Катастрофа разразилась в России, словно чума, которая смела и выкосила старый мир. Череда революций, распад страны, Гражданская война и установившийся на европейской территории страны большевистский режим смешали и перемешали все. И начался Великий Исход. Первая, самая большая и противоречивая волна русской эмиграции накрыла мир.
Бежали от ужасов большевистской красной ЧеКа, от голода и холода, от войны, вшей, болезней, ночных расстрелов, вечерних обысков, утренней тоски, от Советов, от революционных матросиков-братушек, от собраний и заседаний, от неразберихи, войны и болезней.
Оценки количества эмигрантов разнятся: Лига Наций и Красный крест насчитывали на начало
Лишенные родины, потерявшие нажитое за всю жизнь, лишившись семей, друзей, определенного образа жизни, статуса, своего мира и уклада, обездоленные русские люди были вынуждены искать пристанища в чужих странах. Из страны уезжали врачи, политики, инженеры, студенты, аристократы, мелкие лавочники и крупные фабриканты, полковые кастеляны, гувернантки и лакеи, провизоры и телефонисты, художники и маляры, писатели и журналисты, хорошие и плохие поэты… Словом, почти все, кто мог, старались убежать. География русской эмиграции чрезвычайно широка: от Канады и Латинской Америки до Австралии и Новой Зеландии. Но основных центров было несколько.
Поначалу люди бежали из охваченной смутой России в страны, расположенные недалеко от Родины — в Германию, Чехословакию, Польшу. Надежда на скорое возвращение домой и близость к границе определяли направление эмиграции. В Польше надолго не задерживались — правительство плохо относилось к русским и к своему недавнему прошлому, сносило православные храмы и памятники эпохи царской России. Центрами русской эмиграции в Европе в первые после революции годы становятся Берлин, Париж, Прага, София и Белград. Серьезная русская община сложилась также в Стамбуле.
Около 300 тысяч русских проживают в Берлине в начале
В те же годы появляется главный документ эпохи, знакомый каждому русскому эмигранту — Нансеновский паспорт. Созданный при поддержке норвежского полярника Фритьофа Нансена он помог многим эмигрантам, которые, сами того не желая, стали людьми без гражданства. Фактически, это было удостоверение беженца, позволявшее пересекать границы и менять место жительства.
Эмигрантское сообщество только начинало формироваться, в ранние годы еще не было жесткого разграничения между русскими эмигрантами и жителями Советской России. Многие, пожив несколько лет в Европе, уставали бороться и принимали решение вернуться обратно. Кого-то донимала тоска и ностальгия, кто-то отчаялся от безденежья, некоторых вербовали советские агенты. Завербованные, зачастую, сами начинали работать на имидж большевиков за рубежом (Илья Эренбург, Алексей Толстой), разъезжали по Европе, предлагая перебраться в СССР, расписывая его невероятные достижения. В то же время, из России шел и обратный поток — выезжавших, решивших больше в России не возвращаться — после начала НЭПа у многих советских граждан появилась возможность покидать страну. За 4 года русское население Берлина сократилось с 200 до 30 тысяч.
В течении 1920 года с юга России были эвакуированы почти 200 тысяч человек — из Новороссийска, Одессы, Севастополя. Отступали армии Деникина и Врангеля, добровольцы, беженцы из Советской России. Добираться до Европы приходилось через Стамбул. Но оставаться в нем не хотелось никому, задерживались лишь те, у кого не было денег на визу и дальнейшее путешествие. Большинство старалось добраться до Берлина. Но его славе русского издательского центра жить оставалось недолго. Начинавшийся экономический кризис, разогнавшаяся гиперинфляция — зарплату в учреждениях выдавали два раза в день, так можно было успеть купить хоть что-то, — сделали жизнь в столице Веймарской республики невыносимой. Эмигранты начали покидать город.
Берлин стал первым пристанищем русских эмигрантов. Но настоящим символом эмиграции, ее столицей и центром, стал Париж. Он был в моде и до революции — мировая столица, с артистическим флером, с ореолом романтичности, с поэтическими кабаре и выставками художников-модернистов. Русская община в Париже появилась задолго до революции — туда перебирались художники, писатели, поэты, танцоры и певцы. Открытые Сергеем Дягилевым «Русские сезоны» в 1908 году ввели все русское в моду и потому поначалу французы с теплотой и интересом принимали приехавших к ним русских.
В 1922 в Париже было уже примерно 75 000 русских, а через 8 лет — 200 000. Политики и публицисты, офицеры и солдаты, простые обыватели и князья императорской крови оказались выброшенными на берег после кораблекрушения. Их жизнь была тяжелой не только из-за разбитого прошлого и разрушенной родины, но и из-за неоднозначного отношения к ним французов. Обычному эмигранту приходилось постоянно крутиться, чтобы не упасть на дно. Каждый месяц нужно было платить за carted’identite, удостоверение личности, без которого нельзя было устроиться на работу или снять квартиру. Приходилось платить налоги и другие сборы. Почти ни у кого не было иностранных счетов и компаний за рубежом, поэтому людям приходилось начинать жизь сначала. И для многих это было не начало с нуля, а скорее с минуса.
Лишь небольшое число счастливцев, успевших вывести капиталы из России, да уехавшие еще до революции эмигранты смогли чувствовать себя более или менее спокойно. Русским эмигрантам пришлось осваивать новые профессии, упорно работать, чтобы прокормить свои семьи. Даже аристократы, привыкшие к роскоши, начали заниматься бизнесом — английский агент и наследник многомиллионного состояния Феликс Юсупов открыл вместе с женой модный дом, где его жене пришлось работать моделью, что в другой ситуации было бы немыслимо.
Но, несмотря на все эти трудности, люди не отчаивались. Эмигранты надеялись на скорое падение большевистской диктатуры и возвращение домой. Они продолжали творить, обсуждая творчество на заседаниях обществ русской культуры, они спорили о политике, они проводили конкурсы красоты и благотворительные балы. На концерты Шаляпина и Рахманинова приходили сотни слушателей, рассказы и стихи русских писателей печатались в десятках журналов, художники устраивали выставки. Люди жили, стараясь сохранить хоть немного старой России в своем сердце.
Обустраивая новый быт, люди восстанавливали некоторые институты своего недавнего прошлого. Появились политические партии, бывшие наследницами российских, творческие и торговые общества, землячества, газеты и рестораны. В Париже сидели штабы разнообразных организаций по защите беженцев. Но русские в воссоздании институтов пошли еще дальше — они строили и сохраняли Россию, противоположную СССР.
В 1924 году бароном Врангелем, вместе с генералами Миллером и Кутеповым, был создан РОВС — Русский общевоинский союз. Фактически, это была восстановленная русская армия, также выполнявшая обязанности министерства иностранных дел, разведки и контрразведки. Эмигрантская разведка совершала диверсии и взрывы на территории СССР, убивала советских дипломатов и торгпредов, выявляла чекистских шпионов внутри самой себя. РОВС раскинул свои сети практически по всему миру — везде, где были русские эмигранты, были его отделения. Фактически, это была замершая, готовая к нападению белая армия. Член союза мог работать кем угодно, но все равно оставался офицером или рядовым, он платил взносы. Организация могла помочь ему с работой, с займом или документами. Он ощущал свою сопричастность к русскому эмигрантскому сообществу, оставаясь «спящей» боевой единицей.
В Праге сложилась третья по размеру эмигрантская община. В Чехословакии очень привечали русских. Там проще было получить необходимые документы, добиться получения пенсии, поступить в университет. В Прагу стремились студенты и люди, получившие высшее образование, так как чехи тратили колоссальные для их бюджета суммы на поддержку русских эмигрантов. В Праге появилось три русских института, множество профессиональных союзов — врачей, инженеров, общественных деятелей. Нельзя не упомянуть о Славянской библиотеке, которая насчитывает сейчас уже почти полмиллиона наименований книг. Проводились многочисленные собрания культурно-исторических организаций, праздновались Дни русской культуры. Такая необычная гостеприимность чехов во многом объяснялась памятью о русском заступничества за чехов перед австрийцами. На фронте чехи отказывались стрелять в русских солдат, сдаваясь в плен целыми полками. У себя дома они встретили русских с распростертыми объятиями, помогли и дали кров.
Из других государств Восточной Европы к русским были расположены в Югославии, Болгарии и странах Прибалтики. Югославский король Александр Карагеоргиевич, учившийся в Пажеском корпусе в Санкт-Петербурге, с охотой принимал к себе на службу русских солдат и офицеров. В Королевстве сербов, хорватов и словенов (так до 1929 года называлась Югославия) сложилась большая казачья община, сформировавшаяся из бывших участников Вооруженных сил юга России. Они помогали организовывать и обучать югославскую армию, фактически создав ее из ничего. В Болгарии также были расположены к приему русских военных, кроме того, Софию избрали местом своего жительства многие русские политики, депутаты Государственной думы и дипломаты.
В Прибалтику перебирались те, кто хотел попробовать жить как в старые времена — несмотря на активное национальное строительство, правительства и политические круги Литвы, Латвии и Эстонии не относились к русским агрессивно, эстонская конституция, например, защищала права национальных меньшинств, в том числе и русских. В городах звучала русская речь, работали русские издательства, занимались бизнесом русские предприниматели. Это была почти и не эмиграция — Прибалтика, присоединенная к России еще Петром Великим, была довольно сильно русифицированным регионом, что делало ее привлекательной в глазах многих эмигрантов.
Многочисленной и своеобразной была русская община в Харбине. Она являлась этаким осколком размашистой русской имперской игры по завоеванию Дальнего Востока. В Маньчжурии русские чувствовали себя до революции почти как дома, планируя присоединить к себе северный Китай и Монголию (в печати даже появилось устойчивое выражение «Желтороссия»), русское сообщество складывается там с середины
Харбин — русский город, основанный в 1898 году как опорный пункт в Маньчжурии. После поражения армии Колчака и присоединения Дальневосточной республики к РСФСР, в Китай устремились русские, не желавшие оставаться под властью большевиков. Население Харбина выросло до 200 тысяч человек. Но их судьба была печальна. Китай, раздираемые множественными внутренними конфликтами, а также испытывающий давление со стороны Японии, потихоньку сдавал Харбин СССР, делая жизнь русских эмигрантов невыносимой, ставя их перед выбором — принять советское гражданство или остаться без работы. Большинство выбравших первый вариант позднее были вывезены в СССР и репрессированы. В то же время, те, кто не поддался советскому давлению, создали одну из самых необычных эмигрантских организаций — Русскую фашистскую партию. Разветвленное движение, имевшее и молодежное, и детское отделения, пытавшаяся проводить диверсии на территории СССР, было достаточно влиятельно в русской эмигрантской общине — настолько, что японцы от греха подальше решили его запретить.
В других странах эмигрантов было значительно меньше (хотя общины наличествовали почти во всех крупных городах мира). В Латинскую Америку уезжали многие монархисты, в Тунисе, Ливане и Алжире остались бывшие члены Русской эскадры, проводившие эвакуацию с юга России. В страны Ближнего Востока перебирались инженеры и врачи, развивавшие промышленность и систему здравоохранения.
Сравнительно небольшое количество эмигрантов жило в Англии и США — особенности иммиграционного законодательства, английский язык, известный не очень большому количеству эмигрантов (в отличие от немецкого или французского), дороговизна билетов — всё это осложняло отъезд в эти страны.
Поначалу страны Антанты в штыки приняли Советскую Россию, объявили ей войну, отказываясь признавать ее право на существование. Но со временем сдались, установили дипломатические и торговые отношения. Это подорвало доверие эмигрантов западным странам, они вновь почувствовали себя преданными.
Официально большевики заявляли об эмигрантах как о ничтожествах. «В отношении же лиц интеллигентских профессий и лиц командного состава подлежит вынести решение безусловной бесполезности этой категории людей и даже в известном смысле вредной… при всех этих данных нельзя ждать пользы народу от этих лиц. Вместе с тем эти лица всегда готовы поддержать какое угодно движение против Советской власти — а потому Советская Россия, впуская к себе даже и единичных персон из этих профессий, тем самым впускает в себя яд» — эти слова написал глава Московского Красного креста Корецкий. Вместе с тем, Советы не оставляли надежд уничтожить и разъединить эмигрантское сообщество.
В русской прессе постоянно происходили яростные баталии, эмигрантское общество, несмотря на общие проблемы, не было единым идеологически. Эти столкновения подогревались активной деятельностью большевиков, старавшихся рассорить русскую эмиграцию, что приводило к появлению движений вроде сменовеховства. «Смены вех» — так назывался сборник статей видных либеральных публицистов и философов, опубликованный в Праге в 1921 году. В нем авторы призывали смириться с революцией и признать, что большевики — естественное продолжение хода русской истории, достойные наследники предшествующих поколений. В этом проекте чувствовалась рука Москвы, он встретил жесткий отпор со стороны русского сообщества, противопоставившее ему идею Непримиримости. Самой отвратительной же советской выдумкой были многочисленные Союзы возвращения на родину, призывавшие вернуться домой, ссылаясь на постановления советского правления об амнистии белоэмигрантов. Те, кто поддавались этим уговорам, по прибытии в СССР расстреливались или отправлялись в лагеря. Таким способом большевики заманили в ловушку около 180 тысяч человек.
Одно лишь перечисление достижений русских эмигрантов займет не одну страницу. Сотни и тысячи имен, историй, открытий. Масштабы деятельности восхищают: от создания с нуля системы коррекционной педагогики в Бразилии и организации югославской армии до разработки нефтехимии в США и написания модернистской литературы. Дух захватывает от тех перспектив, что открылись бы перед Россией, останься эти люди на месте. Они потратили свои силы на то, чтобы зацепиться на чужбине, на борьбу с большевистским кошмаром. Но они не смогли, не успели принести пользу отчизне. Её у них отняли коммунисты, изничтожавшие всех, кто пытался вернуться.
Поэтому злое советское клише о «жалких эмигрантишках шоферах в Париже» могут повторять только злые советские люди, не знающие истории своего народа. Не сочувствующие трагедии разбившегося крейсера Россия, не ощущающие как свою их трагедию, их потери, не знающие России. Парадоксальным образом вплоть до конца Второй мировой (фактически уничтожившей русскую эмиграцию) зарубежная Россия, белая Россия оставалась умнее, культурнее и ценнее для окружающего мира, чем государство «чекистских рабочих и партийных крестьян».
Также вам может быть интересно: Как русские белогвардейцы победили немцев в Парагвае.
