуховных
В современной Германии, согласно 130 параграфу Уголовного кодекса от 1985 года с поправками 1992, 2002 и 2005 годов, отрицание или преуменьшение преступлений национал-социализма карается штрафом или лишением свободы до 5 лет, оправдание или прославление национал-социализма встанет в три года, а пренебрежение к памяти погибших в этот период наказывается тюремным заключением до 2 лет.
Между тем проблема «проработки прошлого» в ФРГ никуда не делась.
С одной стороны, продолжается официальный курс на признание и искупление вины. В рамках данной политики в 2005 году в центре Берлина открыли мемориал памяти убитых евреев Европы. Напротив него, в 2008 году, создан мемориал погибшим гомосексуалистам, а 2012 году Ангела Меркель открыла недалеко от здания рейхстага памятник цыганам.
Флаг Израиля у здания рейхстага в Берлине
Параллельно активизируются общественные движения и фонды вроде «Центра против изгнаний», которые утверждают, что немцы тоже были жертвами Второй мировой — в основном эти организации говорят об изгнании 12 млн этнических немцев из Судет, Восточной Пруссии, Померании и Силезии в первые годы после окончания войны.
Памятник погибшим гомосексуалистам
Острые вопросы неизменны: «Все ли немцы ответственны за нацистов и войну?», «Стоит ли рассматривать деятелей Третьего рейха не только с политической точки зрения, но и с человеческой?». Здесь маркерами общественного обсуждения становятся в основном фильмы — тот же «Бункер» (в оригинальной версии «Крах») Оливера Хиршбигеля 2004 года. Сериал 2013 года «Наши матери, наши отцы» вызвал новый виток споров о том, как оценивать солдат Вермахта, воевавших на фронтах Второй мировой.
Кадр из немецкого сериала «Наши матери, наши отцы»
Франция: две страны
Для Франции, разгромленной в 1940 году и пережившей власть коллаборационистов режима Виши, немецкой администрации и антинацистского Сопротивления, «политика памяти» (politique de la memoir) оказалась попросту необходима — чтобы выработать конкретное отношение к неоднозначному прошлому. В первые послевоенные годы к созданию национального мифа о Второй мировой войне одновременно приступили голлисты и коммунисты. В центр его поставили Сопротивление как символ национально-освободительной борьбы. Версия голлистов при этом выгодно отличалась от красной, потому что акцентировала внимание не на отдельных людях, а на образе нации-бойца. Разнородное по политическим пристрастиям французское общество могло таким образом объединиться вокруг идеи безликого и обобщённого Сопротивления, приняв героическую роль «борцов с оккупантами». К концу 1950-х такой взгляд на войну стал общепринятым, а в период президентства Шарля де Голля его официально поддерживало государство. Ответственность за режим Виши перекладывалась на небольшую группу людей, а большая часть населения Франции оказывалась как бы и ни при чём.
Плакат французского Сопротивления
При правоцентристе Валери Жискар д’Эстене во второй половине 1970-х «политику памяти» задвинули на задний план. Торжественное празднование 8 мая президент отменил в 1975 году. Однако социалист Франсуа Миттеран в 1981-м вернул праздник и вообще продолжил курс де Голля — Сопротивление возвеличивали, Виши объявляли делом рук самодеятельных преступников. Тогда же, в 1970-е и 1980-е, миф о Сопротивлении постепенно разрушался — в 1979 году открыли архивы, и начался новый виток общественной дискуссии.
Новая эпоха для французской «политики памяти» началась 16 июля 1995 года, когда Жак Ширак, выступая в память жертв стадиона Вель д’Ив, признал вину французского государства за депортации евреев и призвал нацию к покаянию; 90-е были отмечены громкими судебными процессами над организаторами еврейских депортаций — Морисом Тувье и Морисом Папоном. В 2009 году Верховный суд признал ответственность французского правительства за Холокост.
16–17 июля 1942 года французская жандармерия согнала около 13 тыс. евреев на парижский стадион Вель д’Ив, после чего все задержанные были перевезены в концентрационные лагеря
Отрицание Холокоста во Франции, так же, как и в ФРГ, уголовно наказуемо. Закон Гайсо 1990 года (по имени предложившего его депутата-коммуниста) предполагает тюремное заключение от одного месяца до года за отрицание преступлений против человечности и от года до пяти лет за одобрение этих преступлений.
Вторая половина 2000-х прошла в спорах о том, насколько сильно государство должно регулировать «политику памяти». Процесс спровоцировали действия тогдашнего президента Николя Саркози, который в 2007 году постановил ежегодно зачитывать во всех французских средних школах письмо 17-летнего участника Сопротивления Ги Моке для воспитания «патриотических чувств». В следующем году Саркози предписал каждому ученику начальной школы взять шефство над памятью хотя бы одного из 11 тыс. еврейских детей, погибших в годы войны во Франции: школьникам полагалось знать имя и биографию «приписанного» к ним ребёнка. Реакцией на подобное вмешательство государства в сферу истории стало «воззвание из Блуа», подписанное множеством видных европейских историков, которые заявили, что
«в свободном государстве ни одна политическая сила не вправе присвоить себе право устанавливать историческую истину и ограничивать свободу исследователя под угрозой наказания».
В том же 2008 году французский парламент запретил принимать «законы памяти» (lois memorielles), аналогичные уже принятым.
Между тем закрепление исторической вины во Франции продолжается. Франсуа Олланд в 2012 году открыл мемориал в Дранси — в память о 63 тысячах евреев, депортированных в Германию через этот лагерь при содействии Французского государства. В 2014 году Франция обязалась выплатить компенсации жертвам Холокоста и их потомкам в размере 60 млн долларов.
Польша: комплекс жертвы и политические игры
Польская «политика памяти» также претерпела за семьдесят лет ряд значительных изменений.
В просоветской Польской Народной Республике слава «победителей фашизма» принадлежала по большей части бывшим бойцам-партизанам из коммунистической Армии Людовой и двум армиям Войска Польского, созданным в Советском Союзе и воевавшим совместно с Красной армией. Заслуги ориентированной на лондонское правительство Армии Крайовой и крайне правых Национальных вооружённых сил замалчивались и принижались.
После падения ПНР и установления III Речи Посполитой исторические приоритеты сменились: отныне большинство заслуг стали приписывать АКовцам.
Основной нарратив польской «исторической политики», касающийся, кстати, не только истории Второй мировой — это представление о «Польше-мученице», которую постоянно обижали соседи. Главные мучители — разумеется, Россия и Германия. Вот наглядная выдержка из статьи польского историка Анджея Новака в правительственной газете Rzeczpospolita, написанной ещё в 2003 году:
Немцы и русские в последнее время стали что-то пересматривать в своем историческом нарративе и, похоже, собираются расстаться с фиксированной ролью палачей, с признанием того, что они плохие ребята в этой истории. А нам обязательно нужно эту тенденцию предотвратить, и нужно их в этой роли плохих ребят зафиксировать.
Примечательно, что перед Польшей по итогам Второй мировой виноваты и союзники тоже — англичане и французы не спасли страну в сентябре 1939-го, а американцы «продали» Польшу Сталину на Ялтинской конференции.
«Англия! Твоих рук дело!» — польский плакат
Если за претензиями к России за пакт Молотова-Риббентропа, Катынь и послевоенное установление коммунистического режима пока не стоит никаких практических требований, то с Германией всё интереснее. Президент Лех Качиньский однажды заявил при распределении мест в парламенте:
Немецкий аргумент, что надо исходить из численности населения, порочен, потому что если бы немцы не убили столько наших граждан во время Второй мировой войны, то нас было бы намного больше, поэтому дайте нам дополнительные места в органах управления Евросоюза.
Вместе с тем польская общественность очень болезненно воспринимает намеки на то, что поляки во Второй мировой войне были не только безвинными жертвами, но и палачами. В 2001 году вышла книга историка Яна Томаша Гросса «Соседи» — автор доказывал, что в июле 1941 года жители посёлка Едвабне в Белостокской области в ходе погрома убили 1600 своих соседей-евреев. Президент Александр Квасьневский тогда принёс публичные извинения — согласно опросам, 48% поляков посчитали этот поступок неуместным, а кое-кто даже подал на президента в суд за оскорбление чести польского народа. Фильм 2012 года «Колоски», снятый по книге, Gazeta Polska описала как «лживый и вредный для поляков».
Кадр из польского фильма «Колоски»
Кроме всего прочего, тезис «деды воевали» активно используется и во внутренней политике страны — в 2001 году появился Институт национальной памяти, в ведении которого находятся архивы польской госбезопасности. Институт, имея статус государственного учреждения, очень быстро стал вотчиной консерваторов из партии «Право и справедливость». Теперь если историк хочет получить доступ к архивам, ему нельзя задевать «польскую честь», предполагая, что поляк тоже может быть в чём-нибудь виноват.
Кроме того, консерваторы получили отличный сборник компромата и средство политического давления на неугодных. Ярчайший пример — история с президентскими выборами 2005 года: тогда за неделю до второго тура внезапно выяснилось, что дед кандидата от праволиберальной «Гражданской платформы» Дональда Туска летом-осенью 1944 года служил добровольцем в СС. Туск, несмотря на первоначальное лидерство, выборы проиграл, а президентом стал довольно своеобразный Лех Качиньский.
Спасибо деду за внука!
Болезненное отношение к истории Второй мировой войны характерно не только для России, но и для крупных государств Европейского Союза — события семидесятилетней давности до сих пор вызывают бурные дискуссии. Вероятно, спустя несколько десятилетий градус обсуждений остынет, но сейчас последняя мировая война по-прежнему разделяет целые страны.
