Мой немецкий дедушка выжил в советском плену, потому что прекрасно пел. Его призвали в 1944, в фольксштурм, в самом конце войны, когда нацисты начали забирать в армию всех здоровых мужчин, неважно, какого возраста. Русские захватили его в плен во время осады Бреслау и отправили в трудовой лагерь, где ему пришлось работать лесорубом.
Есть было нечего, а люди, по его рассказам, мёрли как мухи. Время от времени лагерный повар выдавал деду лишнюю порцию баланды или хлеба в награду за хороший голос. По ночам он пел у костра песни. Русских, которые приходили к костру пить водку, песни трогали до слёз — по крайней мере, так утверждает семейная легенда.
У русских и немцев особые отношения. На свете нет другой страны и другого народа, к которым немцы относились бы так же эмоционально и так же противоречиво. Эта связь уходит корнями глубоко в родословные, в две мировые войны и сорок лет существования Восточной Германии. В немецких семьях до сих пор ходят истории о русских, иногда жестоких, иногда добросердечных и глубоких. Мы презираем русскую дикость, но ценим русскую культуру и русскую душу.
Перетягивание эмоционального каната
Наши отношения с русскими так же двойственны, как наше восприятие их характера. «Когда дело доходит до отношений между немцами и русскими, нас бросает от полного обожания к абсолютному отвращению», — говорит Инго Шульце, автор «Простых историй», обласканного критикой романа о восточногерманской идентичности и об объединении Германии. Иногда русских воспринимают как зловещих Иванов, чужаков, азиатов. Русские нас пугают, но в то же время мы считаем их гостеприимными людьми. У них огромная страна, глубокая душа и культура: это страна Чайковского и Толстого.
Неудивительно, что споры о роли России в украинском кризисе разделили немецкое общество на два лагеря. Украинский кризис для Германии не Сирия и не Ирак, он поднимает центральный вопрос немецкой идентичности. Каково наше отношение к России? И, снова и снова: что значит быть немцем? Угроза нового конфликта между Востоком и Западом воскресила этот вопрос в Германии. В конечном итоге эта угроза может вынудить нас измениться, или, по крайней мере, подтвердить свою принадлежность к Западу.
В последние недели между сторонниками России и сторонниками более жесткой линии в отношениях с Москвой разгорелись яростные споры. Обе стороны отстаивают радикальные точки зрения, и один конфликт следует за другим. Чем громче одна сторона порицает действия Москвы на Украине, тем громче становятся требования понять униженную и окруженную со всех сторон Россию. Чем громче голоса, обвиняющие русских в нарушении международного законодательства, тем громче некоторые немцы озвучивают свои претензии к Западу.
Вот одно из самых популярных обвинений: ЕС и НАТО сами спровоцировали Москву расширением на восток. Спором увлечены все: политики, писатели, бывшие канцлеры и учёные. Слушатели, читатели и зрители шлют редакторам письма, постят на форумах и звонят на радио и телевидение, чтобы высказаться.
«Большинство немцев хочет увидеть ситуацию с русской стороны», — говорит Йорг Баберовски, известный профессор восточноевропейской истории в берлинском Университете Гумбольдта. Историк Стефан Плаггенборг из Рурского Университета в Бохуме называет сентиментальные чувства между русскими и немцами «слепой любовью». Но как эта связь могла сохраниться после двух мировых войн?
Возможно, эти отношения может описать человек, выросший в Восточной Германии: романист из бывшего Восточного Берлина Томас Брюссиг вспоминает, как впервые попал в Россию после падения СССР, во время книжного турне. Его постоянно спрашивали, какие русские писатели повлияли на него больше всего. Вместо очевидных ответов — Толстой, Достоевский — Брюссиг всегда называл третьестепенного советского писателя Аркадия Гайдара. «Это была моя маленькая месть. Я так припоминал им весь их империализм».
Брюссиг утверждает, что у него нет никакой особенной привязанности к русским. Он говорит, что единственный русский, который ему действительно симпатичен, — Горбачёв. «Это его видение общеевропейского дома проложило путь к разрушению Советского Союза». Это была мечта о Европе без границ. «Мы не должны вести себя так, как будто Азия начинается сразу за литовской границей, — говорит Брюссиг. — Европа заканчивается на Урале».
Михаил Горбачев и Гельмут Коль
Романтизм и война
Для связи между немцами и русскими есть очевидные объяснения: экономические интересы, глубоко укоренённый антиамериканизм обеих стран, как у левых, так и у правых. Но это поверхностные ответы — если копнуть чуть глубже, найдётся ещё два: романтизм и война.
«Война» неотъемлемо связана с немецким комплексом вины. Как страна, совершившая против русских чудовищные преступления, мы иногда чувствуем необходимость многое им прощать, даже когда речь идёт о нарушениях прав человека. В результате многие немцы считают, что Берлин должен меньше критиковать Москву и занять умеренную позицию по украинскому кризису. В конце концов, это ведь немцы вторглись в Советский Союз и убили в процессе этой расистской войны на уничтожение 25 миллионов человек.
Ханс-Хеннинг Шрёдер, эксперт по России Международного Немецкого Института по Делам Международной Безопасности, называет это чувство русофилией и говорит, что это способ справиться с чувством вины за нацистское прошлое Германии. Известный немецкий историк Генрих Август Винклер боится, что немцы страдают от «патологического рефлекса».
Вопрос вины соединил немцев и русских, но сама причина, по крайней мере для русских, испарилась вскоре после войны. В отличие от французов, скандинавов и голландцев, русские обычно не обвиняют немцев в преступлениях оккупационного режима.
«У тех, кто пострадал больше всего, к немцам меньше всего ненависти, — говорит Баберовски, — как будто вина Германии в глазах русских закончилась с концом войны». Он считает, что к возвращению последних пленных в Германию она окончательно рассеялась. «Русские рассказывали вещи, от которых кровь стыла в жилах, но нас они никогда не обвиняли», — говорит Шульце, который провёл несколько месяцев в Петербурге в 1990-х.
Хотя немецкие политики и играли на страхе перед Россией весь послевоенный период, война всё ещё связывает нас с русскими. Наши отношения можно описать, как «близость, возникшую из двух войн», говорит Герфрид Мюнклер, профессор политологии в Университете Гумбольдта. Профессор описывает войну как совместный опыт немцев и русских. Он утверждает, что конфликт парадоксальным образом создаёт более сильную общую динамику, чем мир, и что война научила немцев главному: больше никогда не нападать на Россию.
Кроме того, у немцев романтические представления о России. Немцы всегда идеализировали эту страну. Никакая другая страна не была так увлечена гласностью и перестройкой, принесшими деэскалацию конфликта между Востоком и Западом. Немцы наконец почувствовали, что Россию можно снова любить. В лице Горбачёва снова явился хороший русский, и Германия потеряла причину жить в страхе перед Россией.
Документальные фильмы о далёких уголках Сибири и о берегах Волги сделались популярны. В предыдущие десятилетия бестселлерами становились книги вроде «Сталинградского врача», повести Гейнца Консалика о немецких военнопленных, и романов Йоханнеса Симмеля о Холодной войне.
«Немцев тянет на Восток», — говорит Мюнклер. Широта и кажущаяся бесконечность русского пространства всегда манили немцев с их страстью к простой жизни, близкой к природе и освобождённой от оков цивилизации. Миллионы послевоенных переселенцев из Восточной Европы только усилили это чувство. Восток был для них царством нетронутой природы, их потерянной родиной.
Один из самых известных документальных фильм о русской природе — «Россия — царство тигров, медведей и вулканов» (2011) — снят немцами с большим вниманием и любовью
Традиции антизападничества
Другая сторона немецкой любви к России — желание отличить себя от Запада. Глубинная нелюбовь к мнимой западной поверхностности считается частью русской души: западная традиция суматошной погони за деньгами противопоставляется предполагаемой восточной духовности. «Когда что-нибудь романтизируют, всегда появляются антидемократические настроения», — говорит Баберовски. Гармония ставится выше конфликта, единство — выше противостояния.
Эта традиция немецкой антизападной мысли не нова. В своём «Рассуждении аполитичного», написанном в годы Первой мировой войны, Томас Манн пытался разделить Запад и Германию и даже цитировал для этого Достоевского. «Немецкость, — писал Манн, — означает культуру, душу, свободу, искусство, а не цивилизацию, общество, право голоса и литературу». Позже Манн пересмотрел свои убеждения, но это эссе остаётся программным документом для всех, кто стремится определить положение Германии между Востоком и Западом.
Винклер указывает на борьбу между немецкими интеллектуалами той эпохи, в которой «идеалы 1914-го», проповедуемые Йоханом Пленге — «немецкие ценности» долга, дисциплины, закона и порядка, — противопоставлялись свободе, равенству и братству, идеям Французской революции.
После того как Западная Германия стала частью Запада в политическом смысле, восточный подход оказался отброшен. Но Россия осталась для восточногерманцев притягательной страной. Мюнклер считает, что мечта о России — символ «нашего старого образа мыслей, который теперь под запретом».
Особая роль Германии?
Генрих Август Винклер утверждает, что Германия теперь находится в конце «долгого пути на Запад». Но с началом украинского кризиса и воскрешением конфликта между Западом и Востоком конец пути не кажется таким уж окончательным. Старый вопрос об особом предназначении Германии вновь актуален. Никто, разумеется, не станет отказываться от нашего членства в ЕС и НАТО, но особые связи Германии с Россией, отличающие её от других западных стран, оказывают на нашу политику заметное влияние.
«Идеология промежуточной позиции исчерпала себя», — заявил Винклер в интервью «Frankfurter Allgemeine Sonntagszeitung» в 2011 году. Это было просто сказать в эпоху, когда соперничество между Западом и Востоком, казалось, угасло. Сегодня всё по-другому.
Если ЕС сможет говорить одним голосом, Запад, вероятнее всего, сможет достичь консенсуса. Но если конфликт с Россией разовьётся и придётся принимать решение об экономических санкциях или о вводе войск, ситуация может сделаться очень сложной для Германии. Возможно, немцам придётся наконец ответить на фундаментальный вопрос: какова природа их отношений с Россией? Это будет непросто, учитывая, что Германия де-факто — добровольно или нет — является лидером Евросоюза.
Ставки в украинском кризисе для Германии выше, чем для любой другой страны Европы. До сих пор канцлеру Ангеле Меркель и министру иностранных дел Франку-Вальтеру Штейнмееру удавалось, хотя и с трудом, сохранять единую позицию, но в ней уже видны трещины. Лидеры левоцентристской Социал-Демократической Партии, которая когда-то вела политику разрядки в отношениях с Востоком при канцлере Вилли Брандте, хотят конфликта с Россией гораздо меньше, чем консерваторы Меркель. Социал-демократы пользуются в отношениях с авторитарным режимом Путина теми же приёмами, на которых они строили диалог с коммунистами в 1970-х. Этот подход — попытаться понять точку зрения России — стал для партии успешной моделью.
Немцев разделило отношение к Западу
Тем не менее, между политическими элитами и немецкими сторонниками России зреет раскол. Недавние опросы, проведённые агентством «Infratest», показывают, что по меньшей мере половина населения страны хочет от правительства промежуточной позиции в отношениях с Россией и Западом. В регионах, когда-то входивших в состав Восточной Германии, в особую роль Германии верит почти вдвое больше людей, чем на западе. Но даже на западе только небольшое меньшинство считает, что Германии в конфликте с Россией необходимо твёрдо встать на сторону НАТО и ЕС. Можно с уверенностью сказать, что когда дело доходит до обсуждения партнёрства с Западом, Германия превращается в разделённую страну.
Старые антиамериканские настроения, подогретые шпионским скандалом с NSA, могут ещё сыграть свою роль, как и страх перед развитием конфликта с Россией. При этом, разумеется, большинство немцев не думают о том, чтобы восстановить старое разделение на восток и запад.
Я рос в Западной Германии и ребёнком боялся русских. Я плохо спал по ночам, потому что у нас, по крайней мере формально, с Советским Союзом было просто перемирие и стрельба могла снова начаться в любой момент. К счастью, в моей семье много пели. Возможно, за это стоит благодарить деда. Возможно, это был навык, полезный для выживания, — на случай, если русские всё-таки придут. Как бы то ни было, мой дед, которому пришлось годами петь, чтобы выжить, ни разу не сказал о русских ничего плохого.
Русский солдат дает прикурить немецким военнопленным
Оригинал статьи на сайте Spiegel. Перевод: Родион Раскольников, «Спутник и Погром».
